Жизнь города Ньюпорта замирала очень рано. Жители его довели до крайности умеренность и аккуратность. В десять часов не осталось в городе ни одного дома, дверь которого была бы открыта, и очень возможно, что часом позже сон сомкнул бы все глаза, которые целый день так зорко следили не только за личными делами, но и за делами соседей.
Хозяин гостиницы «Опущенный Якорь» (так называлась гостиница, где Фид и Найтингель чуть было не вступили в рукопашную схватку) тщательно запер двери в восемь часов.
В десять часов улицы Ньюпорта были пусты, словно в городе не было ни одной живой души. Не было видно и караульных по той простой причине, что не было воров. Бродяжничество оставалось еще неизвестным в провинциях. Когда Уильдер с двумя своими спутниками пробегал в этот час по пустынным улицам, нигде не было видно ни одного огонька, ничего, указывающего на обитаемость города. Вместо того, чтобы постучаться в двери гостиниц, преследователи направились прямо к берегу моря. Уильдер шел впереди, за ним Фид, а Сципион со своим обычным смиренным видом замыкал шествие.
Подойдя к воде, они нашли несколько лодок, привязанных у набережной. Уильдер отдал приказания своим товарищам и направился к месту, куда они должны были причалить лодку. Прождав необходимое время, он увидел, что приближаются сразу две лодки: одну вел Фид, другую — негр.
— Что это значит? — спросил Уильдер.
Фид опустил весло и ответил, повидимому, чрезвычайно довольный:
— Гвинея в той лодке, которую вы наняли; но вы, по-моему, заключили дурную сделку. И если я не веду вам лучшей лодки из всех, пусть скажут, что я ничего в этом не понимаю. Наш приходский священник, если бы он был здесь, мог бы вам сказать, что я сын лодочного мастера, и даже, если бы вы хорошо заплатили ему за это, поклялся бы в этом.
— Негодяй! — вскричал Уильдер с гневом. — Ты заставишь меня когда-нибудь выбросить тебя на берег. Отведи чужую лодку туда, где она была, и прикрепи ее!
— Меня выбросить на берег? — повторил с решительным видом Фид. — Это значило бы перерубить одним ударом все ваши снасти, хозяин Гарри! С вашего позволения, хозяин Гарри, я не могу этому поверить. Вот Гвинея не больше, как негр, и, следовательно, далеко не подходящий товарищ для белого; но вот уже двадцать четыре года, как я привык видеть его черное лицо, и теперь, видите ли, оно нравится мне так же, как и всякое другое; и притом в море, когда ночь темна, не легко заметить разницу. Нет, нет, мне не надоело еще видеть вас, хозяин Гарри!
— Тогда оставь свою скверную привычку без церемонии присваивать то, что принадлежит другим.
— Видите ли, вы дали лентяю-рыбаку хорошую серебряную монету, чтобы он приготовил вам лодку на ночь или на несколько часов завтра утром. Ну, что же сделал Дик? Он просто сказал себе: «Это слишком!» — и пошел посмотреть по сторонам, нельзя ли что-либо предпринять. Деньги можно проесть или, что гораздо лучше, пропить; не нужно выкидывать их за борт вместе с кухонным сором. Я готов держать пари, что мать владельца этой шлюпки и мать владельца того ялика — двоюродные сестры, и что ваш доллар пойдет на табак и на выпивку для всего семейства. Таким образом, в конце концов, я никому не сделал вреда.
Уильдер сделал нетерпеливый и повелительный жест и, чтобы дать Дику время исполнить его приказание, стал прогуливаться по берегу. Фид никогда не прекословил ясному и решительному приказанию. И сейчас он немедленно, хотя и не без ропота, отвел лодку на место.
После этого Уильдер вошел в другую лодку и, видя своих товарищей на месте, приказал им грести к бухте, по возможности, без шума.
— В ночь, когда я вел вашу лодку в Луисбург, — сказал Фид, — мы убрали все, даже наши языки. Когда надо молчать, я не такой человек, чтобы произнести хоть звук. Но так как я из тех людей, которые думают, что язык создан для того, чтобы говорить, как море — для того, чтобы жить на нем, то и поддерживаю разумный разговор в хорошем обществе.
— Налегай на весла! — прервал его Уильдер. — Правьте к этому кораблю.
Они проплыли около судна, на котором мистрис Уиллис и молодая Гертруда должны были отправиться на другой день утром в отдаленную провинцию Каролину.
Когда лодка подошла ближе, Уильдер при мерцании звезд осмотрел корабль взором моряка. Мачты, реи, снасти, — ничего не ускользнуло из его наблюдений. Когда же расстояние уже не позволяло различать очертания, и виднелась только одна темная и бесформенная масса, он долго еще всматривался в нее, наклонившись из своей лодочки, и, казалось, был погружен в глубокие размышления. На этот раз Фид не пытался прерывать его мыслей, относящихся, как он думал, к их профессии; а все то, что имело к ней отношение, было в глазах матроса священным. Спицион молчал по привычке. Через несколько минут Уильдер поднял голову и отрывисто произнес:
— Это корабль большой, корабль, который может долго выдерживать преследование.
— Да, — сказал Фид. — Если он поставит все паруса, едва ли королевский крейсер сможет приблизиться к нему и…
— Друзья, — сказал Уильдер, перебивая его, — теперь, кстати, я сообщу вам мои планы. Вот уже больше двадцати лет, как мы вместе на одном корабле и, можно сказать, за одним столом. Я был ребенком, Фид, когда ты принес меня на руках к командиру своего судна. Я обязан тебе не только жизнью, но, благодаря твоим заботам, и своей карьерой.
— Ах! Это правда, хозяин Гарри! Вы занимали в то время немного места, и вам не надо было большой койки.
— Да, Фид, я многим тебе обязан за этот великодушный поступок и, могу сказать, за твою непоколебимую преданность.
— И это правда, хозяин Гарри! Я был непоколебим в своем поведении, хотя вы часто и клялись выбросить меня на берег. Что касается Гвинеи, то дует ли ветер спереди или сзади, ему всегда хорошо около вас, хотя ежеминутно между нами вспыхивают маленькие ссоры, чему свидетель хотя бы вот та лодка.
— Не будем об этом больше говорить, — прервал его Уильдер с видимым волнением, вызванным воспоминаниями, одновременно приятными и грустными, которые пробудились в нем под влиянием слов Фида. — Вы знаете, что только одна смерть разлучит меня с вами; по крайней мере, если вы сами не предпочтете оставить меня теперь. Я нахожу необходимым открыть мои планы и познакомить вас с предстоящими опасностями.
— Разве мне надо что-нибудь знать? Разве я для того так часто плавал с вами, не спрашивая, откуда дует ветер, чтобы теперь отказаться вверить вам мой старый остов и изменить своим обязанностям? Что скажешь на это, Гвинея?
— Я всюду пойду за хозяином! — ответил негр, согласный на все.
— Ну, помните, что я предупредил вас, — сказал Уильдер, — а теперь налегайте на весла и правьте к тому кораблю в наружной бухте.
Фид и негр повиновались, и лодка быстро понеслась вперед. Приблизившись к кораблю, они стали работать веслами осторожнее и, наконец, совсем опустили их.
— Тише! — произнес Уильдер. — На палубе шум.
— Без сомнения, шум; это повар рубит дрова, и капитан требует «ночной колпак»[9].
Голос Фида был заглушён ревом, раздавшимся с корабля. Можно было подумать, что то был рев какого-то морского чудовища, вдруг высунувшего из воды свою голову. Но опытный слух смельчаков тотчас распознал обычный способ окликать лодки. Уильдер, не слыша шума другой приближающейся лодки, сейчас же приподнялся и ответил.
— Какого чорта? — закричал тот же голос. — В нашем экипаже нет никого, кто бы говорил так. Откуда вы? Что вы делаете под моим носом?
— Я рассекаю волны моею кормой! — крикнул Уильдер после некоторого колебания.
— Что за сумасшедший путается тут около нас? — проворчал спрашивающий. — Дайте-ка мне мушкет, я посмотрю, нельзя ли получить лучший ответ от этого негодяя!
— Стой! — произнес спокойный, но повелительный голос. — Все обстоит благополучно. Подпустить их!
Человек, стоявший на палубе, велел им подойти к судну, и разговор прекратился. Тут Уильдер убедился, что окликали другую лодку, и что он поторопился отвечать. Но отступать было поздно, и он приказал своим спутникам повиноваться.
Уильдер взошел на корабль среди глубокого молчания, в котором ему почудилось что-то зловещее. Оказавшись на мостике, он бросил вокруг себя быстрый, испытующий взгляд, словно этот первый осмотр должен был разрешить все сомнения, так долго его волновавшие. За исключением человека, закутанного в плащ, повидимому, офицера, на палубе не было ни души. С обеих сторон темнели мрачные силуэты грозных батарей, но нигде не было видно ни матросов, ни солдат, которые обыкновенно толпятся на борту вооруженного корабля, и которые необходимы около орудий. Находясь лицом к лицу с человеком в плаще, Уильдер почувствовал всю неловкость своего положения и счел необходимым вступить в разговор.
— Вы, конечно, удивлены, сударь, — сказал он, — что мною выбран такой поздний час для визита?
— Конечно, мы вас ждали раньше! — последовал лаконический ответ.
— Меня ждали?!
— Да, вас ждали! Разве я не видел, как вы с двумя товарищами, которые остались в лодке, полдня рассматривали нас то с берега, то с высоты башни? Что могло означать это любопытство, если не желание взойти на борт?
— Странно, должен вам признаться! — вскричал Уильдер, невольно ощущая тревогу. — Так вы знали мои намерения?
— Послушайте, приятель, — прервал его собеседник с тихим смехом, — надеюсь, я не ошибаюсь, принимая вас по вашим манерам и костюму за моряка. Вы думаете, что на корабле нет подзорной трубы? Или вы предполагаете, что мы не умеем ею пользоваться?
— Должно-быть, у вас есть важные причины, которые заставляют вас следить с таким вниманием за тем, что делают незнакомые вам люди на твердой земле?
— Гм!.. Может-быть, мы ждем груза, но я полагаю, что вы ночью приехали сюда не для того, чтобы полюбоваться оснасткой. Вы желаете видеть капитана?
— Разве я вижу не его?
— Где? — спросил собеседник Уильдера, делая невольное движение, исполненное страха и почтения.
— В лице вас!
— В моем лице? Нет, нет, я не достиг еще такого почетного положения на корабле, хотя мое время еще может притти в один прекрасный день. Скажите, приятель, вы прошли под кормой вон того корабля?
— Конечно; он, как видите, находится на линии моего переезда.
— Это судно, кажется, в хорошем состоянии и совершенно готово к отходу, как мне говорили?
— Да, паруса готовы, и он держится на воде, как корабль, уже нагруженный.
— Нагруженный чем? — быстро спросил его собеседник.
— Грузом, отмеченным в его журнале, без сомнения; но вы, кажется, еще не грузились. Если вам надо взять груз в этом порту, то пройдет еще несколько дней, прежде чем вы будете в состоянии поставить паруса.
— Гм! Я не думаю, что мы останемся долго после нашего соседа, — возразил моряк несколько сухо. Потом, как бы боясь, что сказал лишнее, он поспешно прибавил:- мы, негроторговцы, имеем на борту лишь ручные цепи да несколько боченков рису; а для пополнения балласта у нас есть пушки и ядра, чтобы их заряжать.
Их разговор был прерван тем же ревом, какой встретил Уильдера. Повидимому, окликали новую лодку.
Ответ, произнесенный тихо и осторожно, был быстр, краток и выразителен. Этот внезапный перерыв, повидимому, очень смутил собеседника Уильдера. Дав Уильдеру знак оставаться на месте, он побежал к средней части корабля, чтобы принять прибывших.
Пять или шесть матросов атлетического сложения вышли из лодки и в глубоком молчании поднялись на борт корабля. Офицер поговорил с ними шопотом, и затем с большой мачты в лодку была спущена веревка.
Через минуту тяжесть, предназначенная к переноске на борт, уже болталась в воздухе. Эта черная масса напоминала человеческое тело. Она была подхвачена матросами, которые быстро исчезли за мачтами.
Происшедшее сильно заинтересовало Уильдера и привлекло его внимание, однако, не настолько, чтобы он не заметил дюжины темных фигур, неожиданно появившихся из-за снастей. Но он недолго предавался своим размышлениям. К нему присоединился его собеседник, и, повидимому, они снова остались на палубе только двое.
— Вы знаете, что значит собирать матросов с суши, когда корабль готов ставить паруса? — сказал офицер.
— У вас, кажется, испытанный способ подымать их на борт.
— А! Вы хотите сказать об этом негодяе на большой мачте. У вас хорошее зрение, приятель, если вы различаете на таком расстоянии. Но, — прибавил он, — мы с вами уже долго здесь, а капитан ждет вас в своей каюте. Следуйте за мною, я буду вашим лоцманом.
— Постойте, — сказал Уильдер, — не будет ли удобнее доложить ему обо мне?
— Он уже знает об этом. На корабле не может произойти ничего, что не дошло бы до него прежде, чем это запишут в корабельный журнал.
Уильдер не возражал. Офицер проводил его до коридора, отделяющего главную залу от остальной части корабля, и, указывая ему пальцем на дверь, произнес вполголоса:
— Ударьте два раза; если вам ответят, — войдите.
Уильдер последовал его совету. Он ударил раз, но или его не слышали, или не хотели ответить. Он ударил снова и получил позволение войти.
Молодой моряк открыл дверь и при свете яркой лампы узнал… иностранца в зеленом сюртуке.