Через год мы переезжаем на Зубовскую площадь. Здесь я начинаю работать в только что организованном детском доме. Дом большой, просторный. Раньше в нём было женское училище, нечто вроде института благородных девиц. Несколько воспитанниц училища остались в доме. Начальница называла их «наши» дети. О детях же, собранных сюда советской властью, презрительно говорила «ваши» дети и как могла притесняла их. Она скрывала продукты, отказывалась выдавать ребятам валенки и тёплую одежду, хранившиеся на складах. Дети мёрзли. У них опухали пальцы на руках и на ногах, они бегали босиком по нетопленному помещению. Руки и ноги покрывались волдырями. «Хозяйка» училища буквально издевалась над детьми. Но скоро порядки в детском доме были наведены;
Старую директрису выгнали. В комнатах затопили печи. Дети отогрелись и ожили.
Марина и Рома жили вместе с другими детьми. Марина была бойкая, смелая девочка, и мальчики не обижали её. Правда, первое время, когда класс посылал дежурную Марину в подвал за хлебом, кое‑кто из мальчиков пытался подставить ей ножку или отнять несколько горбушек, которые ребята особенно любили. Но тут неожиданно у Марины нашёлся защитник: самый сильный и большой мальчик — Коля Рыжов.
По странному совпадению, волосы Коли Рыжова были огненнорыжими, и тем, кто в первые дни дразнил его, довелось познакомиться с силой Колиных кулаков и надолго запомнить их. У ребят он пользовался большим авторитетом: был смелым, умным, а главное, превосходным товарищем.
Так вот этот самый Коля так пристыдил Марининых обидчиков, для убедительности показав им кулак, что мальчики больше и не пытались задирать её.
Однажды Марина сказала Рыжову:
— Конечно, я бы одна с ними не справилась, и тебе за защиту спасибо. Но я их ни капли не боюсь!
Коля снисходительно улыбнулся, смерил взглядом хрупкую Маринину фигурку, но перечить не стал — очень уж задорно и смело блестели Маринины глаза.
Наш детский дом стал нашей большой семьёй. Как только немного наладилась жизнь, появились возможность и время для развлечений. Мы устраивали для детей ёлки, дарили им гостинцы, организовывали вечера самодеятельности.
Марина охотно участвовала в таких вечерах. Вообще она с удовольствием делала всё, что ей поручали в классе. Свой класс она очень любила и всегда с гордостью говорила обо всех «событиях», которые в нём происходили.
Помню, с каким увлечением рассказывала Марина о выборах класоного старосты.
Обычно ребята выбирали самого дисциплинированного и успевающего мальчика. А на этот раз выбрали драчуна.
— Теперь он всех вас обижать будет, — сказала я Марине.
— Нет, не будет! Мы с него честное слово взяли.
— Но ведь он может и не сдержать слова?
— Что ты, мамочка, — возразила Марина, — он же его перед всем классом дал!
Марина оказалась права: избранный староста самоотверженно отстаивал интересы своего коллектива. Мальчик был сильным и смелым, и ребята из других классов предпочитали «не связываться» с ним. Марина торжествовала. Через несколько дней после выборов она сказала мне:
— Вот видишь, мамочка, мы были правы! Он оказался честным. И теперь весь класс старается быть таким же честным, как он.
Честность ребятам староста прививал по — своему: если кто‑нибудь отнимал у товарища какую‑нибудь вещь или если кого‑нибудь уличали во лжи, староста грозно смотрел на виновного, подносил к самому его носу кулак и изрекал:
— Честь класса — главное в нашей жизни. Не понимаешь? Сейчас объясню…
Мальчик предпочитал понять: кулак у старосты был увесистый, да и слова он говорил не очень понятные и потому особенно внушительные.
Марину в классе уважали: она хорошо училась и на уроках была внимательной и тихой. Но больше всего, по-видимому, любили её за то, что она была хорошим товарищем.
Была у Марины любимая подруга — резвая белокурая Валя. Как только кончался урок, Валя и Марина вылетали из класса, брались за руки и начинали, кружась, носиться по коридору. Если к ним присоединялись другие подруги, начиналась общая игра в «салочки». Со звонком игра прекращалась.
В классе за партой Марина преображалась. Ничто не могло её отвлечь, когда она слушала учителя. Решать задачи, читать или слушать рассказы было ей очень интересно. После уроков Марина помогала Вале решать задачи, но девочка отставала от класса. Тогда Марина попросила меня помочь подруге.
Валя стала каждый вечер приходить к мам в комнату, а однажды она привела с собой двух подруг — Лелю и Малелю.
Марине семь лет.
— Они тоже хотят послушать, — робко сказала Валя.
Стали заниматься втроём. Через несколько дней Леля привела ещё одну девочку. При этом Валя смущённо сказала:
— Это уже все. Остальные сами справляются с задачами…
Как радовалась моя Марина, когда учительница арифметики в первый раз похвалила девочек! Дочка крепко поцеловала меня:
— Большое тебе спасибо, мамочка, и от меня и от всего нашего класса! Теперь у нас нет отстающих по арифметике!
Нежной любовью платили мне дети за мою заботу. Вспоминается один случай.
В 1919 году мне пришлось выехать в командировку в Останкинский район.
Я сказала детям, что еду на три дня, а задержалась на целую неделю. Когда вернулась домой, Ромы я не застала.
— Он поехал тебя искать, мамочка, — сказала Марина.
Я заволновалась. Где будет искать меня мальчик? Район он, правда, знал, но в районе множество сёл и деревень, а на дворе зима, одежда на нём не ахти какая тёплая… Как быть?.. Долго волноваться не пришлось: через час Рома вернулся.
— Я испугался за Марину, — объяснил он своё возвращение: — нельзя же ей дома оставаться одной!.. А я мог и не вернуться сегодня — мало ли сколько сёл пришлось бы мне обойти! Ты ведь была бы недовольна, мамочка, правда?
Я расцеловала сына. В это время Марина быстро зашептала брату:
— Рома, давай же угощать маму!
Рома снял со стола салфетку, прикрывавшую какой‑то предмет. Я увидела две глубокие тарелки, полные сладостей.
— Откуда это?
— Мы с Мариной были на детском утреннике, — ответил Рома, — там устроили ёлку с подарками. Нам подарили эти гостинцы. Мы их не стали есть одни…
— Теперь мы все втроём будем есть, мамочка! — перебила Марина.
— Когда был утренник?
— Три дня тому назад…
Три дня на столе стояли сладости, которых мы все давно не видели! И три дня мои дети не трогали их, дожидаясь меня!.. «Славные у меня ребята!» — подумала я и, чтобы не огорчить их, отведала из каждой тарелки по прянику и конфетке.
Вспоминаю ещё один эпизод. Это было зимой 1920 года. Роме было двенадцать лет. Внимательно присматриваясь к работе электромонтёров, он научился проводить электричество, чинить пробки и звонки. Он это делал с удовольствием. В школе Рома провёл звонки в комнаты, где жили школьные няни. Постепенно он так напрактиковался, что стал работать, как настоящий монтёр.
Однажды штатный электромонтёр нашего дома заболел. Между тем в доме понадобилось срочно наладить кое — какую арматуру. Управдом, с моего разрешения, обратился к моему сыну. Рома охотно, быстро и хорошо выполнил заказ. Неожиданно в домоуправлении ему вручили довольно большое вознаграждение за его работу. Это был первый заработок Ромы.
Ничего не говоря мне о полученных деньгах, Рома попросил разрешения уйти ненадолго из дома по делу. Вернулся он часа через два, перезябший, но радостно возбуждённый и с порога передней крикнул нам с Мариной: «Принимайте дрова!»
Он привёз целый воз отличных берёзовых дров, что было очень кстати. Кроме того, он с торжествующим видом положил на стол два килограмма гречневой крупы. По тому времени это было целое богатство.
Когда дрова были уложены, я затопила железную печурку и приготовила вкусный ужин.
Марина весь вечер с уважением и гордостью смотрела на брата. В её глазах он за один день сразу вырос: сумел заработать деньги, как большой, причём истратил их не на одного себя, а на всю нашу семью.
* * *
Марине шёл уже восьмой год, и я решила серьёзно обучать её музыке.
Я привела её в Пушкинскую музыкальную школу на конкурс. Марина Очень спокойно говорила о предстоящем экзамене и так же спокойно, нисколько не смущаясь, спела там романс Чайковского «Ах, уймись ты, буря».
Пела она хорошо и выдержала конкурс. Два раза в неделю Марина стала посещать музыкальную школу. Музыка давалась ей легко. Но больше, чем игру иа рояле, она полюбила теоретические предметы — музыкальный диктант и сольфеджио. Предметы эти были новыми для Марины: в раннем детстве, занимаясь с дочерью, отец не обучал её музыкальной теории.
Между тем к нам подкралось большое горе: попал под мотоцикл отец. Неосторожно сойдя с трамвая, он был сбит проезжавшим мимо мотоциклом. В бессознательном состоянии его отвезли в больницу. Я навещала его через день и однажды привела к нему Рому и Марину. Через три недели отец умер. Марина тяжело переживала его смерть.
Об этом своём первом большом горе она писала в дневнике восемь лет спустя:
«Когда я узнала, что папа умер, я мысленно перенеслась в раннее детство, на широкий диван, в царство царевен — черепах и лягушек, но понять сознательно, что случилось, я не могла. Не могла также понять ничего я и тогда, когда стояла в церкви больницы. Папа лежал в гробу такой весёлый и всё улыбался. Я отошла от гроба и думала: зачем все плачут о нём, ведь он улыбается?.. Дальше поммю кладбище. Гроб опустили. А я всё думала, что папа сейчас встанет и скажет: «Ну, братцы мои, что же это вы!..» Но вот гроб стали засыпать землёй, а я всё думала: ну, скоро он встанет… Ведь он так смотрел на меня из гроба, будто подмигивал мне, что, мол, «уж и шутку же мы над ними подшутили!..» Но засыпали холм и все пошли домой, а я всё оборачивалась и смотрела: где же папа?»