На следующее утро Пауль Рунге переступил порог волисполкома.
Из комнаты председателя доносились громкие голоса. У полураскрытых дверей старик-крестьянин с шеей, замотанной шарфом, многозначительно приподняв кустистые брови, прислушивался к разговору.
Никто не обратил внимания на вошедшего Пауля. За большим канцелярским столом сидел грузный мужчина с мясистыми губами и носом и маленькими, прижатыми к черепу ушами — председатель. Пауль узнал Яана Янсона, местного крестьянина.
Разглядев посетителей в кабинете Янсона, Пауль удивился.
— Ого, друзья здесь!
Да, Маасалу, Тааксалу и Семидор были здесь и, по-видимому, вели горячий разговор. Маасалу, как всегда невозмутимый, прочно сидел перед самым столом председателя. Рядом, словно поддерживая его мощным плечом, поместился Тааксалу и нетерпеливо мял в руках ушанку, в стороне ерзал на скрипучем табурете Семидор, смотря то на Маасалу, то на Янсона.
— Ты как хочешь, а суперфосфат нам нужен, — решительно сказал Маасалу.
— Нету у меня супера… — громко сказал Янсон и сдвинул кепку на затылок. — Нету.
— Без суперу нам нельзя… — загудел густой бас Тааксалу. — Ты ведь знаешь, какие у нас удобрения в этом году. Скот первый год завели… Навозу нет. Чем рожь подкормим?.. Ты же знаешь наши дела.
— Знаю, но — нету…
— Дашь, — хладнокровно сказал Каарел Маасалу.
— Нам нужно, — поддержал Тааксалу.
— Будьте так любезны, товарищ Янсон, — искательно пробормотал Семидор и сделал движение, словно поклонился. Выражение лица Семидора беспрестанно менялось; когда решительным тоном говорил Маасалу, Семидор выпрямлялся на своем табурете, с достоинством закидывал ногу в рваном башмаке и ставил ветхую шляпу на острое колено. Когда же Янсон повышал свой зычный голос, Семидор становился как-то меньше ростом, сползал на кончик сидения и убирал ноги под табурет.
— На складе тонна осталась… Тонна на волость… На волость… — Янсон поднял толстый палец и ударил им по столу.
— Дашь… — повторил Маасалу. — Ты вчера Михкелю Коору с хутора Кару триста килограммов дал и нам по сто кило на брата дашь.
Лицо Янсона стало наливаться кровью.
— Ну и дал… Коор осенью полторы тонны зерна по госпоставкам сдаст, а вы? Коор мне волостной план поддержит. Думать надо, Маасалу…
— Ты, я вижу, думаешь… — с непередаваемой иронией сказал Маасалу. — Но только удобрения ты нам должен дать.
Янсон открыл было рот, но, посмотрев на каменное лицо Маасалу, густо вздохнул, почесал могучий затылок и крикнул:
— Мартин!
В дверях показался пожилой человек со стальными очками на пористом носу.
— Посмотри там… Если есть, выпиши по сто суперу…
— Ну вот, — удовлетворенно сказал Маасалу, — сейчас мы с Мартином посмотрим… Ты посиди здесь пока, — приказал он Семидору. — Возьмешь наряд и — сразу на склад.
Проходя в дверь и заметив Пауля Рунге, Каарел Маасалу усмехнулся и одобрительно кивнул ему головой, а Тааксалу пожал руку. Янсон, мельком взглянув на Пауля, сказал: «Сейчас» и затем с явной досадой уставился на Семидора. Гнев его не остыл еще.
— Ты-то тоже карась… не в свою мережку лезешь… Связался…
— Да уж… — захихикал Семидор и, смущенно заерзав на сидении, стыдливо посмотрел в сторону Пауля.
— Что — да уж?.. Тоже опору нашел… Маасалу умнее всех хочет быть, упрям как дубина… У него одно хозяйство, а у меня в волости две сотни таких хозяйств.
— Упрям… — пробормотал потускневший Семидор — Упрям… Жмет как обруч. Любым ребром режет.
— И как ты уживаешься с такими соседями?
— А думаете — мне легко? — встрепенулся Семидор. — Учит, — работаешь не так, живешь не эдак. Что он мне, начальник? Дубина можжевеловая.
Пауль, смотревший на Семидора во все глаза, не смог удержаться от улыбки. Он знал, что Семидор-неудачник славился отсутствием собственного мнения. Он мог закидать грязью то, что за пять минут превозносил до небес. Его лицо, как в зеркале, всегда отражало настроение собеседника, язык всегда поддакивал мыслям тех, кто был сильнее его.
— Таскайся из-за него, беспокой людей, — расходился Семидор, уже не стесняясь присутствия Пауля. — У тебя, говорит, супера нету… Ну, нет так нет… Чего же кричать об этом. Он беднее всех, что ли? И этот Тааксалу Кристьян тоже ему пара. Хлопот не оберешься с ними…
В тихо раскрывшихся дверях послышался хохот Маасалу и Тааксалу, слышавших последние слова Семидора. Тааксалу от восторга подталкивал приятеля локтем. Маасалу смеялся от души, показывая свои ровные зубы. Засмеялся и Пауль, и нехотя улыбнулся даже сам Янсон.
Семидор не очень смутился; охотно и вежливо вторя общему смеху, он надел шляпу.
— Уже готово? — удивился он. — Вот что значит умеючи…
Все трое ушли, и уже в коридоре прозвучал приглушенный голос Семидора:
— Тоже хитер, туман мне стал в глаза пускать, но я…
Конца фразы Пауль не услышал. Настал его черед.
— Рунге? — спросил Янсон, подавая толстые и вялые пальцы для рукопожатия. — Как будто я слышал эту фамилию.
После первых слов Пауля лицо Янсона снова стало недовольным; он почесал толстый нос.
— Хутор Курвеста? Туда нельзя. Туда мы новоземельца Кянда вселяем.
Пауль осторожно напомнил председателю, что заявление было подано полгода назад, когда других заявок еще не было.
— Не было… Ну и что ж, что не было… — еще недовольнее сказал Янсон. — Вы вот все о себе думаете, а я за волость. Мне Кянд сельскохозяйственное товарищество откроет, — трактор будет. Ясно?
— Ясно-то ясно… — медленно согласился Пауль. — Но ведь на хуторе Курвеста около тридцати гектаров. Два места свободно выйдет. Дом большой, уместимся.
— А мы туда еще и тракториста вселим… Тебе в другом месте дадим землю.
— На хуторе Курвеста я в крайнем случае мог бы поселиться в доме его прежнего попса[3] Курга, — настаивал Пауль. — В той баньке, на краю леса, сейчас никто не живет. Мне, главное, земля хорошая…
Янсон все недовольнее двигал на голове кепкой.
— Вам только хорошее подай, а плохого вы не хотите, — проворчал он. — Ну что ж, как землеустроительная комиссия решит… Дня через три заходи.
Откозырнув, по армейской привычке, Пауль вышел. Такое начало ему не понравилось. «К кому же еще зайти?» — подумал он и решил: «К парторгу».
Поднявшись по узкой лестнице на мансарду, Пауль постучался и вошел в маленькую, жарко натопленную комнату. Средних лет темнорусый человек, отложив в сторону какие-то бумаги, поднял на Пауля вопросительные, запавшие глубоко глаза.
— Садитесь, — пригласил он, с любопытством оглядывая Пауля. — Моя фамилия Муули — будем знакомы.
Пауль, усевшись, коротко рассказал о себе и о планах поселиться в волости; не без возмущения отозвался о позиции Янсона.
— Так, — сказал Муули, вертя в руке карандаш, и задумался.
За узкой дверью, ведущей в соседнюю комнату, детский голос шепеляво спросил:
— Мама, чего солдат хочет?
— Хочет стать крестьянином, — негромко ответил тонкий женский голос.
«Семья», — подумал Пауль и оглянулся. Многое говорило о том, что парторг здесь, в рабочем кабинете, и живет. В углу — чемодан, перетянутый ремнем. Небольшая библиотека Муули на полке напомнила Паулю походные библиотечки батальонных парторгов. Да и сам парторг со своими жестковатыми прямыми волосами, расчесанными на ровный пробор, и гладко выбритыми сухими щеками напомнил Паулю армейского парторга, хотя сидел он в пиджаке.
— Так что же, вы хотите хутор Курвеста? — вдруг не без хитринки улыбнулся Муули, продолжая смотреть на Пауля с откровенным любопытством, и глубокие морщинки весело залучились вокруг его глаз. — Видел хутор… Хорош пирог…
— Я пока о хлебе черном думаю, — с достоинством сказал Пауль Рунге.
— Ну, не сердись, — переходя «на ты», сказал Муули и стал серьезен. — Я подразнил… Но почему именно — землю Курвеста?
— Потому что я там два года батраком работал… Земля хорошая на хуторе; легче мне подняться…
— Это важно, конечно, — согласился Муули. — Хотя, согласись, и Янсон прав, — нам машинное товарищество нужно: оно для всех важно… Но ты будь спокоен, — земля будет, и притом не самая плохая.
Пауль, повеселев, взял предложенную папиросу. Муули заговорил о службе в армии. Так он, Рунге, из пехоты, даже разведчик? Почетная служба. Он, Муули, служил тоже в Эстонском корпусе Красной Армии, но в артиллерии. А тут им придется крепко поработать…
Помолчав, он побарабанил пальцами по столу и задумчиво сказал:
— Там, в Коорди, активных людей маловато… Да и те вроде Татрика да Вао, а настоящих нет… Ну, хорошо, устраивайся пока… Скоро увидимся.
Он встал и протянул Паулю руку.
— Я не люблю часто беспокоить людей, — усмехнулся Пауль.
— Ничего, придешь… — удивительно весело засмеялся Муули, и снова глубокие морщинки побежали от его глаз. — Ты без меня никак не обойдешься.
Выйдя от парторга, Пауль подумал и повернул к хутору Курвеста. Шел и насвистывал; настроение у него было великолепное. Муули ему определенно понравился.
«Нет, но какой острый человек… — думал Пауль. — У этого человека есть хватка, — знает чего хочет. Определенно был парторгом в полку».
Как бы то ни было, а успехами первого дня он мог быть доволен. Что значит кислая мина и видимое нерасположение Янсона, если можно рассчитывать на Муули и опереться на дружбу с Маасалу и Тааксалу. Наконец, что же еще? Ах да, дочь Йоханнеса Вао — Айно… Она быстро шла по двору хутора, упрямо и высоко неся голову; зеленое платье под зимним ветром билось вокруг ее крепких ног. С такой не будешь у пустого корыта сидеть.
Он все ускорял шаг, подходя к хутору.
Айно снова оказалась в гостях у Сааму, и Пауль почти не удивился этому, словно так было сговорено.
— У тебя такое лицо, будто ты подкову счастья нашел, — сказала она.
— Почем знать, может и нашел, — загадочно ответил он.
— Как дела? — поинтересовался Сааму.
— Пока неясны, — лаконично ответил Пауль. Он не любил говорить о половинчатых достижениях.
Здесь он пообедал. Стал разговорчив. Даже рассказал несколько анекдотов из армейской жизни, — для Айно, хотя и не совсем удачно. Ему не удавались веселые анекдоты. Но Айно смеялась. Это ему понравилось. «Ее легко рассмешить, — подумал он, — значит трудно заставить заплакать…»
И снова в хлопотах мелькали голые локти Айно, и, опустив глаза, она задумчиво пела:
Долго я свидеться с милой не мог,
Путь к ней тяжел, и далек, и глубок.
Озеро нас разделяет давно,
Путь преграждает к любимой оно.
Были бы доски, была бы пила —
Лодка давно бы готова была.
Но, чтоб увидеться с милой своей,
Все-таки лодку построить сумей!
— Я завтра уезжаю, проводить придешь? — спросила Айно, прервав песню, которая ему так нравилась.
— Завтра, — потемнел он лицом. — Что так быстро?
— Так… дома не нравится. Со старым Вао все не можем ужиться, — пожаловалась она.
— Ну, а если через два дня?
— Зачем? — наивно спросила она, в упор взглянув на него. — Что же изменится?
— Не знаю. Может быть и изменится. Сейчас мороз, а утром, глядишь, — оттепель, — уклончиво ответил он.
Пауля не так легко было заставить раскрыться.
Ночевать он отправился к Маасалу.
Мужчины собрались в комнате у Маасалу. Хозяин, сняв сапоги, сидел, протянув под стол ноги в толстых шерстяных носках, и курил трубку. Тааксалу самодельной машинкой резал табак. И Семидор был здесь; присев поближе к теплой печке, он почесывал худую черную кошку за ухом.
Пауль вкратце рассказал о встрече с Янсоном и Муули.
— Янсон хочет реку перейти и штаны не замочить, — с презрением сказал Маасалу. — Ему только чтоб план его выполнялся. Что ему до того, что ты бедняк и новоземелец? Он, видишь ли, за Коора держится. Ему Коор поставки будет выполнять… Вот товарищество надо открыть — Кянда откуда-то выкопал. Я еще хочу посмотреть, что это за Кянд[4] такой и куда его корешки тянутся…
— Янсон — дермо, — вмешался в разговор Семидор. — Но я его осадил… Супер у нас теперь в сарае.
Маасалу уничтожающе глянул на Семидора, Тааксалу откровенно осклабился.
— Держись зубами за землю Курвеста, — сказал Маасалу Паулю, — дом выстроишь, а пока в баньке поселишься. Жил же в ней попс Кург. Как усадьбу ни дели, а пять-шесть гектаров пахотной земли тебе достанется. Земля — что свежий хлеб! Тебе один хороший урожай новый дом поставит.
— Я в колодце воду открою, — он высох, я знаю тот колодец, — пробормотал Семидор.
На том и порешили.
Пауль Рунге долго не мог уснуть. Прислушивался к похрапыванию Каарела, спавшего крепким сном здорового, наработавшегося за день человека. Что-то порой потрескивало в стенах старого дома, словно старик с кряхтеньем распрямлял кости. Кошачьи глаза, зеленые и яркие, как зимние звезды, зажглись в темноте и проплыли мимо него.
Лежа с открытыми глазами, Пауль пытался представить себе жизнь свою в ближайшем будущем — через месяц, два, год. Это было так же трудно, как трудно было разглядеть кошку в этой темной комнате. Ведь он шел не проторенной дорогой и жизнь свою как бы начинал с начала. Он, Пауль Рунге, — хозяин хутора и своих собственных коров и лошадей!.. Это было трудно представить. Ведь он никогда еще не был хозяином.