Аня Цыбуля, стоя в толпе сограждан, судорожно сжимала сухую, жилистую руку старика–отца Чёрные волосы её были в беспорядке, голубое платье бросало мертвенный отблеск на красивое, смуглое лицо. Она вся дрожала.

— Тата, что они хотят делать? — спросила она отца, указывая на зелёный строй немцев.

— Тс, дочка, — ответил старик, потряхивая седой гривой волос, — не замай. Чуешь, як дешево продает голову Макея старый Федос Терентьевич? Я всегда говорил, что он…

— Чую, тэта, да тут что‑то недоброе.

— Правду ты, дочка, кажешь, — подумав, сказал старик, — Федос что‑то, знать, замыслил. Грозный старик. Ох, беда!

Когда Федос Терентьевич ударил своей суковатой палкой по голове немецкого офицера, Аня с ужасом бросилась вон из толпы, увлекая за собой и старика–отца.

— Тата, тата, скорее! — тащила она его за рукав пиджака. Они уже были в переулке, когда услышали стрельбу. Аня побежала во всю прыть. Старик, тяжело дыша, бежал за ней. «Только бы до лесу — там спасенье, жизнь», — думала Аня, ускоряя бег и призывая отца. Вдруг над её головой что‑то просвистело, словно близ уха пролетел большой шмель. Она оглянулась с тревогой. За ними, громко топая и что‑то крича, бежали два немца. Кровь похолодела в жилах, сковывая движения, «Смерть, смерть!» Собрав последние силы, она закричала отцу:

— Тата, немцы!

Приближающийся топот ног набатом гудел у неё в ушах, больно отдавался в сердце. «Смерть, смерть!» Она уловила за собой тяжёлое дыхание отца и попробовала было его схватить за руку.

— Меня, дочка, не замай. Стар я, — прохрипел старик, начавший отставать.

— Тата! — с болью в сердце вырвалось у Ани из груди. Она понимала, что теряет отца.

— Беги, говорю.

«Ужели не убежит? — подумал старик о дочери. — Надругаются над ней, поганцы».

— Ох! — слегка крикнул он и повалился. В глазах у него всё сразу потемнело и только голубые круги от платья дочери ещё некоторое время плыли в его потухающем взоре.

А девушка была уже на лесной опушке. Вот голубок птицей перелетела она через чёрную канаву, и родные белорусские леса приняли её в свои спасительные объятия. Светлая девичья юность унесла красоту свою от чёрной смерти. Только тут Аня по–настоящему почувствовала, что отца нет. Она оглянулась. Он лежал, распластавшись, по ту сторону канавы, голова его большим одуванчиком лежала на зелени травы, ветерок шевелил белые лёгкие пряди волос. К нему не спеша, вытирая со лба пот, подходили два молодых немецких солдата.

Аня, словно одержимая, бросилась дальше в лес. Несколько мгновений было видно, как среди мощной зелени деревьев и кустарника голубой трепещущей птицей мелькало её развевающееся в беге платье. Она бежала по лесу, не сознавая, куда. Туфли на ногах порвались и сухие стебельки прошлогодней травы в кровь царапали её босые ноги. По лицу больно хлестали ветви деревьев. Какой‑то колючий кустарник до крови расцарапал щёку. Вместе с потом Аня размазала кровь по всему лицу. Наконец, девушка очутилась на залитой солнечным светом полянке, обрызганной синими, жёлтыми и белыми цветами. В изнеможении опустилась она на траву, и только тут дала волю слезам.

Не напугалась, не вздрогнула, не вскрикнула Аня, когда перед ней появился незнакомый человек. Она стала какой‑то безразличной ко всему. И если бы перед ней стоял не этот красивый, улыбающийся юноша–партизан, а полицай или немец, то и тогда она, пожалуй, не пошевелилась бы.

— Не бойтесь меня. Я партизан, Юрий Румянцев. Что с вами, почему вы плачете?

— У нас в деревне немцы. Всех побили…

— Какая деревня?

Девушка назвала ему свою деревню.

— Значит, это там идёт стрельба?

В Юрии Румянцеве проснулся опытный разведчик. Он тут же начал задавать ей вопросы и записывать что-то в книжечку. Аня односложно отвечала ему, кивала головой, иногда, правда, и невпопад. Она находилась в состоянии тяжёлого удара, общей подавленности.

— Постойте! Да, Костричская Слободка! Это не та ли, откуда родом наш командир отряда?

— А как его имя?

— Макей.

Девушка словно преобразилась, вдруг слабая улыбка осветила её лицо, и это оживление не ускользнуло от разведчика.

— Он, он! Это наш Макей! — воскликнула она с таким чувством, словно вновь обрела что‑то, давно утраченное. И хотя личное горе тяжело давило её, всё же ей стало как‑то легче оттого, что ведь есть же Макей, есть народные мстители, с которыми она поддерживала связь. Горе её не останется не отомщённым.

Румянцев взял ее за руку и заставил подняться.

— Идёмте! — сказал он.

Только что Аня еле волочила от усталости ноги, с трудом передвигаясь по лесу, а теперь она готова была бежать. Найдена цель жизни: Макей, а с ним — месть всем палачам её Родины! Когда у человека есть в жизни цель, он может своротить, кажется, даже гору.

Они шли вдоль узкого русла речки Лисички. Время от времени Румянцев поддерживал девушку за талию, когда та в изнеможении готова была опуститься.

— Ничего, я сама, — говорила она, освобождаясь от руки юноши.

Вскоре они вышли на торную дорожку и там встретили группу макеевцев. Впереди стоял невысокий, но коренастый молодой человек с озорными чёрными глазами и лукавой улыбкой.

— Кто такая? — спросил он, прищуривая глаза и продолжая улыбаться.

— Из деревни Макея. Аня. Отца у неё немцы застрелили, — пояснил Румянцев.

— Михась Гулеев, — с апломбом отрекомендовался черноглазый хлопец, — командир группы особого назначения.

Румянцев улыбнулся, слушая хвастливо–ухарское заявление Тулеева. И придумал же: «группа особого назначения»! Просто «отделение будущих подрывников–диверсантов». Теперь оно, находясь в засаде, занимало боевую позицию на реке Лисичке, близ перехода.

Оказывается, Макей уже знал, что немцы заняли Костричскую Слободку и поспешил на помощь односельчанам. Румянцев разочарованно почесал затылок.

— Опоздал, выходит?

— Выходит, мы все опоздали, — сказал Гулеев и побежал к берегу речки. Оттуда он махнул партизанам рукой. Все побежали туда.

— Я остаюсь у вас, — сказал Румянцев Тулееву.

— Добре. Иди к пулемёту. Там Петых Кавтун один, второй номер у него разбил палец, Коля Захаров в разведке. А девушку…

Он хотел куда‑то, видимо, отослать её. Но та перебила его.

—Вы позвольте мне остаться здесь, Гулеев посмотрел на девушку своими озорными глазами и махнул рукой.

— Хай остаётся.

Так Аня Цыбуля оказалась в засаде на речке Лисичке.