Люди извне, из молодого шумного мира, все чаще бывали на полуострове.
Для перевозки их пришлось нанять специального перевозчика. Он иногда до тридцати раз в день перегонял плоскодонку с одного берега на другой. Но, как бы шумна, голосиста ни была толпа гостей, все становились молчаливы, переступая порог заповедника. Медленно ходили люди, молодые и старые, от дерева к дереву, от Бельфлера к Кандилю, от пепинов к ренетам, всматривались — весной в пышное цветение, летом — в изумрудную зелень листвы, осенью — в душистое богатство плодов. Редкий из посетителей не вздыхал потаенно о том, что нельзя тут остаться. Сотни людей проходили через питомник, но редкая рука подымалась, чтобы украдкой сорвать что-нибудь с дерева.
Затаив дыхание, ходили посетители кучками с экскурсоводом Павлом Яковлевым от дерева к дереву, от куста к кусту. И каждый постепенно становился робким, как подросток.
Ведь это был не просто сад: каждое дерево, наливавшее под горячей июльской листвой ароматными соками прекрасные свои плоды, было воплощением мысли гениального человека.
И особенно волновало всех, что человек этот в простой полотняной куртке, в потертой и выгоревшей от долгой носки шляпе продолжал себе потихоньку работать тут же, почти незаметный среди зелени кустов и ветвей. Седеющий, уже сильно сутулый, озабоченный…
Жителей на Зеленом полуострове все прибавлялось. Почти все они по-настоящему любили садовое дело и не гнушались самой неблагодарной, черной работы — возились с навозом, с грядками, с пересадкой, с обрезкой.
Весной, в дни цветения, Зеленый полуостров покрывался сотнями и тысячами белых марлевых колпачков. Каждый такой колпачок обозначал место нового, только что заложенного опыта, начало какой-то новой садовой судьбы, нового сорта или даже вида. Колпачки должны были предохранить от всяких случайностей только что опыленные, по плану, соцветия. Марлевые колпачки препятствовали пчелам, шмелям, бабочкам и даже ветру заносить на выбранное для нового скрещивания соцветие «незаконную», не предусмотренную планом пыльцу, оберегали от насекомых-вредителей, от грибных поражений.
Но хотя пчела и получила от великого мастера отставку по части плановых скрещиваний, она все-таки в обширных садах питомников пользовалась сладкими соками цветов. Хозяйственный Иосиф Степанович Горшков не мог оставить это без внимания и устроил при новом питомнике большую пасеку. Ведать этой пасекой поручено было Ивану Андреевичу Кирюхину. Он был пчеловод-практик, родом, как и сам Иван Владимирович, из-под Рязани.
Иван Владимирович, уважая пытливый ум земляка, часто приглашал его к себе, особенно зимой, в ее долгие тихие вечера. Уходил Кирюхин от Мичурина обычно с книгой подмышкой. Иван Владимирович давал ему прочитать какое-нибудь из любимых своих сочинений: то Дарвина, то Тимирязева, то Энгельса. Приходя домой, Кирюхин просиживал напролет ночи, вчитывался в печатные строки, чуть не до слез мучаясь, вникая в мысли авторов. Двойное чувство росло в Кирюхине: с одной стороны — гордость за людей, срывающих покрыв за покровом с мировых тайн, а с другой стороны — яростное желание самому освоить все достигнутое наукой.
Несбыточного в этом ничего не было. Разве не такое же яростное желание и упорство вывело его учителя на высоты научной мысли!
Кирюхин настойчиво изучал Энгельса, Дарвина, Тимирязева, Фабра и толстый курс химии, и такой же толстый курс физики, и все думал, думал. И больше всего он думал над жизнью и делами своего наставника по садовому делу.
Однажды зашел у земляков важный разговор о пчеле.
— За пчелу мне, по правде сказать, немного обидно, Иван Владимирович, — сказал Кирюхин. — Вы ее своим методом на второй план отодвинули, не допускаете к гибридизации.
Ученый усмехнулся и молвил:
— Мне и самому пчелу жалко, да что поделаешь… Пчела, она в самом деле наш большой друг. Досадно мне за нее. Впрочем, не горюй, для нее работы много… Сады, огороды и поля страны необозримы…
Но Кирюхин этим не удовлетворился.
— Хочу я придумать, Иван Владимирович, — заговорил он, — как бы пчелу все-таки к гибридизации приспособить.
Иван Владимирович посмотрел на него и снова улыбнулся.
— Подумал ли как следует, что говоришь?.. Я тебя как пчеловода ценю, способности у тебя, вижу, большие, но, видно, ты в гибридизации пока что еще не силен. Ты почитай получше про это дело, тогда увидишь, что плановая, искусственная гибридизация на том и основана, чтобы пчелу отстранить.
Однако хоть и поругал он Кирюхина, а над словами пчеловода призадумался. С тех пор нет-нет, да и спросит:
— Ну что, Кирюхин? Придумал что-нибудь в пользу пчелы? Выкладывай.
Кирюхин отшучивался:
— Пока еще нет, Иван Владимирович, но придумаю обязательно. Иначе, какой же я пчеловод…
Кирюхин действительно взялся за дело серьезно. Мысль упорно вертелась вокруг нелегкой задачи. Порой задача эта казалась неразрешимой, но Кирюхин — упрямый ученик упрямого учителя — не хотел отступаться.
Он очень много знал о пчеле. Он знал все ее привычки, весь жизненный распорядок, все правила пчелиного общежития — и лёт и зимовки. Но во всем этом нужно было глубоко разобраться, выделить важное и нужное, проследить ведущую к истине нить.
Кирюхин знал, что в течение трех-четырех дней цветенья на каждом цветке яблони перебывает немало посетителей: сотни три пчел, около сотни разных мух, десятка полтора бабочек, больше десятка пушистых шмелей, с дюжину разных жуков.
Кирюхин знал и то, что пчела в среднем задерживается на цветке только четверть секунды, бабочка — треть секунды, а кисточка гибридизатора — почти полторы секунды.
Кирюхин сделал из этого свой первый вывод: чтоб опылить деревцо с тысячей цветков, человек должен потратить полторы тысячи секунд на одни лишь прикосновения к пестику, не считая нескольких часов, которые уходят на лазание по лестнице, пригибание ветвей и установку изоляторов (заключение бутонов до опыления и цветков после опыления в марлевые или пергаментные мешочки). На другой и на третий день приходится для верности повторять от начала до конца ту же самую процедуру. А если бы напустить на деревцо три сотни пчел с нужной пыльцой на лапках, грудках и хоботках, то вся операция опыления заняла бы самое большее пятнадцать минут и повторять ее не понадобилось бы. А вместо заключения каждой плодовой веточки в марлевый мешочек порознь можно все деревцо покрыть сплошным марлевым полотнищем.
Стало быть, при больших масштабах селекции, когда имеешь дело с сотнями деревьев, прямая выгода пчелу сохранить в роли работницы по опылению. Но как все-таки добиться этого на деле, на практике?
Кирюхин продолжал думать. Нужна семья пчел. Поодиночке даже и тысячу пчел не используешь. Невозможно же палочкой каждую пчелу на дерево загонять. Семья нужна обязательно. Но какая семья?
Обыкновенная пчелиная семья с шестьюдесятью-семьюдесятью тысячами рабочих пчел слишком велика. Использовать ее на одном деревце не выгодно.
Поэтому первым делом Кирюхин основательно обдумал, как ему сделать небольшие искусственные семьи. И вот он разделил обычный улей на четыре секции.
В каждое отделение посадил свою матку, и вскоре загудели, забушевали веселым гулом новые пчелиные семьи.
Казалось, победа в руках. Кирюхин хотел было уже бежать к учителю на полуостров, но задержался: у него еще не все было додумано насчет улья.
Вход в улей он закрыл шторкой с висячими клапанами: влезть — пчела влезет, а вылезать должна через другое отверстие. А там трубочка стеклянная, и в трубочку насыпана нужная пыльца, чтобы пчела перед вылетом как следует перепачкалась в ней. Одна беда — пчела к стеклу непривычна. Видит — прозрачно, значит можно лететь, а стекло не пускает. Раскроет пчела крылышки раньше времени и застрянет в трубочке. Еще основательно пришлось подумать Кирюхину, пока, наконец, решил он и эту задачу. Вместо стеклянной трубочки вставил он в выходной леток фарфоровую трубочку с расширением на конце, наподобие изолятора от электрического провода. В расширенную часть трубочки Кирюхин насыпал цветочной пыльцы. Пчела теперь по трубочке ползет в потемках и, перепачкавшись в пыльце, летит на цветок.
А цветок тут же, у нее над головой. И не один, а тысячи, целое деревцо. И все это деревцо вместе с ульем окутано одним общим большим марлевым пологом. Внутри пчела летать может, а покинуть крону до завершения опыления не может… Через десять минут все цветы опылены и переопылены нужной пыльцой с полной гарантией успеха.
С замиранием сердца явился Кирюхин к учителю, неся на плече улей, а подмышкой сверток подробных диаграмм.
Собравшись с духом, Кирюхин изложил Мичурину свою систему. Старый ученый помолчал, подумал, а потом крепко пожал ему руку и сказал:
— Ну, поздравляю… Еще одну страничку перелистнул в большой книге природы… Вот она — русская смекалка!
Горячо радуясь успехам своих учеников и последователей, Иван Владимирович, несмотря на глубокий уже возраст, продолжал вести и закладывать все новые опыты.
Гибрид степной вишни и японской черемухи, названный Мичуриным «Церападус», прочно укоренился в питомнике Зеленого полуострова, покрываясь Каждое лето обильным урожаем черно-лиловых, почти черных ягод.
Но и кроме Церападуса, продолжали радовать его все новые и новые гибриды.
Вызревали крупные, поразительно яркой окраски яблоки еще на одном гибриде, потомке Китайки и яблони Недзвецкого. Мичурин этот сорт назвал Красный штандарт. С урожаем оказался и Синап Мичурина, выделенный Иваном Владимировичем из многочисленных сеянцев Кандиль-китайки.
Тридцать с лишним лет ждал он плодов от одного гибрида. Еще в 1889 году, в первую весну после переезда на Турмасовский участок, Мичурин скрестил среднерусский сорт яблони Коричное с Китайкой. Каким терпением и уверенностью в конечном успехе нужно было обладать, чтобы в течение тридцати лет хранить и оберегать это дерево, перевозить его в возрасте 11 лет на новое место и снова ждать, когда же, наконец, зацветет оно и принесет долгожданные плоды.
И вот весной 1929 года высокая и раскидистая 30-летняя яблоня-гибрид вдруг покрылась впервые в своей жизни сперва пышным бело-розовым нарядом цветения, а потом красивыми, крупными, пурпурной штриховки плодами.
Принесла урожай и вишня Комбинат, ягоды которой достигали двух сантиметров в диаметре. Цвели и плодоносили абрикосы и китайские сливы, выращенные из косточек, присланных с Дальнего Востока.
С Дальнего же Востока прибыл и обосновался в Мичуринской зеленой лаборатории новый гость — персик Мао-Тхаор.
Как чужд успокоению этот великий и неутомимый ум! Уже 76 лет Мичурину, но, обогащенный огромным опытом и знаниями, он вновь возвращается к прежним замыслам своей деятельности. Он как бы хочет восполнить то, что не сделал ранее.
Борьба за северный персик уже близка к победоносному завершению, и ему не хочется уйти, не завершив эту борьбу. Правда, останутся надежные продолжатели его дела, верные, уже многим овладевшие из его искусства ученики.
Еще в 1926 году Павел Яковлев сообщил своему учителю о собственном смелом опыте. Ему удалось вегетативным, прививочным путем соединить, скрестить лимон с грушей, растения не только разных видов, но и разных семейств. Плодоношения от этого гибрида ждать, правда, было нелегко, но ростовой период протекал очень успешно и поучительно. Прекрасные успехи отмечал Мичурин у С. Ф. Черненко, тоже своего ученика, который специализировался на гибридизации семечковых, в основном яблони.
И. С. Горшков проявлял себя превосходным организатором. Отовсюду шли запросы, требования, заказы. Спрос на мичуринские сорта исчислялся сотнями тысяч единиц, и Горшков успещно справлялся с удовлетворением этого спроса.
Штат Мичуринского питомника — селекционно-генетической станции — не вмещал и сотой доли всего наплыва людей, желавших поступить к нему на работу. И в письмах и лично люди упрашивали научить их высокому искусству выведения новых растений. Люди просили научить их властвовать над природой. И больше всего было среди обращающихся молодежи, комсомольцев, в которых Иван Владимирович крепко верил, считая, что они поведут успешно дело обновления земли. Один из своих сортов яблони, отличающийся красивыми плодами, он назвал в честь большевистской молодежи — Комсомолец.
Старый ученый не чувствовал себя теперь одиноким. Недостатка в учениках, в помощниках теперь не было. Но великий новатор растениеводства думал не только о своем саде, он думал о всех садах страны.
От всех обитателей Зеленого полуострова требовал Мичурин, чтоб они повышали свое уменье, свои теоретические и практические знания.
Ближайшего своего помощника по основному питомнику П. Н. Яковлева Мичурин направил в аспирантуру Академии наук для овладения вершинами научных знаний.
Когда Яковлев заикнулся, что вряд ли он сможет приобрести там нечто большее, чем то, что дает ему ученье у Мичурина, Иван Владимирович не на шутку рассердился:
— Будь я моложе, я сам бы поехал. Наука есть наука… Учиться надо каждому и всегда.
Дух высокой науки все более воцарялся в обоих мичуринских питомниках. Город Козлов, в прошлом купеческо-прасольская вотчина, при советской власти быстро превращался в центр плодоводческой научной мысли.
В 1927 году был выпущен заснятый в предыдущие годы кинофильм «Юг в Тамбове». Торжество научной мысли во весь голос звучало с его ярких кадров.
Мичурин немало погонял и пожурил кинооператоров, авторов фильма.
— Вы мне, пожалуйста, парадностью не увлекайтесь… А то наснимаете одних роз да лилий, а суть моей работы и ускользнет… Глубже вникайте в существо дела, иначе не научный фильм получится, а развлекательный, видовой…
Личная его консультация помогла создать серьезную, монументальную, правдивую кинокартину, произведшую огромное впечатление на экранах всего света.
Многочисленные отзывы о фильме со всех концов мира доказывали, что всем доступный язык кино убедительно донес до зарубежного зрителя правду о положении науки в Советской стране, о колоссальной заботе большевистской партии о людях науки.
1928 год принес Мичурину еще одну радость. Козловский питомник был провозглашен общегосударственной селекционно-генетической станцией плодово-ягодных культур имени И. В. Мичурина, а в следующем 1929 году состоялось открытие в городе Козлове плодо-овошного техникума.
В феврале 1930 года Михаил Иванович Калинин вновь посетил Ивана Владимировича Мичурина. Подробно ознакомился он со всем, что было сделано по указанию партии и советского правительства для превращения исследовательского учреждения, руководимого Мичуриным, во всесоюзный очаг науки.
— Спасибо вам превеликое, Михаил Иванович, за ваше внимание и заботу! — растроганно сказал, провожая его, Мичурин.
— А вам спасибо, Иван Владимирович, от лица всей нашей страны за мудрые и настойчивые ваши труды!
В эти годы, 1929–1930, в жизни советского крестьянства на всем необъятном пространстве СССР происходил великий перелом — массовый переход к коллективному хозяйствованию на земле.
Этот исторический поворот в жизни народа ставил и перед Мичуриным, перед всем его делом новые задачи.
Коллективизация должна была вызвать необычайное развитие сельскохозяйственного производства вообще и, в частности, одной из важнейших отраслей его — садоводства.
В 1928 году при селекционно-генетической станции плодово-ягодных культур имени И. В. Мичурина, как теперь назывался репродукционный питомник, был образован особый научный совет под председательством академика Б. А. Келлера.
Неслыханно увеличился спрос на мичуринские сорта; отпуск саженцев ежегодно исчислялся уже сотнями тысяч. С 1921 по 1935 год питомник выпустил около четырех миллионов саженцев мичуринских сортов.
В начале 1929 года крупнейшее сельскохозяйственное издательство советского государства тех дней «Новая деревня» выпустило большой том трудов Ивана Владимировича «Итоги полувековых работ».
В одной из глав этой книги Мичурин писал:
«Теперь перед нами стоит довольно трудная, но почетная, имеющая государственное значение задача: мы обязаны при проведении социалистической реконструкции плодово-ягодного хозяйства в ближайшее время восстановить и поднять урожайность, а следовательно, и товарность существующих садов, а также создать новое социалистическое садоводство…»[60].
В том же 1929 году Мичурин напечатал в № 5–6 журнала «Хозяйство Центральной Черноземной области» статью, в которой, говоря о видовом и сортовом богатстве насаждений руководимой им селекционно-генетической станции и о возможности обеспечения совхозов, колхозов, крестьян и рабочих посадочным материалом садовых культур, с законной гордостью отмечал:
«На станции имеются ренеты, кальвили, зимние груши, черешни, абрикосы, ренклоды, грецкие орехи, сладкие каштаны, скороспелые дыни, масличные розы, морозовыносливые, скороспелые сорта винограда, актинидии, бескосточковый барбарис, желтый папиросный табак, персик, ряд каучуконосов, соя, чуфа, пробковое дерево, тутовник, церападусы (вишне-черёмуховые гибриды) и много других полезных в народном хозяйстве растений».
Только что открытый тогда в горах Казахстана богатый каучуконос тау-сагыз немедленно нашел место в саду Мичурина и стал предметом его внимательных наблюдений, испытаний, исследований.
Стране нужен хлопок, эфироносы, рис, чай, цитрусы, тунг, — все это волнует Мичурина. Он устанавливает и держит связь по этим вопросам с Закавказьем, Крымом, Средней Азией.
В 1932 году Мичурин организует специальную комсомольскую экспедицию на Дальний Восток в дебри Уссурийского края. Комсомольцы с подъемом и воодушевлением выполняют почетное задание великого новатора науки.
Комсомольцы привезли Мичурину из своего далекого путешествия сотни живых растений, черенков и семян. Виноградные лозы, актинидии, таежный дальневосточный лимонник — шизандра, листья которого имеют вкус и витаминные качества лимона, ценные разновидности яблони, груши, ягодников — крыжовника, смородины, малины и голубики, — все это было доставлено и вручено Ивану Владимировичу для селекции.
Мичурин очень ценил и любил боевой, героический комсомол.
«Мои юные друзья, — обращался он в одном из своих писем к советской молодежи. — Мы живем в такое время, когда высшее призвание человека состоит в том, чтобы не только объяснить, но и преобразовывать мир, сделать его лучшим, более интересным, более осмысленным, полнее отвечающим потребностям жизни. 60 лет я работаю над улучшением растений. Говорят, что я очень много сделал. А я бы сказал, что не так уж много, по крайней мере — в сравнении с тем, что можно и надо еще сделать.
Много придется сделать следующим поколениям, в частности вам, мои юные друзья. Заветной мечтой моей жизни всегда было видеть, чтобы люди останавливались у растений с таким же интересом, с таким же затаенным дыханием, с каким останавливаются перед новым паровозом, более усовершенствованным трактором, невиданным еще комбайном, незнакомым самолетом или перед какой-либо иной, еще небывалой машиной неизвестной конструкции.
Ведь почти каждое растение или уже подвергалось могущественному воздействию человека, или представляет материал для такого воздействия. Всякое сельскохозяйственное растение, даже, казалось бы, самсе лучшее, можно и нужно улучшать».
В другом обращении, опубликованном в 1932 году, Мичурин призывает комсомол:
«Привлечь в сады и огороды возможно большее количество новых растений для культуры, завязав тесную связь с местами произрастания таких культур, наладив регулярный обмен семенами.
Организовать бригады поисков новых растений в лесах, горах, степях и болотах. Все лучшее — на поля совхозов и колхозов.
Организовать фонды премирования под лозунгом: «Премия за лучший сорт, за более удачный опыт, за новонайденное полезное растение»[61].
Мичурин считал, что многомиллионному комсомолу, верному помощнику партии Ленина — Сталина, принадлежит огромная роль в деле обновления сельского хозяйства страны.
Правительство Советского Союза придавало большое значение научной деятельности Мичурина и повседневно помогало ему и руководимой им селекционно-генетической станции.
В мае 1931 года правительство приняло специальное решение, в котором достижения Мичурина квалифицированы как особенно важное звено в развитии социалистического хозяйства страны.
Через месяц после этого присланная из Москвы правительственная делегация вручила Ивану Владимировичу высший орден советского государства — орден Ленина. И одновременно с этим было возбуждено перед ЦИК СССР ходатайство, вскоре удовлетворенное, о переименовании старого, пережившего свое имя города Козлова в город Мичуринск.
На торжественном заседании Козловского горсовета, на котором ему вручили орден Ленина, Иван Владимирович выступил с благодарственной речью:
«Товарищи! — сказал он. — Выражая искреннюю благодарность правительству Страны Советов, я твердо верю, что выведенные мною сорта получат широкое распространение и принесут большую пользу трудящимся, я верю, что, наряду с моими достижениями, прочно укрепятся в умах трудящихся и все те принципы и методы, при помощи которых я вел дело развития плодоводства.
Ни на минуту не сомневаюсь и также твердо верю, что трудящиеся массы Советского Союза под руководством советской власти и коммунистической партии; как и на фронтах индустриализации страны, реконструкции сельского хозяйства, успешно разрешат проблему социалистического садостроительства. Да здравствует советская власть и партия Ленина — Сталина!»