Павел проводил мать до ее комнаты.
— Теперь все мои личные дела закончены, — сказал он на прощанье. — Завтра ночью я уже буду в Егоршино и, может быть, встречу новый день на шахте.
Она улыбнулась ему.
— Постарайся в Егоршино устроить так, чтобы хоть раз в месяц наведываться домой. Хорошо?
— А ты будешь бывать в Егоршино по командировкам?
— Может быть… Но как пусто станет в доме! Хорошо, что Валя задерживается в Горнозаводске. Я попрошу ее из общежития переехать к нам. — Мария Александровна добавила шутливо: — Знаешь, что я придумала? Сделайся снова маленьким, прибеги домой грязный, голодный, с карманами, набитыми камнями, расскажи, как бродяжничал, мыл золото, спасался от лесного пожара вместе с медведем и лосем… Согласен?
— Нет… Впереди так много интересного, что не хочется возвращаться назад.
Зазвонил телефон. Павел снял трубку.
— Валя? — спросила мать.
Он отрицательно покачал головой.
— Слушаю вас. — Павел назвал знакомые Марии Александровне имя и отчество директора Горного института.
Он молча выслушал своего позднего собеседника, мельком взглянул на мать.
— Да, я был несколько подготовлен к этой новости: представитель министерства говорил со мной предварительно… Если это нужно — а это, как видно, нужно, — то я, конечно, отказываться не буду… Да, выбор богатый, и я воспользуюсь правом выбирать: вернее всего, не медь, не золото, а уралит… Да, интересное дело… Хорошо! Завтра буду у вас в одиннадцать… До свидания!
— Что там еще? — спросила мать.
— Ничего особенного, — ответил он сдержанно, хотя его глаза блестели. — Министерство предлагает мне и еще трем выпускникам перейти в кадры цветной металлургии. Я думаю выбрать работу по восстановлению уралитовых шахт.
— Альмариновых копей?
— Так они назывались раньше.
— Но ведь ты угольщик, а не цветник! — встревожилась Мария Александровна.
— Я шахтостроитель прежде всего и, надеюсь, справлюсь с уралитовой шахтой не хуже, чем с угольной. Ты сомневаешься в этом?
— Конечно, нет! Если в Новокаменске кто-нибудь, кроме Абасина, помнит Петра Павловича, то и он убедится, что молодой Расковалов не уступает отцу.
— И все же ты недовольна новым назначением?
— Меня удивило то, что ты так охотно сменил Егоршино на Новокаменск…
— Отвечаю тут же, — прервал он мать. — Моя дипломная работа посвящена скоростному восстановлению малых шахт. Я пригожусь в Новокаменске. И вспомни, мама, меня все время тянуло к такому делу, я всегда мечтал о большой самоцветной промышленности на Урале. Теперь вдруг моя мечта и воля государства чудесно совпали: я буду поднимать уралитовую промышленность — это самое главное — и одновременно двигать добычу альмаринов. Ведь уралит и альмарин — обязательные спутники. А тут еще, как нарочно, подоспели эти камни. Хочется поработать на благодатной земле, родившей такое чудо… Посмотри, как они пылают, как горят! И еще одно, мама: ты ведь помнишь, что Валя едет на практику в Кудельное. Теперь мы с нею будем соседи. От Кудельного до Новокаменска четырнадцать километров…
— Двенадцать, — поправила мать.
— Тем больше соображений в пользу Новокаменска! — смеясь, закончил он. — Что ты можешь возразить еще?
— Ничего, Павлуша… Покойной ночи!
— Нет, погоди! — остановил он ее. — Ты все же опечалена?
— Да, но не твоим решением. Я провела в Новокаменске несколько часов, и это было тяжело. Все изменилось, все стало несравненно лучше, светлее, чем было раньше, до революции, но нахлынули воспоминания… Как живой перед глазами стоял Петр Павлович. Никогда — слышишь, никогда! — я не поеду больше в Новокаменск.
«Как она любит отца до сих пор!» подумал Павел, когда мать быстро прошла к себе.
Стараясь не шуметь диском телефонного аппарата, он набрал номер.
— Это ты, Павлуша? — почти тотчас же ответила Валентина. — Уверена была, что позвонишь. Дежурила у телефона, как современная Джульетта. Скажи хорошее!
— Так слушай же! Только что директор института сообщил мне, что я получил новое назначение, — шепотом сказал он: — перехожу в кадры цветной металлургии. Местом работы я выбрал Новокаменск.
— Павел, Павлуша!.. — радостно прозвенел ее голос. — Верить ли?! Сейчас завизжу на все общежитие. Дорогой мой! Ты будешь в двух шагах от Кудельного!.. Воображаю, как довольна Мария Александровна: ведь Новокаменск ее родина. Теперь мне хочется скорее очутиться в Кудельном!
— Почему ты засиделась?
— Забилась в красный уголок и работаю. Теперь — долой книги! Буду мечтать о наших встречах в краю зелен камня.
— До завтра! Мне придется задержаться в Горнозаводске на несколько дней.
— Замечательно, Павлуша!
Он вернулся к себе, взволнованный неожиданной переменой в своей судьбе, разговором с матерью, радостью, прозвучавшей в голосе Валентины. Но лишь только взгляд остановился на камнях, снова вернулось очарование. Освобожденные от многолетнего плена, альмарины расцветали. Ярко-зеленый огонь плавил прозрачные грани, жег глаза, и снова Павел перебирал камни, любовался ими, думал: «Диво, несказанное диво природы!..» Вспомнил слова матери: «Это должно стоить очень дорого», и подумал: «Да, есть за нашими рубежами мир чужой, уродливый, где все подчинило себе, все опошлило золото, где все продается и покупается, где эти камни притянут к себе много золота. Что же, золото нужно нашему государству, пока мы соседствуем с этими странами…»
Павел оглянулся: сумеречный час белой ночи кончился, в окно глядело светлое утро.
Погасив настольную лампу, он снова склонился над камнями. Умерилось теперь их сияние, цвет стал полнее и спокойнее, камни точно впитали утренний свет, лившийся в окно. Нет, можно было подумать, что новый день родился в сердце зелен камня, мирного и светоносного.
И еще дороже, еще милее стали ему эти камни — век бы не разлучался с ними, век бы ласкал их, любуясь дивом природы!
В памяти возникли слова: «Зеленый цвет — символ весны, верности, постоянства, молодости, надежды». Отец любил альмарины. Но где, как он достал эти? Неужели действительно нашел «альмариновый узел»? Нет, если бы нашел, это, конечно, было бы известно. А если я найду?.. — Он засмеялся. — Все-таки сбился на романтику, размечтался над самоцветами…
Многое кончилось и многое начиналось в жизни Павла: его звала самостоятельная жизнь в тяжелом горном искусстве, в любимом труде, в горячей борьбе за драгоценную руду чудесного металла уралита.
…Сначала он хотел сложить камни в кисет, даже достал его из кармана, но передумал: уж слишком невзрачно это выглядело бы. Он запустил пальцы в кисет, убедился, что в нем не задержалось ни одного камня, освободил от всякой мелочи шкатулочку карельской березы, наполнил ее камнями почти доверху и тщательно обернул шкатулочку белой бумагой.