Душистые напитки льются изъ серебряныхъ сосудовъ; китайскій фарфоръ принимаетъ въ себя пѣнящуюся волну; частыя возліянія затягиваютъ роскошный пиръ. Попъ. «Похищенный локонъ».
Материнскія внушенія все-таки въ достаточной степени подѣйствовали на Джоба, такъ что онъ теперь принялся вполнѣ добросовѣстно за исполненіе своего дѣла. Какъ только офицеръ вышелъ на улицу, Джобъ направился къ мосту, перешелъ черезъ него и вступилъ на широкую, съ хорошими домами, улицу, которая шла отъ набережной въ верхнюю часть города. По этой улицѣ Джобъ пошелъ чрезвычайно быстро. Когда онъ достигъ ея середины, изъ ближайшаго дома донеслись веселые крики и смѣхъ. Онъ заинтересовался и остановился.
— A что тебѣ твоя мать говорила? Забылъ? — сказалъ ему офицеръ. — Что ты нашелъ любонытнаго въ этомъ трактирѣ?
— Это англійскій трактиръ, — сказалъ Джобъ. — Его легко узнать по тому, что въ немъ кричатъ и шумятъ въ субботній день. Посмотрите, онъ наполненъ солдатами лорда Бьюта. Черезъ всѣ окна видны блестящіе мундиры. Точно красные черти сидятъ. A завтра, когда ударятъ въ колоколъ на Ольдъ-Саутѣ, они и не подумаютъ вспомнить о своемъ Создателѣ и Господѣ, грѣховодники этакіе!
— Послушай, дурачина, ты черезчуръ злоупотребляешь моимъ терпѣніемъ. Или ты иди прямо на Тремонтъ-Стритъ, или уходи отъ меня прочь, я возьму себѣ другого проводника.
Юродивый покосился на разсерженное лицо офицера, повернулся и пошелъ, бормоча довольно громко:
— Всѣ, кто выросъ въ Бостонѣ, знаютъ, какъ у насъ строго соблюдается вечеръ подъ воскресенье. Если вы въ Бостонѣ родились, то должны любить бостонскіе обычаи.
Офицеръ ничего не отвѣтилъ, а такъ какъ они шли довольно быстро, то успѣли пройти двѣ улицы, Королевскую и Королевину, и вышли наконецъ на Тремонтъ-Стритъ. Джобъ почти сейчасъ же остановился и сказалъ, показывая пальцемъ на стоявшій по близости домъ:
— Видите вы это зданіе съ дворомъ передъ нимъ и съ колоннами? Видите эти большія ворота? Это и есть домъ мистриссъ Лечмеръ. Всѣ про нее говорятъ, что она важная лэди, но было бы гораздо лучше, еслибъ она была просто хорошей, доброй женщиной.
— Какъ ты смѣешь говорить такъ про лэди, которая несравненно выше тебя? Да ты самъ-то кто?
— Я кто? — переспросилъ дурачекъ, наивно глядя на задавшаго этотъ вопросъ. — Я Джобъ Прэй. Меня всѣ такъ зовутъ.
— Ну, Джобъ Прэй, вотъ тебѣ серебряная крона. Только ты въ другой разъ будь внимательнѣй, когда наймешься въ проводники. Ну, бери же крону.
— Джобъ кронъ не любитъ. На нихъ изображена корона, а корону, говорятъ, носитъ король, и черезъ это онъ гордъ и презрительно относится къ людямъ.
— Какъ, однако, велико здѣсь всеобщее недовольство, если даже подобный субъектъ отказывается отъ денегъ, не желая измѣнять своимъ принципамъ, — подумалъ про себя офицеръ и сказалъ вслухъ:- Ну, когда такъ, вотъ тебѣ полгинеи, разъ ты предпочитаешь золото серебру.
Джобъ небрежно постукивалъ ногой о камень, не вынимая изъ кармана рукъ — это была его всегдашняя привычка — и на новое предложеніе отвѣтилъ, не мѣняя позы и только приподнявъ слегка голову, прикрытую нахлобученной шляпой:
— Джобъ отъ васъ денегъ не возьметъ. Вы помѣшали гренадерамъ бить Джоба.
— Хорошо, пріятель. Такая благодарность не часто встрѣчается даже у людей съ разсудкомъ. Слушайте, Меритонъ, я этого бѣднягу еще увижу и не забуду этого отказа. Поручаю вамъ въ началѣ же будущей недѣли одѣтъ его въ болѣе пригичный костюмъ.
— Боже мой, сэръ, — отвѣтилъ Меритонъ, — разъ вамъ это угодно, я сдѣлаю, будьте покойны, только умоляю васъ, взгляните сначала на этого субъекта хорошенько и потрудитесь мнѣ сказать, какъ мнѣ устроить, чтобы изъ него вышло что-нибудь порядочное?
— Сэръ! Сэръ! — крикнулъ Джобъ, догоняя офицера, который уже прошелъ нѣсколько шаговъ. — Если вы обѣщаете, что гренадеры больше никогда не будутъ бить Джоба, то Джобъ будетъ водить васъ по всему Бостону и исполнять всѣ ваши порученія.
— Бѣдненькій! Хорошо, я обѣщаю, что солдаты тебя больше обижать не будутъ. Прощай, пріятель. Приходи же ко мнѣ, не забудь.
Юродивый, повидимому, остался доволенъ этимъ обѣщаніемъ. Онъ сейчасъ же повернулся, въ припрыжку пробѣжалъ по улицѣ и скрылся за первымъ поворотомъ. Молодой офицеръ вошелъ во дворъ дома мистриссъ Лечмеръ. Домъ былъ кирпичный и гораздо авантажнѣе на видъ, чѣмъ другіе, видѣнные имъ до сихъ поръ, дома въ Бостонѣ. Украшенія были аляповатыя, деревянныя, по очень старинной модѣ. По фасаду было семь оконъ въ каждомъ изъ верхнихъ этажей; боковыя окна были уже другихъ. Въ нижнемъ этажѣ вмѣсто одного изъ оконъ была входная дверь.
Домъ былъ освѣщенъ почти весь, и это придавало ему веселый видъ сравнительно съ окружавшими его темными и мрачными домами. Офицеръ постучался. Сейчасъ-же вышелъ негръ-лакей въ довольно красивой ливреѣ, а для колоніи такъ даже очень богатой.
— Дома ли мистриссъ Лечмеръ?
Негръ далъ утвердительный отвѣтъ, провелъ гостя довольно большимъ коридоромъ, отворилъ дверь въ комнату по одну изъ сторонъ этого коридора и пригласилъ гостя войти.
Въ настоящее время эта комната показалась бы слишкомъ мала для общества провинціальнаго города, но ея незначительные размѣры выкупались богатствомъ и красотой убранства. Стѣны были раздѣлены столярной работой на отдѣльныя панно, разрисованныя превосходнѣйшими пейзажами и видами развалинъ. Блестящія полированныя рамы этихъ панно были украшены гербами многочисленныхъ родственныхъ фамиліи. Вверху панно были большія, а внизу маленькія, съ нарисованными на нихъ эмблемами. Между отдѣленіями съ панно были пилястры съ зубцами и золочеными капителями. Подъ потолкомъ по всѣмъ стѣнамъ шелъ тяжелый, массивный карнизъ, также весь деревянный и съ обильными рѣзными украшеніями.
Въ то время въ колоніяхъ мало было распространено употребленіе ковровъ, но мистриссъ Лечмеръ, по своему положенію и состоянію, могла бы ихъ ввести у себя въ домѣ, если бы не находила, что они не подходятъ къ общему старинному характеру зданія. Да она и сама не любила ихъ, не привыкла къ нимъ. Полъ въ комнатѣ былъ замѣчательно красивый — чудной работы паркетъ изъ небольшихъ квадратовъ краснаго кедра и такихъ же квадратовъ изъ сосноваго дерева, въ перемѣшку. Въ серединѣ каждаго квадрата видны были геральдическіе дьвы Лечмеровъ, сдѣланные очень искусно какимъ-то, должно быть, очень талантливымъ артистомъ своего дѣла.
Съ каждой стороны каминной отдѣлки, довольно тяжелой, но очень старательной, были устроены какія-то сводчатыя отдѣленія, прикрывавшіяся задвижными дверками. То былъ буфетъ для храненія серебряной посуды. Мебель въ камнатѣ была богатая и хотя старинная, но прекрасно сохранившаяся.
Среди всего этого колоніальнаго великолѣпія, выступавшаго еще ярче вслѣдствіе обилія зажженныхъ свѣчей, сидѣла на диванѣ важная престарѣлая леди. Свою шинель офицеръ оставилъ въ передней и въ одномъ мундирѣ казался еще стройнѣе и изящнѣе. Строгій и суровый взглядъ пожилой леди замѣтно смягчился, когда она увидала вошедшаго. Приподнявшись съ дивана навстрѣчу гостю, она нѣсколько времени смотрѣла на него съ пріятнымъ изумленіемъ. Молодой человѣкъ заговорилъ первый.
— Извините меня, сударыня за то, что я вхожу безъ доклада. Мнѣ этотъ домъ такъ памятенъ съ дѣтства, что я не могъ совладать со своимъ нетерпѣніемъ и отбросилъ въ сторону общепринятый свѣтскій обрядъ.
— Кузенъ Линкольнъ[6],- перебила леди, которая была никто иная, какъ мистриссъ Лечмеръ, — о васъ всего лучше докладываютъ эти черные глаза, эта улыбка, эта походка. Къ чему же еще какой-нибудь докладъ? Я не забыла еще ни моего покойнаго брата, ни того, кто намъ до сихъ поръ такъ дорогъ, и потому съ перваго же взгляда могу признать въ васъ настоящаго Линкольна.
Во взаимномъ обращеніи старой леди и молодого человѣка чувствовалось какое-то стѣсненіе. Со стороны старой леди оно объяснялось провинціальнымъ мелочнымъ этикетомъ, но относительно молодого офицера такое объясненіе не годилось, тѣмъ болѣе, что на его лицо при словахъ мистриссъ Лечмеръ набѣжала тѣнь грусти. Впрочемъ, это съ нимъ сейчасъ же прошло, и онъ отвѣчалъ самымъ ласковымъ и сердечнымъ тономъ:
— Меня съ давнихъ поръ пріучили надѣяться, что на Тремонтъ-Стритѣ я найду второй родительскій домъ, и, судя по тому, что я отъ васъ сейчасъ слышу, дорогая мистриссъ Лечмеръ, этой надеждѣ суждено оправдаться.
Леди выслушала эти слова съ замѣтнымъ удовольствіемъ, морщины разгладились на ея строгомъ лбу, она улыбнулась и отвѣчала:
— Я только того и желаю, чтобы вы считали этотъ домъ своимь, хотя онъ и слишкомъ скроменъ для наслѣдника богатаго и знатнаго рода Линкольновъ. Странно было бы, если бы кто-нибудь, принадлежа самъ къ этому роду, не оказалъ полнаго радушія и вниманія къ его представителю.
Моюдой человѣкъ рѣшилъ дать другой оборотъ разговору и почтительно поцѣловалъ руку мистриссъ Лечмеръ. Поднимая голову, онъ вдругъ увидѣлъ молодую особу, которой раньше не было видно за оконными занавѣсками. Чтобы не дать старой леди возвратиться къ прежней темѣ, онъ быстро подошелъ къ молодой особѣ и съ живостью проговорилъ:
— Предполагаю, что имѣю честь видѣть миссъ Дайнворъ? Вѣдь я ея тоже прихожусь кузеномъ.
— Вы ошиблись, майоръ Линкольнъ. Но Агнеса Дэнфортъ, хотя она и не моя внучка, все-таки вамъ такая же кузина: она дочь моей умершей племянницы.
— Стало быть, глаза и сердце меня обманули, — сказалъ молодой военный, — но я надѣюсь, что миссъ Дэнфортъ позволитъ мнѣ называть ее своей кузиной.
На его просьбу отвѣтили только простымъ наклоненіемъ головы, но протянутую съ поклономъ руку приняли. Послѣ обмѣна еще нѣсколькими любезными фразами мистриссъ Лечмеръ усадила своего родственника на мѣсто, и завязался болѣе послѣдовательный разговоръ.
— Я очень рада, что вы насъ не забыли, кузенъ Линкольнъ, — сказала мистриссъ Лечмеръ. — Между нашей здѣшней глухой провинціей и метрополіей сношенія такъ рѣдки… Я боялась, что вы совершенно забудете родныя мѣста.
— Въ городѣ, правда, я нахожу большую пустоту, но нѣкоторыя мѣста припомнилъ и узналъ. Долженъ, однако, сказать, что городскія зданія не производятъ на меня такого впечатлѣнія, какое производили въ дѣтствѣ. Должно быть, это оттого, что я съ тѣхъ поръ много видѣлъ.
— Ну, еще-бы! Разумѣется! Да въ Бостонѣ и нѣтъ особенно замѣчательныхь зданій, которыя могли бы считаться архитектурными памятниками и обратить на себя вниманіе пріѣзжаго. У насъ здѣсь говорятъ, не видавши, а только по семейному преданію, что одинъ замокъ въ Девонширѣ равняется величной двѣнадцати самымъ большимъ домамъ въ Бостонѣ. Мы обыкновенно съ гордостью говоримъ, что даже самъ король только тогда обладаетъ лучшимъ лучшимъ помѣщеніемъ, чѣмъ глава рода Линкольновъ, когда онъ живетъ въ Виндзорѣ.
— Рэвенсклиффъ, дѣйствительно, очень большая усадьба, — возразилъ съ равнодушнымь видомъ молодой человѣкъ, — хотя я мало бывалъ въ графствѣ и, сказать правду, знакомъ съ нашимъ помѣстьемъ, очень поверхностно. Впрочемъ, вы сами должны помнить, что его велтчество живетъ очннь просто, когда находится въ своемъ загородномъ замкѣ Кью.
Пожилая леди слегка наклонила голову съ очень довольлымъ видомъ. Жители колоній любятъ, когда имъ напоминаютъ объ ихх знатныхъ связяхъ на родинѣ къ которой у колонистовъ всегда прикованы глаза, какъ къ источнику блеска и почестей.
— Сесиль, должно быть, не знаетъ о пріѣздѣ своего родственника, — сказала она вслѣдъ за тѣмъ, — иначе она бы не медлила такъ долго выйти къ гостю и сказать ему привѣтственное слово.
— Миссъ Дайнворъ, очевидно, смотритъ на меня, какъ на родственника, съ которымъ особыхъ церемоній не требуется, — сказалъ Ліонель, — и если это такъ, то я очень радъ и считаю это за честь.
— Вы съ ней вѣдь только троюродные, — отвѣчала съ нѣкоторымъ удареніемь мистриссъ Дечмеръ;- а такая степень родства не даетъ права нарушать правила вѣжливости и гостепріимства. Вы видите, кузенъ Ліонель, какъ мы цѣнимъ кровное родство; мы гордимся имъ даже по отношенію къ самымъ отдаленнымъ вѣтвямъ фамиліи.
— По части генеалогіи я довольно слабъ, мистриссъ Лечмеръ, но, насколько я знаю, миссъ Дайнворъ сама изъ очень хорошей фамиліи, такъ что ей нѣтъ причины особенно гордиться какимъ бы то ни было родствомъ.
— Извините, майоръ Линкольнъ. Ея отецъ, полковникъ Дайнворъ, правда, происходитъ изъ очень древняго и очень почтеннаго рода, но нѣтъ такой фамиліи во всемъ королевствѣ, которая не считала бы за честь быть въ родствѣ съ нашей. Я говорю «нашей», кузенъ Ліонель, потому что я вѣдь по отцу тоже Линкольнъ. Вашего дѣда я родная сестра.
Немного удивленный этимъ возраженіемъ, Ліонель не сталъ спорить и молча поклонился, послѣ чего попробовалъ заговорить съ молчаливой и сдержанной молодой особой. Онъ задалъ ей одинъ или два вопроса и получилъ отвѣты, но въ это время мистриссъ Лечмеръ обратилась къ ней, видимо сердясь на свою отсутствующую внучку:
— Агнеса, сходите и скажите Сесили, что ея кузенъ пріѣхалъ, и что мы ее ждемъ въ гостиную. — Она все время вами интересовалась, покуда вы ѣхали сюда. Какъ только мы получили отъ васъ письмо, что вы садитесь на корабль, мы каждое воскресенье стали заказывать въ церкви молитвы о путешествующимъ по морю, и я замѣтила, что Сесиль молилась всегда очень усердно.
Ліонель пробормоталъ какую-то благодарность, откинулся на спинку кресла и поднялъ глаза къ потолку; но мы не рѣшиися утверждать, что это было сдѣлано изъ религіознаго чувства. Выслушавъ приказаніе своей тетки, Агнеса встала и вышла изъ комнаты. Дверь за ней закрылась уже минуты три, но разговоръ не возобновлялся. Раза два или три мистриссъ Лечмеръ какъ будто собиралась о чемъ-то заговорить, но какъ будто не рѣшалась. Ея блѣдное, выцвѣтшее лицо поблѣднѣло еще больше, губы дрожали. Наконецъ, ей удалось овладѣть собой, и она заговорила дрожащимъ голосомъ:
— Не припишите это равнодушію съ моей стороны, кузенъ Ліонель, но есть вещи, о которыхъ можно говорить только съ самыми близкими родными. Я надѣюсь, что вы оставили сэра Ліонеля Линкольна въ добромъ здоровьи, насколько это возможно при его душевной болѣзни?
— По крайней мѣрѣ, мнѣ передъ моимъ отъѣздомъ было сказано, что онъ здоровъ.
— Вы его сами давно не видали?
— Пятнадцать лѣтъ. Съ тѣхъ поръ, какъ послѣ каждаго свиданія со мной у него стали усиливаться припадки, доктора перестали къ нему вообще допускать кого бы то ни было. Онъ находится все въ томъ же лѣчебномъ заведеніи въ Лондонѣ, и теперь свѣтлые промежутки становятся у него все чаще и продолжительнѣе. Поэтому у меня явидась надежда, что мой нѣжно-любимый отецъ ко мнѣ еще вернется. Мнѣ кажется, что это возможно, потому что ему вѣдь еще нѣтъ и пятидесяти лѣтъ.
За этимъ интереснымъ сообщеніемъ послѣдовало продолжительное и тягостное молчаніе. Наконецъ, мистриссъ Дечмеръ, дрогнувшимъ голосомъ, что очень тронуло Ліонеля, такъ какъ свидѣтельствовало объ ея сердечной добротѣ и объ участіи къ его отцу, сказала молодому офицеру:
— Пожалуйста, дайте мнѣ воды. Вы ее найдете въ буфетѣ. Извините меня, кузенъ Ліонель, но для меня очень тяжело говорить объ этомъ предметѣ. Я всегда разстраиваюсь. Съ вашего позволенія я на нѣсколько минутъ уйду, а къ вамъ пришлю свою внучку. Мнѣ хочется, чтобы вы поскорѣе съ ней познакомились.
Ліонелю самому было бы очень пріятно остаться хотя на нѣсколько минутъ одному, поэтому онь и не подумалъ ее удерживать. Нетвердыми шагами вышла старая леди изъ гостиной, но направилась не въ ту сторону, куда передъ тѣмъ прошла Агнеса Дэнфортъ, тоже пошедшая звать Сесиль, а совсѣмъ въ друтую дверь, которая вела въ ея собственное помѣщеніе.
Нѣсколько минутъ молодой человѣкъ ходилъ большими и быстрыми шагами по изображеніямъ Лечмеровскихъ львовъ на паркетѣ, отлядывая въ то же время богатую обстановку комнаты. Изъ задумчивости его вывело неожиданное появленіе особы, тихо вошедшей и остановившеіся посреди гостиной. Граціозная, стройная, съ горделивой осадкой и съ самой благородной, выразительной физіономіей, вошедшая внушала къ себѣ и невольный восторгъ, и глубокое уваженіе. При всемъ томъ ея манеры были чрезвычайно скромны и тихи. Молодого человѣка она застала въ самую неавантажную для него минуту: онъ безпорядочно ходилъ по комнатѣ, былъ разсѣянъ и недостаточно изященъ.
Майоръ Линкольнъ сразу догадался, что передъ нимъ никто иной, какъ Сесили Дайнворъ, единственный плодъ брака англійскаго офицера, давно умершаго, съ единственной дочерью мистриссъ Лечмеръ, тоже рано сошедшею въ могилу. Онъ зналъ ее настолько хорошо заочно и чувствовалъ себя съ ней настолько въ близкомъ родствѣ, что, разумѣется, ни на минуту не задумался сейчасъ же предотавиться ей самъ. Онъ сдѣлалъ это съ развязностью родственника, но получилъ въ отвѣтъ такую холодную сдержанность, что почувствовалъ себя нѣсколько неловко.
Молодая особа, должно быть, сама почувствовала, что ей слѣдовало бы быть полюбезнѣе съ дорогимъ гостемъ своей бабушки, и первая начала разговоръ, стараясь загладить произведенное впечатлѣніе холодности и уничтожить образовавшуюся натянутость.
— Moя бабушка давно ждала увидѣться съ съ вами, майоръ Линкольнъ, — сказала она, — вы прибыли чрезвычайно кстати. Пололженіе въ странѣ становится все тревежнѣе, и я уже давно совѣтую бабушкѣ съездить въ Англію и пожить тамъ, покуда здѣсь не стихнутъ эти несчастные раздоры.
Слова эти были сказаны нѣжнымъ, мелодичнымъ голосомъ и съ самымъ чистымъ произношеніемъ, такъ что можно было подумать, что Сесиль получила воспитаніе при дворѣ. На Ліонеля это произвело тѣмъ болѣе пріятное впечатлѣніе, что когда онъ предъ тѣмъ разговаривалъ съ Агнесой Денфортъ, то уловилъ въ ея рѣчи мѣстный акцентъ, непріятно кольнушій его избалованный слухъ.
— Вы сами, какъ настоящая англичанка по виду, получили бы, большое удовольствіе отъ этого путешествія! — отвѣчали Ліонель, — а такъ какъ мнѣ тоже уже извѣстно кое-что положеніи въ здѣшней странѣ, то я поддержу съ своей стороны ваши совѣты. Замокъ Равенсклиффъ и нашъ домъ на Сого-Скверѣ вполнѣ къ услугамъ мистриссъ Лечмеръ.
— Я собственно желала бы, чтобы она приняла приглашеніе нашего родственника по отцу, лорда Кердевнеля, который уже давно зоветъ меня къ себѣ погостить, на нѣсколько лѣтъ. Мнѣ будетъ очень тяжело разставаться съ бабушкой, но если политическія событія заставятъ ее удалиться отсюда въ резиденцію ея предковъ, то и съ моей стороны не будетъ неправильнымъ поступкомъ если я также поселюсь на это время на помѣстьѣ моихъ отцовъ.
Майоръ Линкольнъ посмотрѣлъ на молодую особу своими проницательными глазами и улыбнулся отъ пришедшей ему въ голову мысли, что провинціальная красавиц унаслѣдовала отъ бабушки манеру гордиться своимъ происхожденіемъ, и нарочно пожелала дать ему понять, племянница виконта выше наслѣдника баронета. Но вспыхнувшій на минуту горячій румянецъ на хорошенькомъ личикѣ Сесили доказалъ Ліонелю, что ей эту фразу внушило чувство, болѣе глубокое и болѣе достойное ея души, чѣмъ простое мелкое самолюбіе, въ которомъ онъ ее заподозрилъ. Во всякомъ случаѣ онъ очень обрадовался, когда вышла мистриссъ Лечмеръ, опираясь на руку своей племянницы.
— Я вижу, кузенъ, что васъ моей Сесиліи можно и не представлять: вы сами познакомились, — сказала пожилая деди, разслабленными, шагами направляясь къ дивану. — Вамъ обоимъ помогло взаимное сродство Я подразумеваю подъ этимъ не кровное родство, которое между вами вовсе уж не такое близкое, а то моральное сходство, которое несомнѣнно существуетъ между людьми, принадлежащими къ одному и тому же роду.
— Мнѣ было бы очень пріятно, если бы у меня оказалось какое-нибудь моральное или физическое сходство съ миссъ Дайнворъ, — сказалъ съ очень разсѣяннымъ видомъ Ліонель, ведя мистриссъ Лечмеръ подъ руку къ дивану. — Тогда бы я еще больше гордился нашимъ родствомъ.
— Я и не думаю отрицать своею кровнаго родства съ кузеномъ Ліонелемъ, — воскликнула, вдругъ взволновавшись Ceсилъ. — Наши предки пожелали…
— Дитя мое, — перебила бабушка, — слово «кузенъ» примѣняется къ болѣе близкому родству при давнишнемъ, кромѣ родства, знакомствѣ. Такъ пригято въ высшемъ свѣтѣ. Но майоръ Линкольнъ знаетъ, что мы, колонисты, придаемъ этому слову несравненно болѣе широкое значеніе и считаемся между собою родствомъ даже въ очень отдаленныхъ степеняхъ, какъ дѣлается въ кланахъ… Кстати, по поводу клановъ, мнѣ припомнилось возстаніе 1745 года. Считаете ли вы въ Англіи возможнымъ, что наши здѣшніе безумцы тоже способны взяться за оружіе?
— Объ этомъ существуютъ различныя мнѣніи, — отвѣчалъ Ліонель. — Одни презрительно отвергаютъ самую мысль о чемъ-либо подобномъ, но есть офицеры, служившіе на здѣшнемъ континентѣ, которые полагаютъ, что возстаніе будетъ непремѣнно поднято и что борьба будетъ кровопролитная.
— A почему бы колонистамъ и не поднять возстанія? — сказала вдругъ Агнеса Дэнфортъ. — Они такіе же мужчины, какъ и англичане, нисколько не хуже.
Ліонель съ нѣкоторымъ удивленіемъ взглянулъ на юную энтузіастку, которая сидѣла такой скромной, точно и не она сказала эту фразу. Онъ улыбнулся и повторилъ ея слова.
— Вы спрашиваете, почему бы имъ не поднять возстанія? Да потому, что это было бы и глупо, и преступно. A что здѣшніе мужчины! нискольно не хуже англичанъ, такъ не я стану съ вами объ этомъ спорить: я вѣдь самъ родомъ американецъ.
— Почему же вы въ красномъ мундирѣ? Я слышала, что наши земляки, которые служатъ въ англійской арміи, носятъ синій мундиръ, а не красный.
— Его величеству угодно, чтобы его 47-й полкъ носилъ только красные мундиры, а что касается лично меня, то мнѣ рѣшительно все равно, какого цвѣта одежду ни носить. Пусть бы ужъ красный цвѣтъ носили одни дамы — я согласенъ.
Ліонель смѣялся, говоря это.
— Вамъ очень легко перемѣнить цвѣтъ своей одежды, — сказала Атнеса,
— Это какъ?
— Выходите въ отставку.
Вѣроятно, мистриссъ Лечмеръ не безъ причины позволила свой племянницѣ говорить такъ смѣло и свободно. Видя, однако, что ея гость вовсе не выказываетъ обиды, какъ дѣлаютъ всѣ англійскіе офицеры въ такихъ случаяхъ, она дернула за сонетку и сказала:
— Не правда ли, майоръ Линкольнъ, это очень смѣлый языкъ для молодой особы, которой нѣтъ еще и двадцати лѣтъ? Но миссъ Дэнфортъ взяла себѣ привилегію говорить все свободно. Многіе ея родственники по отцу замѣшаны въ безпорядкахъ послѣдняго времени, но мы позаботились, чтобы Сесиль осталась болѣе вѣрна своему долгу.
— Но вѣдь и сама Сесиль тоже постоянно отказывается посѣщать праздники, устраиваемые англійскими офицерами, — проговорйла Агнеса не совсѣмъ довольнымъ тономъ.
— Развѣ Сесмь Дайнворъ можетъ являться на какіе бы то ни было балы и праздники безъ приличнаго покровительства? — возразила мистриссъ. Лечмеръ.- A мнѣ въ семьдесятъ лѣтъ не подъ силу выѣзжать съ ней въ свѣтъ. Однако, мы только разсуждаемъ, говоримъ все не дѣло, а майору Линкольну даже освѣжиться съ дороги ничего не подано до сихъ поръ. — Катонъ, можете подавать.
Послѣднее относилось къ вошедшему негру. Мистриссъ Лечмеръ сказала эти слова почти таинственно, потому что бостонцы еще съ 1771 года, изъ ненависти къ Англіи, бойкотировали чай. Старый слуга, привыкшій за долгую практику безъ словъ угадывать желанія своей госпожи, закрылъ первымъ дѣломъ ставни и задернулъ занавѣск. у оконъ, потомъ взялъ небольшой овальный столикъ, скрытый за занавѣсками, и поставилъ его передъ миссъ Дайнворъ. Послѣ того на гладкой полированной поверхности столика появился серебряный массивный чайникъ съ кипящей водой и такой же подносъ съ превосходнымъ саксонскимъ сервизомъ.
Мистриссъ Лечмеръ старалась тѣмъ временемъ завлечь гостя разспросами объ англійскихъ родственникахъ, но, не смотря на всѣ свои усилія, не сумѣла сдѣлаать такъ, чтобы онъ, не замѣтилъ таинственныхъ предосторожностей, съ которыми негръ накрывалъ на столъ. Миссъ Дайнворъ спокойно позволила поставить передъ собой чайный столикъ, но ея кузина Агнеса Дэнфортъ отвернулась съ холоднымъ и недовольнымъ видомѣ. Заваривъ чай, Катонъ налилъ его въ двѣ фарфоровыя чашки, на которыхъ очень искусно были нарисованы красныя и зеленыя вѣточки, и подалъ одну своей хозяйкѣ, а другую молодому офицеру.
— Виноватъ, миссъ Дэнфортъ! — воскликнулъ Ліонель, прннявъ чашку. — Эта дурная привычка образовалась у меня за время долгаго плаванія на кораблѣ: я и не обратилъ вниманія что у васъ нѣтъ чашки.
— Пожалуйста, не извиняйтесъ, сэръ, и кушайте на здоровье, разъ вы это любите, — сказала Агнеса.
— Но мнѣ будетъ гораздо пріятнѣе, если и вы будете кушать. Чай — вѣдь это такая утонченная роскошь!
— Вотъ именно — утонченная роскошь, вы очень удачно выразились. Настолько утонченная, что безъ нея вполнѣ можнь обойтись… Благодарю васъ, сэръ, я чаю не пью совсѣмъ.
— Вы женщина — и не любите чай? — воскликнулъ со смѣхомъ Ліонель.
— Не знаю, какое дѣйствіе этотъ тонкій ядъ производитъ на вашихъ англійскихъ леди, майоръ Линкольнъ, но мнѣ, какъ американкѣ, вовсѣ не трудно отказаться отъ этой отвратительной травы, изъ-за которой происходятъ на моей родинѣ всѣ эти волненія и грозитъ опасность моимъ роднымъ.
Ліонель, извинившійся только изъ обязательной учтивости учтивости мужчины къ дамѣ, молча поклонился и повернулъ голову въ другую сторону, чтобы посмотрѣть, съ такой ли же строгостью судитъ о чаѣ и другая моладая американка. Сесиль, наклонясь надъ подносомъ, небрежно играла ложечкой очень любопытной работы. На этои ложечкѣ какой-то искусникъ попытался изобразить вѣтку того растенія, душистые листья котораго наполняли въ эту минуту гостиную своимъ ароматонъ. Вырывавшійся изъ стоявшаго передъ Сесилью чайника паръ окутывалъ легкимъ облакомъ ея головку, придавая ей какой-то воздушный видъ,
— A вотъ вы, миссъ Дайнворъ, повидимому, не чувотвуете къ чаю отвращетія и не безъ удовольствія вдыхаете его ароматъ?
Гордый и холодный видъ сразу соскочилъ съ Сесили, когда она взглянула на Ліонеля и отвѣтила ему съ веселостью и добродушіемъ, которыя къ ней гораздо больше шли.
— Я женщина и признаюсь въ своей слабости. Мнѣ кажется, что тѣмъ плодомъ, который соблазнилъ въ земномъ раю нашу общую прабабушку, былъ именно чай.
— Если это вѣрно, — сказала Агнеса, — то у змѣя-искусителя въ послѣднее время нашлись, стало быть, подражатели; только самое орудіе искушенія утратило, повидимому, часть своихъ качествъ.
— Откуда вы это знаете? — засмѣядея Ліонель, которому нравилось продолжать этотъ шутливый разговоръ, такъ какъ, благодаря ему, между нимъ и его кузинами устанавливалась нѣкоторая короткость. — Если бы Ева такъ же отнеслась къ словамъ соблазнителя, какъ вы къ предлагаемой вамъ чашкѣ чая, то мы, вѣроятно, до сихъ поръ всѣ жили бы въ раю.
— О, сэръ, мнѣ вѣдь этотъ напитокъ знакомъ хорошо, — отвѣчала Атнеса. — Бостонскій портъ, по выраженію Джоба Прэя, ничто иное, камъ огромный чайяикъ.
— Вы, стало быть, знаете Джоба Прэя, миссъ Дэнфорть?
— Какъ же не знать? Бостонъ такой маленькій городъ, а Джобъ Прэй такой общеполезный человѣкъ. Его здѣсь всѣ знаютъ.
— Значитъ это вѣрно, что онъ изъ очень извѣстной здѣсь семьи, потому что онъ говорилъ мнѣ, что и его мать, старую чудачку Абитайль Прэй, также знаютъ въ Бостонѣ рѣшительно всѣ жители.
— Но вы-то какъ можете знать ихъ обоихъ? — воскликнула Сесиль. — Это удивительно.
— Противъ чая, молодыя леди, вы устояли, но противъ любопвтства не устоить ни одна женщина. Однако, я не стану васъ мучить и скажу, что я уже имѣлъ свиданіе съ мистриссъ Прэй.
Агнеса хотѣла что-то сказать, но въ эту минуту сзади нее что-то упало. Она обернулась и увидала, что мистриссъ Лечмеръ выронила изъ рукъ чудную фарфоровую чашку, которая разблась въ мелкіе куски.
— Бабушкѣ дурно! — воскликнула Сесиль, кидаясь къ ней на помощь. — Катонъ, скорѣе… Майоръ Линкольнь, пожалуйста, дайте сюда стаканъ воды… Агнеса, одолжите мнѣ вашихъ солей.
Старой леди было, однако, не такъ ужъ дурно. Отъ солей она отказалась, но стаканъ воды приняла отъ Ліонеля.
— Я боюсь. что вы меня сочтете за несносную, болѣзненную старуху, — сказала она, слегка оправившись. — Это со мной, должно быть, отъ чая, котораго я, правда, пью очень много отъ избытка лойяльности. Но, должно бытъ, мнѣ тоже прядется отъ него отказаться, какъ отказались мои барышни, только по другой причинѣ. Мы привыкли рано ложиться, майоръ Линкольнъ, но сами вы будьте, какъ дома, и располагайте собой, какъ вамъ угодно. Я прошу снисхожденія къ моимъ семидесяти годамъ и желаю вамъ спокойной ночи, желаю вамъ выспаться хорошенько и стряхнуть съ себя все утомленіе, причиненное вамъ дальнимъ путешествіемъ. Катонъ приготовитъ для васъ все, что нужно.
Старая лэди ушла, поддерживаемая подъ руки своими двумя воспитаницами. Ліонель остался въ гостиной одинъ. Такъ какъ было уже поздно, и такъ какъ нельзя было ожидать, чтобы молодыя миссъ возвратились въ гостиную, Ліонель спросилъ свѣчку и велѣлъ себя проводить въ отведенную для него комнату, Катонъ помогъ ему раздѣтъся, и онъ съ удовольствіемъ улегся въ мягкую постель.
Заснулъ онъ, однако не сразу. Ему долго припоминалось все то, что онъ пережилъ за этотъ день. Мистриссъ Лечмеръ и ея внучки играли каждая свою роль. Былъ или нѣтъ между ними уговоръ? Это нужно было провѣрить. Но Агнеса Дэнфортъ была такая простая, непосредственная, даже рѣзковатая — частью отъ природы, частью отъ воспитанія. Какъ всякій молодой человѣкъ на его мѣстѣ, познакомившійся съ двумя молодыми. дѣвушками замѣчательной красоты, Ліонель заснулъ, мечтая о нихъ обѣихъ, а во снѣ ему мерещилось, будто онъ на «Эвонѣ» пьетъ пуншъ, приготовленный хорошенькими ручками миссъ Дэнфортъ, а къ аромату этого пунша примѣшивается тонкій ароматъ чая, сзади же стоитъ Сесиль Дайнворъ, съ милой граціей Гебы смотритъ на него и такъ весело, такъ молодо хохочетъ.