Упорная женщина предводителя собрала несколько горстей семян и позднею осенью зарыла их в землю возле поселения. Дети снесли свое — зерна, гнилые фрукты, шишки, оленьи бабки, звериные хвосты. Они тоже посеяли их, подражая взрослой женщине. Мужчины видели, как копошились в земле их близкие, и равнодушно проходили мимо.
Через полгода южный склон берега защетинился разросшимися метелками проса. Женщины сорвали их и забыли о посеве. А дети, подрастая, не забыли давнюю свою игру. Их крепнущие руки тянулись к семенам и к земле. В зорких глазах мелькала догадка.
И животные стали появляться в становище. Следом за детьми ходила маленькая лань. Дошел до нее черед, съели ее. Востроносый шакал, повизгивая, глодал кость, и все уже становилась для него пограничная полоса между лесом и становищем. Шакалья семья часами лежала в ближайших к становищу зарослях и ждала. Двуногие входили в пещеру и выходили из нее: они хлопотали о пище. Лишь изредка предавались люди шумной бессмыслице: кричали, выли, прыгали, пачкали свои тела соком растений и белой глиной. Когда в становище начинался этот бессмысленный и бесполезный шум, шакалы отбегали подальше.
Однажды еще до зари предводитель ушел на охоту. С ним один из младших и еще один быстроногий юноша постарше, с заостренными кверху, как у белки, ушами, чей — не сказал бы никто, ибо дети в том возрасте не знали, уже, кто их отцы, а отцы не помнили о том, кто их дети.
(примечание к рис. )
Были тщательно отобраны дротики и длинные копья. Бесшумно, чтобы окрестные звери не узнали, скользнули вдоль реки охотники. Но, видно, прослышали звери про опасность. Пустынны были опушки и леса. Охотники ушли далеко от становища.
Дни проходили за днями, а ушедшие не возвращались. Племя выслало самых сильных своих мужчин обыскать окрестности. Они не нашли предводителя, зато зверь точно сам в руки давался высланным на поиски. День, ночь и день гонялись они за лошадиным стадом. И не без удачи. Ели сочное мясо до отвала, спали у костров, переплывали реку. Часть мужчин унесла добычу в становище, а другая часть превратила охоту, в игру.
Прослышав про удачную охоту, сбежались младшие племени. Здесь не было ни слабых, ни хромых, ни горбатых. Ровно светило солнце, ночи не были холодны, росы освежали уставшие за день сытые тела, весь мир был им милым домом, в эти дни накипала кровь в раздувшихся от напряжения жилах.
А женщины в становище тосковали по ушедшим.
Месяц заканчивал обычный круг своих превращений, когда вышедшие на поиски возвратились. Племя встретило их радостно, кроме тех, кто тосковал.
Упорная женщина предводителя с утра поднималась на вершину и до темноты не уходила оттуда. Дети ее голодали, огонь в очаге горел неровно. Вернувшиеся с охоты буйствовали. Удача вскружила им головы. В шалашах и в самой пещере не умолкали ссоры. Один из юношей был убит. Предводитель жестокими мерами боролся раньше с междоусобиями и своеволием.
Прошло еще немало дней, когда неожиданно в пещере появился старший из спутников предводителя — Беличьи Уши. Лицо его почернело от голода, руки устало свисали, как хвост у больного животного.
(примечание к рис. )
Рассказ его был краток и прост. Предводитель не рассчитал сил. Когда был убит зубр-вожак, стадо разъярилось и кольцом мохнатых голов и горбатых спин окружило охотников. Младшему из спутников предводителя зубр рогами распорол плечо. Предводитель с переломленными костями лежал у родника, и его стерег третий из охотников. Охотники сговорились убить предводителя, как всегда поступали с тяжело ранеными. Но он был не просто охотник, он был главою маленького племени. Они отложили убийство, делились с ним скудною пищею, он стал поправляться.
Случилось то, что бывает порою в природе. Не уходит многие годы медведь от медведицы, растит пестун медвежонка, чета зубров не расстается в положенный ей срок. И трудно угадать, почему это происходит. Временные, переходящие от одного охотника к другому жены никогда не вмешивались в мужские дела. Связи заключались и распадались по годовому кругу, от расцвета трав до листопада. Гибель мужчины была потерею, для всего племени. Гибель его разрывала годовой круг связи, не рождая ни особой скорби, ни долгих воспоминаний. Но Упорная оказалась иною, чем большинство женщин племени. Она потребовала, чтобы племя принесло предводителя в родную пещеру. Требование было небывалое, и оно осталось без ответа. И в следующие дни она настойчиво требовала того же. Началась тяжелая смута. Одни хотели выбрать нового предводителя, другие спокойно лежали на своих ложах, ничего не желая и ни на что не отзываясь. А третьи стали склоняться к тому, чтобы итти за предводителем, но боялись оставить становище, потому что без них оно полностью, со всеми запасами и оружием, переходило в руки своевольных. Наконец четверо мужчин собрались в поход. Предводителя принесли на носилках. Был он калекой, не годным для охотничьих подвигов.
Переломанные кости срослись, но срослись неправильно. По-прежнему сильны были руки предводителя, но он не мог ни метнуть камень, ни размахнуться дубиною, ни ударить в намеченную точку копьем. Правая рука его не поднималась вовсе.
— Безрукий не может быть первым в племени, — сказал предводитель о себе, как о чужом. И «безрукий» стало отныне не только его определением, но и прозвищем.
— Безрукий не может быть первым, — повторило за ним племя.
Хорошо было бы вовремя с почетом убить его, тогда все стало бы снова просто и понятно. Так водилось когда-то и среди покинутого родоначальником племени. Не раз и не два погибали предводители. Случалось, что их приходилось добивать, так как раны их были слишком тяжелы. Случалось, что в тяжелые для племени годы молодые удачники сменяли стареющих предводителей, и на десятилетия нарушался закон почитания старейших и опытнейших. Но убивать первого в молодом и немногочисленном племени за то, что у него не как следует срослись руки и ноги, не приходилось даже в древние времена. Предводитель был умен и силен волею, зачем было сменять его и кем?
(примечание к рис. )
— Он — безрукий, — говорили одни, — что делать безрукому на охоте?
— У него глаза ястреба и быстрота лисицы. Лучшего нет среди нас, — возражали другие.
Но однажды потерянная власть таяла с каждым днем.
Он поневоле отставал от охот, — непокорных не мог принудить силою и при дележе добычи стоял бездеятельно, точно пленник со связанными руками. Он стал удаляться от племени и скоро точно заживо умер для него.