НЕМНОЖКО НАЗАД
С тех пор как Долинский с Дарьей Михайловной отъехали от петербургского амбаркадера варшавской железной дороги, они проводили свое время в следующих занятиях:
Дорушка утерла набежавшие слезы и упорно смотрела в окошко вагона. Природа ее занимала, или просто молчать ей хотелось,- глядя на нее, решить было трудно. Долинский тоже молчал. Он попробовал было заговорить с Дашей, но та кинула на него беглый взгляд и ничего ему не ответила. Подъезжая к Острову, Даша сказала, что она устала и дальше ехать не может. Отыскали в гостинице нумер с передней. Долинский приготовил чай и спросил ужин.
Даша ни к чему не притронулась.
- Ну, так ложитесь спать,- сказал ей Долинский.
- Да, я спать хочу,- отвечала Даша.
Она легла на кровати в комнате, а Долинский завернулся в шинель и лег на диванчике в передней.
Они оба молчали. Даша была не то печальна, не то угрюма; Долинский приписывал это слабости и болезненной раздраженности. Он не беспокоил ее никакими вопросами.
- Прощайте, моя милая нянюшка! - слабо проговорила через перегородку Даша, полежав минут пять в постели.
- Прощайте, Дорушка. Спите спокойно.
- Вам там скверно, Нестор Игнатьич?
- Нет, Дорушка,- хорошо.
- Потерпите, мой милый, ради меня, чтобы было о чем вспомнить.
- Спите, Дорушка.
Больная провела ночь очень покойно и проснулась утром довольно поздно. Долинский нашел женщину, которая помогла Даше одеться, и велел подать завтрак. Даша кушала с аппетитом.
- Нестор Игнатьич! - сказала она, оканчивая завтрак,- вот сейчас вам будет испытание, как вы понимаете наставления моей сестры. Что она приказала вам на мой счет?
- Беречь вас.
- А еще?
- Служить вам.
- А еще?
- Ну, что ж еще?
- Право, не знаю, Дарья Михайловна.
- Вот память-то!
- Да что же? Она просила исполнять ваши желания, и только.
- Ну, наконец-то! Исполнять мои желания, а у меня теперь есть желание, которое не входило в наши планы: исполните ли вы его?
- Что же это такое, Дорушка?
- Свезите меня в Варшаву. Смерть мне хочется посмотреть поляков в их городе. У вас там есть знакомые?
- Должны быть; но как же это сделать? Ведь это нам составит большой расчет, Дорушка, да и экипажа нет.
- Как-нибудь. Вы не поверите, как мне этого хочется. Фактор в Вильно нашел старую, очень покойную коляску, оставленную кем-то из варшавян, и устроил Долинскому все очень удобно. Железная дорога тогда еще была не окончена. Погода стояла прекрасная, путешественники ехали без неприятностей, и Даша была очень счастлива.
- Люблю я,- говорила она,- ехать на лошадях. Отсталая женщина - терпеть не могу железных дорог и этих глупых вагонов.
Долинский смеялся и рассказывал ей разные неприятности путешествия на лошадях по России.
- Все это может быть так; я только один раз всего ехала далеко на лошадях, когда Аня взяла меня из деревни, но терпеть не могу, как в вагонах запирают, прихлопнут, да еще с наслаждением ручкой повертят: дескать, не смеешь вылезть.
Дорога шла очень приятно. Даша много спала в покойном экипаже и говорила, что она оживает. В самом деле, несмотря на дорожную усталость, она чувствовала себя крепче и дышала свободнее.
В Варшаве они разместились очень удобно в большом номере, состоявшем из трех комнат. Долинский отыскал много знакомых поляков с Волыни и Подолии и представил их Даше. Даша много с ними говорила и осталась очень довольна новыми знакомствами.
Долинский нашел тоже пани Свентоховскую, известную варшавскую модистку, с которою Анна Михайловна и Даша познакомились в Париже и которую принимали у себя в Петербурге. Пани Свентоховская, женщина строгая и ультракатоличка, приехала к Даше, когда Долинского не было дома, и рассыпалась перед Дорой в поздравлениях и благожеланиях.
- Да с чем вы меня поздравляете? - спросила Даша.
- Как с чем? С мужем!..
- С каким мужем? - рассмеявшись, спросила ее Даша.
- А пан Долинский!
Даша еще громче рассмеялась.
- Да как же вы едете? - спросила несколько обиженная ее смехом полька.
- Простите мне, мой ангел, этот глупый смех,- отвечала Даша, обтирая выступившие у нее от хохота слезы, и рассказала пани Свентоховской, как устроилась ее поездка. Солидная пани Свентоховская покачала головой.
- Что ж, вы разве находите это очень уж неприличным? А будто приличнее было бы оставить меня умирать для приличия?
- Не то, что очень неприлично, а...
- А что?
- Оно... небеспечно.
Даша опять захохотала и, немного покраснев, сказала:
- Какие пустяки!
Когда пришел Долинский, не застав уже пани Свентоховской, Даша встретила его веселым смехом.
- Чего вы так смеетесь, Дора? - осведомился Долинский.
- Знаете, Нестор Игнатьич, что вы в опасности.
- В какой опасности?
- В опасности.
- Полноте шалить, Дора! Скажите толком,- отвечал несколько встревоженный Долинский.
- Не пугайтесь, милая няня! Опасностью вам угрожаю я. Я, своей собственной персоной!
Даша рассказала опасения madame Свентоховской.
И он и она усердно смеялись.
Вечером Даша и Долинский долго просидели у пани Свентоховской, которая собрала нескольких своих знакомых дам с их мужьями, и ни за что не хотела отпустить петербургских гостей без ужина. Долинский ужасно беспокоился за Дашу. Он не сводил с нее глаз, а она превесело щебетала с польками, и на ее милом личике не было заметно ни малейшего признака усталости, хотя час был уже поздний.
- Домой пора, Дора,- не раз шептал ей Долинский.
- Погодите - невежливо же уехать?
- Заболеете.
- Ах! Как вы мне надоели с вашим менторством. Долинский отходил прочь.
Вернулись домой только во втором часу. Войдя в номер, Долинский взял Дашу за обе руки и сказал:
- Смерть я боюсь за вас, Дорушка! Того и гляжу, что вы сляжете.
- Не бойтесь, не бойтесь, мой милый,- отвечала она, пожимая его руки.
- А вы слышали, что о вас говорили паны? - спросил Долинский, усадив Дору в кресло.
- Нет. Что они говорили?
- Говорили: какая хорошенькая московка! Даша сделала гримасу и сказала:
- Это мы и без них знали; - а потом спросила: - А вы слышали, что о вас говорили пани?
- Нет.
Даша рассмеялась.
- Говорили, что вы Анин "коханок".
- Кому это они говорили?
- Сами с собой говорили.
- Ворона весть принесла.
- Ворона, именуемая панею Свентоховскою.
- А ей кто доложил?
- Ах, Нестор Игнатьич! Слухом, сударь, земля полнится!
Долинский ничего не отвечал.
- А странный вы господин! - начала, подумав, Даша.- Громами гремите против предрассудков, а самим ух как жутко становится, если дело начистоту выходит! Что же вам! Разве вы не любите сестры или стыдитесь быть ее, как они говорят "коханком"?
- Да мне все равно, только... зачем? Я ведь знаю, что у этих господ значит коханек.- Мне это, конечно, все равно, а...
- А кому ж неравно? Уж не за сестру ли вы печалитесь? Мы с ней люди простые, в пансионах не воспитывались: едим пряники неписаные.
- Да я ж ведь ничего и не сказал, кажется.
- А только подумал! - отвечала с иронией Даша.- Нет, Нестор Игнатьич, крепко еще, верно, сидят в нас бабушкины-то присказки!
Даша тоже задумалась и стала смотреть на свечу, а Долинский молча прошелся несколько раз по комнате и сказал:
- Ложитесь спать, Даша. Даша не отвечала.
- Идите в постель, Дора,- повторил через минуту Долинский.
Даша молча встала, пожала Долинскому руку и, выходя из комнаты, громко продекламировала:
О, жалкий, слабый род! О, время
Полупорывов, долгих дум
И робких дел! О, век! О, племя!
Без веры в собственный свой ум!