Тамара выполнила свое намерение. Она связалась с дирекцией детской музыкальной школы, находящейся поблизости, и школа приняла ее просьбу о шефстве над хирургическим отделением. В один из вечеров в небольшом зале госпиталя состоялся концерт, который был тщательно подготовлен юными музыкантами. Тамара принимала самое деятельное участие в его организации. Она поспевала всюду, и ее фигура бесшумно двигалась по палатам, помогая тем из больных, которые без посторонней помощи не могли добраться до зала. Она все делала без торопливости, без спешки, со спокойной деловитостью. И тем не менее все у ней получалось быстро и хорошо.
Концерт прошел интересно и живо. Исполнителям дружно хлопали, и они, уступая просьбам, повторяли некоторые номера дважды. Особенно всем понравился паренек, игравший на баяне. Когда он залез на стул, обнаружилось, что его ноги не доставали пола. Пришлось принести несколько книг и положить в виде подставки, чтобы ему было удобнее играть. Голова его едва была видна из–за черного баяна, поблескивавшего перламутровыми кнопками. Но, несмотря на это, играл он очень хорошо. Его тонкие пальчики четко бегали по ладам, в порой казалось удивительным, как они перепрыгивали через всю планку баяна, чтобы поймать нужную кнопку. Он ни разу не ошибся, и звуки, плавные и мощные, получались у него естественными и красивыми.
Он исполнил несколько народных песен с мотивом то грустным, то стремительно быстрым и веселым, искрящимся неожиданными переборами. Тамара, сидевшая в первом ряду, слышала, как ее сосед, опираясь на клюшки, говорил хрипловатым шопотом другому:
— А ведь молодец! Ей–богу, молодец! Шустрый мальчишка! У меня вот такой же дома остался. Все письма мне писал… И тоже деловой, пострел! Сам себе балалайку смастерил и все играть учился… Приду домой, куплю ему двухрядку. Обязательно… Ах, и здорово, шельма, играет!.. — Он отложил клюшки и размеренно захлопал мозолистыми ладонями. Его пушечные хлопки оглушили Тамару. Поддерживая его костыли, она повернулась в его сторону и спросила:
— Ну, как, нравится?
— А как же? — широко улыбнулся раненый и, нагнувшись к ней, зашептал то же самое, что минуту назад говорил соседу: — У меня дома такой же растет. Вот вроде этого… На балалайке все играл. Сам сделал…
Она слушала его и радовалась, потому что ее предприятие оказалась удачным. Она жалела, что на концерте не присутствовал Ветров. Вероятно, он разделил бы ее радость, увидев улыбки на лицах раненых. Она знала, что ему очень нравилось, когда о его больных заботятся и когда они веселы.
После концерта участники его разбежались по палатам и для каждого из малышей нашелся взрослый приятель.
Когда на следующий день Рита пришла к Борису, он встретил ее с радостными глазами. Едва она села на свое обычное место, как он сказал:
— Посмотри, чем меня порадовали вчера мои маленькие друзья.
— Какие еще «маленькие друзья»? — переспросила Рита, беря патефонную пластинку, которую он ей протянул.
— Воспитанники музыкальной школы, которые приходили вчера к нам. Они подарили мне «Ариозо Ленского» в моем исполнении. Эту пластинку записали в студии перед моим отъездом. Я не знал, что она увидела свет. Это было для меня большой неожиданностью. Значит, меня все–таки вспоминают в музыкальном мире.
— Подарок довольно странный, — сказала Рита, откладывая пластинку на столик. — «Маленьким друзьям» еще рановато слушать любовные арии.
— Не в этом дело. Важно их внимание… — он достал со стола пластинку, бережно завернул в газету и попросил Риту спрятать ее в ящичек стола. Когда она выполнила его просьбу, он сказал: — Жалко, что тебя не было вчера вечером. Говорят, они так хорошо играли… Вероятно, ты была очень занята?
Рита быстро вскинула на него глаза.
— Что за намек? — спросила она, внезапно раздражаясь. — Разве я не могу посвятить один вечер себе? Разве я не могу сходить в кино? Мне кажется, у тебя нет оснований жаловаться на мою невнимательность и претендовать на то, что я плохо отношусь к тебе!
Ее резкость была так неожиданна, что Борис не сразу нашелся, что ответить. Он не видел в своих словах ничего обидного и поэтому был озадачен ее вспышкой.
— Очевидно, ты не так поняла меня, — сказал он, помолчав. — Я ни на что не намекал, и я никогда не собирался связывать твою свободу. Ты вольна распоряжаться своим временем, как находишь нужным, и я никогда не позволю себе требовать от тебя отчет, а тем более на что–то претендовать… Пожалуйста, извини меня, если я тебя нечаянно обидел. Я не хотел этого.
Рита почувствовала, что погорячилась. Намереваясь загладить свою резкость, она произнесла:
— Нет, это я должна извиниться перед тобой. Я тебя обидела. Прости меня…
— Ты просто устала, — ответил он, беря ее руку. — Тебе необходимо отдохнуть…
Этот разговор не остался без последствий. Рита, как и всегда после небольших размолвок, сделалась предупредительнее к Борису. Уходя от него, она вспоминала, что однажды он просил ее быть внимательнее к Ветрову. Решив выполнить эту просьбу, она взяла из кухни продукты и решила готовить Ветрову домашние обеды. Обязанности домохозяйки не особенно ее увлекали, но сейчас она принялась за них с энтузиазмом.
Ветров был несколько удивлен, когда она объявила ему о своих намерениях, но возражать не стал. Вернувшись однажды в свою комнату после работы, он застал ее орудующей у единственной кастрюли, которая имелась в его несложном хозяйстве. На плитке шипела сковородка, неизвестно откуда взявшаяся.
— Это я на кухне достала, — доложила Рита, перехватив взгляд, обращенный в сторону сковородки.
Усевшись у стола, он молча наблюдал за ее действиями, а потом, намереваясь в ожидании обеда скоротать время за книгой, подошел к своей этажерке. Здесь его ожидал сюрприз. Рита, взявшаяся за хозяйство всерьез, не только приняла шефство над обедами, но не оставила без внимания и порядок в комнате. Две верхние полки этажерки из имеющихся трех окончательно освободились от книг, и вместо них здесь разместились предметы, по мнению новой хозяйки, более необходимые. Здесь теперь стояли: маленькое зеркальце, зубной порошок со щеткой, две гребенки и какая–то коробочка с нарисованной на крышке пухлой дамой. Всмотревшись внимательнее, он определил, что это была пудра. Озадаченный своим открытием, Ветров подумал, что для окончательной гармонии здесь недостает лишь губной помады, но и ее нашел тотчас за зеркалом.
— Часть ваших учебников я убрала под кровать, — сообщила Рита, заметив его попытки что–то найти.
Вздохнув, Ветров опустился на колени и, действительно, обнаружил за чемоданом в углу стопку своих книг. Той, которую он искал, среди них не было. Он снова подошел к этажерке и окинул ее унылым взором. Нижняя полка с неубранными еще книгами была покрыта салфеткой, и поверх нее расположились три флакончика с одеколоном и какие–то неизвестные коробочки. Чтобы добраться до книг, нужно было сначала снять одеколон и коробочки, поднять салфетку, а потом, взяв искомое, поставить все на прежнее место. Справедливо оценив громоздкость этого мероприятия, Ветров хотел уже отказаться от поисков, но вдруг ему пришла счастливая мысль попытаться достать книгу, не убирая салфетки. Он начал перебирать корешки. В то время, когда он, уже добрался до последнего, несколько верхних книжек скользнули в сторону, и вся косметическая надстройка рухнула на пол. Один из пузырьков разбился, и в награду за свои труды Ветров почувствовал, как благоухание одеколона заполнило комнату, борясь с запахом поджаривающегося сала. Всплеснув руками, Рита бросилась на помощь.
— Как вы неповоротливы! — воскликнула она с упреком, расставляя все на прежнее место. — Но ничего, вы еще привыкнете.
Ветров подумал, что, в конце концов, действительно, можно привыкнуть решительно ко всему и, несколько расстроившись, с видом провинившегося уселся за стол. Он уже забыл о своей книге и вспомнил о ней лишь, когда увидел ее на кастрюле. Он догадался, что книга расплачивается за то, что он до сих пор не удосужился приобрести к кастрюле крышку. Кожаный переплет ее разбух от выходящего пара, и капелька осевшей воды висела с корешка, готовясь упасть на скатерть. Вздохнув еще раз, он с грустью посмотрел на книгу, но избавить от выпавших на ее долю испытаний почему–то не решился.
Совместный обед прошел без особенных происшествий. Сконфуженный Ветров не обратил внимания на то, что суп был слегка пересолен, а картофель пережарился и пригорел. На вопрос Риты, нравится ли ему второе, он ответил вполне искренно, что нравится. Тем не менее после обеда он осторожно сказал ей, предварительно выразив благодарность:
— Мне, право, неудобно, Рита, что я наделал вам столько хлопот. Не лучше ли будет оставить все попрежнему, и мне питаться в столовой?
Она ответила, что никаких разговоров об этом и быть не может, что заниматься хозяйством ей не составляет никакого труда и что это даже немного ее развлекает. Он вынужден был снова поблагодарить ее и пошел в комнату Ивана Ивановича, чтобы отдохнуть и почитать размокшую от паров супа книгу. Воронов, знавший о затее Риты, при виде Ветрова спросил:
— Ну, как, дорогуша, прошел обед семейный?
— Превосходно! — ответил Ветров, закуривая папиросу. — Превосходно, потому что кроме разбитого одеколона и попорченной книги никаких убытков не имеется… На сегодня я отделался дешево…