Сила бури дала себя почувствовать с того момента, как Эринг и его несчастные товарищи упали с мачтою в море. В продолжение двух часов Уильдер пускал в ход все свои знания, чтобы остатки корабля не стали добычею моря. За все это время молодому капитану не помогал никто из экипажа, кроме двух матросов, которых он поставил у руля.
Поднявшееся солнце озарило иную картину. Ветер, казалось, истощил свое бешенство. Море успокоилось.
Было еще очень рано.
— Приготовьте помпы, — сказал Уильдер, видя матросов, выходивших из своих углов, где они провели беспокойные часы ночи. — Слышите вы меня? — прибавил он суровым голосом, заметив, что никто не повинуется. — Пусть не останется ни одного дюйма воды на судне!
Найтгед бросил на капитана зловещий взгляд и обменялся со своими приятелями выразительным подмигиваньем; но решительный тон капитана подействовал. Матросы лениво принялись за исполнение приказания.
— Разве есть надобность в рабочих руках на таком корабле, как этот? — сказал Найтгед с дерзкой улыбкой. — После того, что мы видели, никто из нас не был бы удивлен, если бы корабль сам выкачивал из себя воду, как кит.
— Что означают эта медленность и эти разговоры? — спросил Уильдер, решительно подходя к Найтгеду. — Вы должны подавать пример, а вместо этого первый выказываете неповиновение?
Лейтенант отступил на шаг. Уильдер снова повторил ему приказание стать на место. Тогда Найтгед собрался с духом и ответил решительным отказом. В то же мгновение он упал к ногам разгневанного капитана, пораженный ударом, парировать который он не имел ни времени, ни ловкости.
На минуту водворилось глубокое молчание. Затем матросы с проклятиями бросились на одинокого и безоружного Уильдера. В тот момент, когда дюжина рук протянулась, чтобы схватить его, с палубы раздался пронзительный крик, остановивший нападающих… Это кричала Гертруда. Все глаза обратились в ту сторону, откуда послышался этот голос.
Мистрис Уиллис и ее воспитанница только-что вышли из своей каюты. Они не успели еще притти в себя от изумления, видя обезображенный корабль, как их внимание было привлечено давно уже задуманным против Уильдера бунтом.
— Что значит эта ужасная перемена? — дрожащими губами спросила смертельно бледная мистрис Уиллис.
Глаза Уильдера горели, и он был мрачен. Он ответил, делая угрожающий жест:
— Что это значит? Это значит бунт!
— Бунт! Неужели он мог дойти до того, что оставил этот корабль без мачт, без защиты в море?
— Послушайте, сударыня, — резко перебил ее лейтенант, — я могу говорить с вами откровенно, потому что известно, кто вы, и почему находитесь на «Каролине». Я видел этой ночью, что океан и небо вели себя так, как никогда раньше. Мимо нас пролетали целые легкие корабли, тогда как наш в одну минуту был сбрит, как борода бритвой.
— Но что общего имеет это с насилием, которое я сейчас видела? Можете ли вы объяснить мне это, мистер Уильдер?
— По крайней мере, вы не можете сказать, что не были предупреждены об опасности, — с горькой улыбкой ответил Уильдер.
— Да, — снова начал лейтенант, — мы имели много предупреждений. Капитан Нигальд сломал себе ногу в ту минуту, когда подымали якорь. Никогда не видел я, чтобы подобное несчастье осталось без последствий. И разве лодка со стариком не была предупреждением? А какой день мы выбрали, чтобы сняться с якоря? Пятницу.
Затем Найтгед в двух словах объяснил мистрис Уиллис безвыходное положение судна и невозможность продержаться на воде даже в течение нескольких часов, потому что трюм уже до половины наполнен водою.
— Но что же делать? — спросила гувернантка, с отчаянием глядя на бледную, но внимательно слушавшую Гертруду. — Нет корабля в виду, чтобы спасти нас от крушения? Неужели мы должны погибнуть?
— У нас есть на корме лодка, — вскричал Найтгед, — и земля от нас в сорока милях на норд-вест. Вода и съестные припасы в изобилии; двенадцать сильных рук скоро доставят шлюпку к американскому континенту.
— Вы хотите оставить судно?
— Да. Интересы арматоров дороги каждому моряку, но собственная жизнь дороже золота.
— Но, конечно, вы не замышляете никакого насилия против этого молодого человека, который, я уверена, управлял судном в таких критических обстоятельствах благоразумно?
Найтгед пробормотал несколько невнятных слов и прошел к своим товарищам. В эти минуты томительной неизвестности Уильдер молчал и сохранял спокойный вид. Презрительная улыбка скользила по его губам, и он больше походил на человека, от которого зависит участь других, чем на ожидающего решения своей собственной участи.
Когда матросы пришли к окончательному решению, лейтенант выступил и объявил результат совещания.
— Все, — сказал он, — находящиеся на борту, найдут себе место в этой шлюпке, кроме тех, которые якшаются с известным существом, те пусть зовут себе на помощь своих пособников.
— Я должен заключить из этого, — спокойно произнес Уильдер, — что вы хотите покинуть и корабль и свои обязанности?
Лейтенант с некоторой робостью и одновременно с торжеством ответил:
— Вы умеете вести корабль без помощи экипажа; какую вы имеете надобность в лодке? Наконец, вы не можете сказать вашим друзьям, кто бы они ни были, что мы лишаем вас возможности достигнуть земли. Вам остается шлюпка.
— Шлюпка! Но вы отлично знаете, что без мачты все ваши соединенные усилия не могли бы поднять ее с палубы, иначе вы не оставили бы ее.
— Кто отнял мачты у «Каролины», тот может поставить их снова.
Уильдер не удостоил их ответа. Матросы торопливо готовились к отъезду. Испуганные, встревоженные женщины едва успели понять положение дел, как уже увидели, что раненого капитана несут в лодку. Через минуту им предложили занять место там же.
Гувернантке пришла мысль обратиться к капитану, но безнадежное отчаяние и выражение физического страдания, написанные на его лице, ясно показали, как мало помощи можно ожидать от раненого.
— Что же делать? — спросила она Уильдера.
— Хотел бы я это знать! — ответил он, бросая быстрый и проницательный взгляд на горизонт. — Возможно, что они достигнут берега; двадцать четыре часа тихой погоды достаточно для этого.
— А иначе?
— Ветер погубит их.
— А корабль?
— Если его покинут, он должен будет пойти ко дну.
— Тогда я должна поговорить о вас с этими бессердечными людьми. Я не знаю, почему вы внушаете мне такое сочувствие, загадочный молодой человек!
— Постойте! — произнес Уильдер, почтительно удерживая ее за руку. — Я не могу оставить этот корабль.
— Мы еще не знаем этого. Можно воздействовать на самые неукротимые характеры. Может-быть, я сумею.
— Нужно укротить такой характер, победить такую причину, уничтожить такие предрассудки, что вам не удастся этого сделать.
— Предрассудки? Чьи?
— Мои.
— Что хотите вы сказать этим? Подумайте, ведь это слабость, это безумие.
— Похож ли я на безумного? — спросил Уильдер. — Чувство, которое руководит мною, может быть ложно, но каково бы оно ни было, оно срослось с моими привычками, мнениями, убеждениями. Честь запрещает мне оставить корабль, которым я командую, пока на воде остается хоть одна доска.
— Но какую пользу может принести в таких обстоятельствах один человек?
— Никакой! — ответил он с грустной улыбкой. — Я должен умереть, чтобы и другие, когда будут на моем месте, исполнили также свой долг.
Мистрис Уиллис и Гертруда стояли неподвижно, со страхом и сочувствием всматриваясь в его спокойное лицо с блестящими глазами.
— Если бы я знала, что делать! — вскричала мистрис Уиллис. — Говорите, молодой человек; дайте нам советы, которые вы дали бы своей матери и сестре.
— Если бы я был так счастлив, что имел бы таких близких, таких дорогих людей, — горячо ответил он, — ничто не могло бы разлучить нас в подобную минуту.
— Есть ли какая-нибудь надежда для тех, кто остается на этих обломках?
— Очень мало.
— А на шлюпке?
Прошло больше минуты, прежде чем Уильдер ответил. Он снова взглянул на неизмеримый, блестящий горизонт и заботливо изучал небо.
Ничто не ускользнуло от его внимания, и чувства, волновавшие его, отражались на его лице.
— Клянусь моей честью, честью, которая обязывает меня не только советовать, но и оберегать женщин, я не доверяю погоде. Я думаю, шансы равны.
— Тогда останемся здесь! — сказала Гертруда, и в первый раз с момента начала разговора румянец окрасил ее щеки.
— Сходите, сходите! — нетерпеливо кричал Найтгед. — Каждая минута света — теперь неделя, каждая минута тишины — год жизни. Сходите, сходите, или мы вас оставим!
Мистрис Уиллис не отвечала, но вся фигура ее выражала нерешительность. Тогда раздался шум весел, и шлюпка скользнула мимо.
— Стойте! — закричала гувернантка, приняв внезапное решение. — Возьмите мое дитя и оставьте меня!
Какой-то жест и несколько неясных слов лейтенанта были единственным ответом на этот призыв. Все три женщины — мистрис Уиллис, Гертруда и негритянка Кассандра — остались покинутыми.
Никто из оставшихся не произнес ни слова. Каждый жадно следил глазами за удалявшейся лодкою. Уильдер оперся головою на руку, словно его голова кружилась от сознания ответственности, которую он принял на себя, но эта минута слабости скоро прошла, и к нему вернулась его обычная твердость.
— Они уехали! — проговорил он, тяжело переводя дыхание.
— Они уехали! — повторила гувернантка, бросая тревожный взгляд на Гертруду. — Нет больше надежды!
Гертруда бросилась в объятия мистрис Уиллис, и несколько мгновений они оставались в таком положении, крепко обнявшись.
— А теперь, моя дорогая, — произнесла Гертруда, высвобождаясь из объятий мистрис Уиллис, — доверимся искусству мистера Уильдера. Он предвидел и предсказал эту опасность. Почему не поверить ему теперь, когда он предсказывает наше спасение?
— Предвидел и предсказал! — повторила мистрис Уиллис. — Мистер Уильдер, я не хочу просить у вас теперь объяснений, но вы не откажетесь сообщить ваши надежды.
Уильдер поспешил удовлетворить это любопытство. Мятежники оставили самую большую шлюпку в виду того, что потребовалось бы слишком много времени, чтобы спустить ее в океан, так как она была стиснута двумя упавшими мачтами. В нее-то Уильдер предполагал перенести все необходимое, войти со своими спутницами и ждать решительной минуты, когда корабль погрузится в воду.
— И это вы называете надеждой! — воскликнула мистрис Уиллис, и разлившаяся по ее лицу бледность выдала ее разочарование. — Я слышала, что бездна, поглощающая корабль, увлекает вслед за ним также малейшие предметы.
— Это бывает иногда. Ни за что в мире не хотел бы я обмануть вас.
— Это ужасно! — сказала гувернантка. — Неужели нет никакого способа спустить шлюпку в воду раньше рокового момента? Кассандра одна, — прибавила она, — обладает почти мужскою силою.
— Если бы она имела силу двадцати мужчин, я не решился бы спустить шлюпку без помощи машины. Но мы теряем время. Я сойду вниз, чтобы взглянуть, сколько времени продлится для нас неизвестность, и тогда займемся приготовлениями к отъезду. В этом вы можете мне помочь.
Через некоторое время Уильдер, мрачный, поднялся на палубу.
Пока женщины занялись приготовлениями, Уильдер оснастил мачты шлюпки, приготовил паруса и другие снаряды, необходимые в случае успеха.
Среди этих забот два часа прошли так быстро, как-будто минуты стали секундами. За это время молодой человек окончил свою работу. Он отрубил веревки, прикреплявшие шлюпку к кораблю, но оставил ее на прежнем месте.
Приняв эти меры предосторожности, он пригласил в лодку своих спутниц. Сам он поместился на корме шлюпки и уверенным видом старался вдохнуть женщинам часть своей твердости.
В течение целых часов полной неизвестности разговор между ними, доверчивый и даже дружеский, не раз прерывался долгим молчанием и раздумьем.
Шли минуты, часы, прошел целый день. Над бесконечной ширью океана сгустилась ночь.
Уильдер вздрогнул, заметив на поверхности воды мрачные силуэты акул, плававших вокруг «Каролины», как-будто они инстинктивно чувствовали, что все, находящееся на этом корабле, обречено им в жертву. Но вот поднялась луна и окутала обманчивым и нежным светом эту ужасную картину.
В это время в нижней части судна послышался глухой, угрожающий шум, и заключенный внутри корабля воздух вырвался с шумом, похожим на залп.
— Теперь держитесь за веревки! — закричал Уильдер задыхающимся голосом.
Его слова были покрыты шумом волн. Судно погрузилось, как кит, и, подняв корму, быстро пошло ко дну.
Шлюпка была увлечена вслед за кораблем и на мгновение круто поднялась.
Когда остатки судна исчезли в бездне, нос ее врезался в волны, и она почти наполнилась водой.
Но так как она была крепкой и легкой, то силой толчка оказалась выброшенной на поверхность и со страшной быстротой завертелась на волнах. Потом все приняло прежний, спокойный вид. Лучи луны играли на воде совершенно спокойно, как на поверхности озера, окруженного цепью гор, дающих ему свою тень.