Наибольшим распространением и популярностью пользуется теория, по которой причиной антисемитизма в древности считается еврейский партикуляризм. «Если вспомнить», говорит Вилькен (ук. с. 785 1 ), «ту широчайшую терпимость, с какою относились греки эллинистической эпохи ко всем народам, исключая одних только евреев, то придется искать причины в том, что свойственно одним только евреям. Это их религия и вытекающий отсюда резкий партикуляризм и презрение к иноверцам ». «Но когда для всех стало все яснее и яснее, насколько неподатливы евреи ко всяким влияниям эллинизма, как они в отличие от всех других народов воздвигали китайскую стену между собою и другими народами, — отдельные цари, как напр., Антиох Эпифан пытались насильственно сломить сопротивление евреев», говорит Шюрер в ук. соч. на стр. 108. «Враждебность греко-римского мира, прежде всего, вызывала та непроходимая стена, которую еврей воздвигал между собой и другими людьми», повторяет он же на стр. 153[52].
Если бы под партикуляризмом понималось нежелание чувствовать себя только лишь органической частью того государства, в котором евреям приходилось жить, и отказаться от своего религиозного и национального своеобразия, насколько диким и «моветонным» оно ни казалось бы их просвещенным соседям, то этот взгляд был бы, как мы увидим ниже, близок к истине. Но здесь, как мы видим, речь идет о « резком партикуляризме и презрении к иноверцам», о «китайской стене», воздвигавшейся евреями между ними и другими народами», а в таком виде это обвинение неверно; оно, хотя и почерпано из многочисленных указаний древней, преимущественно антисемитской литературы, тем не менее, прямо противоречит фактам.
Действительно, это, обвинение проходит красной нитью через всю античную литературу о евреях. Уже Гекатей Абдерский, писавший в начале III в. и вообще не настроенный антисемитски, говорит о «чуждом человечности и враждебном к иностранцам образе жизни евреев», об'ясняя это тем, что пришлось претерпеть евреям от иностранцев-египтян, во время их пребывания в Египте (fr. 9 R § 5). Такое же обвинение бросают евреям видные антисемиты I в. до P. X. — учителя Цицерона Посидоний Апамейский и Аполлоний Молон. По мнению первого «евреи — единственный народ в мире, относящийся враждебно ко всякому общению или сближению с другими народами, и считающий своими врагами все человечество» (fr. 25 R § 1). «Пришедшие в Иерусалим евреи, говорит, он, передали в наследство своим потомкам ненависть ко всему человечеству. С этой целью евреями были приняты законы, запрещающие иметь общий стол с иностранцами и вообще относиться к ним сколько-нибудь благожелательно» (там же § 2). «Моисей наполнил свое законодательство человеконенавистническими и преступными обычаями евреев» (там же § 3). Равным образом, и Аполлоний Молон подчеркивает нежелание евреев допускать в свою среду не-евреев и вообще общаться с людьми инакомыслящими и соблюдающими иные обычаи (fr. 27 F R.). Писавший в первом же веке географ Страбон с негодованием указывал на то, что евреи имели в Кирене особый квартал и управлялись по особым законам, особенно же его возмущает, что во главе киренских евреев стоит этнарх, «управляющий еврейской общиной, точно властитель независимого государства» (fr. 51 R). Это обвинение было подхвачено александрийской плеядой антисемитов, жившей и действовавшей в I в. по P. X. (выше, стр. 96). Лисимах уверял, что уже Моисей запрещал евреям проявлять сочувствие к иноплеменникам (fr. 59 R § 4); Апион сообщал, что все евреи дают в этом особую торжественную клятву (fr. 63 D § 4) и что такая же клятва произносится ими во время ритуального убийства греков (там же, § 3). Живший во II в. по P. X. платонический философ Цельс, заявляет, что нельзя упрекать евреев в том, что они соблюдают свой особый закон, однако, они достойны всякого порицания за то, что чуждаются общения с иноплеменниками (fr. 88 R § 11). Филострат, писатель III века по P. X., автор жизнеописания Аполлония Тианского, говорит, что евреи «далеки не только римлянам, но и всему человечеству… Эти люди, измыслившие обычаи, запрещающие общение с другими людьми, дальше отстоят от нас, чем Сузы, Бактра и даже, чем живущие за этими странами Индусы».
Из греческой литературы это обвинение переходит и в римскую. В XIV сатире Ювенала, ст, 96 слл. мы читаем:
законы евреев,
Что передал Моисей им когда-то в таинственной книге:
Если не принявший веры еврейской попросит еврея,
Чтобы дорогу ему показал — отказать ему в этом.
Если захочет напиться — к ключу не водить иностранца,
Прежде чем он не позволит свои изуродовать уды [53].
Точно так же и Тацит (Hist. V, I) характеризует евреев таким образом: «В отношениях друг с другом они отличаются ненарушимой верностью слову и живейшим милосердием. Но ко всем другим людям они пылают враждой и ненавистью».
Из еврейских источников мы, равным образом, узнаем, что именно это обвинение было главным козырем в руках антисемитов. Само собою разумеется, что с точки зрения еврейских источников оно является несправедливым наветом. В так наз. 3 кн. Маккавеев (7,4) приводится апокрифический указ Птоломея IV: «наши друзья», говорит он, «утверждали, что государственные дела не могут быть в добром порядке вследствие враждебности, которую питают евреи ко всем народам мира». Впоследствии он, как говорится в этом указе, убедился, что это обвинение несправедливо. В кн. «Эсфири» (3,8) выводимый в роли, клеветника и негодяя Аман говорит персидскому царю: «Есть народ, рассеянный между другими народами по всем провинциям твоего царства, живущий обособленно от других людей». В сфабрикованных в Египте, одновременно с III кн. «Маккавеев» греческих добавлениях к книге Эсфири, в апокрифическом указе персидского царя, впоследствии якобы аннулированном, говорится (2 § 4): «Аман раз'яснил нам, что в среду всех народов мира вкраплен некий народ с враждебным духом, который в силу своих законов враждебен всем народам, вследствие чего невозможно привести в спокойное состояние безупречно руководимое нами государство…» (там же § 5) «мы приняли в соображение, что этот народ — единственный во всем мире — всегда относился враждебно ко всему человечеству».
Современные ученые — Моммзен и Шюрер — говоря о партикуляризме, как о причине антисемитизма, имеют в виду, не столько то или иное настроение еврейства, сколько чисто внешний факт образования евреями «государства в государстве», т.-е. ряда общин, пользовавшихся весьма широкой автономией, — в частности, правом самообложения и юрисдикции (Mommsen, о. с. 491, Schürer о. с. 112). Так, напр., Шюрер (стр. 79 пр. 20), указывает на надп. C. I. G. III 5361 из киренского города Вереники, из которой видно, что еврейская община пользовалась здесь широкой автономией и даже называлась politeuma «государственная единица». Она управлялась особыми 9 архонтами, располагала собственной финансовой организацией, устраивала собственные народные собрания и т. д.
Однако, существование таких автономных общин можно было бы считать причиной антисемитизма только в одном из двух случаев: либо если бы такой автономией пользовались только еврейские общины, либо если бы древние греки и римляне относились с такой же враждебностью, как к евреям, и ко всем другим иностранцам, живущим такими же автономными общинами. Однако, материал, собранный тем же Шюрером на стр. 97 слл. указанного труда показывает, что финикийские, египетские и т. д. колонии пользовались не менее широкой автономией, чем еврейские. И, однако, о финикиефобии или египтофобии в древности не было и речи. Правда, Моммзен (стр. 491) утверждает, что «евреям, и только евреям, было позволено образовать, так сказать, общину внутри общины и до известной степени самоуправляться, тогда как остальные не граждане были подчинены управлению общегражданских властей». Но это прямо противоречит собранным Шюрером фактам. Так, напр., из надп. С. I. G. 2271 (испр. Фукаром в книге Les associations religieuses chez les Grecs, 1873, p. 223–225) мы видим, что финикийская купеческая община в Делосе, подобно еврейским, имела своих должностных лиц, свое финансовое самоуправление, свои народные собрания и т. д. Более того, такое народное собрание позволяет себе подписаться под декретом рядом с афинским народным собранием! Очевидно, не может быть и речи о том, что эти финикийские общины имели в каком-либо отношении меньше прав, чем еврейские.
Но и вообще указания этих ученых на господствовавший среди евреев «резкий партикуляризм и презрение к иноверцам», на «китайскую стену, которой они тщательно отгораживали себя от иноверцев», несправедливо, — несправедливо потому, что противоречит указаниям тех же авторов на широкие размеры, которые приняла ассимиляция еврейства в это время. Трудно понять, как эта ассимиляция могла совмещаться с «китайской стеной».
Я не буду пока говорить об ассимиляции в до-маккавейскую эпоху, так как современные ученые обычно считают, что еврейский партикуляризм вызван поступком Антиоха Эпифана. У нас есть достаточно документальных данных, чтобы говорить о широкой и глубокой ассимиляции евреев и после Антиоха. Об ассимиляции в религиозной области, о настойчивом желании евреев не только не оскорблять местную религию, но даже и не бросаться в глаза, как иноверцы, я говорил уже выше (стр. 22). Обращу теперь внимание на имена евреев. Огромное большинство встречающихся в папирусах, надписях и т. д. имен евреев — имена греческие, что же касается высокопоставленных и образованных евреев, то они почти все, за редкими исключениями, носят греческие имена. Особенно модны греческие собственные имена в маккавейской Палестине. Перечисление их читатель найдет у А. Бертолета (Die Stellung etc., 231). Любопытно, что эти имена в одинаковой моде и у крайних ассимиляторов и в самых недрах националистической партии. (Bertholet, ibid.). Далее, из девяти архонтов еврейской автономной общины-политевмы в Веренике на Кирене — 8 носят греческие имена, греческие же имена носили и отцы их, девятый, правда, зовется Иосиф, но и он — сын Стратона. Не брезгуют евреи даже именами, произведенными от эллинских богов, напр., Гераклид в надп. IOSPE II 52, Аполлоний в этой надписи, Дионисий — в надп. C I G 4838с из Эдфу, Гермий, Ostraka, I 728 и целый ряд других. Но особенно излюблены, с одной стороны, «защитные» имена, сложные с «Фео» — и одинаково приемлемые и счастливые и для евреев и для греков (напр. Феохрест, Феодот, Феодор, Дорофей, Феодора, Дорофея и т. д. (см. выше, стр. 35), с другой, выражающие храбрость, (Клеандр, Стратоник, Андромах, Автокл, Стратон в упомянутой Киренской надписи; ср. пристрастие нынешних евреев к именам Лев и Бер — медведь — и фамилии Левенгрец, Левенштерн, Берман и т. д.).
Далее, родным языком еврейства рассеяния был греческий язык; древне-еврейский язык был понятен даже из наиболее образованных людей только очень немногим[54]. Греческий язык был не только языком повседневной жизни (на нем написаны все дошедшие до нас правовые документы), он вытеснил древне-еврейский язык даже и из религиозного обихода. «Языком богослужения был, несомненно, как правило, греческий» (Шюрер о. с. 140; см. приводимые им в пр. 19–22 цитаты из Талмуда и христианских церковных писателей), только некоторые отдельные формулы произносились на древне-еврейском языке.
Поэтому для нужд изучения и богослужения Священное Писание пришлось перевести на греческий язык. Вопреки указанию псевдэпиграфического письма Аристея, приписываемый семидесяти толковникам перевод Библии, Септуагинта, сделан был не для греков, а для нужд самих евреев. «Перевод Торы, появившийся, повидимому, в эпоху Филадельфа, безусловно возник вследствие богослужебных нужд еврейской диаспоры, а не вследствие интереса Филадельфа и не ради пропаганды среди язычников». (Kautzsch, Pseudepigraphen des А. Т.). Точно так же переводчик с еврейского на греческий язык «Книги премудрости Иисуса, сына Сирахова» в предисловии к этой книге говорит, что перевод предпринят им в виду «огромной разницы в образовании», получаемом палестинскими и египетскими евреями: иными словами, не только разговорным языком, но и языком преподавания у египетских евреев был греческий[55]. Мало того, еврейский язык был настолько непонятен евреям диаспоры, что они его не употребляли даже в надгробных надписях. Надписи в римских катакомбах (первых веков христ. эры) написаны почти исключительно на греческом и латинском языке (ср. Schürer. о. с. 140). Конечно, греческий язык евреев подчас не отличался особенной правильностью акцента и не удовлетворял педантическим требованиям чистоты словоупотребления и правильного сочетания слов[56]: математик Клеомед обзывает язык Эпикура, не отличавшийся чистотой, «языком, позаимствованным из самой гущи синагоги», во всяком случае, и отсюда мы видим, что в синагогах говорили на греческом языке.
Моммзен (о. с. стр. 490) пытается ослабить силу этого довода указанием на то, что «греческий язык стал господствующим среди евреев не только естественным путем, вследствие постоянного общения с иноплеменниками, но был им навязан принудительно (македонскими властителями)». Однако, Моммзен не привел ни одного свидетельства в подтверждение своего предположения и, так как оно и a priori невероятно и противоречит остальным фактам еврейской ассимиляции, мы вправе с ним не считаться.
Еврейство диаспоры не удовольствовалось усвоением греческого языка: оно быстро усваивает всю эллинскую образованность; еврейская молодежь учится уже не только священному писанию, но и эллинской науке. Об этом свидетельствует между прочим и возникший, вероятно, в эту эпоху 119 псалом (ст. 99), представляющий реакцию против этих ассимиляционных тенденций: «я мудрее всех тех, которые меня учили, ибо я наполнил душу Твоими заповедями». Евреи невольно втягивались в круг эллинского научного миросозерцания. «Евреи вступили в плодотворное, весьма интимное соприкосновение с греческой литературой», читали и изучали греческих поэтов, историков, ораторов и философов. Евреи пишут трагедии в стиле Еврипида (Езекиель) и эпические поэмы (Филон Старший).[57] Целый ряд евреев — Аристобул, Филон, Аполлос и др. весьма успешно подвизались в философии, продолжая работать в рамках и формах античной науки, Деметрий и Евполем пишут светскую историю евреев[58]; богатая псевдэпиграфическая литература — псевдо-Сибилла, псевдо-Гекатей и т. д. — и отдельные фальсифицированные с целью прославления еврейской религии стихи Орфея, Гомера, Гезиода и т. д. показывают, насколько близко еврейская интеллигенция была знакома с лучшими произведениями античной литературы. Итак, по справедливому замечанию Дейсманна (Bibelstudien, Marburg 1895, 72), «еврейство эллинистических стран говорило между собою по-гречески, пело греческие псалмы, писало и творило литературные произведения по-гречески, лучшие еврейские умы даже мыслили на греческий лад».
Греческая культура приобрела такое влияние на еврейские умы, что даже свои собственные национально-религиозные установления евреи организуют на греческий манер. «Употребление евреями выражений «архонты» и «герусия» показывает, что еврейские учреждения диаспоры копируют общинное устройство греческих городов». (Шюрер, о. с. 91). По греческому обычаю, еврейская община награждает заслуженных граждан и иноплеменников золотым или оливковым венком и «проэдрией» (в греческих надп. «проэдрия» — право сидеть в первом ряду в театре и нар. собр., здесь, по справедливому замечанию Шюрера, имеется, конечно, в виду право сидеть в первом ряду в синагоге), эти постановления собрание общины постановляет вырезать на мраморной таблице и т. д. (напр. надп. ВСН X 1886 р. 327–335 из Фокеи, указанная надп. из Вереники). Все это чисто-греческие обычаи, совершенно чуждые еврейскому укладу. Даже надписи из Пантикапеи (нынешней Керчи), относящиеся к концу I в. по P. X. (Латышев, IOSPE II 52. 53) и содержащие отпущения рабов на волю, представляют собою, несмотря на огромную разницу в психологии, копию подобных же греческих надписей, где рабы отпускаются на волю в форме дарения богу[59]: отпущение происходит в храме (здесь в синагоге), наследники обязуются не притязать, на отпущенного и т. д. Только вм. слова «такому-то богу» мы читаем в № 52 «в синагоге», а в № 53 (ср. 400) еще ближе к греческому прототипу — «синагоге» (дат. пад.). Все это не только не вытекает из еврейского правосознания, но прямо противоречит ему и, тем не менее, с небольшими поправками, входит в употребление в целях сближения с эллинским миром. Наконец, мы встречаем совершенно чуждое еврейскому укладу предоставление общинных должностей женщинам и награждение их почетным званием (mater synagogae CIL, V 4411. VI 29756 archisynagogos — Beinach, R. E. Juives, VII, 1883, p. 161–166); у греков в эпоху после P. X. это было зато в очень широком употреблении. У Шюрера (стр. 90 слл.), откуда я эти примеры заимствую, читатель найдет целый ряд менее существенных следов глубоких ассимиляционных тенденций в еврействе древности.
Особенно любопытно следующее. Наиболее типичным национальным установлением эллинов, тем, что их par excellence отличает от евреев, всегда считался культ тела — гимнастические упражнения. Из того факта, что накануне осквернения иерусалимского храма Антиохом Епифаном в Иерусалиме был построен гимназий, где еврейские юноши, обнаженные, занимались по греческой моде гимнастическими упражнениями, многие заключали, что в этот момент еврейство было накануне полной ассимиляции с эллинами, — казалось, что такая уступка эллинству, как бы лишает еврейство всякого права на существование. Только безумному поступку Антиоха евреи, по мнению этих ученых, обязаны тем, что они снова пошли на путь партикуляризма и, таким образом, сохранилась еврейская нация. Оказывается, что даже такие крайние формы ассимиляции мы находим и в после-маккавейскую эпоху: из малоазиатского города Гипепы дошла до нас надпись, относимая ко II в. по P. X., где упомянуты Ioudaioi neoteroi (Reinach, R. E. Juives X, 1885, p. 74). Здесь несомненно речь идет, как и в тождественных греческих надписях, о союзе еврейских юношей, устроенном для гимнастических состязаний (Шюрер, 91 с. пр. 57).
Занятия евреев также были не таковы, чтобы можно было отгородить себя «китайской стеной» от иноверцев. Земледелием занималась только незначительная часть евреев. Евреи же, подвизавшиеся, напр., в медицине и публицистике, принуждены были и проходить эллинскую школу и быть в постоянном тесном общении с эллинами. Мы видели выше (стр, 60), что медицинские открытия, сделанные еврейскими врачами, охотно цитируются греками.
Ясно, что об отгорожении «китайской стеной» не может быть и речи: если говорить о еврейском партикуляризме, то под ним надо разуметь что-то совершенно иное. Необходимо согласиться с Бертолетом (Bertholet, о. с. стр. 198), что евреям важно было только иметь возможность беспрепятственно соблюдать свои национально-религиозные установления, «если этих установлений не трогают, они охотно идут навстречу культуре и завоеваниям эллинизма».
Наличие в еврействе как-будто совершенно исключающих друг друга партикуляристических и ассимиляционных тенденций сильно смущало современных ученых. Бертолет в ук. кн. говорит о двух как бы отдельных борющихся между собою еврействах: еврействе священническом-партикуляристическом — и еврействе пророческом-универсалистическом. Но внимательное изучение исторического материала показывает, что обе эти крайности вовсе не отграничены друг от друга и часто совмещаются в одном и том же лице: после погрома Антиоха крайние «эллинисты» становятся убежденными националистами, наоборот, маккавейская (саддукейская партия), первая поднявшая знамя национального восстания, через короткое время оказывается сторонницей эллинизма[60], типичный эллинизованный еврей Филон выступает в роли передового борца за еврейское дело и т. д. Очевидно, и ассимиляционные и партикуляристические стремления входят, интегрируясь, в еврейское специфическое национальное чувство: иногда усиливаются одни, иногда другие, но ни те, ни другие никогда не приобретают самодовлеющего значения.
Остается последний выход: не является ли усиление партикуляристических тенденций в еврействе той или иной эпохи причиной соответственного взрыва антисемитизма в греко- римском обществе? Таково мнение современной науки, и надо сказать, что это мнение не только не вытекает из исторических фактов, но, наоборот, эти факты приводят нас к диаметрально-противоположным выводам. Уже Бертолет (о. с. 88) обратил внимание на то, что «евреи и греки питали друг к другу такое чувство, которое как бы мы ни назвали его: ненавистью или нерасположением, взаимным недоверием или просто холодностью, при примитивном укладе общества неизбежно должно было вести к кастовому обособлению» — иными словами, антисемитизм обострял партикуляризм, являясь как бы «первосущностью», а не наоборот. Действительно, эксцессы против евреев постоянно вызывали на короткое время усиление партикуляристических тенденций в еврействе (как было, напр., после погрома Антиоха), но усиление партикуляризма никогда не обостряло антисемитизма. Наоборот: усиление ассимиляционных тенденций в еврействе всегда вызывало быстрый рост антисемитизма, а партикуляристическая реакция соответственно ослабляла антисемитизм. Это и a priori естественно: чтобы ненавидеть человека, надо придти с ним в тесное соприкосновение; кто держится вдали от нас, того мы не знаем и не можем питать к нему сколько-нибудь сильных чувств[61].
Ученые давно обратили внимание на тот факт, что в до-маккавейскую эпоху антисемитизм был значительно слабее, чем в после-маккавейскую. Исходя из теории, по которой «партикуляризм причина антисемитизма», приходилось допускать, что партикуляризм появился только после Антиоха Эпифана, что до этого времени в еврействе преобладали ассимиляционные тенденции. Откуда же появилось вдруг стремление отгородиться? Самый легкий способ об'яснять исторические явления — об'яснение их волей отдельных «великих» людей, облеченных властью — и на этот раз пришел на помощь ученым исследователям… Все-де было хорошо, евреи уже чуть-чуть не сделались греками. Надо было только немного затаить дыхание, чтобы не спугнуть робкую птичку. Но тут появляется на сцену неотесанный Антиох Эпифан — по мнению одних, безумный деспот, по другим, взбалмошный прямолинейный фанатик — и пытается военными мерами ускорить этот процесс, совершает ряд насилий и т. д. Евреи, конечно, обиделись и сказали: «А так вот вы какие! А мы вас так любили!» Они надулись, отвернулись в сторону, закутались в талесы и больше знать не пожелали эллинизма. Греки ждали-ждали и, в конце концов, решили: «Как аукнется, так и откликнется» и стали ненавидеть евреев, так как при всей их терпимости им больше ничего не осталось делать. Приблизительно так излагают дело Штегелин (о. с. 16–17) и Вилькен (Zum alex. Antisemitismus, 785 с пр. I).[62] Не говоря уже об априорной недопустимости об'яснения исторических явлений волей безумного человека, иными словами, чудом, вся эта концепция противоречит историческим фактам. Об'ективное историческое исследование приводит нас к выводу, что ассимиляционные тенденции в еврействе, замирая на короткое время после погромов, в общем начиная с конца IV в. до Р. X. и кончая временем первых побед христианства, все росли и усиливались. Если затем они уступили место партикуляризму, то причина здесь, — во-первых, в том, что евреи были вовлечены в общий процесс средневеково-христианского одичания, а, во-вторых, в усилении христианства, которое отторгло от еврейства значительную часть склонных к ассимиляции элементов и тем самым вызвало искусственное усиление партикуляристических течений[63]. {Добавление: Поэтому не следует видеть в выпадах Талмуда доказательства партикуляристического направления еврейства эпохи второго храма: подобно тому, как христианская поповщина взяла на себя роль могильщика античной культуры, и еврейская поповщина в это же время изливала свой полемический яд на еврейско-эллинистическое просвещение. Как мы видели, евреи всегда живо ощущали параллель между пребыванием их в Египте в эпоху фараонов и в позднюю эллинистически-римскую эпоху. Из книги «Премудрости Соломоновой» мы заключили (стр. 66. 96. 150) что они ждали и в римскую эпоху такого же вмешательства Божества в пользу евреев, как во время Исхода; однако этого не случилось. В чем причина этого? Талмуд поясняет: «За четыре заслуги перед Господом евреи были освобождены из рабства египетского: за то, что они не изменяли своих имен, сохранили свой родной язык, не разоблачали священных тайн (имеется в виду перевод на греч. яз. Библии — Септуагинта) и не отменяли обрезания » (Socher-Tob, 114). Так обр., тот же Талмуд свидетельствует о характерных сторонах ассимиляции евреев элл. — римской эпохи; здесь мы имеем также косвенное доказательство существования в это время и таких лиц, которые, оставаясь евреями не подвергали детей обрезанию; с этими то «крайними ассимиляторами» и полемизирует Филон (de migr. Abr. I 450, цит. на стр. 135). По этой же причине неправы те, которые об'ясняютъ еврейский партикуляризм религиозной причиной — запрещением есть за одним столом с иноплеменниками. В доказательство того, что такое запрещение соблюдалось в жизни, можно (и то с натяжкой, см. ниже) привести только цитированное уже на стр. 209 указание писателя V в. по P. X. Рутилия Намациана (animal humanis dissоciale cibis) и столь же поздние указания Талмуда (напр. Аман в Esther-Rabba — С. Фруг, о. с. 159 — говорит: «(Евреи) не едят и не пьют за одним столом с нами», при чем эта черта особенно смакуется: «упадет в кубок муха, они муху выбросят вон, а вино выпьют; а попробуй ты, царь, дотронуться до кубка — выплеснут на пол и пить не станут»). Однако, еще во II в. или даже позже эти правила соблюдались разве только в Палестине; ср. изречение р. Симеона бен Элеазар (Tos. Aboda Zara, IV, 6 в. 8а, Abot di R, Nathan XXIV, 41Büchler, REJ 42, 231): «Евреи, живущие вне Палестины — идолопоклонники: если язычник справляет свадьбу своего сына и приглашает на свадебный обед, всех евреев города, (они приходят). Правда, они едят кушанья и пьют напитки, принесенные ими с собой; правда, им подают их собственные слуги, — но, тем не менее, это — идолопоклонство». В эпоху второго храма так было и в Палестине; только этим можно об'яснить, что еврейским национальным героиням, Эсфири и Юдифи, вменяется в особую заслугу то, что они, сидя за столом язычников, ели свою пищу (Jud. 12 2. I2 19. Estb, 2 20. 5 4. 8. 7 1 2 ). Обычай приходить в гости на обед со своим слугой и с собственными кушаньями и напитками (с «корзиночкой» — kiste, spyridion, sportula) имел широкое распространение в античном мире уже во времена Аристофана (Acharn. 1085 слл. Vesp. 1250–1251; хозяин сервирует только пирожное и десерт — Acharn. 1091–1092) и, чем дальше, тем он все больше входил в моду; поэтому эта еврейская черта никак не могла вызвать антисемитизма, — тем более, что известные алиментарные запрещения соблюдались и греческими философскими сектами (напр. пифагорейцами). Правда, в противоположность канонической книге Эсфири, добавления к этой книге (молитва Эсфири) и III кн. Маккавеев (3 4–7 ) в духе националистической реакции ставят в особую заслугу евреям их партикуляризм в нище. Но было бы абсурдом допускать, как это делает Андрэ (Les apocryphes, Flor. 1903, стр. 202–203), что автор добавлений впадает в прямое противоречие с основной книгой, где трижды говорится о том, что Эсфирь пировала вместе с царем. И в самом деле, ouk ephagen trapezan не значит: «не ела за столом (такого-то)», а «не ела кушаний (такого-то)». Точно также прямой смысл homospondos — в III Макк. 3 7 — не: «едящий за одним столом», а «вкушающий от жертвенного возлияния». Конечно, при наличии антисемитизма, и эта особенность, наряду с другими религиозными навыками, раздражала греков (III Макк. 3 7 ), но не она была причиной антисемитизма.}
Этот взгляд подтверждается бесспорными фактами. До похода Александра Великого процесс эллинизации палестинских греков еще чуть начинался. Партикуляристические тенденции еще преобладали. Александр Великий, не имея оснований не любить евреев, повидимому, отнесся к ним сочувственно (см. выше стр. 82 прим.; Bertholet, о. с. стр. 196 слл.). В это время эллинизованный еврей был еще чрезвычайной редкостью; ученик Аристотеля Клеарх (fr. 7 R) с большим удивлением рассказывает: «Этот человек был евреем из Палестины. Эти евреи происходят от индийских философов. Индусы называют философов «каланами», а сирийцы, — «евреями». Этот человек был греком ( теперь мы сказали бы — европейцем ) не только по языку, но и душой. Он познакомился с нами и некоторыми другими учеными, чтобы узнать, какова наша мудрость. Но сойдясь с большим количеством ученых, он большему научил их, чем от них научился». Мы видим, что в эту эпоху, когда ассимиляция только начиналась и евреи, приобщенные к эллинской культуре, были еще редкостью, греческая интеллигенция относилась к еврейству с большим сочувствием и симпатией: евреи считались философами и мудрецами par excellence». Однако, в ближайшее время эллинизация пошла более быстрым темпом, и наряду с этим растет неприязнь к евреям. Об этом свидетельствует живший при первом Птоломее Гекатей Абдерский (fr. 9 R § 9): «Позже, при господстве персов и победивших их македонян, вследствие тесного соприкосновения с иностранцами, многие из исконных еврейских установлений перестали соблюдаться»[64]. И у этого же Гекатея, как мы видели выше (стр. 83), мы находим первые признаки неприязни к евреям; в частности этот же Гекатей обвиняет евреев в партикуляризме (выше стр. 112).
Царствование Антиоха IV было расцветом эллинистических тенденций в Палестине (см. Wellhausen, Israel, und jüd. Geschichte 241 слл. 252 слл.), и именно к этому времени относится первое жестокое гонение на евреев — «мерзость запустения» Аінтиоха IV (выше, стр. 85). Насилия Антиоха IV вызвали на короткое время националистическую, а, след., и партикуляристическую реакцию в Палестине. Любопытно, что (как мы отметили уже выше на стр. 86 ) для этого времени (165–106 г.) в эллинистической Азии не засвидетельствовано никаких проявлений антисемитизма ни в литературе, ни в правительственной политике.
Вся дальнейшая эпоха, как мы видели из примеров, сопоставленных выше, на стр. 116–120, есть время интенсивной ассимиляции, время, когда еврейская интеллигенция насквозь пропитывается эллинистическим духом. И в то же время именно эта эпоха характеризуется небывалым дотоле напряжением антисемитизма (см. выше, стр, 88 слл.).
Итак, мы приходим к выводу: усиление ассимиляционных тенденций в еврействе всегда вызывало усиление антисемитизма и, в частности (что звучит особенно парадоксально), усиление обвинений в партикуляризме.
Очевидно, тот «партикуляризм», который навлекал гнев иноплеменников на евреев, — нечто совершенно иное, чем «китайская стена» Моммзена и Шюрера, равно как еврейская ассимиляция — не та, равносильная национальному самоубийству ассимиляция, которую ожидают от евреев их «хозяева» (напр. Моммзен в брошюре: «Auch ein Wort über unser Judentum», Berlin 1880). Вилькен (Zum alex. Antisemitismus 785 пр. 1) справедливо замечает: «Впрочем, евреи; даже если они после этого (после Антиоха Эпифана, почему после? С. Л.) и усваивали эллинистическую образованность, в глубине души всегда оставались евреями». К такому же заключению приходит и Шюрер: «Пусть родным языком евреев диаспоры был греческий, пусть с точки зрения фарисейства их отношение к предписаниям еврейского закона было верхом распущенности и греховности, пусть они считали не существенным и вовсе не соблюдали многое из того, что казалось фарисеям существенным и необходимым: в глубине души они оставались евреями и во всем действительно важном чувствовали себя единым целым со своими братьями в Палестине» (о. с. 92).
Только о такого рода партикуляризме евреев и следует говорить, выясняя причины антисемитизма в древности. Таким образом, отвергнув целый ряд выдвигавшихся учеными мнимых причин антисемитизма, мы, наконец, пришли к его истинной причине. Этому довольно сложному и запутанному вопросу и посвящена следующая заключительная часть.