Хулиганство, доходящее до преступления, разрушения, вплоть до убийства, существует во всех странах: Франции, Англии, Америке — где угодно. Чем это там объясняется? Тем, что занятия для молодежи серы, тусклы, молодежь не удовлетворяют. Их создает буржуазный строй, иногда навеки закрепляя такое положение молодежи. Буржуазный строй, по самому существу своему, обрекает десятки людей на роль лишних, выброшенных из жизни, поэтому в буржуазных странах хулиганский протест часто даже симпатичен — он, в зависимости от условий, переходит иногда в анархизм. А когда пролетариат подымает красное знамя, некоторые хулиганы примыкают к нему, потому что они недовольны строем, обижены им. Они — активные натуры, они безобразничают, пока нет революции, а когда есть революция, то поток безобразничающих вливается в революционную массу, частью перерабатывается ею, ассимилируется, а частью разлагает ее, борется с ней. Это — судьба активных. А тем, которые слабы, которых жизнь переехала поперек, что же им остается, как не выразить протест тем, что они или плачут, или себя убивают? В странах буржуазных это объяснимо.
А у нас в нашей жизни допустимо ли это? Конечно, мы прямо и сразу можем сказать: нет, не допустимо. Но почему же, несмотря на то, что власть буржуазии свергнута, такие явления наблюдаются в последнее время и в нашем Союзе? В каком смысле говорю я, что это недопустимо в нашей стране? Да в том смысле, что у нас эти недостатки — безработица и то, что у нас многие заняты постылой им работой, — это временное явление. Самый принцип буржуазный есть принцип неравенства, принцип эксплоатации. А у нас жизнь постепенно устраивается, она идет к тому, чтобы уничтожить всякое неравенство, чтобы планомерно организовать хозяйство, чтобы всякому дать светлый труд и его долю радости.
Но почему же тогда у нас могут быть такие явления? Потому, что этот путь к разрешению противоречий в общественной жизни еще не осознан многими элементами и рабочей, и крестьянской молодежи; даже не вполне осознан он комсомолом.
Когда мы переживали эпоху военного коммунизма, хулиганство исчезло, как в Ленинграде исчезают лужи во время наводнения. Какие уж тут лужи, когда залило вторые этажи! Когда вся нация устремилась к разрушению, молодежь была захвачена такими чувствами: разрушай, мсти, грабь награбленное. Рядом с самыми сознательными и передовыми в революцию втянулись и такие элементы, какие описал Блок в своей поэме «Двенадцать». Трудно переносить голодовку на фронтах под шрапнелями, — но вот еще одно усилие, вот возьмешь этот вал и перед тобой будет стлаться ровная дорога к счастью. Еще один удар плечом, хотя оно у тебя в крови, и рана так глубока, что кости видны, но еще один удар — и ворота распахнутся, и ты очутишься в социалистическом раю. Вот как ощущали тогда события.
Перешли этот вал, распахнулись ворота и мы получили гигантское право строить социализм, но не получили выстроенного социализма. Надо его еще строить. Мы получили разоренную землю, политую кровью, и на ней надо строить наше счастье. А строить не то, что разрушать. Тот молодой человек, который говорил: дайте мне винтовку, я всех врагов сразу перестреляю, на предложение: а не угодно ли вам пойти на завод и заняться машиностроением, отвечал: я не учился этому; стрелять я могу, а машину смонтировать не могу. Колоссальное количество наших сограждан, в том числе молодых сограждан, не обучено строительству, и мы вынуждены поэтому давать им скучную, черную работу или привлекать их к тяжелой учебе в страшно трудных условиях. Это-то их и разочаровывает.
Мало того, мы им сказали: нужна новая экономическая политика. А это значит — призвать буржуазию в ту брешь, которую мы не можем заполнить сами. Мы не можем сразу организовать госторговлю, надо призвать частных торговцев. Мы не можем пустить сразу все мелкие и средние фабрики, надо сдать их в аренду.
Для чего этот частный торговец возьмется за работу? Для того, чтобы нажиться. А раз он имеет прибыль, то он хочет эту прибыль тратить соответственно своим вкусам и потребностям и, стало быть, надо иметь предметы комфорта, предметы роскоши — иначе нэпман этим делом и заниматься не станет. В то же время, нашей коммунистической молодежи, которая проливала кровь за революцию, мы не можем еще дать более или менее удовлетворительную жизнь. Ей приходится ждать.
Спецы. Спецы нам нужны до крайности. Спецу, как сказал Владимир Ильич, нужно создать товарищескую атмосферу для его работы и оплачивать его так, как оплачивает буржуазия, чтобы он был доволен своим положением. Надо его прикормить, надо его приручить, надо для него завести условия более или менее комфортабельной жизни, а то он уедет в Англию, не захочет с нами возиться. А нашему собственному коммунисту, который кровь проливал, мы этого не можем дать. И он говорит: вы спецу мирволите, а мы за что кровь проливали? Он разочаровывается. Отсюда у него досада. Активная, но неорганизованная натура с помощью водки приходит к озорству. У пассивного, с помощью водки, это переходит в пьяный плач, в уныние.
Замечательным показателем того, как, попав в эту расщелину, в это трудное положение, наша молодежь в бытовом отношении не справлялась со своей задачей, является так называемая «есенинщина». Кто такой Есенин? Талантливый писатель, крестьянский поэт, вся судьба его — как на ладони — ясна социологически так, что ее можно вобрать в пару формул. А результат его жизин и смерти оказался неожиданным, свидетельствующим об известных болезнях некоторой части нашей молодежи.
Вспомним биографию Есенина. Крестьянский парень (не вполне, конечно, крестьянский. Когда он приехал в безрукавке и в розовой рубахе, это был маскарад: Есенин кончил учительский семинарий и был крестьянским интеллигентом), попал он сюда во времена Распутина, когда крестьянский запах и при дворе был приятен. Есенин был знаком с Распутиным и со двором, его туда приглашали. И писал он со всей свежестью своего таланта крестьянские песнопения, отдающие ладаном, с церковным устремлением. Это — первый Есенин, искренний, но подпорченный, подпорченный церковью и т. п.
Когда он приехал в город, его начали на руках носить — вот, мол, что нам подарила деревня. Что он усмотрел в городе? Увидал он труд в городе, науку, увидал он город революции? Нет. Он увидал кабацкий город. Его подхватила интеллигенция футуро-имажинистская, кабацкая богема уцепилась за него, сделала из него вывеску и в то же время научила его нюхать кокаин, пить водку, развратничать.
Пришла революция. Первое время революции принесло с собой какой-то колоссальный гром. Есенин почувствовал, что где-то что-то сыплется — стекла, камни, железо. Почему? Чорт его знает, почему. Но кабак остался, хоть и покривился, в кабаке остался Есенин. Здесь начался третий период, когда он задумался прежде всего потому, что гром революции ударил ему в уши. Во-вторых, ему стало страшно перед кокаином, водкой, развратом, которые пожирали его тело, душу и талант. Он рванулся тогда к новой жизни, к революции; и в одном замечательном стихотворении он пишет: «Хотел бы я, задрав штаны, бежать за комсомолом». Вот чего он хотел тогда. Бросить все и бежать за комсомолом, чтобы спастись. Он обращался ко всем нам, и ко мне в том числе, и просил: спасите — я в этом хулиганстве, в этом надрыве нервов, которые жаждут кокаина, погибаю. Протяните мне руку!
Мы его отправляли в санаторий, старались помочь, приручить. Он садился за томы Маркса и с трогательным неумением все это перечитывал, старался приноровиться к советской общественности, иной раз писал недурные стихи, большей частью холодные, потому, во-первых, что вникнуть в революцию, понять, полюбить это гигантское дело для человека, который не рожден в ее огне, не шутка; во-вторых, потому, что силы были подорваны. Он говорил: что вы хотите, у меня руки дрожат и зубы стучат, и я думаю об одном: надо опять выпить, чтобы привести себя в порядок. Вот в каком положении был этот человек.
И, когда он увидел, что утекают все его силы, что он становится своим собственным надгробным памятником, когда он увидел, что он не может в новой жизни найти свою собственную новую жизнь, что он выпотрошил свою кипевшую, эту — теперь опустошенную, в хулиганстве утопающую жизнь, он решил, что лучше расправиться с собой, чем жить унылой, никчемной жизнью.
Что это? Это — великий урок для молодежи, который показывает, что даже такой человек, как Есенин, когда он начинает поддаваться хулиганству и унынию, готовит себе преждевременную кончину, преждевременную петлю.
А как восприняла это некоторая часть молодежи? Герой! Его смерть — укор советской действительности, она показывает, что даже талантливые люди кончают жизнь самоубийством. Если я разбил вчера морду или если я пьян, не знаю куда себя деть, что с собою делать, то это потому, что я талантлив, потому что я — избранный, потому что я — есенинец, а если меня угораздит в петлю — то кланяйтесь мне в ножки! Вот как это было принято частью молодежи.
Вместо того, чтобы сказать: талантливый человек загубил себя, потому что не нашел, — благодаря соблазну, пагубной страсти к кокаину и вину, хулиганству, унынию, — путей к революции, стали говорить: и наше революционное время оправдывает такую вещь, как самоубийство — посмотрите на такого талантливого человека, как Есенин. Такое ложное преломление есенинщины показало болезненное настроение некоторой части молодежи.
Должен сказать, что упадок настроения вообще не должен быть поставлен целиком в вину молодежи — ее переживали не только молодые, но и взрослые, не только бессознательные, полусознательные, малосознательные, но и очень сознательные люди, вплоть до некоторых вождей коммунистической партии.
В прошлом году, когда произошел кризис, и основа, база наших революционных успехов, нашей смычки с крестьянством, наш товарообмен оказался в некоторой мере подорванным, в полосу сомнений вступили многие из известных коммунистов. К чему могли повести эти сомнения, эти заявления, что в нашей стране нельзя построить социализм, если не придет на выручку пролетариат Запада, эти заявления, что растущий кулак разорвет нашу связь с крестьянством и вызовет гражданскую войну, эти намеки, что сама партия переживает известное перерождение под влиянием кулацкой стихии, — к чему могло это привести нашу нервную, отзывчивую, не могущую так уж ясно разобраться во всех вопросах, молодежь?
Более сознательную часть это привело к сомнению. Стали говорить: может быть, мы действительно идем по ложному пути, может быть, нужно сменить персонально ЦК, и всю его линию, пересмотреть все позиции? Может быть, мы забрели в лес, может быть, мы находимся в болоте, провалимся? Это настроение отразилось и дальше, в более широких кругах. Но там это ясно не осознавали, не связывали это настроение с точкой зрения наших вождей, а просто говорили: как будто бы революция не вышла, не привела к победе, мы запутались, никто не поддерживает нас на Западе, а течение нас сносит все ниже и ниже! Такое настроение, такое сознание не могло не развинтить, не размагнитить людей, которые принесли много жертв для революции, не могло не привести к противоречиям, к унынию. Оно могло и должно было к этому привести.
Но в деле борьбы с этим болезненным явлением, с этим упадочным настроением мы имеем громадного союзника, который наносит неверию и унынию среди молодежи смертельный удар. Этот союзник в деле оздоровления нашей общественности от этих недостатков — настроение самой нашей партии.
XV партийная конференция доказала, что партия всей своей миллионной массой, разве за исключением буквально единиц, стала на точку зрения безусловной веры в свою победу, абсолютной уверенности в том, что мы действительно строим социализм. Совершенно победоносно, совершенно вдребезги были разбиты все сомнения. И теперь, когда мы преодолели оппозицию, когда мы преодолели кризис, когда мы бросаем миллиард пятьдесят миллионов рублей в этом году на новое строительство, когда мы уже не восстанавливаем старые фабрики и заводы, а строим новые, когда мы в промышленности двигаемся вперед на 21%, тогда как Америка в самые свои счастливые времена двигалась на 6% в год, ясно всякому, что мы хорошо вооружены. И можем сказать: пусть те, кто нам мешает, будут призваны к порядку, в ряды. Непозволительно мешать в то время, когда мы, при сиянии восходящего солнца, строим наше счастье.
Унывающих мы должны поддержать. Пусть они только откроют глаза и увидят, что мы находимся в прекрасном положении, что победа обеспечена. В этом сознании наша колоссальная сила, которую мы почувствовали на конференции несколько месяцев тому назад.
Какие в общем методы и способы борьбы против бытовых искривлений нашей молодежи можно рекомендовать? Можно указать три основных. Первый — политическое просвещение нашей молодежи.
Сейчас для всего нашего быта — это касается и молодежи и взрослых — очень важно, чтобы у нас не было ни одного такого захолустного обывателя, такого забытого крестьянина, до которого не докатилась бы наша пропаганда строительства социализма и который не понял бы нашего пути. А среди молодежи должна быть развернута гигантская агитация в этом смысле. Надо разъяснить безработным и получившим плохую работу, недоучкам и людям, которым трудно учиться, что сейчас переживается переходный период, что они — жертвы частичного неустройства, но что вся масса вместе движется вперед и идет к тому, чтобы изжить те дурные условия, которые по ним щелкают. Понимание этого спасет их.
Второй способ — общий культурный подъем. Молодежи должно быть дано культурное развлечение. Сюда относятся следующие меры: сделать театр по настоящему идейным и приблизить его к массе, дать массе молодежи художественный и содержательный фильм, сделать клуб доступным и привлекательным для молодежи, придать широчайшие размеры нашей физкультуре и не бояться спортивного, иногда даже рекордменского характера ее, раскрыть перед молодежью возможность экскурсий, экспедиций, возможность проявления особенной энергии в области разработки находящихся в недрах нашей еще не исследованной родины гигантских богатств. Этот второй метод указал Совнарком в своем декрете о борьбе с хулиганством.
Третьим методом является заботливый взаимоконтроль, взаимная поддержка молодежи, Я часто встречал очень хороших комсомольцев, которые говорили: вот такой-то унывает, водку пьет, ну и чорт с ним! Если это и приведет в конце концов к самоубийству, что же? Так тяжкий млат, дробя стекло, кует булат. Неприспособленные разбиваются. — Вот мудрость! А вот другой: хулиганить начал, вчера скандал, сегодня скандал. Вон его, «паршивая овца из стада вон». Так ли надо относиться? Нет, ни в коем случае. Часто унывают вовсе не худшие, а те, которые являются наиболее требовательными к жизни. Озорничают те, у которых больше энергии. А паинька комсомолец с портфелем, который не унывает, не озорничает, часто бывает обывателем, которому хоть кол на голове теши — все ничего; у него портфель под мышкой, и он всем доволен. Он послушен, дисциплинирован, но толку от него часто мало. Живой дух протестует, и это важно. Протест выражается иногда в том, что человек унывает, потому что худо вокруг, или в том, что он выкидывает какие то протесты, — может быть озорные, потому что он недоволен. Часто это озорство свидетельствует о запасе энергии. Надо итти на помощь таким людям. Часто в узком месте поддержишь молодого человека, и он дальше зашагает все лучше и лучше и оказывается самым ценным человеком в группе. Наторп, знаменитый с.-д., педагог, еще до войны говорил, что город губит гигантское количество молодежи, подростков, толкает на разврат, на венерические болезни, на всякие преступления и т. д. «И, — говорил Наторп, — от этого я вижу одно спасение: организацию». Когда его спрашивали: какая организация? Он говорил: с.-д. организация, ибо она дает молодежи идеал и создает дух корпоративной чести.
Если Наторп ждал спасения от старой довоенной с.-д., то что же можно сказать о нашем Комсомоле, который находится в самом горниле мировой кузницы, который делает всемирную историю?
На долю нашего Комсомола выпадает задача очень сложная и ответственная. Мы сейчас переживаем революционные будни. И задача Комсомола научить трудящуюся молодежь сознавать всю важность сохранения бодрости именно в эти дни, кажущиеся будничными по сравнению с днями гражданской войны, дни кропотливого, но в то же время великого и героического строительства новой жизни. При теперешних обстоятельствах Комсомол, если он будет стоять на должной высоте, подтянет и остальных.
Вот как мы можем и должны разрешать запутанные бытовые уклоны молодежи.