В служебном кабинете Муули, выходящем окнами в тощий волисполкомовский палисадник, припорошенный снегом, состоялось собрание партийной организации волости. Вместе с Муули собралось пятнадцать человек; все свободно уместились на потертом диване, в разномастных креслах, — наследство прежнего волостного присутствия, — и в комнате еще бы хватило места десятку человек.
Хотя их и было немного, но то были люди заметные — те, без которых серьезные дела в волости не решались: несколько сельских уполномоченных — пожилые уже люди; сельский кузнец Петер, небольшого роста узкоплечий человек, по внешности совсем не похожий на кузнеца; агент-заготовитель, гладко выбритый мужчина с разноцветными, тщательно отточенными карандашами в кармашке аккуратного пиджака. Тут сидели председатель сельского совета — коренастый, с крутым упрямым лбом молодой Уусман, чей отец был убит немцами во время оккупации, и заведующий сельскохозяйственным отделом волости Артур Кохала, в своем сером костюме и в очках на худом строгом лице, похожий на сельского учителя. Среди них находилась единственная женщина Сельма Кару, заведующая народным домом; она нервно поправляла платок на голове и озабоченно обводила всех яркосиними глазами, прекрасными на преждевременно увядшем лице.
Пришел на собрание и Каарел Маасалу, недавно принятый кандидатом в члены партии.
Присутствовали еще председатель Янсон и, конечно, сам Муули.
Вел собрание молодой Уусман. Янсон рассказал о подготовке волости к весенне-полевым работам тысяча девятьсот сорок седьмого года.
Слушали тихо и вдумчиво, — не потому, что доклад был для них нов, — положение в волости они, ближе всех стоявшие к ее нуждам, и заботам, отлично знали и сами, — старались предугадать, в какое русло выльются прения, кого заденут.
Агент-заготовитель Моосе был спокойнее всех, сидел, небрежно поигрывая карандашом; он не ожидал резких прений по докладу. По его мнению, к этому не было оснований: у волости долгов перед государством за истекший год нет. Это давало повод думать, что и будущий год округлится четко и без затруднений. Сам он не собирался выступить с критикой докладчика; в конце концов, такие вопросы, как ремонт машин и обеспечение волости удобрениями, его прямо не затрагивали.
Менее миролюбиво были настроены сельские уполномоченные. Лысоватый маленький Кадакас из деревни Тоола, скривив губы, тянулся к красному уху массивного, прямо сидевшего Хуго Мурда — шептал что-то. Мурд, протирая очки платком табачного цвета, кивал головой, соглашаясь. Сельским уполномоченным казалось, что их председатель немного прохлопал насчет минеральных удобрений: вон соседняя волость на двадцать тонн больше получила азотистых…
И сельский кузнец Петер готовил Янсону какую-то пилюлю. Это было видно по напускному, преувеличенному равнодушию, с которым он глядел на докладчика, спрятав острый взгляд свой за красными припухшими веками. Когда Янсон упомянул в докладе о трех новых кузницах, открытых в волости, Петер сцепил громадные, как клешни, руки на коленях, — руки эти никак не вязались с узкими плечами Петера, казались чужими, — и ядовито усмехнулся.
Не совсем спокоен был и заведующий сельскохозяйственным отделом волости Кохала. Янсон в докладе сказал, что теперь в волости завершена земельная реформа, всем крестьянам выданы на руки акты на бессрочное пользование землей. Кохала знал, что в основном это правда, но все же есть еще кое-какие спорные поля и луга, и это, отчасти, из-за нерасторопности сельскохозяйственного отдела — значит его, Кохала. Если покопаться, можно найти упущения и в другом: они запаздывают с выяснением семенного фонда у крестьян… Кохала искоса посматривал на Муули, который, поднеся ладонь щитком к глазам, делал пометки в блокноте. Артур Кохала не сомневался, что Муули с педантичной точностью отмечает все, готовясь к прениям.
И Сельма Кару не упускала ни одного слова из доклада Янсона, одинаково внимательно слушала все, о чем бы председатель ни говорил, — об удобрениях, агротехнических сроках, о тракторах и ремонте борон и плугов. Янсон называл большие цифры: в сотнях тонн исчислял удобрения и семена, что будут высеяны на поля Коорди. Все это выглядело грандиозно по сравнению с тем небогатым хозяйством, которым она управляла с недавних пор: небольшой холодный зал народного дома, временно приспособленный из старого каменного амбара; книг маловато, плакатов и того меньше. Даже стульев нет; драмкружок гримируется в небольшой, ветром продуваемой комнате рядом со сценой, сидя на ломаных табуретах и чурбанах. И сейчас Сельма Кару думала, как умножить эти малые силы, чтоб помочь грядущему севу.
Янсон окончил доклад, и молодой Уусман пригласил к прениям.
Первым взял слово кузнец Петер. Голос у него оказался неожиданно звучный; говорил он как-то вопросами, за которыми, впрочем, ясно ощущалось, что хотел сказать кузнец.
— Уверен ли товарищ Янсон, что в кузницах, которые он назвал, горят угли в горнах, как подобает в настоящих кузницах, и работы идут бесперебойно? Уверен ли он, что у кузнецов есть все необходимое для работы — уголь и железо — и они все только и делают, что подковывают лошадей, чинят плуги и телеги? Помог ли Янсон достать для кузницы Петера уголь? Подковы?
Сельский уполномоченный Мурд, укоризненно сверкая стеклами очков, довольно искренне усомнился в том, все ли сделал волисполком, чтоб обеспечить волость к весне удобрениями? Янсон напрасно радуется цифрам. Если разобраться в них, то обнаружится, что не все обстоит хорошо: почему-то привезли только суперфосфат, а вот в соседней волости Мадисте сумели получить и каинит, и костяную муку, и селитру. В сельские кооперативы завезли только плуги, а нет сеялок и культиваторов, в городе же они есть; волисполкому надо бы поинтересоваться, затребовать нужное.
Выступил Каарел Маасалу. Суть своей немногословной реплики он свел к тому, что успех подготовки к посеву не может решить ни Петер, как бы хорошо кузница у него ни работала, ни Янсон, если бы он даже идеально справлялся с работой. Хорошо справиться с весенним посевом тысяча девятьсот сорок седьмого года — это значит вспахать все залежи и резервные земли, что возможно только когда все крестьяне Коорди сообща возьмутся за это дело.
Тут Муули, который все молчал, откашлялся и отнял руку от глаз.
«Ну, держись», — с опаской оглянулся на него Кохала.
Но Муули не был ни зол, как изредка, ни резок, как иногда, — скорее по обычному задумчив и сдержан.
Он, Муули, свое выступление хотел бы начать с того, чем товарищ Маасалу закончил. Надо поднимать народ Коорди на главное. Последние события в Коорди свидетельствуют об обострившейся классовой борьбе. Беднота становится активнее, и, говоря о планах на весну, надо говорить о правильном проведении классовой линии в волости. Вот Рунге вывел на чистую воду кулака Коора. А Янсон когда-то считал, что надо помочь Коору удобрениями, — мол, Коор большую нагрузку по госпоставкам несет, не правда ли? Разве это не учит нас, партийцев? Янсон, поди, искренне за выполнение плана болел. Однако план по Коорди выполнили только тогда, когда помогла беднота, разоблачившая Коора. И с организацией машинного товарищества мы в спешке, откровенно говоря, просчитались. Ведь что получилось? Доходное место предоставили Кянду. Этого Кянда, по существу, кулаком надо признать. Чем объяснить ошибки хотя бы товарища Янсона? Только спешкой, деляческим подходом к жизни…
Муули помолчал и убежденно закончил:
— Мы с вами больше чем кто-нибудь отвечаем за будущее Коорди, за воспитание его лучших людей… А люди эти видны уже, идут к нам…
После такого вступления Муули перешел к критике деталей доклада Янсона.
Муули из мансарды переселился в небольшой домик недалеко от волисполкома. В саду он посадил саженцы вишен и яблонь. Многие заключили из этого, что он намерен прочно связать свою судьбу с Коорди и обосноваться надолго. Когда человек сажает сад, который даст плоды только через многие годы, значит он смотрит далеко вперед, в будущее, его нельзя назвать хозяином одного дня, он хочет работать всерьез. Многим это пришлось по душе.
Некоторые упорно искали его дружбы. Муули замечал это по настойчивым приглашениям на свадьбы и деревенские праздники, где внимательно следили, чтоб его стакан не пустовал. Он отказывался от приглашений, в довольно деликатной, впрочем, форме. В то же время и гордым его нельзя было назвать. Случалось ему бывать на самых захудалых хуторах, а в одно из воскресений он скосил луг вдове Консинг. Недоброжелатели его — были и такие — объясняли все это стремлением Муули завоевать популярность у народа.
А между тем обнаружилась явная разборчивость Муули в знакомствах. Какая-то своя линия поведения, несмотря на его кажущуюся простоватость, изрядную деликатность и открытое расположение к людям в этом краю. Со стороны обойденных расположением Муули иногда делались попытки сломать ледок. Когда жена его, маленькая, бледная женщина, ведя девочку за руку, с плетеной корзиной приходила на хутора, дородные хозяйки покушались положить туда мешочек белой муки, кувшин с медом или баранью ногу. Но жена Муули с испугом махала руками и, после сложного раздумья, брала только то, за что могла расплатиться из тощего, повытершегося на ребрах ридикюля.
Видно было, что человек явно желал сохранить безусловную независимость. И это даже в узком кругу волисполкомовских служащих, их жен и мужей. Когда волостной агент-заготовитель Урвик, предшественник Моосе, пожелал уступить Муули почти новый диван за полцены, тот похвалил обивку и пружины, даже попробовал полежать на нем, но… не взял, а купил хуже и дороже в магазине. Когда через несколько месяцев Урвика судили за злоупотребления, многие вспомнили об этом и многозначительно покачали головами.
Когда ты живешь на глазах целой волости, то, естественно, каждый твой поступок становится предметом обсуждения. По отношению к Муули решили, что скромность его неспроста и что он «готовится»… Такое словечко пустил кто-то в волости. К чему именно готовится — было неясно, в слове этом могло скрываться многое. Но к чему-то Муули готовился, это было ясно, и уверен был в прочности своих позиций в Коорди, иначе зачем бы он стал высаживать фруктовый сад? Зачем бы он стал с таким интересом и терпением вникать и вмешиваться в десятки домашних дел Коорди, начиная с подготовки ее к весенне-посевной кампании и кончая медными трубами, которые он изыскивал для духового оркестра народного дома?