Приведя себя в относительный порядок и оставив незатейливый гардероб в тюрьме, я иду вместе с привратником к большим тюремным воротам. Скрипят засовы. И как все до жуткости просто. Я уже свободный человек, стоящий на тротуаре и растерянно озирающийся по сторонам. Казалось, что проходящие люди сейчас же остановятся и будут тебя рассматривать. Но странное явление: все куда-то спешат, проходят мимо, не обращая на тебя никакого внимания. Такое безразличие меня почему-то подбадривает, и я начинаю обдумывать свой первый маршрут. Куда идти? Родных никого нет. Но ведь есть родной воздушный флот. Подумав секунду, решительно направляюсь к своему Управлению.
Подхожу к знакомому зданию. Ничего не изменилось. Все по старому на своих местах. Напротив, как и раньте, стоит тот же автобус с надписью «АЭРОФЛОТ». Около последнего собралась группа летчиков, человек 15.
С жгучим любопытством подхожу ближе и вижу ряд знакомых лиц, слышу их смех, веселые шутки. Никто не обратил внимании на подошедшего оборванца.
Делается как-то особенно больно на душе. Ведь это же мои питомцы, с которыми приходилось много переживать как на земле, так и в воздухе.
Взгляд рядом стоящего летчика рассеянно скользит по моей фигуре. Вдруг лицо соседа изменяется, глаза впиваются остро в меня, и последний с испугом полушепотом спрашивает:
— Товарищ полковник, это вы.
Отвечаю с улыбкой — «Я».
— Да ведь вас уже расстреляли, откуда же вы взялись.
— Вероятно еще не расстреляли, если беседую с вами, а взялся я прямо из тюрьмы.
Мой сосед вскрикивает от неожиданности и удивления:
— Товарищи, смотрите, среди нас наш полковник.
Немедленно становлюсь центром внимания. Говорить ничего не могу, так как чувствую, что сейчас расплачусь, как ребенок. Прошу меня отвезти в Автогородок и дать немного успокоиться. Летчики на руках подсаживают в машину. И вот я уже перед дверью своего приятеля. Сбрасываю истлевшие тюремные одежды и с наслаждением погружаюсь в ванну. Временами кажется, что это только сон, и сейчас все снова исчезнет. Но кончаю мыться, выхожу из ванны, а любезный хозяин одевает меня в чистое белье, костюм и свои ботинки. На столе уже приготовлены всякие вкусные вещи и рюмка водки. Невольно вспоминаю, как часто в камере, будучи голодным, я закрывал глаза и мысленно предавался чревоугодию. Но что случилось? Чувствую, что ничего не могу есть. Вероятно, наступила неизбежная реакция. Трогательное отношение ко мне летчиков было лучшей наградой за все мучения и издевательства.
Ранее я всегда подшучивал над другими и был уверен, что так называемые «истерики» принадлежность исключительно женского пола. Но оказалось, что и мне с ними пришлось познакомиться. Когда друзья в честной кампании проявляют к тебе исключительную любовь и внимание, а на столике патефон наигрывает грустно-задушевную мелодию, — нервы окончательно сдают. Как видно, уж слишком резкий контраст между тюрьмой и действительностью. Дружеские, полные любви и участия слова окружающих лишают окончательно самообладания, и конвульсия содрогает когда-то исключительно здоровое тело и нервы. Но минутная слабость проходит. Беру себя в руки, прошу извинения и поднимаю бокал за своих лучших друзей.