Глава вторая

На берегу Шелони, в деревне, прошло детство Нади. Весной, когда расцветали фруктовые деревья, не видно было домов: они тонули в белизне цветущих яблонь и вишен.

Огород и большой фруктовый сад окружали дом. Родители любили цветы. Комнаты утопали в зелени: везде стояли фикусы, столетники, герань. Наде нравились широкие глянцевитые листья фикусов. Растения были высокие, больше полутора метров. Они упирались в потолок. Это мать так хорошо умела выращивать их.

Мама все хорошо делала. В доме был полный порядок. Она никогда не сидела без работы. В свободные часы шила, вязала. Вышиванье считала отдыхом. Заботливая и строгая, она с детства приучила детей работать.

Отца Надя видела редко. Он был председателем колхоза. Возвращался домой поздно. Девочка уже спала. Иногда к нему приходили колхозники. Они что-то обсуждали, говорили громко, спорили. И курили так много, что в комнате трудно становилось дышать.

Надя не любила табачного дыма. Все же она не уходила из комнаты. Ее интересовало все, чем занят был отец.

Сколько раз, просыпаясь ночью от света лампы, Надя видела его согнутую спину. Он перелистывал страницы книг, разложенных на столе, и потом что-то быстро писал. Ей хотелось спросить: когда ты спишь? — но она не решалась ему мешать.

В соседнем колхозе жила Надина бабушка. Почти каждое лето девочка проводила у нее. Возвращалась домой поздно осенью. В маленьком, уютном домике Надя чувствовала себя хозяйкой. Ей поручалась домашняя работа. Занятая в колхозе, бабушка рано уходила в поле.

— Смотри за домом, внучка. Кур накорми, избу подмети, посуду вымой, — наказывала она.

Девочка работала с увлечением, даже игры забывала. Она всегда с нетерпением ждала весну, встречу с бабушкой и подругами.

Однажды отец, приехав из города, подарил Наде портфель, букварь и тетради. Этим летом Надя не просилась к бабушке. И когда ее спрашивали — почему? — она, не отвечая, уходила из комнаты.

Незадолго до начала учебы Надя сложила тетрадки в портфель и сказала матери, что пойдет в школу.

— Доченька, тебе еще целый год ждать. В школу только с восьми лет принимают. Не плачь! Папа будет зимой заниматься с тобою. Год быстро пройдет. Ты и сама не заметишь, как станешь школьницей.

Первого сентября Дарья Васильевна рано утром ушла копать картошку. Надя, проснувшись, быстро умылась. Надела новое платьице, взяла портфель с книгами и выбежала из дома. Залитый солнцем сад показался ей необычайно красивым. Среди увядающей зелени хрупки и нежны были осенние цветы. Ветки яблонь нагнулись под тяжестью крупных зрелых плодов. Чудесный, ясный день! Тепло грело солнышко, несмотря на раннее утро. Точно в первый раз Надя увидела окружающий ее мир. Пробегая по дорожке сада, она шептала:

— Я не насовсем ухожу, я только в школу. Скоро приду!

За полем находилось здание школы. Деревянный одноэтажный дом окружен садом; за ним физкультурная площадка, зеленая полянка для игр. Сад спускается к самой реке.

Сегодня около школы очень шумно: мальчишки гоняются за мячом, у девочек свои игры. Надя незаметно проскользнула в класс, забралась на крайнюю парту в уголке. Почувствовала себя совсем одинокой в большом классе. Раздался звонок. Веселые, раскрасневшиеся ворвались в класс ребята. Без ссор из-за мест не обошлось… Вошла учительница. Все затихли, встали. Надя тоже поздоровалась.

— Как твоя фамилия?.. Как зовут, сколько лет?.. — начала опрос Раиса Михайловна. Очередь дошла до Нади. Учительница прекрасно знала новичков. Она сразу поняла, что Надя решила поступить в школу самостоятельно.

— Кто тебя привел?

— Я сама пришла, — ответила тихо девочка, испугано глядя на учительницу. Наверно сейчас ее выведут из класса и отправят домой.

Учительница молча смотрела на круглолицую маленькую девочку с большими карими глазами, на аккуратно разложенные учебники. Ей это нравилось, но — девочке семь лет.

— Ты только через год должна прийти в школу. Иди домой.

Надя не двигалась с места. Стояла, опустив голову Крупные слезы падали на синюю обложку тетради Десятки ребячьих глаз умоляюще смотрели на Раису Михайловну.

— Садись, Надюша! — сказала она.

Занятия начались. Все было ново. День прошел незаметно.

Прощаясь со школьниками, учительница остановила Надю. Долго расспрашивала ее. Поняла, что девочка серьезно хочет учиться. Радостная, вбежала Надя в кухню.

— Где была? — строго спросила мать.

— Мамочка, меня приняли в школу!

Девочке казалось, что мать должна радоваться вместе с ней, но мать ее отшлепала.

— Как не стыдно так пугать родителей! Я даже к реке ходила искать!..

Надя увидела слезы на глазах матери, бросилась к ней.

— Упрямая, своевольная девчонка! Добилась все же своего! — в голосе матери Надя почувствовала прощение, и ей даже показалось, что мать довольна такой настойчивостью.

С тревогой ждала девочка возвращения отца. Она не знала, позволит ли он ей учиться? Все обошлось благополучно. Раиса Михайловна сама зашла в правление к отцу, рассказала ему о первом школьном дне.

Нади и посоветовала не запрещать дочери заниматься.

— Если ей трудно будет, пусть остается на второй год.

Отец молча погладил дочку по голове.

Совсем незаметно прошла осень, а за ней и зима/ Школа и школьные события заполняли все время Девочка училась хорошо, ее перевели во второй класс!

Здесь не все предметы ей давались легко, а Надя не хотела просить помощи в трудные минуты, «Сама!» — было ее любимым словом. Не только мать а даже отец сердился.

— Ты все твердишь: «сама, сама!» Надо поучиться сначала, а потом говорить: «сама, умею!»

Однажды Надя пулей влетела в дом и, увидев отца, крикнула:

— Подумай только, папа, завтра нас принимают в пионеры!

Отец оторвался от работы, посмотрел на девочку и сказал, улыбаясь:

— Давно я ждал этого дня. Вот даже подарок тебе приготовил, — он вынул из ящика письменного стола небольшой пакетик. Развернул и подал дочери пионерский галстук.

— Носи его с честью. Наде хотелось спросить, что такое честь, но ласковый, взволнованный голос отца поразил ее. Она сердцем поняла всю важность и ответственность минуты. Не знала, что делать с галстуком. Собралась надеть, но отец строго сказал:

— Нельзя! Завтра в школе тебя примут в пионеры, тогда будешь иметь право носить его.

На следующее утро учительница на сборе повязала ребятам красные галстуки и поздравила со вступлением в пионерскую организацию.

Веселая, в праздничном платье встретила Надю мать. Она обняла дочку, пожелала ей быть хорошей пионеркой. В комнате девочка увидела стол, накрытый салфеткой, как бывало в праздники. Отец был дома. Он посадил Надю рядом с собой, как почетную гостью. Указывая младшим ребятам на ее красный галстук, сказал:

— Сегодня большой день в жизни вашей сестрички Она стала пионеркой.

Маленький Геня не понял отца. Пятилетняя Валя посмотрела на сестру с уважением.

Отец следил за жизнью школы: он постоянно помогал ей. В свою очередь, пионеры участвовали в колхозной работе. Надя со своей бригадой копала картофель, собирала колосья, оставшиеся после жатвы на поле, ухаживала за телятами. Зимой пионеры выступали на колхозных вечеринках. Учительница разучивала с ребятами стихотворения. Организовала хор. У Нади был чистый, звонкий голос, хороший слух, и она стала запевалой.

Незаметно прошло четыре года. Надя кончила начальную школу. Ей вручили похвальную грамоту, поздравили ее.

Весело бежала она домой. Кругом зеленым ковром расстилались озимые хлеба. В садах уже распустились яблони и вишни. Пчелы кружились над их бело-розовыми ветками. Недалеко от дома отец встретил Надю.

— Слышал о твоих успехах, — сказал он. — На этой же неделе поедем в поселок. Там есть школа-десятилетка. Окончишь — отправлю в Ленинград учиться.

Через несколько дней Надя ехала с отцом в поселок. Дорога — ухабистая, пыльная. Позвякивали бидоны с молоком. Лошадь шла медленно. Девочка соскочила с телеги, легко прошла шесть километров пешком. Вольно идти среди полей. Жаворонки высоко-высоко, их много…

«Хором поют, — подумала Надя. — И как здорово у них выходит!» Самой захотелось петь так, как птицы, без слов.

Поселок недавно стал городом, но местные жители еще называли его поселком. Длинные улицы, каменные дома, магазины — все занимало девочку, хотя она несколько раз была здесь раньше. Теперь смотрела на все по-иному: здесь она станет учиться и жить.

Отец сдал привезенное молоко, накормил лошадь и сказал:

— Теперь пойдем в школу.

Они повернули за угол и пошли тропинкой через сосновый лес. Легко дышать смолистым воздухом, а небо — синее-синее. Ни ветерка, даже вершины сосен не качаются. Золотисто-розовыми кажутся стволы. Ветки крепкие, пушистые… Солнце уже низко. Вот и берег Шелони!

— Хорошо как здесь, папа!

Девочке хочется спуститься к реке, но отец торопит. Вдоль берега тянутся фруктовые сады. Яблони уже отцветают. Словно снегом, белыми лепестками покрыта земля.

Высокими липами, дубами окружен двухэтажный каменный дом школы. Молодая учительница весело сказала Наде:

— Добро пожаловать!

Записала ее, велела первого сентября не опаздывать.

— Ну, пятиклассница, пойдем теперь к секретарю райкома. Она хотела посмотреть на тебя, — сказал отец, и они пошли в райком.

Женщина в светлом платье, стройная, с русой косой, лежащей венком вокруг головы, встала им навстречу.

— Поздоровайся же с Анной Николаевной!

Надя нерешительно протянула руку. Совсем иначе она представляла себе секретаря райкома.

Отец долго рассказывал Анне Николаевне о колхозных делах. Та слушала его внимательно, давала советы. Надя тихо сидела в углу дивана.

Прощаясь с гостями, Анна Николаевна предложила, чтобы Надя зимой в плохую погоду оставалась ночевать у нее.

Опять телега, нагруженная покупками и пустыми бидонами. Опять Надя идет рядом по дорожке. Девочке кажется, что она давно уехала из дома. Так много у нее впечатлений. Она уже городская школьница и Анна Николаевна будет заботиться о ней. Обратная дорога показалась короткой.

Открыв калитку сада, Надя бросилась к дому: торопилась рассказать все маме. Мать не вышла, как всегда навстречу. Она лежала на кровати бледная, с закрытыми глазами. Заплаканная сестренка рассказала: мама готовила обед, хлопотала у печки, вдруг упала„а потом ее подняли на кровать. Встревоженный отец подошел к больной. Мать с усилием приоткрыла глаза, посмотрела, точно не понимая. Ничего не сказала. Отец вскоре увез ее в больницу. Когда вернулся, сказал детям:

— У мамы больное сердце. Ей надо серьезно лечиться.

Прежде Надя помогала матери по хозяйству, как будто играя. Это было просто. Теперь она должна была сама налаживать домашнюю жизнь всей семьи. Отец, занятый в поле, не мог помогать дома. Сестренка Валя больше мешала. Геня постоянно выдумывал какую-нибудь новую шалость.

— И как это мама успевала все делать! — говорила Надя отцу. — У меня ничего не выходит!

К счастью, мать скоро вернулась из больницы. Первое время ей запретили вставать с постели. Но и лежа она следила за домом и руководила работой дочери. Когда мать поправилась и взяла в свои руки заботы о доме, Надя уже не отходила от нее. Боязнь за мать и желание быть ближе к ней изменили характер девочки. Она теперь много думала. Полюбила читать. Книга Островского «Как закалялась сталь» очень понравилась ей. Она прочитала ее несколько раз.

Осенью девочка стала учиться в пятом классе. Дождливую погоду оставалась у Анны Николаевны, ночевать у секретаря райкома Надя любила. Она ждала этих тихих вечеров, задушевных разговоров, а Анна Николаевна умело направляла мысли девочки на самое главное. Она рассказывала о детстве Ленина, о том, как он учился и много работал. О товарище Сталине, о его жизни, о ссылке, о комсомольцах, которые учатся и помогают во всем партии…

— А пионер? — спрашивала Надя. — Что должен он делать?

— А ты знаешь, что сказал Владимир Ильич? Учиться, учиться и еще раз учиться.

Анна Николаевна следила за чтением Нади. Требовала, чтоб она хорошо занималась. И девочка старалась, хотя математика ей давалась нелегко.

Прошли экзамены. Надя уже шестиклассница! С наступлением весны мать немного окрепла. Павел. Иванович собирался по делам в Ленинград и обещал взять с собой Надю. Девочка считала дни. Она даже гулять не ходила: боялась прокараулить отца. Он уезжал обычно, не предупредив.

И внезапно все изменилось. Надя хорошо запомнила этот день. Она читала на скамейке около дома. Было жарко. Во дворе сонно бродили куры. На грядках распускались красные маки. Они горели на солнце. Поражали своей яркостью.

Тишину июньского дня разорвали взволнованные голоса. Надя выбежала за ворота. Трудно было понять, что случилось. Одно слово: «война!» доносилось отовсюду. Колхозница, вернувшаяся из поселка, возбужденно рассказывала соседкам:

— Германия напала на нашу страну! Немецкие войска уже перешли границу!..

И как-то в одно мгновение изменилось все. В каждом дворе деревни собирали уходивших в армию: Павла Ивановича тоже мобилизовали. Но ни на одну минуту не должна была замереть колхозная жизнь. Оставшиеся в деревне страстно хотели помочь Родине, включиться в общее дело борьбы с врагом.

Женщины быстро, по-деловому организовались и распределили обязанности. Надя слышала, как мать отправляя мужа, твердо сказала:

— Ты за нас не бойся! Надежда справится с хозяйством, а я заменю бригадира на молочной ферме.

Вечером забежал на минуту отец.

— Наша часть пока стоит недалеко отсюда. Мне разрешили сдавать дела. Пусть Надя приходит за реку, на опушку березовой рощи. Я буду ее там встречать. Она станет связным между мной и колхозом. Пришло время, когда и детям надо помогать Родине. Понимаешь, дочка?

Надя охотно выполняла поручения отца. Прежде отправляться за реку, она заходила к председателю колхоза. Это была их соседка Феня, молодая энергичная женщина. Она обстоятельно рассказывала Наде, о чем надо спросить отца.

— Тут в записке все есть. Если ему некогда будет писать, пусть скажет тебе. Только не перепутай, смотри!

Надя запоминала и добросовестно исполняла поручения. Она радовалась, что может быть полезной колхозу.

С домашней работой справлялась. Мать приходила с фермы поздно, усталая. Хвалила ребят за порядок в доме. Быстро засыпала. С восходом солнца шла на работу.

Был дождливый, ветреный день. Надя с трудом отвязала лодку. Едва успела вскочить в нее — ветер подхватил и понес вниз по течению. Девочка испугалась, но мысль, что отец ждет ее, заставила победить страх. Напрягая все силы, она повернула лодку и гребла, ни на минуту не оставляя весел. Ее все же сильно снесло. Крепко привязав лодку к дереву, она прямо через луг побежала к условленному месту. Мешала идти трава — густая, выше головы. Надя боялась, что отец не сможет дождаться ее, уйдет. Поднявшись на пригорок, увидела удаляющуюся фигуру.

— Папа, папа! — кричала девочка, догоняя его.

Отец остановился.

— Я думал, ты уж не придешь!

— Ве-ветер ме-шал! — запыхавшись, она не могла говорить. Молча подала записку Фени. Павел Иванович пробежал ее глазами. Что-то быстро написал на другой стороне.

Торопливо взглянул на часы:

— Мне надо возвращаться… Надюша, ты больше не приходи сюда. Нас здесь не будет…

Надя смотрела на отца. Она не могла, не хотела верить, что видит его в последний раз.

— Прощай, дочка! Ты уже большая, сильная… Помогай матери. Береги сестру и брата. А если сама не будешь знать, как поступить, — иди в райком. Там старшие товарищи укажут, помогут советом.

Павел Иванович крепко поцеловал девочку и быстро пошел вперед. Надя будто очнулась. Бросилась за ним. Он обернулся и серьезно сказал:

— Ты — пионерка! Будь мужественной!

Надя больше не бежала. Она смотрела вслед уходившему. Вот он скрылся в низинке… Опять его видно: поднимается на горку… Остановился, машет ей… Надя отвечает, кричит сколько есть мочи:

— До сви-данья, па-па-а!..

Долго стояла девочка среди поля. Думала: «Может еще увижу!..»

Дождь давно прекратился. Затих ветер. Лучи находящего солнца пробежали по спокойным деревьям. Еще белее стали стволы берез… «Надо идти домой…»

Деревня опустела после мобилизации. Все молодое, сильное население ушло на фронт. Подростки, дети заменяли взрослых. С фронта шли тревожные вести: немцы продвигались вглубь страны.

Колхоз, где жила Надя, был в стороне от железной дороги. Здесь еще редко нарушалась тишина. С приближением врага все резко изменилось. Жители поселка и соседних деревень ушли рыть окопы. По реке плыли баржи с эвакуирующимися. На проселочных дорогах было много народу. В тяжело нагруженных телегах ехали женщины и дети. Прифронтовое население уходило в тыл. Гнали скот большими стадами. Лошади ржали. Мычанье коров наполняло деревенскую улицу. Проходили стада, — и тишина ненадолго возвращалась.

Наде хотелось разобраться в происходящем, понять все. Спросить — некого. Прежде отец вес объяснял. Теперь его нет.

Их колхоз тоже готовился к эвакуации.

— Какое непонятное слово! — думала девочка.

Мать сказала, что скоро и они должны уехать.

— Куда, мамочка?

— Еще не знаю. Видишь, сколько народу переселяется. Куда-нибудь направят и наш колхоз.

— А как же хлеб на полях? А наш сад?.. — спрашивала Надя.

— Забудь об этом, дочка. Воина ни с чем не считается!.. Хлеб надо зажечь… Чтоб не достался врагу.

Бомбили уже соседние деревни. Внезапно зашатался их домик. Глухой удар…

— Неужели налет? — испуганно спросила мать.

Надя выбежала на улицу, огляделась. Услышала шум мотора над головой. Прижалась к двери. Но самолет уже скрылся. Надя побежала в сад. Увидела голые, почерневшие стволы яблонь, заброшенную на огород переломанную вершинку.

«Должно быть, бомба упала невдалеке», — подумала она.

Что-то вспыхнуло за рекой. Загорелось. Зарево пожара осветило березовую рощу. С криком: «Заречье горит!» — Надя бросилась к дому.

У крыльца стояла тетя Феня. Она быстро говорила что-то матери. Надя расслышала последние слова:

— … Собирайтесь скорее! Баржа ночью отходит. Берите самое необходимое…

Надя торопливо помогала матери укладывать вещи. Скоро все было собрано. Пришлось ждать подводу. Не зная что делать, она пошла в сад. Вид его наполнил Надю отчаянием и злобой. Она стала срывать ягоды с кустов, топтать их ногами, повторяя:

— Ничего, ничего не оставлю фашистам!..

Услышала скрип колес и голос матери. Пошла к ней.

Уложив в телегу вещи и посадив ребят, мать Дала ее. Она передала Наде вожжи. Сама еще раз подошла к двери, дернула ее за ручку, как бы проверяя — хорошо ли заперта. Постояла немного на крылечке и медленно пошла к телеге.

— Отправляйтесь скорее! Давно пора!.. — торопила их тетя Феня. Она, как председатель колхоза обходила дворы. Проверяла, все ли с детьми выехали. Часть бездетных женщин и девушки еще раньше угнали скот. Замолк скрип отъезжающих телег. В деревне стало безлюдно и тихо.

Надя хорошо умела кучерить. Она часто ездила с отцом. Сейчас короткая дорога показалась ей очень длинной. Колхозные телеги шли медленно, гуськом. Мелькнула голубая полоска реки. Вот и баржа…

Лошади шли прямо полем. Давили созревающую рожь. Надя смотрела на помятые, затоптанные стебли и думала: Как папа учил нас беречь каждый колосок! А сейчас?.. И, отвечая себе на заданный мысленно вопрос, сказала:

— Пусть все, все затопчут! Только бы враг ничего не осталось! — Будто в ответ на ее слова над западным краем поля поднялись клубы черного дыма. Зажгли рожь…

Грузились ночью, в полной темноте. Фонарей нельзя было зажечь. Фашистские разведчики пролетали совсем близко. Уже когда баржа отчалила тихо поплыла по течению, послышались выстрелы разрывы бомб.

— В нашей стороне!..

— Наверно наш колхоз бомбят, — шептали женщины в трюме, укладывая детей.

Геня метался, что-то бормотал во сне. Мать потрогала его голову. Горячая! Мальчик тяжело дышал и просил пить.

— Заболел… Принеси-ка еще воды! — сказала мать Наде. Но та не слышала. Она крепко спала прислонившись к борту баржи.

Мать всю ночь держала на коленях больного Геню. Утром пришла медицинская сестра. Она смерила мальчику температуру. На вопросительный взгляд матери тихо сказала:

— Сорок… К вечеру мы будем в местах, где не бомбят. Вам надо положить ребенка в больницу. Дальше везти его нельзя.

Наде хотелось подышать свежим воздухом. Она вышла на палубу. Баржа плыла вдоль высокого берега. Лиственные леса сменялись сосновыми. Здесь все леса, полей не видно. Деревни тоже редко показывались.

— Через час пристанем. Приготовьтесь к высадке — кричали матросы.

Словно улей, зажужжал трюм. Матери укладывались, звали разбежавшихся детей, искали потерянные вещи. Баржа ткнулась, наклонилась на борт, замерла.

— Сходни давай!

— Подождите, не торопитесь! Выходите по одиночке!..

Но людей остановить невозможно. Всем хотелось скорее вырваться из темного трюма на свет и воздух. Весело прыгали дети по зеленой траве.

Приехавших встретили заботливо. Вскоре пришли автобусы. В них все, кроме Платоновых, разместились и уехали на станцию железной дороги.

Геню положили в больницу.

— У него воспаление легких. Придется вам здесь задержаться недели на три, — сказал местный врач.

Дарья Васильевна нашла комнату на окраине города, вблизи больницы. Хозяйка, одинокая старая женщина, охотно приютила их. После утомительного, опасного пути так приятно было лежать на душистом сене, вытянув ноги.

Мать скоро нашла себе работу на огородах. Девочки ей помогали. Месяц прошел незаметно. Геня поправился. Матери хотелось остаться:

«Здесь все же недалеко от родных мест», — думала она.

Но фронт приближался. Фашисты наступали. Пришлось переселяться дальше.

Ребята радовались возможности поехать по железной дороге.

И вот — они в поезде, уходящем на север. Все дальше и дальше от своей деревни. Геня и Валя не отходят от окна. Им все ново. Незнакомые места люди. Все необычайно, захватывает. А как шумно на станциях! Надя, придерживая рукой Геню и Валю смотрела из окна вагона. На соседнем пути — воинский поезд. Он двигается в противоположную сторону.

— Туда, на фронт. А мы едем на север, — объясняет Надя. Думы ее далеко. Она смотрит на выскочивших из вагона солдат. Где-то папа?..

Военный состав двинулся дальше. Он очень длинный.

— Сколько пушек! — кричит Геня.

Грохот проходящих платформ заглушает слова. Мальчик все спрашивает, а старшая сестренка только кивает головой. Расслышать его нельзя.

Надя до сих пор ничего не видела, кроме своей деревни да маленького районного города. А за этот месяц сколько километров она проехала! Девочка увидела богатства родной страны, ее необъятные просторы. Надю радовало отношение людей. Они не были чужими, равнодушными, старались чем-нибудь помочь…

А колеса поезда стучат и стучат. Вот и станция где им надо выходить. Проводник помог Дарье Васильевне высадить ребят, подал вещи. Короткий свисток — и поезд ушел дальше.

Мать и трое ребят одиноко стоят на платформе маленькой станции. Уже вечереет. Зябко, мокро. Холодный ветер треплет легкие пальтишки.

— Подождите здесь, — говорит мать, направляясь к станционному домику. Трое ребят сидят на чемодане, прижавшись друг к другу. Наде кажется, что здесь, в незнакомом месте, они совсем, совсем одни…

Раздались чьи-то голоса. В темноте мелькнул огонек фонаря. Мать в сопровождении двух женщин подошла к детям. Забрали вещи, Геню взяли на руки.

— Идите, девочки, за нами!

И как-то очень скоро дети оказались в натопленной избе. Широкие лавки вдоль стен. Большой, до блеска вымытый стол. На нем — караваи, прикрытые белым полотенцем. Пахнет свежеиспеченным хлебом.

Хорошо сидеть в теплой светлой избе. Женщины кормят мать и озябших детей горячей картошкой, молоком. От усталости и пережитых волнений трудно есть. Глаза ребят слипаются. Их раздевают и укладывают спать. Надю кто-то прикрыл полушубком. Ей так хорошо. Она никого здесь не знает, а чувствует себя как дома. Еле слышит голос матери… Старается понять, что та спрашивает и не может — засыпает…

Утром Дарья Васильевна с помощью хозяек устроила все дела.

— Жить мы будем не здесь, а в двадцати пяти километрах от станции, — сказала она Наде.

Через час у ворот стояла небольшая, лохматая лошадка. В телеге — свежее сено. Валя и Геня забрались на него. Надя деловито уложила вещи. Когда они с матерью тоже уселись, дед подобрал вожжи и слегка ударил ими. Лошадка, закинув голову, быстро побежала под гору. Потом — лесная дорога. За ней золотом сверкали поля ржи, залитые солнцем. Пробегал ветерок, и слегка наклонялись тяжелые колосья. Затихало — они снова выпрямлялись.

— А там уже жнут! — показала Надя рукой.

— Запоздали нынче с уборкой. Народу мало осталось! — сокрушенно сказал дед.

— А по-моему, — в самую пору жнут. Зерно еще не осыпается, — ответила мать. Она рассказала о политой керосином и подожженной ржи, о своем колхозе.

Разговаривая с Дарьей Васильевной, дед опустил вожжи. Лошадка свободно бежала по знакомой дороге.

Геня незаметно продвинулся вперед.

— Покучерить хочешь, — ласково обернулся к нему старик. — Садись вот сюда, — он пригреб побольше сена и дал мальчику в руки вожжи. — Держи крепко! Лошадь дорогу знает, сама пойдет!..

Валя с завистью смотрела на брата. Да и Надя охотно бы покучерила. Но она, как старшая, молча сидела, спустив ноги за край телеги. Перед ней мелькали поля, небольшие деревни, густые леса. Их темная синева уходила далеко. Иногда среди леса показывалось хлебное поле. Оно, как на тарелке, лежало между высоких елей.

Лошадка пробежала по мосту, четко отбивая копытами. Местность опять становилась холмистой. Они медленно взбирались на горушки и быстро неслись под гору. Истомленные жарой и тряской, ребята заснули. Прикорнула и мать…

Она проснулась от слов деда:

— Приехали! Вот правление колхоза…

Мать слезла с телеги. Стряхнула сено, приставшее к платью. Поправила волосы и поднялась на ступеньки крыльца.

Председатель ждал эвакуированных. Семья Платоновых прибыла первой. Дарье Васильевне предложили выбрать помещение самой. Они обошли несколько изб. Небольшой домик на окраине деревни понравился матери. Да и Надя стала просить:

— Здесь совсем, как у нас! Цветы в палисаднике и березы у самого дома…

Хозяйка домика жила в одной комнате вместе с дочерью, ослепшей в детстве. Вторая половина избы стояла пустая. Здесь и поселились Платоновы.

Ребята на новом месте чувствовали себя прекрасно. Им нравилась большая светлая комната с русской печью в углу.

Вечером, уложив детей, мать заговорила с Надей, как со взрослой:

— Вот мы и на месте. До конца войны, наверно, здесь останемся. Давай подумаем, как лучше жизнь наладить.

Надя присела к столу. Подперев руками голову, она внимательно слушала.

— Денег у нас немного осталось. Вещей — тоже. Отец не сможет приехать сюда. Завтра я напишу ему наш новый адрес…

Мать говорила, как всегда, тихим, ровным голосом Но Надя поняла, как трудно быть спокойной в таком положении.

— Мама, я буду тебе во всем помогать! Мне уже тринадцать лет. Работать я могу, как взрослая.

— Положим, еще не так, как взрослая, — и мать улыбнулась, ласково погладив Надю по волосам. — Все же ты справишься с домашним хозяйством. Здесь проще: коровы и кур нет.

— Понятно, справлюсь! Я и в лес успею сходить. Стану собирать грибы, ягоды. Говорят, их здесь много.

— Вот и ладно, дочка! Н буду в колхозе работать. Проживем как-нибудь. Может и война скоро кончится. Вернемся домой… А сейчас — ложись спать. Завтра я рано уйду.

Чувство ответственности, постоянные заботы очень изменили Надю. Она повзрослела, стала более сдержанной и спокойной. Уже не ссорилась из-за пустяков с сестрой, не дразнила брата. И ребята сразу признали ее авторитет. Они охотно выполняли все поручения. Таскали валежник из лесу, собирали ягоды.

Большое влияние на Надю оказывала Аня — слепая дочь хозяйки. Ей было семнадцать лет. Высокая, стройная. Слегка вьющиеся каштановые волосы туго заплетены в косу. Темные брови. Лицо, исковерканное оспой. Закрытые глаза. Не хотелось верить, что они никогда не откроются.

Надя скоро подружилась с ней. Они вместе месили тесто, пекли хлеб. Аня показывала, как лучше сушить грибы, какие отбирать для соления. Она почти все умела делать. Аня работала в яслях. Надя не могла понять, как же она без глаз справляется там?

— И ребята больше других тебя любят! — удивлялась она. Аня улыбнулась. Лицо ее стало светлым.

— Война, — говорила она, — большое горе, и все Должны в такое время работать, отдать всего себя. Вот и для меня нашлось дело. Знаешь, как важно пригреть сирот, обласкать их. А это и без глаз можно!

И, помолчав, прибавила:

— Лишь бы сердце горячее было…

Надя каждый день ходила в лес за грибами и ягодами. Она понимала, что все собранное ею будет хорошим подспорьем к заработку матери. И на стене около печки все больше появлялось связок сухих грибов. А сколько она насушила черники, малины!..

Все дольше оставалась Дарья Васильевна в колхозе. Она ни от какой работы не отказывалась. Бригадирша не раз останавливала ее. Говорила:

— Надорвешься! Смотри, как у нас похудела…

— Ничего, — отвечала та. — Теперь война. Мы должны работать больше и лучше, чем прежде.

Она так и работала. А придя домой, старалась помочь Наде. Начинала стирать, мыть пол. Надя обижалась и сердито твердила:

— Сама сделаю!

Мать не журила, как прежде, девочку за эти слова.

Прошли теплые дни. Климат здесь был суровее, чем в родных местах. Быстро, как-то внезапно наступила осень. На севере печальна она. Постоянные дожди. Ветер резкий, холодный. Быстро темнеющий день…

Несколько раз в месяц мать после работы ходила в кооператив за продуктами. Надя просила поручать это ей, но мать отказывалась. Может — жалела дочь, может — боялась за нее: путь неблизкий, три километра, да и волки стали показываться поблизости.

Однажды мать задержалась на скотном дворе. Когда вышла — уже темнело. Накрапывал дождь. Переходя речку по скользким мосткам, она упала в холодную воду и не вернулась домой переодеться. Пошла мокрая дальше.

На обратном пути дул холодный ветер. Повалил снег. В обледеневшей одежде, прозябшая до костей, вернулась она домой.

Напрасно Аня с детьми растирала ее окоченевшие ноги. Напрасно старалась Дарья Васильевна победить слабость… Через три дня ее, потерявшую сознание, увезли в больницу.

Теперь окончательно все заботы легли на Надю. Она осталась единственным работником и кормильцем семьи…

Испуганные ребята молча сидели на краю скамейки.

— В суете я даже не накормила их, — подумала Надя и стала накрывать на стол.

В комнату без стука вошли несколько женщин.

— Ты не горюй, Надежда! — сказала председатель колхоза. — Мать скоро поправится. Если что надо — прибегай прямо ко мне. Здесь Аня вам поможет. Мать в больнице мы сами станем навещать. За нее не бойтесь! Поправится! Недели через две обратно привезем…

Весь вечер просидели колхозницы с ребятами. Геня даже смеяться стал. У Нади тоже посветлело на сердце. Болезнь матери ей уже не казалась такой страшной.

Коротки осенние дни. В лес ходить нельзя. Ребятам скучно. Аня свела Надю в избу-читальню. Там было несколько колхозниц. Заведующая читала вслух газету.

Надя выбрала книги, а уходить ей не хотелось. За это время, занятая домашними работами, она как-то отстала от чтения. О событиях на фронте знала только по рассказам. И вот теперь ее потянуло больше узнать о войне, самой прочитать газету…

Аня сговорилась с девушкой-избачом. Та обещала после закрытия читальни давать им газету на ночь.

— Только не изорвите, не потеряйте!

— Разве можно! — уверяла Надя, пряча газету под пальто.

По вечерам Аня и ее мать приходили в большую комнату с работой. Надя читала вслух. Геня любил Рассказы о подвигах танкистов, летчиков. Его нельзя было заставить лечь спать.

Так проходили вечера.

Аня старалась облегчить жизнь Нади. Она не любила, когда ее благодарили. Сердито говорила:

— Разве ты не так бы поступала? У всех у нас общее горе. Я прежде неверно думала… какой-то лишней себя считала, сторонилась от жизни. Уверяла себя: без глаз ничего нельзя сделать. А теперь я словно переродилась. Нашла свое место. Работаю целый день, и все мне кажется мало. И слепота уже не так мучает…

Наступил ноябрь. Мать еще не вернулась, но ей стало значительно лучше. Через неделю обещали выписать ее домой. Вести, принесенные колхозницами из города, делали наступающий праздник радостным.

Седьмого ноября выдался ясный, морозный день. Ребята с утра убежали кататься с горы. Санок у них не было. Сделали из досок ледянки. С грохотом носились с высокого пригорка, политого водой. Им мороз нипочем! Раскрасневшись, со смехом взбираются на гору. Когда мчатся вниз — дух захватывает! Красное солнце едва показалось и опять спряталось в холодной мгле.

Надя с Аней суетятся у печки. Они задумали испечь пирожки из картофеля с грибами. Осторожно вынимают их…

— Да они все рассыпались! — с грустью сказала Надя. — Я говорила, что без яйца не выйдет!

— Ничего, — утешает Аня, — так тоже вкусно!

Она смеется, и Наде опять становится весело.

Засыпанные снегом, в избу ввалились Валя с Теней. Скоро от неудавшихся пирогов ничего не осталось.

Пообедав, ребята снова собрались на горку. Надя попросила их зайти к почтальону — нет ли письма. Она давно ждала известия об отце. Прошло уже больше трех месяцев, как она послала свой новый адрес. Ответа не было.

Вдруг широко распахнулась дверь.

— Надя! — кричали ребята. В обычное время им пало бы от сестры за выпущенное тепло, но сейчас в руках у Вали она увидела письмо.

— От папы, от папы! — перебивая друг друга, кричали они. Надя схватила письмо.

«Почерк отца. Значит — жив!» — мелькнуло у нее голове. Она быстро разорвала конверт. Брат и сестра прижались к ней. Ну, читай же!

В первых строках были приветствия, и каждому отдельно. Дальше отец писал, что участвовал в двух сражениях. Что у него сейчас другой номер полевой почты и поэтому их письма долго не попадали к нему. Теперь он даже от бабушки получил письмо. Она живет недалеко от Боровичей. Он написал ее адрес. Отец расспрашивал, как они живут, просил чаще писать ему.

Ребята хотели ответить сейчас же, да Валя вспомнила, что всех звали на собрание.

— И нас тоже! — заявил Геня.

Радостно возбужденные вышли они на улицу. Аня, конечно, была с ними. Она горячо переживала получение письма.

Перебравшись через сугроб, они вышли на дорогу. Было уже темно. Только освещенная изба-читальня виднелась издалека.

— Откуда такой свет? Здесь же нет электричества! — удивлялась Надя. — Живем с коптилками…

— Это со скотного двора фонари принесли и свечи новые вставили, — объяснил ей Геня.

— А тебе все уже известие! Как ты это разузнал? — обратилась к нему Аня.

— Видел! — важно ответил мальчик.

Ярко горели красные флаги, освещенные двумя фонарями. На чем-то высоком, ближе к свету, стоял человек в военной форме. Он читал или говорил. Кругом него столпились колхозники.

Аня тихонько спросила:

— Кто это?

— Агитатор из города рассказывает о вчерашнем выступлении товарища Сталина.

Надя слушала внимательно. Простая, ясная речь вождя доходила до сердца. Надя не все понимала, но войну и фронт как-то связывала с отцом. Тогда многое становилось ей понятным.

— … чтобы наши колхозники, мужчины и женщины, работали на своих полях, не покладая рук, и давали бы фронту и стране все больше и больше хлеба, мяса, сырья для промышленности… — читал агитатор.

Колхозники заволновались. Аня шепнула:

— И про нас говорит товарищ Сталин! Оратор продолжал:

— И закончил товарищ Сталин свое выступление словами: Победа будет за нами!

Все захлопали.

— Поздравляю вас, товарищи, с праздником Великой Октябрьской социалистической революции. Верьте, война окончится победой Советского Союза. Так сказал товарищ Сталин!

Долго не расходились колхозники, взволнованные речью вождя. У каждого кто-нибудь из близких был на фронте.

Придя домой, подруги не могли заснуть. Они долго разговаривали в эту ночь. Им так хотелось чем-нибудь помочь Родине. Аня печально сказала:

— Ты-то можешь, а я что без глаз сделаю!.. Надя обняла ее.

— Ты уже много делаешь.

Вскоре после праздников. Наде велели зайти в правление. Она не знала, зачем зовут. Дорогой все передумала.

— Мама поправилась?

— Да, да! И ты завтра можешь поехать за ней. Я дам тебе лошадь и кого-нибудь в провожатые.

Слова председателя прогнали все страхи.

Рано утром Надя, покрикивая на лошадку, выехала за околицу. Снег кругом. Серое небо. Ветер. Но девочка не чувствует холода. Ей весело мчаться по укатанной дороге, хочется кричать от счастья: «Мама поправилась! Мама опять будет с нами! Теперь все изменится к лучшему!»

Ехавшая с Надей колхозница хвалила ее за умение править.

Приехав в город, Надя побежала в больницу. Спутнице ее надо было выполнить поручения колхоза.

Взглянув на мать — похудевшую, бледную, Надя едва сдержала слезы. Дарья Васильевна торопилась увидеть детей. Девочка побежала за лошадью.

— Я сегодня не могу поехать, — сказала колхозница — Дела задерживают. Придется и тебе заночевать.

— А как же мама? Она так просит увезти ее скорее домой. Я сказала, что сейчас поедем. — Надя с упреком смотрела на женщину.

— Как я скажу маме, что надо еще на целый день остаться в больнице?

Колхознице не хотелось расстраивать больную. Она старалась найти выход. Прикинув что-то, сказала:

— А одна ты довезешь мать? Дорогу запомнила? Надя засияла.

— Понятно, не заплутаюсь и маму довезу хорошо, — с гордостью ответила она.

— Тогда поезжай! Да матери кланяйся: мы с ней в одной бригаде работали. А председателю скажи: я найду себе попутчика и завтра приеду.

Укладывая мать в сани, девочка укрыла ее одеялами и совсем засыпала сеном. Уж очень хотелось ей защитить больную от ветра.

Посвистывая, гонит лошаденку Надя. Уже пять верст отмахали, еще десять осталось. Поднялся ветер.

— Мамочка! Тепло ли тебе? — Ответа нет. «Уснула, наверно!» — думает Надя и гонит еще сильнее.

Лошадка понимает, что домой возвращается — бежит, что есть силы.

Надвигается вечер. Крутится снег в поле. Наде тревожно.

— Только бы метель не застала нас в поле. Скорей же, Серый! — уговаривает она коня.

Стрелой летят они с горы. Ветер крепчает. Дорогу едва видно. Надя вглядывается в даль. Огоньки мелькнули.

— Это соседняя деревня! От нее верст пять останется!..

Дороги почти не видно. Лошадь сама нащупывает путь. Надя бессильна что-либо сделать. Она целиком доверилась коню, и тот бежит в снежной тьме. Куда? — девочка не думает. У нее одна тревога: только бы мама не замерзла! У самой руки и ноги совсем закоченели…

И вдруг — толчок. Розвальни опрокинулись. Мать вылетела в снег. «Скорее уложу ее обратно!» — думает Надя. Она старается поднять сани. Напрягает все силы. Сани словно примерзли. Их невозможно перевернуть.

Выручил конь: он дернул, розвальни приподнялись и встали на полозья. Надя снова уложила мать, закутала ее.

— Мы скоро приедем, совсем скоро! — успокаивает она мать.

И действительно, показались огни. Да и ржание лошади говорило о близости дома. Аня встретила приехавших у ворот.

— Мама! Мамуленька!..

Геня и Валя обнимали, ласкались к ней. Мальчик положил голову на колени матери и глаз с нее не сводил. Худой, прозрачной рукой гладила мать головку сына.

Аня уговаривала Дарью Васильевну лечь.

— Отдохните с дороги!

— Что ты, Аннушка, собираешься меня опять в постель уложить? Я прекрасно себя чувствую. Выспалась на воздухе. Даже не заметила, когда Надя меня в снег вывалила!

Все укоризненно посмотрели на Надю. Та стояла, опустив голову. Не знала, как и ответить.

— Вот так кучер! Возить не умеешь! Если б я поехал, не опрокинул бы маму!

— Не хвастайся, Геня! — строго сказала мать. — В такую метель даже опытный кучер мог сбиться, Надя нашла дорогу. Такой буран! Ничего не видно. Мы едва деревню свою не проехали.

— А письмо от папы ты получила? — спросила Надя.

— Как же! Его привезли на другой день после праздника. Оно мне лучше всех лекарств помогло. Сразу как-то сильнее почувствовала себя.

— А что в городе о войне говорят? — спросила Аня.

— Я в больнице радио слушала. Ленинград окружен врагами. Какие лишения терпит там народ! Мы вот иногда жалуемся на нехватки, а там люди с голоду умирают.

Ребята примолкли.

— Садитесь чай пить! — позвала Аня. — А то самовар совсем остынет.

— Мамочка, а у нас, на Шелони, тоже фашисты?

— Да, весь район занят врагами.

С возвращением матери жизнь потекла ровнее, спокойнее. Зимой в колхозе меньше работы, и Дарья Васильевна по вечерам оставалась дома. Она теперь могла больше внимания уделить детям. Ее тревожило, что Надя не учится.

— Отец спрашивает, занимаетесь ли вы? А здесь только начальная школа. Валю отдадим в первый класс, а с тобой как? Неужели тебе за пятнадцать километров каждый день ходить? Ума не приложу, что делать! — сокрушалась она.

Аня посоветовала Наде заниматься дома.

— Учебники я тебе достану, а если что непонятно — наша учительница тебе поможет. В школу все равно сейчас не примут: запоздала.

Аня не только учебники, но и программу достала и с учительницей сговорилась. Сама она всеми силами старалась, чтоб у Нади оставалось больше времени Для занятий. Она незаметно отобрала у нее стирку. Потом убедила Дарью Васильевну питаться из одного котла.

— Зачем нам порознь обед готовить? Лучше поочередно на всех будем варить. Нас здесь четыре женщины, дежурить каждая из нас будет на четвертый день.

Надя охотно взялась за книги. Она занималась сама и помогала Вале. Способный, любознательный Геня не отходил от сестры и быстро научился читать.

В работе и занятиях незаметно проходит время. Миновал Новый год. Уже март на дворе. Солнышко показывается все чаще и чаще. Дни стали длиннее. Колхозники готовятся к посеву. Ремонтируются тракторы, сельскохозяйственные машины.

Геня подружился с механиком. Он постоянно убегает в мастерские. Мечтает стать трактористом.

Дарья Васильевна вся ушла в работу. Она уже бригадир молочной фермы. Ей выделили небольшой участок земли для собственного огорода.

— Посадим лук, морковь, капусту… Да всего понемногу. Обеспечим себя овощами на зиму, — мечтала она.

— А бабушке что отвечать? Она же зовет нас к себе, пишет, что там ближе к родным местам, — говорила Надя.

— Напиши, что мы пока останемся. Я как-то привыкла здесь. И люди очень хорошие. Отец тоже не советует переезжать. Да вряд ли и разрешат туда…

Надя была очень довольна решением матери. Последнее время Аня, узнав о возможности потерять Надю, места себе не находила. Она не хотела показывать своего горя. Старалась больше времени проводить на работе.

Написав письмо, Надя побежала в ясли.

— Аня, мы остаемся здесь и к бабушке не поедем!

Слепая едва не уронила ведра в колодец, так неожиданно появилась Надя. Она крепко прижала к себе девочку.

— Правда, сегодня — солнце, и небо голубое? — радостно спросила Аня.

— Правда, правда! — отвечала Надя, хотя было пасмурно и небо выглядело белесым.

«Это же неважно! — думает она. — На душе у Ани солнечно, вот что хорошо!»

— Почему-то весной дни светлее и длиннее, а мелькают так быстро, — говорила Надя подруге. — Уже май! Я собиралась всю программу за шестой класс к весне пройти и не успела. Придется все лето заниматься, чтоб в седьмой поступить.

Аня сидела на бревнах недалеко от дома. Она быстро нащупывала глазок и разрезала картофель для посадки. Надя с восхищением смотрела на подругу. Она была очень хороша в синем домотанном платье, освещенная солнцем. Кругом — березки, едва распустившиеся. Тополи с клейкими, душистыми листочками. Вдали — темные, ветвистые ели…

Весна здесь тихая, нежная. Она подошла совсем незаметно. Надя присела на кончик бревна с книгой в руках.

— Почитай, — попросила Аня. Она могла слушать Надино чтение часами. Прежде ей никто не читал. Книги открыли ей новый мир. Она узнала о других странах, городах. Открылась кипучая, полная страданий, борьбы и радостей жизнь людей.

— Ты не знаешь, Надя, как много ты для меня сделала! — сказала Аня, когда, кончив чтение, Надя закрыла томик Лермонтова. — «Мцыри» — замечательная вещь! Мне, как и ему, хочется вырваться из темноты…

Аня остановилась. Первый раз Надя услышала в ее словах эту тоску по свету.

— Понимаешь, Надя, я свободна и в то же время, как закованная. Я не могу побежать, как ты. Никогда не знаю, что передо мною. Откуда грозит мне опасность… Ну, пойми! Я не вижу, не вижу ничего!.. А для вас все так просто. Книги, они как бы раздвигают темноту. Вот я сама, вместе с Мцыри, лежала и смотрела, что делается там, внизу… И так хорошо понимала его отчаяние, когда ее снова привели в келью! Закрылся свет, свобода, жизнь… Ты думаешь, я жалуюсь тебе? Нет! Я только хочу, чтобы ты хоть немножко поняла, как я живу…

Аня вообще умела глубоко чувствовать прочитанное. Невольно она и Надю заставляла больше думать. Они много разговаривали, и герои книг, как живые, входили в их жизнь.

Взяв Аню под руку, Надя часто уходила с ней далеко в лес. Она рассказывала девушке о местах, где они проходили. Срывала ей цветы, ветки деревьев. Наде все больше хотелось сблизить подругу с красотой окружающего ее мира.

Дарья Васильевна с помощью детей развела огород, как у себя дома, на Шелони. Постепенно созревали овощи. Появились ягоды, потом — грибы. Ребята поздоровели.

— Почему же ты, мама, так плохо выглядишь? — приставала Надя к Дарье Васильевне. — Ты опять стала бледной.

— Пустяки, — отвечала Дарья Васильевна, — это пройдет…

Осенью Надя уехала сдавать экзамены в соседнее село, где находилась семилетка. Выдержала их неплохо, и была принята в седьмой класс. Останавливалась она у родственников Ани. Те предлагали ей жить у них и зимой.

Надя возвращалась пешком. Солнце склонялось к закату. Между темными елями, как свечки, стояли березки. Их золотые листья переплетались с темно-зеленой хвоей и еще ярче горели среди леса.

Придя домой, Надя никого не застала в избе. Побежала в огород. Геня первый увидел сестру. Бросился к ней.

— А мы картошку копаем! Смотри, какая крупная выросла!

Здороваясь с матерью, Надя подумала: «Она еще больше похудела! Нельзя ее одну здесь оставлять. Надо самой заниматься, а экзамены экстерном держать…»

Рассказывая матери о школе, она промолчала о предложении Аниных родственников.

— Без вас мне будет скучно, — сказала она. — Да и вам без меня труднее. Лучше я опять дома стану заниматься!

Все, даже мать, были довольны таким решением. Дарья Васильевна на людях старалась держаться бодро, но сама уже видела, что с каждым днем слабеет. Не любила она ходить по докторам, но несколько сердечных припадков заставили ее пойти в больницу.

Доктор, выслушав ее, сказал:

— Что же вы, матушка, так запустили? Надо бы раньше показаться!

После посещения врача мать больше месяца сидела дома. Она лечилась так же упорно, как умела работать. Через месяц вышла на улицу. На чистом, морозном воздухе силы быстро восстанавливались.

Дарья Васильевна опять взялась за работу. Младшие ребята учились в школе, Надя — дома. Девочка скрыла от матери полученное из госпиталя письмо. Даже детям не сказала, что отец ранен. Знала одна Аня. Теперь, когда мать стала ходить, Надя хотела рассказать ей, но все откладывала.

Однажды мать вернулась с письмом в руках. У Нади тревожно сжалось сердце.

«Почему я не сказала ей?» — думала она.

Читая, Дарья Васильевна долго не могла понять, почему муж пишет о госпитале: "… Я уже поправился и вернулся в свою часть…»

— Значит, он был ранен? — строго спросила она дочь. — Почему ты не сказала мне?

Аня выручила друга:

— Это я посоветовала Наде не волновать вас.

Заметив, что мать не на шутку рассердилась, Надя сказала:

— Ты, мама, тоже не велела писать ему о своей болезни!

— Яйца курицу не учат! — ворчала мать, но голос ее уже не был сердитым.

Геня всегда приносил из школы массу новостей самых необычайных. На этот раз его сообщение поразило всех. Он кричал на весь дом:

— Красная Армия разбила фашистов и погнала их!

Дарья Васильевна и Надя побежали в правление. Они понимали, что выдумать сам Геня не мог. «Наверно что-то есть!..»

В правлении собралось много колхозников. Весть о победе под Сталинградом уже разнеслась по деревне. Все ждали почты из города. Когда принесли газеты, их сейчас же начали читать.

— Мы наступаем! — слышалось всюду. Радость, как электрическая искра, пробежала по всем избам.

Теперь каждый день ездили или ходили в город. Все с нетерпением ждали последних известий. Если в газетах или письмах было что-нибудь новое о фронте — каждое сообщение горячо обсуждалось.

Войска наши уже окружили гитлеровские армии под Сталинградом. В ответ на сообщения с фронта люди в колхозе старались работать так, как если бы они были там, на передовых позициях. Ребята, как и взрослые, жили войной.

Перед Новым годом Геня, придя из школы, заявил:

— Сталин велел для всех ребят сделать елки. И завтра мы с механиком поедем в лес. Привезем для школы большую-большую елку.

Практичная Валя спросила:

— А свечи откуда возьмут?

— Мы с механиком сделаем из воска, — не сомневаясь во всемогуществе механика, сказал Геня.

Елку в школе решили зажечь в первый день Нового года. Вместе с ребятами были приглашены и колхозники.

В деревне готовились к празднику. Мыли, чистили. Аня была занята в яслях. Надя взялась вымыть пол на ее и своей половине. Торопилась сделать это до прихода ребят.

Она схватила ведро и побежала за водой. Мороз. Говорят — близко к сорока градусам. Руки примерзают к железу, дух захватывает. Тяжелое ведро едва ползет наверх. Надя схватила его за край — обожгло холодом пальцы. Ведро выскользнуло из рук и полетело обратно. Быстро вертится ручка, развертывается на валу веревка. Девочка пытается удержать, ловит ручку, наклонилась к ней, а та ее с размаху ударила по лицу! Надя на ногах не устояла. В глазах темно, кровь хлещет из носа.

Немало труда стоило остановить кровь. Нестерпимо больно и обидно: как она в таком виде встретит Новый год?

К вечеру лицо распухло. Один глаз даже закрылся. Всю ночь Надя плохо спала: все прикладывала мокрую тряпочку к носу. К утру стало лучше, опухоль почти спала. Надя все-таки пошла в школу.

— Надо же помочь учительнице! — говорила ей Аня. — Мы обещали. А на твой нос даже внимания никто не обратит.

На елке было шумно и необычайно весело. Вести о победе на фронте радовали всех. Спокойные, малоразговорчивые колхозники были оживлены и настроены по-праздничному. Они присоединились к хору ребят. Вокруг скромной деревенской елки закружились два хоровода. Колхозники веселились, как дети.

После победы под Сталинградом все почувствовали перелом в войне. Надо было добить, уничтожить врага. И люди не жалели сил. Работали самозабвенно.

Дарья Васильевна не хотела отставать от других. У нее все кипело в руках. И сама она была веселая, какая-то праздничная. Одним словом умела подбодрить, воодушевить людей. Она совсем забыла про свою болезнь…

— И надо же, какое горе случилось! — рассказывала скотница. — Дарья Васильевна одна в хлеву была. Должно быть она хотела сдвинуть кадку с водой и надорвалась. Сердце у нее, видно, зашлось. Упала…

Надя вместе с председателем колхоза отвезла мать в городскую больницу. Знакомый доктор, успокаивая, говорил:

— Ничего! Поставим на ноги!..

Оставшись же наедине с председателем, не скрыл, что положение очень серьезно.

На обратном пути Надя правила как-то порывисто: то гнала лошадь очень быстро, то опускала вожжи. Лошадь еле плелась. Председатель колхоза Мария Кузьминична с грустью смотрела на девочку. «Что с ними делать? — думала она. — Одни останутся!.. Колхоз, понятно, поможет, но у них есть родные. Надо известить бабушку. Может, она сюда приедет. Отец — на фронте. Его не надо тревожить…»

Разговаривая с Надей, Мария Кузьминична незаметно выведала у нее адрес бабушки. Вернувшись домой, отправила ей письмо.

Медленно тянулись дни. Надя несколько раз ездила в город. Мать заметно слабела. С приходом дочери бодрилась, расспрашивала о детях. Просила, чтобы Надя следила за их ученьем и сама занималась. Девочка обещала и старалась выполнить данное матери слово. Она очень за нее боялась.

Однажды, совсем поздно вечером, кто-то громко постучал в ворота. Надя еще занималась. Она выбежала во двор. Вошла колхозница. Она ездила в город и, не заходя домой, замерзшая, ввалилась в избу. Надя подала ей стул. Колхозница тяжело опустилась на него, что-то хотела сказать, но только пристально и с глубокой жалостью посмотрела на спящих ребят. Надя громко спросила:

— Вы, наверное, были в больнице? Что мама?..

В это время проснулась Валя. Она с недоумением глядела на позднюю гостью. Женщина молча встала. Уходя, попросила Надю проводить ее… и уже у калитки обняла девочку.

— Сиротка ты… Мамка твоя вчера скончалась.

— Мама?!

В глазах женщины сверкнули слезы.

Надя молча вернулась в избу. Она не хотела говорить ребятам, но скрыть от Вали было невозможно. Ее громкий плач разбудил Геню. Он не понимал непоправимости того, что случилось, но плакал сильнее других. Вошла Аня.

— Что с вами? — тихо спросила она. Валя все рассказала.

Утром пришли колхозницы. Надя поехала с ними в город. Младшие дети остались дома.

Когда опустили в могилу гроб, когда комки мерзлой земли застучали о крышку, Надя бросилась к могиле. Аня обняла девочку, отвела в сторону. Та с тоской, молча, смотрела на растущий холм. Вот закидали снегом. Свежая могила стала походить на другие. Низко поклонились колхозницы. Пора в путь.

Надя, закутанная в полушубок, сидит в санях среди приехавших с ней женщин. Мороз. Ресницы у всех заиндевели. Конь быстро несется по укатанной дороге. Надя смотрит на сверкающий на солнце снег. Вершинки высоких елей освещены, а ветви низко нагнулись под тяжестью снега.

Вспомнив кладбище, девочка прижалась к Ане. Та нежно погладила ее по щеке. Нагнулась к самому уху, прошептала:

— Сестричка, родная…

Мария Кузьминична получила ответ от Надиной бабушки. Та писала, что как только достанет все необходимые документы — немедленно выедет.

— Значит, ее надо ждать со дня на день. Аня, ты ни на минуту не оставляй детей одних. В ясли пошлю тебе замену.

Надя, подавленная горем, плохо сознавала, что происходит кругом. Она все делала как-то механически. Молчала, часто невпопад отвечала на вопросы.

— Ты поплачь лучше, покричи, но не будь такой! — говорила ей Аня.

— Какой такой? — спрашивала Надя безразлично.

Приезд бабушки заставил Надю действовать и думать. Она словно проснулась. Бабушка стала быстро собирать детей в дорогу. Она хотела на другой же день уехать.

Когда Надя поняла, что ее увозят от Ани и она даже не сможет попасть на могилу матери, девочка отказалась ехать. Бабушка и слушать ее не хотела. Она согласилась только отложить отъезд еще на один день.

— Им лучше будет уехать отсюда, — говорила она Ане. — Дорога отвлечет Надю. А новые места не будут напоминать о матери.

Аня согласилась с бабушкой. Но ей казалось, если б она была с ними там, Наде легче было бы.

«А если попроситься мне поехать с ними?» Но Аня сейчас же остановила себя: «Куда же я, слепая? Здесь я ко всему привыкла, а там, или в дороге, я буду всем обузой». И Аня отказалась от этой мысли.

В военное время попасть на поезд было нелегко. Колхозники, приехавшие провожать детей, упросили военных взять с собой сирот.

Аня крепко, крепко обняла Надю. Они не говорили, но видно было, что расстаться им очень тяжело.

Надя молча поднялась по ступенькам, вошла в вагон. Поезд медленно отошел от станции. Постепенно затихал грохот колес. Аня точно опомнилась. Она бросилась вслед уходящему поезду. Мать догнала ее и, взяв за руку, повела обратно.

Надя тихо сидела в углу вагона. Нехотя отвечала на вопросы. Бабушка плакала. Валя тоже всхлипывала. Зато Геня охотно разговаривал с военными. Он рассказал им про отца и, понятно, про механика. Офицер спросил, видел ли он танки, и стал рассказывать о них. Когда Геня узнал, что едет с танкистами, оторвать его от военных уже было невозможно.

Детям удалось проехать с эшелоном довольно далеко. Военные были трогательно внимательны к бабушке. Всячески старались развлечь сирот. Даже Надя перестала отмалчиваться. О Вале и Гене и говорить нечего.

Но вот приехали к станции, где их дороги расходились. Военный эшелон уходил дальше. Офицер осадил бабушку и ребят в другой поезд.

Их состав оставался долго на станции. Воинские поезда пускались вне очереди. Бабушка задремала, и девочки тоже. Один Геня не спал. Он долго стоял у окна. Потом вышел в тамбур. Смотрел открытую дверь, как суетливо пробегали с чайниками пассажиры. Прошла платформа с пушками.

«А что, если мне еще раз взглянуть на танкистов?» — мелькнуло у него в голове. И, не задумываясь, мальчик соскочил на землю.

Надя проснулась первая. По стуку колес она поняла, что поезд уже идет. В вагоне было темно, сильно накурено и тесно. В проходах стояли. Где-то близко плакали дети.

— Сколько же времени сейчас? — спросила она. Кто-то чиркнул спичку. Сказал:

— Восемь.

«Неужели я четыре часа уже сплю?» Надя позвала сестру. Та не отозвалась. Откуда-то из угла заговорила бабушка:

— Слава богу, хоть ты подала голос! А ребят добудиться не могу!

— Я тоже не сплю, — сонно пропищала Валя.

— А где Геня?

— Наверно спит.

Опять воцарилась тишина. Валя заснула, но свет фонаря разбудил ее. Это проводник по просьбе бабушки старался найти среди спящих Геню. Надя помогала ему, но в такой массе лежавших людей найти мальчика было трудно.

— Подождите до света. Утром сам вас найдет, — советовал проводник. — У нас часто так бывает. Отыщется!

И фонарик проводника скрылся в следующем вагоне.

Не спала, тяжело ворочалась бабка. Надя несколько раз просыпалась и слышала, как она тревожно зовет Геню. Надя поверила словам проводника и не беспокоилась. Наверно ткнулся на чужую скамейку и заснул, — думала она. Геня всегда спал крепко.

Забрезжило утро. Бабушка сама обошла вагон. Тщательно осмотрела каждый угол. Гени не было, и его никто не видел.

Тревога овладела и Надей. Расспрашивая пассажиров или громко окликая брата, она шла из вагона в вагон. Все принимали живейшее участие в поисках мальчика, но его не было.

— Что же делать? — с отчаянием говорила бабушка, и слезы медленно текли по ее морщинистым щекам. — Пропадет мальчишка! Семь лет, куда он один денется?

— Зря вы, мамаша, так говорите! — остановил бабушку пожилой рабочий. — Внук ваш не пропадет. Он же в советской стране живет! У нас о каждом человеке заботятся. Вашего внука поместят в хороший детдом. Да он лучше, чем у вас, жить будет! Наверно вы и старших внуков собираетесь в детский дом отдать? Разве в такое время можно старому человеку всех прокормить!

Бабушка замолчала. Верно сказал проезжий: Геню и Валю она и сама думала определить в детдом.

— Но там они жили бы близко. Всегда можно навестить, — сказала она вслух.

— Подрастет парнишка, война кончится, — сам приедет к вам, — убеждал бабку собеседник. — Адрес-то знает он?

Бабушка повернулась к Наде. Та молчала. Валя твердо сказала:

— Новый адрес он не знает, но старый, где папа был председателем, знает. Он всем рассказывал, что приедет туда трактористом.

— И наверное приедет! — смеясь подтвердил рабочий.

В это время проходивший проводник сказал им:

— Через остановку вам выходить!

Пора было собирать вещи и протискиваться с ними к выходу.

На станции бабушка попросила Надю послать телеграмму, куда — она и сама не знала.

— А может Геня обратно вернулся?

К Боровичам пробирались с большими трудностями и очень долго. Пешком, с узлами, плохо одетые, они тащились по размолотым грузовиками дорогам. Часто водители машин сажали Валю с бабушкой в кабинку, а Надя взбиралась в кузов грузовика. В теплой кабинке казалось необыкновенно хорошо. Несколько километров Валя блаженствовала. Потом — остановка, машина поворачивала в другую сторону. Вылезать на холод и ветер так страшно! Валя ревела, просила оставить ее с дяденькой. Ей безразлично, куда он ее повезет. Лишь бы тепло было.

Надя брала сестру за руку, помогала идти бабушке. Опять ноги вязли в снегу. Опять холодно, и очень хочется есть…

Уже теплеть стало, когда они добрались до Боровичей. Здесь многое напоминало родные места.

Бабушка жила не в самом городе, а в пригородном колхозе. Сразу по приезде она пошла на работу. Посоветовавшись с председателем, решила Валю поместить в детдом. Все хлопоты по устройству сестры взяла на себя Надя. Она понимала, что старой бабушке жить трудно и надо ей всеми силами помогать.

Надя привыкла без матери справляться с хозяйством. У бабушки была небольшая комната. На жизнь она с трудом зарабатывала. Устроив сестру, Надя сама стала работать в колхозе в огородной бригаде. Первое время работа в колхозе отнимала все силы. По вечерам Наде казалось, что на другой день она уж и встать не сможет. Невыносимо болела спина, натруженные руки горели. Она едва добиралась домой и засыпала, даже не поужинав. Постепенно привыкла, окрепла. Кормили в колхозе неплохо. Силы понемногу восстанавливались.

Вале понравилось в детдоме. У них было свое подсобное хозяйство. Среди подруг работалось легко.

Сестры жили за несколько километров друг от друга.

Бабушка правильно говорила о новой обстановке. Только не обстановка, а количество забот не давали Наде думать о постигшем ее горе. Она все помнила. О брате писала всюду, куда ей советовали. Всегда приходил один и тот же ответ:

— Если такой мальчик к нам поступит, — немедленно сообщим.

Приходилось ждать.

Ане она писала часто. Рассказывала обо всем. Но подруга не могла сама читать и писать. Ей приходилось просить посторонних. Тяжело, когда между тобой и адресатом стоит третье лицо. А в дружбе это мучительно. За Аню писали иной раз и малознакомые люди. Ей трудно было просить их. И невыносимо было слышать или передавать маленькие, простые, ласковые и такие близкие сердцу слова. Аня мучительно переживала непонимание того, кто читал ей письмо. Для нее каждое слово Нади было дорогим.

Постепенно она все реже отвечала на письма. Надя не понимала. Спрашивала, почему она молчит?

«Если б ты знала, Надюша, как нужны мне твои письма! И люблю я тебя еще крепче, и всегда буду, верь этому. Как хочется послушать книгу! Но все сейчас очень заняты, и мне стыдно отнимать у них время. Помнишь «Мцыри»? Я постоянно хожу в читальню, там вслух читают газеты. Как далеко Красная Армия прогнала врагов! Наверно и твои родные места скоро будут свободны…»

Все короче становились письма Ани. И отвечала она не сразу. Надя понимала, что если б у Ани были глаза, если б она сама писала, — было бы иначе.

Надя привыкла жить в большой, дружной семье. Сейчас она фактически осталась одна. «Бабушке не до меня, — думала она. — Она так устает!..»

А хотелось посоветоваться, поговорить с близким, понимающим человеком.

Кончалось лето. Надо было подумать о школе. Отец просил ее обязательно учиться.

«Ты обещала маме», — писал отец. Он уже знал о смерти жены. Бабушка тоже соглашалась с отцом. Говорила, что заработанные ими трудодни дадут Наде возможность учиться.

— У нашей бригадирши дочь тоже поступает в школу. Они недавно приехали. Женщина, видать, хорошая. Мужа у нее на войне убило. Две дочери остались. Старшая — твоих лет. Да ты сама ее видела.

— Это Люся?

Бабушка утвердительно наклонила голову.

Надя слышала, как на колхозном собрании просто и толково говорила Люся. Она работала в полеводческой бригаде и умело отстаивала требования своей бригадирши. Надя тогда еще обратила на нее внимание. Думала поближе познакомиться. Но это как-то не удавалось.

Узнав от бабушки, что Люся поступает в школу, Надя пошла к ней. Был вечер. Коровы, громко мыча, шли по улице. Они сами сворачивали в знакомые ворота, где их встречали хозяйки. Маленький подпасок с азартом щелкал бичом, поднимая пыль.

Люся жила в крохотном домике, бывшей бане. Она сидела на скамейке под высокой ветвистой липой и что-то читала, низко опустив голову. Две черных косы сползли с плеч и почти касались земли. Услышав шаги, девушка подняла голову.

— Я к вам! — сказала Надя.

Девушка подвинулась, предложила гостье сесть. Вскоре они разговаривали, как старые знакомые. Люся уже подала заявление в школу. Через месяц будет держать экзамены в седьмой класс.

— Я тоже хочу поступить, — перебила ее Надя. — Я уже сдавала экзамены и принята была в седьмой класс, но не взяла удостоверения. Тогда не до того было. — И она рассказала Люсе, почему у нее пропал год.

— А мы из-под Пскова… За годы войны в разных местах жили. Последнее время — в Ленинграде. Думали, — там и останемся. Нас опять эвакуировали. Вот и попали сюда… Если будем сдавать в один класс, давайте и заниматься вместе.

Надя охотно согласилась. Они просмотрели программу.

— Вам придется немного догнать меня. Пройденное вы быстро вспомните. На повторение уйдет дней десять, не больше, — уверенно говорила Люся.

Взяв программы и некоторые учебники, Надя довольная, но в то же время смущенная, возвращалась домой. Срок в десять дней ей казался слишком коротким.

«Разве можно столько выучить? Нет, наверно мне не догнать!»

В тот же день Надя засела за книги. Часто она приходила в отчаяние, хотела бросить учебники.

«Все равно не сдам!» — твердила она себе. Но приходила Люся — спокойная, уверенная, и незаметно все становилось на свое место.

Они обе выдержали экзамены. Попали в один класс и, понятно, сели за одну парту. Вместе ходили в школу и обратно, а это каждый день четыре километра.

Люся была уже комсомолкой. Она любила общественную работу и с большой энергией, умно выполняла все поручения. Надю избрали вожатой. Она с увлечением занималась с ребятами. В первую очередь хотела подтянуть отстающих.

— Вы же пионеры! — упрекала она мальчиков, плохо учившихся.

— Что вы затвердили: плохие пионеры! Сидеть здесь обидно. Пустили бы нас на фронт. Как бы мы воевали! — кричали они.

— Вы неправы! По-моему, ученье — это наш фронт. И мы должны для всего найти время: помогать взрослым и хорошо учиться.

Мальчики понимали, что вожатая права, но не могли примириться с такими требованиями. Детям в эти годы не хотелось отставать от взрослых. Война, фронт были главным в жизни людей.

Как бы в ответ на огромное напряжение всех сил народа, в Москве салют за салютом отмечали победы Советской Армии. Наши войска наступали. Люди мечтали о полном изгнании врагов.

В Боровичах было много эвакуированных ленинградцев. Они так хотели вернуться в свой родной город. Военные рассказывали о голоде, страданиях и мужестве населения Ленинграда. Но фашисты крепко там засели. Трудно разорвать кольцо блокады.

И вот для ленинградцев эта мечта стала реальностью.

— Ленинград свободен! Блокада снята! — разносит радио чудесную весть по всей стране. — Ленинград освобожден от блокады!

Толпятся у репродукторов. Слушают, затаив дыхание. Боятся что-нибудь пропустить. Запоминают каждое слово: надо рассказать всем, кто не слышал, кто еще не знает. Сколько счастья, надежд, какую новую волну бодрости и силы принесло это известие. И не было уголка в нашей стране, где бы не радовались новой победе Советской Армии.

Этот холодный январский день кажется таким необыкновенным, ликующим. Всюду собрания, митинги. На улицах много народу.

Надя и Люся, перегоняя других, торопятся первыми попасть в зал, занять места. Но там уже много школьников.

У стола с колокольчиком в руке стоит директор. Он ждет. Но торопить не приходится: быстро собрались все. Дверь уже закрыта. Наступила тишина.

— Товарищи! Враг отогнан от стен Ленинграда!

В ответ несется громкое «ура!», крики, аплодисменты. Директор указывает на портрет Сталина, говорит:

— Это благодаря товарищу Сталину освобожден Ленинград!

Еще более громкое «ура!», повторенное много раз. Кто-то запел песню о Сталине. Ее подхватили все. И как пели в этот вечер! Слова песни помогали ярче, лучше передать общее чувство.

Когда короткий митинг кончился, кто-то предложил пройти по всем улицам с песнями. Ребята мигом оделись и высыпали во двор. Хрустел снег. Кругом большие сугробы. Небо звездное. Необычно шумно на улицах маленького провинциального городка.

Колонна школьников слилась с толпой. Все пели, но Надин звонкий голос слышно было далеко. Она пела в этот вечер вдохновенно, с глубоким чувством. Люся никогда не думала, что так может петь ее подруга.

— Неужели ты не устала? — заботливо спрашивала она. — Побереги голос! — Надя только смеялась и запевала все новые и новые песни.

Бабушка, узнав о новой победе наших войск, уже мечтала о том, что ей скоро удастся вернуться в родные места.

— Наверно, фашистов выгонят и из нашего района. Может летом, а то и весной мы домой поедем, — говорила она.

Надя думала об отце. Давно она не получала от него писем.

Ее пионерский отряд, как лучший, был прикреплен к госпиталю. С какой охотой, как самоотверженно работали там ребята! Особенно много сил и подлинного уменья вкладывали они в работу самодеятельных кружков. Они думали: «Наши выступления помогают восстанавливать здоровье раненых бойцов».

В местные госпитали стали привозить раненых участников боев под Ленинградом.

«Послушать бы их рассказы о боях! Может и отца кто-нибудь знает? Он же был под Ленинградом», — думала Надя и торопилась пойти в госпиталь.

Но сперва их туда не пустили. Было много тяжело раненых. Ребята не успокоились. Они подстерегли на улице старшего врача и добились разрешения навестить раненых.

Взволнованно пела Надя в этот вечер. Она исполняла любимые песни отца. И как много чувства вложила она в них!

Раненые узнали, что Надя давно не получала писем от отца. Они старались помочь разыскать его. По номеру полевой почты проверили, есть ли бойцы из этой части. В госпитале их не оказалось. Тогда написали командиру части, где служил отец.

После уроков Надя часто заходила в госпиталь. С тревогой спрашивала:

— О папе вестей нет?

Однажды Наде показалось, что раненые знают что-то, но молчат. Непривычно печальны были их лица. Они избегали говорить об отце, расспрашивали ее о школе, о подругах. Они жалели ее. Надя это понимала.

«Уж лучше бы они сказали правду!» — думала девочка.

Выйдя из госпиталя, Надя шла медленно, не замечая дороги. Она все думала об отце. «Неужели и его я больше не увижу?» Вспомнилась мать, Геня и опять отец… Прощанье с ним на опушке березовой рощи. Захотелось упасть в снег и плакать, кричать.

«Будь мужественной. Ты — пионер», — сказал он тогда. Надя прошептала сквозь слезы: «Буду, папа!».

Заметив, что она уже вышла за околицу, девочка вернулась в школу, где ее ждала Люся. Та сразу поняла, почувствовала горе подруги. Она не оставила ее одну в этот вечер. Звала ночевать к себе. Надя отказалась. Она упорно о чем-то думала и, прощаясь, спросила:

— Люся, могу я подать заявление о приеме меня в комсомол?

— Понятно можешь!

— Тогда — завтра. Хорошо?

— Хорошо.

Через несколько дней Надя стала членом ВЛКСМ. Она крепко зажала в руке маленький членский билет и глубоко, всем сердцем поклялась быть верной ленинским заветам.

Весной бабушка принялась хлопотать о возвращении домой. Ей ответили, что хотя их край освобожден Советской Армией от врагов, пропусков еще не выдают. Бабушка узнала, что раньше января вряд ли можно будет туда попасть. Ей очень хотелось весеннюю посевную провести в своем колхозе. Узнав, что это не удастся, она сердито сказала:

— И правда, куда я зимой с ребятами поеду! Может и жить-то в землянке придется!..

А потом уже спокойно продолжала:

— Долго ждали, подождем еще. Да и Надежде надо экзамены сдавать.

Внучка ее вместе с Люсей целыми днями сидела за учебниками. Они поставили себе целью ни по одному из предметов меньше «четверки» не получать. Им хотелось хотя бы этим ответить на победы Советской Армии.

У Люси была крохотная комнатушка с железной печкой. Небольшое окно выходило прямо в поле. Летом, когда вырастала рожь, колосья ее касались подоконника. Люся любила свою комнату.

— Здесь воздух совсем особенный, — говорила она. — И запах какой, когда хлеб созревает!..

В конце учебного года Надя все время проводила у подруги. Постоянно можно было видеть, как черная головка Люси и светлая — Нади склонялись над учебниками.

Наступила весна, солнечная, бурная. Заниматься в такие дни трудно. Надю манило в поле, в лес. Но Люся была неумолима. Заставляла заниматься.

Наконец экзамены сданы, и хорошо. Девушки перешли в восьмой класс и сейчас же начали работать в колхозе. Только Надя из овощеводческой бригады перешла теперь в полеводческую. Работали они, как и учились, дружно.

— Не знаю, почему, — говорила Надя, — у меня теперь даже спина не болит к вечеру.

— Выросла, сильнее стала, — уверяла ее подруга. А Наде казалось, что вместе с Люсей всякая работа легче.

Стояли жаркие июньские дни. Колхозники торопились с сенокосом. Скосили большой луг. Сено на солнце быстро подсыхало.

Вдруг кто-то заметил на горизонте тучу. Она приближалась, медленно расползаясь по небу.

— Вымочит сено! — разнеслось по деревне. Все бросились на луга сгребать, убирать в копны почти сухое сено.

Люся и Надя побежали первыми. Вот, кажется, дождь сейчас хлынет. Нельзя допустить, чтобы сено мокло. Его спасенье зависит от быстроты работы. И луг очищается на глазах. Высокие копны поднимаются в разных его концах.

Колхозники торопятся, спешат уйти от дождя. Люся осматривает — все ли сделано, хорошо ли сбиты копны.

Хлынул дождь, и не дождь, а ливень с ветром и градом. Девушки зарылись в мягкое, душистое сено. Кругом темно. Небо почти черное. Сверкнет молния, разорвет тьму. Кажется, вот она ударит прямо в копну, где спрятались подруги.

Девушки прижались друг к другу, и им не страшно. Тихо разговаривают о своем.

Люся уже знает об Ане. Спрашивает:

— Не получила письма?

Надя отрицательно качает головой.

— Я даже Аниной матери написала. Молчит и она. Не отвечает.

Люся задумчиво смотрит сквозь нависшее сено на луг. Там целое озеро. Дождь так и хлещет. Просветов нет. Все небо заложило.

— Кем бы будешь, когда кончишь школу, Надя?

— А ты? — ответила она вопросом. Люся, не задумываясь, говорит:

— Понятно, педагогом. Мне кажется, самое важное сейчас для нашей страны — это воспитать настоящего человека. Человека, который будет жить в коммунистическом обществе. Знаешь, Надя, это должен быть такой человек, такой… — и Люся, не находя слов, останавливается.

— Совершенный, хотела ты сказать? — спрашивает Надя, и, не дожидаясь ответа, она торопливо говорит: — Ты наверное воспитаешь людей! А я так мало знаю и… и… я ни за что не сумею!

Люся пристально посмотрела на подругу и тихо сказала:

— Ты слишком веришь в меня! У меня столько недостатков… — и вдруг, словно преобразилась, заговорила горячо: — Я буду учиться, буду работать над собой! Нельзя равнодушно подходить к делу. Надо любить его, страстно желать добиться своего. А главное — не отступать перед трудностями. Правда, Надя?.. Смотри, гроза уже прошла. И солнце выглядывает…

Люся разгребла сено. Яркое, горячее солнце осветило их убежище. Легкий пар поднимался с земли. Радуга, как цветное коромысло, перекинулась через вершины берез.

Девушки вылезли из копны и босиком побежали по залитому водой лугу.

Летом в колхозе много дела. Едва выполнишь одно — надо приниматься за другое. И все же девушки находили время читать. Люся достала «Педагогическую поэму» Макаренко. Книга произвела на Надю глубокое впечатление.

Люся читала много и любила серьезные книги. Надя отстала от нее и теперь старалась догнать подругу. Если она читала одна, — все непонятное потом просила Люсю объяснить ей. Та часто сама не могла ответить. Тогда они разбирались вместе или шли за помощью к кому-нибудь из учителей.

Быстро промелькнуло время. Уже осень. Вот они снова в школе. Девушек узнать нельзя. За лето обе окрепли, выросли и похорошели. Почувствовали себя взрослыми.

Они учились в восьмом классе, работали с пионерами, посещали госпитали. И как-то на все хватало времени и сил. Работалось легко.

Этот год был особенный. Приказы Верховного Главнокомандующего отмечали победы Советской

Армии. Врага отбрасывали все дальше и дальше. Освобождены уже Белоруссия, Украина. Свободен весь Советский Союз. Наши войска в Германии.

— Неужели скоро мир? Неужели конец войне? И тогда… А что же тогда будет?.. Но сейчас надо еще лучше заниматься. Правда, Надя?

И они занимались. Опять готовились к экзаменам. Учили билет за билетом. А сами все ждали. Ждал весь народ. И когда по всей земле разнеслось великое слово:

— Победа! — народ в первый раз за пять лет вздохнул свободно.

Дома невозможно было оставаться. Все бросились на улицу.

Весеннее солнце. Везде развеваются красные флаги. Везде счастливый, радостный народ. И как-то сами запевались песни, откуда-то появлялась музыка, всюду танцевали.

Девушки возвращались с площади веселые, взволнованные. Им не хотелось заниматься в такой день. Да они и не могли!

— Пообедаем дома и снова вернемся в город, — говорила Надя. — Люся, ты таким представляла себе день победы и мира?

Люся задумчиво ответила:

— Не знаю… Но сегодня — совсем необыкновенный день. Мама все утро провела в городе. Она несколько раз прослушала по радио обращение товарища Сталина и говорила, что ее особенно поразили слова: «Отныне над Европой будет развеваться великое знамя свободы народов и мира между народами». Я слышала, как она объясняла колхозникам: «Если товарищ Сталин говорит: наступит мир — так и будет!»

Сегодня мама, да и все колхозники, только и говорят о мирной жизни.

Задумавшись, девушки тихо шли по дороге. Как далеко ушло их детство за эти годы!..

Ясно весеннее небо, солнце светит, а ветер резкий, холодный.

— Ты озябла? — спросила Люся. — До обеда еще есть время. Мама просила вскопать ей огород. Пойдем! Сразу теплее станет!

Подбрасывая на лопатах влажную землю, разбивая комки, подруги согрелись. Они работали вперегонки и быстро вскопали весь маленький участок. Обе устали, зарумянились. Дышали тяжело, но с удовольствием смотрели на подготовленный к посеву огород, на скворцов, рывшихся в мягкой земле, на пробивающуюся у забора зелень.

— Вот мы и начали с тобой мирную жизнь. Смотри, как хорошо, Надя!

Праздничное настроение царило кругом. Но девушкам нельзя было терять ни одного дня. Нужно было готовиться.

Окончен восьмой класс. Теперь им не придется вместе учиться. Бабушка получила, наконец, пропуск. Надя уезжает через три дня.

Рано утром в воскресенье Надя и Люся отправились в детдом проведать Валю и попрощаться с ней. И еще им хотелось провести последний день вдвоем. Они ведь расстаются надолго. Будут жить далеко друг от друга.

Но сегодня они вместе. Выйдя за город, свернули с дороги на узенькую тропинку. Шли полями, недавно вспаханными и засеянными. Еще мало где зеленели всходы и земля казалась фиолетовой… Вот молодой сосновый лесок. Прямые, как свечи, стояли сосенки.

Дальше — низинка. За ней березовая роща сверкала на солнце бело-розовыми стволами и нежными весенними листочками.

Чем дальше шли девочки, тем сильнее они чувствовали захватывающую силу весны. Они шли обнявшись, затихшие, счастливые. Им казалось, что все тяжелое, ворвавшееся с войной в их детскую жизнь, — уже прошло, а впереди будущее — широкое, светлое. Казалось, что это утро и дорожку среди полей они запомнят навсегда.

Вошли в сосновый бор. Вот и детдом. Девушек окружили ребята. Прибежала Валя в голубом платье с локонами, упавшими на плечи. Она обняла Надю, поздоровалась с Люсей и быстро заговорила:

— Посмотрите, какие мы грядки сделали. У меня уже салат большой и редиска!..

Девочка тащила Надю за собой. Она хотела показать все, что ей дорого. И старшая сестра видела, как хорошо жила Валя и как ее здесь любили и берегли. Бабушка уговаривала младшую внучку поехать с ней в родные места. Валя отказывалась и твердила одно: «Бабушка, позволь мне здесь остаться до окончания школы. У нас такие заботливые, ласковые воспитатели. Ребята живут так дружно! И кормят нас здесь хорошо».

Старушка сердилась на девочку, но понимала, что в детском доме ей лучше.

Вернувшись домой, Надя окончательно убедила бабушку оставить Валю в детдоме.

— Когда мы устроимся, выпишем ее к себе.

— А если мы потеряем ее, как Геню? Где он сейчас. Пишем, пишем всюду и никак не можем добиться толку!

— Найдем и его, бабушка! Вспомните, какие годы были. Сейчас — совсем другое. Война кончилась. Разыскивать будет легче. О Вале же мы все знаем. Да и она не маленькая, напишет нам сама.

Бабушка еще немного поворчала, но Надя видела, что она уже спокойно оставляет внучку.

Мать Люси не хотела возвращаться на родину.

«Наверно там камня на камне не осталось!» — думала она и решила поселиться в Ленинграде. «Все равно, Люся после окончания школы собирается поступить в институт имени Герцена. На две семьи жить нет смысла. Лучше подожду здесь, а потом все же устроюсь в Ленинграде».

Люсе тяжело было остаться одной, но она не удерживала Надю.

— Поезжай, — говорила она. — Тебе дома лучше будет. А на дружбу нашу расстояние не повлияет. Мне всегда будет казаться, что ты совсем близко, здесь… Мы обещали друг другу встретиться в Ленинграде и сдержим слово!

Мечтать о Ленинграде девочки любили, и последний вечер прошел необыкновенно хорошо. Потом — суета сборов. Машина пришла раньше условленного времени. Последний поцелуй. Крики:

— Пи-и-ши-и-и-и!..

И грузовик уже на шоссе.

«Кругом поля… Неужели я возвращаюсь домой?» — думала Надя.

Чем дальше шла машина, тем заметнее становились следы войны. Новгород… Одни развалины, они уже заросли бурьяном. Люди возвращаются в свой родной город. Где-то приютились, раскапывают, восстанавливают. На огородах даже зреют овощи. На лугу стадо коров. Их далеко не пускают: еще не разминированы поля. Чем ближе к родному дому, тем знакомее все, и тем мучительнее…

Вот и поселок. Проезжая по улицам, Надя узнавала знакомые места, хотя часть домов была разрушена. Школа сгорела.

«Где же я учиться буду?» — подумала Надя.

Такой же вопрос задала ей бабушка и прибавила:

— Хорошо, что Валю оставили там!

— Куда ехать? — спросил шофер. Бабушка дала адрес своей знакомой.

Машина остановилась у маленького домика на окраине города. Надя постучала в калитку. Ответа не было. Она дергала дверь, стучала ногами, кричала, пока кто-то не вышел. Когда Надя узнала открывшую дверь старушку, она бросилась к ней и крепко обняла ее. Та сперва даже испугалась. Бабушка подошла и расцеловалась со своей старой приятельницей. Прасковья Гавриловна очень обрадовалась гостям.

Утомленная дорогой, бабушка заснула сразу после обеда. Надя, отдохнув немного, решила пешком идти в свою деревню. Не терпелось узнать, что стало с их домом.

— Солнце еще высоко. Я успею вернуться, а если очень устану, — заночую там. Пусть бабушка не тревожится! — сказала, уходя, Надя.

Она легко нашла дорогу, с детства хорошо знакомую. Кругом — те же поля. Только теперь они заросли сорняком. Вспаханной и засеянной земли немного.

«А как прежде было! Во все стороны тянулись сплошные поля. Хлеба высокие тихо колышутся… И жаворонки над ними…»

И чем дальше шла девушка, тем ярче вставали перед ней картины детства, тем острее она чувствовала боль непоправимой утраты. Все это время ее успокаивали, говорили, что отец не погиб, он, наверное, вернется. Надя плохо верила этому. Не зря же тогда раненые в госпитале перестали искать отца. А сначала они так горячо принялись помогать ей… Горе все сильнее сжимало сердце, и дорога казалась длинной, очень длинной.

Надя, наверно, прошла бы мимо своего дома, если б ее не остановил знакомый поворот дороги и цветы, такие, какие сажала мать.

— Да это же они и есть! А где же дом?.. Осталась одна труба. А может она ошиблась и не туда попала?..

Надя медленно, по мелочам, убеждалась, что она дома. Это их сад. Вот и многолетние цветы. Они очень выросли. Особенно люпины — поднялись высокой синей стеной, закрыв безобразные развалины. Яблоня — без верхушки. Это тогда, когда бомбили, вершинку снесло. Деревья не погибли. Они только что отцвели. Наверно, яблоки будут… Вот и куст крыжовника… Как она рвала тогда и топтала ягоды!..

Все вспомнила девушка. Она стояла в буйно разросшемся саду. Не умолкая, пели птицы. Высоко поднялись молодые топольки — она сама их посадила.

Все говорило о жизни. А разве сама она, Надя, не выросла, как этот тополек, не победила страшную тяжесть, придавившую ее детские плечи?

— Я все гляжу на тебя… Ровно Надя?..

Девушка вздрогнула: человеческий голос среди развалин!

— Смотришь, что от дома осталось?..

Надя с трудом узнала в постаревшей женщине тетю Феню. А та продолжала:

— Не признаешь? Мы-то в землю идем. Вы растете. Видишь, какие цветы здесь расцвели!.. Ты не тужи! Дом новый поставишь лучше прежнего… Строить приехала? Жива ли мать? А отец где?

Соседка расспрашивала и сама рассказывала.

— Нас уже много вернулось. Одни в своих домах живут, а погорельцы — в землянках. Поля засеяли. Понятно, не везде сразу. А строиться, конечно, будем. Материалы собираем. Встанет колхоз. Ты не горюй. Отец вернется. Опять председателем будет. Пойдем ко мне в землянку, чайком напою.

Надя только теперь заметила, что уже поздно. Ночные сумерки скрыли одиноко торчащие трубы. Едва слышно шумели деревья, и острее стал запах цветов.

«Уйти бы отсюда, и подальше!..»

Надя сделала несколько шагов, споткнулась и чуть не упала. Колхозница помогла ей идти, ласково говоря:

— Вишь, как истомилась! Пойдем, переночуй у меня.

— Нет, я обещала сегодня вернуться.

Но соседка и слушать не хотела. Она чувствовала, как Наде тяжело. Взяв за руку, она привела ее к себе.

Утром, выйдя из землянки, Надя даже зажмурилась, так ярок был солнечный свет.

Кто-то засмеялся рядом. Кто-то назвал ее по имени.

Немного привыкнув к свету, она увидела женщин и детей. Колхозники пришли повидаться с ней. Ее расспрашивали об отце. Говорили о нем с большим уважением. Надя поняла, как любили Павла Ивановича и как ждали его возвращения. Ее тоже уговаривали остаться здесь. Обещали помочь выстроить дом.

— Я сама еще не решила, где буду жить. Надо бабушку устроить. Не знаю, сохранился ли ее дом в колхозе?

— Как же, изба стоит нетронутая. Я недавно там была. С бабкой твоей мы подругами были, — заговорила старая женщина с ребенком на руках. Она укачивала его, а сама все рассказывала, называла имена бабушкиных соседей…

Надя уже не слушала. Ей не терпелось самой проверить, правду ли говорит женщина. Распрощавшись с колхозницами, Надя пошла в соседнюю деревню.

Она шла лесом, а потом берегом реки, такой тихой. Как прежде, была прозрачна вода, как прежде, горяч песок на берегу… Все здесь привлекало и казалось таким дорогим, близким. Она поняла тоску бабушки по родным местам. Сколько речек и лесов она сама повидала! Наверно, были и лучше здешних. Но эти ей казались милее всех.

Издалека она увидела дом бабушки. Он стоял на пригорке, залитый солнцем. Надя помчалась туда. Так бросаются к близкому существу, которое считали погибшим. Оказывается, дом стоит, дожидается их, и такой же, как и прежде.

«Да нет! он стал еще лучше!» — казалось ей. Она не заметила покосившегося крылечка и разобранной крыши сарая.

«А сад-то какой большой! И все цело, даже скворечник!..»

Девушка зашла к председателю колхоза. Сказала ему, что бабушка вернулась и на этих днях приедет сюда.

— Милости просим! Давно ждем своих обратно, — весело ответил председатель.

Довольная возвращалась Надя в поселок. Ее больше не угнетали поля, покрытые сорняками. Она видела, как всюду, за обгорелыми домами, заброшенными нивами, возрождалась новая жизнь. Ее захватила эта сила жизни, и так захотелось быть участником новой стройки, отдать ей все, все силы!

По-другому представляла себе Надя возвращение домой. У нее и прежде бывали сомнения, цел ли их дом, но что нет школы — она и мысли никогда не допускала. Все казалось таким ясным и простым: кончит школу в поселке и поступит в ленинградский вуз.

В жизни оказалось иначе. Надо было решать и очень быстро, как теперь поступить.

— Если останусь с бабушкой, о школе уж не придется думать. А учиться так хочется! Значит, надо уехать. Куда? — спросила она себя. — Понятно в Ленинград! Может быть, скоро и Люся будет там… Надо посоветоваться с Анной Николаевной!

По знакомым улицам Надя пошла к райкому. Здания райкома не было. На его месте что-то строили. Кругом леса, кирпичи.

— Где же теперь райком помещается? — спросила она у рабочих.

Те указали. Нерешительно открыла Надя дверь. Спросила Анну Николаевну. В приемной несколько человек тихо разговаривали между собой. Кто-то сказал:

— Анна Николаевна работает теперь в соседнем районе. И также первым секретарем райкома.

Такого ответа она не ждала. Спускаясь с крыльца, растерянно подумала:

«Хуже всего, что Анны Николаевны нет здесь. Некому рассказать, не с кем посоветоваться…»

Проходя мимо соседнего дома, она услышала шум голосов. Увидела молодежь, выходившую из широко распахнутых дверей. На небольшой дощечке — надпись:

«РАЙКОМ ВЛКСМ»

Она вошла в дом. Видимо, только что кончилось собрание. Девушка в военной гимнастерке что-то объясняла молодежи.

«Да это Лена! Неужели она секретарь? Мы же учились с ней вместе и у Анны Николаевны встречались! Она старше меня: тогда была в восьмом классе».

Лена подошла к Наде. Она тоже с первого взгляда узнала ее. До поздней ночи проговорили они. Сколько они испытали!

Лена с первых дней войны ушла на фронт медсестрой. Три раза была ранена. Последняя рана оказалась серьезной. Пришлось полгода в госпитале пролежать. Потом ее отправили домой. Приехала сюда — еще пожары догорали, трупы везде валялись…

И чем больше рассказывала Лена, тем незначительнее казалась Наде ее собственная жизнь.

Лена, а когда ты видела последний раз Анну

Николаевну?

— Перед уходом на фронт. В самые тревожные дни, когда отсюда все увозили, прятали, Анна Николаевна мобилизовала молодежь. Работа шла без суеты. Анна Николаевна по-прежнему требовала от нас тщательного выполнения заданий. Помнишь ее любимые слова: «На маленьком проверяется большое»? А ты знаешь, она здесь подпольную работу вела, связь держала с партизанами. Она орден получила за это и сейчас в большом соседнем районе секретарем… Заговорилась я с тобой, а мне еще заниматься надо. Днем-то совсем нет времени, а по ночам тихо, хорошо работать… А ты, как прежде, живешь в колхозе, Надя? Зачем в город приехала?

— Разве я не сказала тебе, что наш дом сгорел? И я теперь не знаю, как мне поступить… Правда, я могу жить с бабушкой, но учиться…

— Как тебе поступить? — задумавшись, переспросила Лена. — А ты оставайся здесь. Работы у нас много, людей не хватает.

— Я бы охотно осталась, но только до осени. Я твердо решила поехать в Ленинград учиться.

И, заметив, что Лена хочет ее перебить, Надя быстро заговорила:

— Нет, нет, Лена, не отговаривай меня! Это мое твердое решение. Я уж не говорю о том, что отец и мать просили меня учиться, я сама хочу. Я хочу быть педагогом. Понимаешь, воспитывать человека! Это так важно. Это самое важное теперь!

Надя не заметила, что она заговорила словами Люси. Они стали ее словами.

— И ты не думай, Лена, что я там останусь. Нет, я вернусь сюда же, но вернусь учительницей!

Горячность, с какой она говорила, передалась Лене. Она отлично понимала подругу. Сама собиралась учиться.

— Тогда мы сделаем гак, — сказала она. — До осени оставайся здесь. У меня и работа подходящая есть для тебя. Сегодня просили дать человека в библиотеку парткабинета. Это тебя устраивает?

— В библиотеку? Да лучше я себе и представить ничего не могу!

— Ну, значит, иди туда. Вот тебе записка к заведующей парткабинетом. А какую работу хочешь вести в комсомоле?

— Тебе это виднее. Завтра я свезу бабушку в колхоз, — ее-то дом сохранился. Сама вернусь сюда и пойду в парткабинет. А ты, Лена, можешь располагать всем моим свободным временем.

Устроив бабушку, Надя поселилась у Прасковьи Гавриловны. Спала на сеновале.

Коротки летние ночи. Солнце заглянуло на сеновал сквозь дыру в крыше. Запели петухи. Надя выкупалась в речке и пошла разыскивать библиотеку.

Случайно оставшаяся целой стена разрушенного здания совсем загородила небольшой домик, где помещался парткабинет. Надя явилась слишком рано. Она села на крылечко.

Как хорошо кругом! Фруктовый сад почти не пострадал. Птицы поют, как в детстве! Все такое родное, милое.

Незаметно прошло время.

— Вы кого дожидаетесь? — спросила молодая женщина, поднимаясь на крыльцо.

Надя протянула записку секретаря. Женщина открыла дверь и пригласила ее войти.

— Помогать мне станете. В этой комнате библиотеку устроим. Вас темнота смущает? Не бойтесь. Здесь должно быть очень светло. Это проклятые развалины мешают. Вы организуйте молодежь, разберите их по вечерам, в свободное время.

Заведующая говорила с Надей, словно давно ее знала. Незаметно в разговоре она перешла на ты.

— Тебя удивляет отсутствие книг? Есть они, только надо их выкопать и привезти сюда.

— Выкопать и привезти? — повторила Надя с недоумением.

— Ты не забывай, поселок был оккупирован. Книги наши были спрятаны. Немцы их искали и ничего не нашли. А мы с тобой их выкопаем и поставим на полки, и опять книги Ленина и Сталина будут учить нас, — просто сказала заведующая.

Наде показали места, где была зарыта библиотека. В помощь Лена дала группу старших пионеров.

Выкапывая книги, Надя думала: «Кто это в страшные минуты, под обстрелом, прятал их так бережно?» Она помнила, как быстро наступал враг. Многие даже собраться не успевали.

— Кто в такое время думал о книгах? Кто предусмотрел все? Чья это воля? — спросила она подошедшую Лену.

— Я же тебе рассказывала, как Анна Николаевна мобилизовала всех нас, и мы работали до последней минуты. Чья это воля, спрашиваешь ты? Воля партии, товарища Сталина. Мы сохранили все, что было возможно.

Надя работала с увлечением. Она говорила пионерам, помогавшим ей:

— Нам выпало большое счастье: вернуть к жизни книги. Они несколько лет не видели света.

Ребята бережно вытаскивали спрятанные тюки и ящики, сушили на солнце книги, подклеивали изорванные листочки. Надя, под руководством заведующей, распределяла книги по отделам, устанавливала их на полках.

— Смотрите, — показывала она заведующей, — они стоят, как новые!.. Только сыро здесь и темно.

Из-за этой стены даже окна не хочется открывать. Сегодня же переговорю с Леной.

Не заходя домой, Надя побежала в райком. Там принимали новых комсомольцев.

— Лена, давай сегодня разберем стену около парткабинета, — обратилась Надя к секретарю, когда та освободилась.

Лена задумалась. Каждый человек у нее был на учете. Она не могла отрывать их от своего дела. В то же время И парткабинету надо было помочь.

Лена подошла ко вновь принятым комсомольцам.

— Товарищи! Я знаю, что для вас сегодняшний день навсегда останется в памяти. Закрепите его хорошим делом!

И Лена рассказала о библиотеке парткабинета и о стене, закрывающей свет.

Вскоре смех молодежи и стук падающих кирпичей нарушили ночную тишину поселка.

Приходилось работать ломом. Трудно было выковыривать и разбивать кирпичи.

К утру от стены ничего не осталось. Поодаль стояли ровно сложенные штабеля кирпичей. Щебень весь вынесли и замели.

Надя, засучив рукава, до блеска вымыла стекла. Совсем другой вид стал у библиотеки. Солнце в ней целый день. Уже начали просыхать стены.

— Молодцы ребята! Теперь светло, — говорили коммунисты, занимавшиеся в кабинете.

Разлука не повлияла на дружбу с Люсей. Надя часто ей писала и получала ответы. Люся, как и прежде, летом работала в колхозе.

«А следующей весной, или самое позднее летом, мы будем в Ленинграде, — писала Люся. — Там увидимся с тобой».

Надя мечтала о встрече с Люсей. Она уже послала заявление в ленинградское педагогическое училище и ждала ответа.

Каждую неделю Надя бывала у бабушки. Колхоз починил старушке дом. Она развела огород. Во дворе, как прежде, бродят куры. И сама она словно помолодела. Только просила Надю сделать все, чтоб узнать об отце и брате.

Лена по просьбе Нади разослала всюду запросы от имени райкома комсомола. Как-то вечером она зашла в библиотеку. По голосу, по какой-то неуверенности, торопливости, несвойственной Лене, Надя почувствовала, что приход секретаря не случаен.

— Может ты знаешь что-нибудь о папе, Лена? — неожиданно спросила она.

Лена молча подала ей маленький листочек бумаги. Надя прочла имя, фамилию отца и фразу: «… пал смертью храбрых».

В первый момент она не поняла. Потом закрыла лицо руками и пошатнулась. Едва на ногах устояла.

Лена ласково обняла ее. Надя, как бы извиняясь, сказала:

— Давно знала, что папы нет, а вот когда увидела извещение, все закружилось перед глазами. Теперь ничего. Пойду работать.

— Не торопись. Я попросила заведующую отпустить тебя. Идем вместе со мной в колхоз на собрание комсомольцев. Это довольно далеко. Придется там заночевать.

Лена взяла девушку под руку. Они шли молча. Потом Надя сама заговорила об отце. Она вспоминала его слова, отношение к матери, к детям.

— Я была совсем еще маленькой и многого не понимала тогда. Если б сейчас он был жив!.. Знаешь, Лена, мне теперь еще больше захотелось уехать отсюда. Может мне сейчас поехать?

— Подожди немного. Получишь ответ из училища, тогда и отправляйся. Я подготовлю все, чтобы тебя не задерживали.

В конце лета пришло уведомление, что Надино заявление получено, она допущена к испытаниям и должна приехать сдавать приемные экзамены. Надя показала заведующей парткабинетом полученную бумагу. Предупредила, что через две недели уезжает.

— А кто же здесь будет? Ты подумала об этом? — строго спросила заведующая. Надя посмотрела на нее.

— Ведь я же с первого дня сказала вам, что буду работать только до осени. И Лена уже приготовила заместительницу. За это время я ей все покажу. Оставлять работу в библиотеке, вас — мне очень тяжело. Но я должна, должна учиться дальше! Вы сами всегда говорите, что это необходимо.

— Ну-ну, — сказала заведующая, и голос ее зазвучал уже мягко, как всегда, — смотри, чтоб новая сотрудница была хорошая. А то я тебя не отпущу.

И вот — библиотека сдана, вещи собраны. Надя пошла прощаться с бабушкой и застала ее в постели. Оказалось, у нее ангина. Надя осталась ухаживать за больной.

Проходили день за днем. Бабушка поправлялась медленно. Встав на ноги, она сама сказала:

— Поезжай уж, что ли, скорее. Ты опаздываешь из-за меня!

Надя тоже тревожилась. Мысль, что она опоздала, что ее теперь могут не принять, — пугала. Но она твердо решила: «Упрошу! Как-нибудь устроюсь…»

Надя вернулась в поселок. Комсомольцы усадили ее в попутный грузовик.

Пересаживаясь с машины на машину, подъехала Надя к станции железной дороги.

— Через четыре часа — Ленинград!