Перед войной дети-инвалиды жили в Петергофе в прекрасном двухэтажном особняке. Ребята называли его дворцом. Своими башнями, многочисленными балконами, террасой и вьющимся диким виноградом он действительно напоминал дворец. В ненастную погоду дети играли на террасе. Оттуда видно было море. Ребята любили наблюдать за проходящими кораблями. Им нравилась ширь моря, такого безбрежного, необъятного.
Парк, окружающий дачу, дети привели в полный порядок. Срезали сухие ветви, расчистили дорожки, засыпали их песком. Аллеи обложили кирпичом и побелили его. Везде разбили газоны, посадили цветы. Устраивались надолго: знали, что и зиму проведут в Петергофе. Им так нравилось тут! Вниманием и заботой окружали их воспитатели, а доктора старались вылечить своих маленьких пациентов. Хорошее питание, свежий морской воздух — все помогало восстановить силы больных детей.
В праздничные дни ребят увозили к фонтанам. Струи воды подымались высоко, освещенные разноцветными огнями. Они радугой переливались в небе и журчащие, сверкающие падали книзу.
Утром двадцать второго июня дети ждали автобус: они знали, что в этот день их повезут к фонтанам. Но что-то случилось. Ребята поняли это по встревоженным, взволнованным лицам воспитателей. Чувствовали, что нельзя приставать. Затихшие, сидели на ступеньках крыльца.
Скоро весть о войне донеслась и до них. И как все изменилось в прекрасном, сказочном Петергофе! Вместо нарядной, праздничной толпы, по улицам в сторону вокзала шли нагруженные чемоданами, узлами дачники. С каждым днем все больше и больше изменялось лицо города. Больше не было музыки. Не били фонтаны. С вокзала двигались войска. На улицах, в парках, везде видны были только военные. Местное население рыло окопы. В парке снимали статуи и глубоко закапывали в землю. Вечерами не стало видно освещенных окон. Дома стояли безмолвные, затемненные.
Немцы, перейдя границу, двигались вглубь страны. Создалась угроза Ленинграду. Детский дом инвалидов ждал эвакуации. Несколько воспитателей уехали в Ленинград, чтобы все приготовить для переезда. Обратно они не вернулись, — немцы отрезали Петергоф.
Начался обстрел. Он усиливался с каждым днем. Горели и рушились дома. Пожар угрожал и детдому. Укрыться было негде. На помощь больным детям пришли военные. Они перевезли ребят в Старый Петергоф. Временно поместили их в подвале большого каменного дома. В нем можно было спрятаться от снарядов и бомб.
После чудесного особняка дети очутились в темном, сыром подвале. Со страхом прислушивались они к вою сирен. В то же время мальчикам хотелось вылезти, посмотреть на воздушный бой. Они знали, что навстречу вражеским самолетам вылетают наши, и бой идет здесь, над их головами, над Кронштадтом. Но выглянуть было нельзя. Тамара Сергеевна и все воспитатели зорко следили за ними. Дисциплина в подвале была крепкая.
Иван Иванович научил ребят по звуку моторов отличать вражеские самолеты от наших. Иногда совсем близко они слышали свист пролетающей бомбы, грохот обрушившихся зданий. Едкий дым пожаров врывался и в подвал. Разрывы снарядов потрясали стены. Зажженные свечи гасли. Малыши начинали хныкать, но старшие ребята старались рассказать им что-нибудь интересное, рассмешить их. Воспитатели так разместили ребят, что около слабых всегда были более сильные, предприимчивые. На их обязанности было помогать товарищам, следить за ними. И дети прекрасно это делали.
В подвале находилась маленькая, глухонемая от рождения девочка. Она была совершенно беспомощна. Одиннадцатилетняя безногая Таня взяла ее под защиту. Неизвестно, как научилась она понимать глухонемую, угадывать каждое ее желание. Так мать не всегда понимает своего ребенка! Девочки крепко подружились.
Уже почти неделю детдомовцы находились в подвале. Военные обещали вывезти их при первой возможности. Но, видимо, этой возможности не было.
Ночью в дальнем углу Тамара Сергеевна собрала педагогов и воспитателей. Она сидела на узле, укачивая маленькую дочку. Дети других воспитателей были значительно старше ее Светланы. Они давно уже спали. Ее дочка болела, кашляла всю ночь.
Тамара Сергеевна сильно изменилась за это время. Похудела, в темных волосах появилась седая прядь, но она старалась держаться спокойно, как обычно.
— Товарищи, — сказала она, — провизия, взятая нами, кончается. И самое тяжелое — у нас иссякли запасы воды. Пополнять их очень трудно. Иван Иванович несколько раз делал вылазки. Все колодцы вблизи засыпаны. Пруд — далеко, да и приносить оттуда можно ведро, два, а нас здесь много. Я собрала вас, чтобы решить вопрос: как нам быть, если придется еще несколько дней оставаться здесь?
Все молчали. Повар подсчитал оставшиеся продукты.
— Придется еще сократить паек детям и вдвое уменьшить взрослым.
— А воды несколько ведер мы достанем, — сказал Иван Иванович. — Завтра же ночью пойдем. Мне помогут старшие воспитанники.
Решение было принято, но не спалось в эту ночь воспитателям. Одна мысль мучила всех: как сохранить жизнь доверенных им детей?
Тамара Сергеевна подошла к выходу из подвала.
Приоткрыла тяжелую дверь. Поразила тишина. Они так привыкли к постоянному шуму и грохоту, что эта внезапная тишина казалась тревожной.
Тамара Сергеевна стояла с ребенком на руках, вглядываясь в темноту ночи. Ей послышалось: кто-то стоит за кустом, и не один. Кто-то подбирается, ползет.
«Неужели это враги? Может десант высадили?..»
Она хотела захлопнуть дверь, но кто-то тихо сказал по-русски:
— Мы за вами приехали. Пока затишье — скорей собирайте ребят. Сажайте их в грузовики. Они здесь, за деревьями.
Тихо, на руках вынесли спящих малышей. Старшие ребята сразу проснулись, и, кто мог, деятельно помогал взрослым. Наконец разместили всех. Проверили, не осталось ли что в подвале. Грузовики медленно выехали из сада.
Едва спустились под гору — обстрел возобновился. Но автомобили уже мчались по шоссе. Снаряды туда не долетали.
Детей поместили в школе недалеко от Ораниенбаума. После подвала жизнь там показалась раем. Кроватей и многих необходимых вещей не было, зато воздуху — сколько хочешь и воды тоже! Хлеб и провизию получали в Ораниенбауме.
Дети жили дружной семьей. Да иначе и нельзя было: слишком близко находился враг.
Осажденный Ленинград помнил об оставшемся на «пятачке» детском доме. Неожиданно на пароходе вернулись из Ленинграда два воспитателя, ранее отправленные туда. Они сообщили, что ночью предстоит эвакуация детдома морем.
— Путь опасный. Залив обстреливается. Но другого выхода нет. Оставаться вам здесь еще опаснее.
Тамара Сергеевна следила за сборами. В любое время могли сообщить, что пароход подошел.
— Многое зависит от погоды, — говорили вернувшиеся. — Самое главное, чтобы ночь была темная.
Ночь выдалась темная-претемная. Детдомовцев на машинах подвезли к военной пристани. В абсолютном мраке, безмолвно происходила посадка.
Пароход отошел совсем неслышно. Он двигался вдоль берега. Тамара Сергеевна, разместив в трюме детей и уложив свою трехлетнюю дочку, вышла на палубу.
Петергоф горел. И чем ближе подвигались к нему, тем светлее становилось на пароходе. Почти не смолкали орудийные выстрелы.
«Нас будут обстреливать!» — подумала она.
Пароход подходил к самому опасному месту. Миновали Мартышкино. Детство она провела неподалеку от этого берега. Знает здесь каждый поворот, любую тропинку найдет. У самого моря — рыбачий поселок Бобыльск. На горе — Старый Петергоф. Как он пылает! Отсвет пожара лег на море. Словно не вода, а кровь разлилась. Вот красная полоса уже близко. Пароход вошел в нее. Выстрел!.. второй!..
— В нас!..
— Задний ход!.. Полный вперед!.. — слышны команды капитана.
Опять выстрел. Еще ближе… Залило всю палубу.
— Вперед!..
Несколько выстрелов один за другим. Пароходик бросает из стороны в сторону. Наши пушки отвечают из Кронштадта. В небе зарокотали наши самолеты. Обстрел прекратился.
Освещенный заревом пожара, пароход плывет вблизи Нового Петергофа. Капитан настороженно следит за берегом. Он весь, как натянутая струна. Кажется, чувствует, куда упадет снаряд…
«Совсем молодой, а какие у него воля и сила духа!» — думает Тамара Сергеевна. И сама она как-то подтянулась. Они должны вырваться из этого ада!
Опять посыпались снаряды. Опять закачало маленький пароходик. Снова ударили пушки Кронштадта.
— Полный вперед! — раздалась команда капитана. Пароход рванулся и словно полетел по воде. За короткое время удалось миновать опасное место. Немцы обстреливали, но снаряды теперь ложились за кормой, и пароход шел спокойнее.
Утром он был уже в Ленинграде. Город, залитый солнцем, казался таким родным, прекрасным! И даже выстрелы здесь не пугали. Все чувствовали себя дома и как-то спокойнее.
Большинство прибывших детей в скором времени перевезли в глубокий тыл. Когда ребята узнали, что Иван Иванович не поедет с ними в эвакуацию, поднялся страшный шум. Воспитанники в нем души не чаяли. Они просили не оставлять их. Иван Иванович сам был взволнован. Ему нелегко было расставаться с детьми.
— Я ухожу в армию, — сказал он, — и вернусь к вам снова, как только война кончится. А вы растите, учитесь и горячо любите нашу дорогую Родину.
Иван Иванович все время был на фронте. Там же он вступил в партию.
Тамара Сергеевна осталась директором детского дома инвалидов. Его заполнили новые воспитанники, жертвы войны и блокады. О том, как они жили здесь, Надя узнала из рассказа доктора. Нелегко ей было заставить заговорить Дмитрия Яковлевича. Он долго отмалчивался, говорил, что у него нет времени. Однажды Надя встретила его в столовой и прямо обратилась к нему:
— Скажите, доктор, как подойти к детям? Мне хочется много, много сделать для них!
— Если есть желание, это уже многое. Ребята у нас хорошие.
Доктор разговорился. Вспомнил о блокаде.
Детский дом находился вблизи электростанции. Ее обстреливали часто. Фашистов привлекала крупнейшая в городе ГЭС. Они знали, как важно уничтожить источник энергии.
Однажды утром начался налет. Детей сонных перевели в убежище. Едва прозвучал отбой — снова тревога, и так четыре раза подряд. Потом все затихло. Ребята спокойно пообедали.
Опять завыли сирены. Дети уже были в убежище, когда раздался сильный взрыв. Дом закачался. Посыпались стекла, кирпичи…
Когда обстрел затих, воспитатели пошли осматривать здание. Оказалось, пострадали комнаты со стороны фасада. Пришлось уплотниться.
В тот же день принялись очищать дом от мусора, заколачивать фанерой окна. Пробоину заделали кирпичом. Работали в часы затишья.
После снятия блокады дом отремонтировали. Старых, привыкших к дисциплине детдома ребят оставалось немного. Его сразу заполнили вновь присланные дети. Их привозили из больниц, госпиталей и из области. На воспитателей легла огромная работа: объединить, сплотить, перевоспитать эту массу детей, вырванных потоком войны из своих семей, осиротевших, искалеченных. Постепенно возобновились регулярные уроки в классах и работа в мастерских.
Когда кончилась война, Иван Иванович вернулся в детдом. Радостной была встреча с Тамарой Сергеевной и доктором.
Дмитрий Яковлевич не ушел с работы и после войны. Все свои силы, все знания он отдавал детям, изувеченным войной.
— Поработаю еще, пока силы есть, — говорил он. — Не время сейчас отдыхать!