Поздно вечеромъ подошли мы къ Айгуню и бросили якорь противъ самаго центра города, въ десяти шагахъ отъ берега. Стали выпускать пары, но тихо, безъ обычнаго свиста. Мы стояли въ китайской чертѣ, и поэтому, тотчасъ же, явился къ намъ айгунскій полиціймейстеръ съ переводчикомъ.
Нашъ пароходъ тащилъ за собой огромный подчалокъ, на которомъ помѣщалось болѣе двухсотъ человѣкъ безсрочныхъ солдатъ, возвращавшихся на родину. Это обстоятельство не ускользнуло отъ подозрительной бдительности китайскихъ чиновниковъ. Когда удовлетворили первымъ вопросамъ полиціймейстера, командиръ парохода предложилъ ему, въ свою очередь, свой: "Нѣтъ ли извѣстій изъ Пекина о войнѣ съ англо-французами?" На это почтенный джангинъ отвѣчалъ, что еще не получали въ Айгунѣ никакихъ объ этомъ свѣдѣній и вдругъ, какъ бы вспомнивъ что-то интересное, обратился къ своему переводчику съ цѣлымъ потокомъ словъ.
-- Гдѣ Максумъ? заговорилъ переводчикъ.-- Амбаню нужно Максумъ, и тутъ онъ показалъ, что примѣрно пишетъ:-- Амбань проситъ Максумъ кушая, потомъ склонилъ голову на ладонь -- слѣдовательно ночевать и т. д.
Изъ фразъ и жестовъ всѣ ясно поняли, что айгуньскій амбань приглашаетъ извѣстнаго нашего литератора, г. Максимова, если онъ окажется на пароходѣ.
Но того, кого имъ было нужно, на пароходѣ не оказалось, и джангинъ убрался во-свояси.
Затѣмъ настала глубокая тишина, никому не позволено было съѣзжать на берегъ.
Казалось, чужеземный городъ хотѣлъ перещеголять насъ въ сдержанномъ своемъ дыханіи. Ни сторожевыхъ звуковъ, ни свиста, словомъ, никакого человѣческаго голоса не было слышно въ городѣ. Молча покоилась у костра береговая стража, молчалъ и нашъ пароходъ съ подчалкомъ.
Не стало охоты смотрѣть на эту безцвѣтную картину; я спустился въ каютъ-кампанію, гдѣ засталъ публику за общимъ столомъ въ ожиданіи ужина.
-- Охота вамъ смотрѣть на этихъ звѣрей -- прямые азіаты, и городъ-то ихъ не лучше нашей грязной деревни, обратился ко мнѣ купецъ, удерживая для меня мѣсто.
На слѣдующее утро, прежде чѣмъ мы успѣли протереть заспанные глаза, пароходъ нашъ остановился у благовѣщенской пристани.
Справившись кое-какъ съ своимъ туалетомъ, каждый пассажиръ засуетился около своего багажа; пароходъ дальше этого пункта не шелъ, слѣдовало дожидаться другихъ пароходовъ, менѣе сидящихъ въ водѣ.
Взобравшись на крутой берегъ, я сѣлъ на обрубокъ гигантскаго бревна близь строящагося зданія, и городъ представился мнѣ во всемъ своемъ объемѣ.
Брусчатыя зданія то толпились въ одной группѣ, то отдѣлялись другъ отъ друга длинными пустырями. На каждомъ шагу нужно было дополнять воображеніемъ линію проспектовъ, или очертаніе угловъ; по всему видно было, что городъ строится по строгому плану.
Такъ-какъ въ окрестностяхъ Благовѣщенска нѣтъ строеваго лѣсу, то онъ приплавляется сверху; очень жаль, что до сихъ поръ не приступили къ дѣланію кирпича: въ нѣсколькихъ верстахъ отъ города по рѣкѣ Зои найдена глина хорошаго качества.
Отыскавъ лошадь съ телегой, я отправился въ пригородную станицу, въ двухъ верстахъ отъ города, гдѣ можно было сыскать квартиру; въ городѣ же нетолько заѣзжаго дома или какой нибудь гостиницы, но даже и квартиры нельзя найти.
Я нанялъ довольно свѣтлую комнату, съ двумя окнами, лишенными на половину стеколъ; повсемѣстный недостатокъ въ стеклахъ обнаруживается нетолько на Амурѣ, но и въ Забайкальѣ {Манчьжуры вмѣсто оконныхъ стеколъ употребляютъ пузыри.}, и потому мѣстная изобрѣтательность, съ помощію бересты, придумала составлять оконную раму изъ дробныхъ кусочковъ. Бутылки и вообще посуда цѣнятся весьма дорого по всей великой линіи Амура. Плохой стеклянный заводъ близь Иркутска можетъ ли удовлетворить требованіямъ на все громадное протяженіе Восточной Сибири?
По крайней мѣрѣ въ молокѣ, яицахъ и зелени въ Благовѣщенскѣ нѣтъ недостатка.
Какое обширное поле сулитъ въ будущемъ амурскій край для дѣятельности! Съ одной стороны цѣлая линія станицъ отъ нерчинскаго края до предѣловъ Тихаго Океана, съ другой -- тысячи китобойныхъ судовъ всѣхъ націй, снующихъ взадъ и впередъ по смежнымъ сѣвернымъ морямъ.
Но до тѣхъ поръ, пока хлѣбъ на Амурѣ не сдѣлается дешевъ, нельзя разсчитывать на развитіе края. Не на города, а на станицы нужно обратить первоначальное вниманіе.
Можно ли разсчитывать въ настоящую минуту на какую нибудь фабричную промышленость, когда работникъ обходится до трехсотъ рублей въ годъ?... А потому всѣ усилія надо покуда обратить на земледѣльческую промышленость. Хлѣбъ будетъ дешевъ -- все будетъ дешево, и тогда многіе изъ Сибири отправятся на заработки въ новый край.
Что амурское казачество представляетъ весьма скудный элементъ въ дѣлѣ развитія края -- въ томъ нѣтъ сомнѣнія, а потому обратимся къ русскимъ переселенцамъ и коснемся вообще всей системы колонизаціи на Амурѣ.
Въ описываемомъ 1860 году, изъ переселенцевъ, отправленныхъ изъ губерній Вятской, Костромской, Тамбовской и другихъ, немногіе достигли Благовѣщенска и Хабаровки, заваливъ тамъ кладбища отъ изнурительныхъ болѣзней. Въ Читу они занесли тифозную горячку; вездѣ они шли подаяніемъ.
Меньшая половина изъ нихъ, хотя и дошла до мѣста назначенія, но лишенная средствъ и способовъ къ заявленію труда, обременила только край своею непроизводительностію.
Но на этомъ не остановилось переселеніе.
Изъ великороссійскихъ губерній густыми толпами гонятъ штрафованныхъ солдатъ на Амуръ, разумѣется, большею частію женатыхъ.
Во весь послѣдующій мой путь чрезъ Забайкалье, я не разъ встрѣчался съ ними.
Чтобы показать, въ какой степени можно ожидать пользы для новаго края отъ людей подобнаго рода, обращусь къ старому способу заселенія забайкальскаго, напримѣръ, края, съ которымъ я имѣлъ случай познакомиться покороче. При этомъ я имѣю въ виду, путемъ аналогіи, при помощи осязаемыхъ фактовъ, подвести читателя къ вѣрному заключенію.
Въ восьмисотыхъ годахъ были переселены въ нерчинскій округъ, Татауровской волости, въ селеніе Николаевское (близь истоковъ Ингоды) 183 малороссіянъ, свободныхъ переселенцевъ, непожелавшихъ остаться на кавказской линіи.
Одновременно съ этимъ, послѣдовало заселеніе ссыльно-поселенцевъ въ 15-ти верстахъ отъ Николаевскаго, въ Гарикацанскомъ селеніи, въ количествѣ 195 ревизскихъ душъ.
Въ 1858 году, слѣдовательно по прошествіи 58 лѣтъ, въ самомъ Николаевскомъ селеніи оказалось наличныхъ душъ мужскаго пола 770, несмотря на то, что всѣ селенія, расположенныя по рѣкѣ Ингодѣ, какъ-то Орта, Аблатуканъ, Улёты, Кадахта, Черемхово, заселены наполовину тѣми же малороссами, которые, по причинѣ тѣсноты, то-есть недостатка въ покосахъ и другихъ угодьяхъ, выселились изъ Николаевскаго селенія. Притомъ же и въ другихъ деревняхъ Татауровской волости находится нѣкоторое число тѣхъ же малороссовъ; словомъ, въ 1858 году, взявши общее число малороссовъ, составится болѣе полуторы тысячи ревизскихъ душъ; тогда какъ въ томъ же 1858, слѣдовательно по прошествіи того же 58-ми лѣтняго срока, въ Гарикацанскомъ селеніи, заселенномъ, какъ мы видѣли, ссыльно-поселенцами, несмотря на присутствіе 6-ти семей малороссовъ, переселившихся изъ Николаевскаго, оказалось наличныхъ душъ мужескаго пола только 94 души, слѣдовательно убыли болѣе чѣмъ на 100 душъ въ теченіе этого же срока. У малороссовъ же, свободныхъ переселенцевъ за эти 58 лѣтъ прибыли оказалось болѣе чѣмъ на 1,300 душъ.
Другой разительный фактъ представляется намъ въ томъ же Нерчинскомъ округѣ, Татауровской волости, въ селеніи Александровскомъ. Туда была поселена, въ числѣ ссыльно-поселенцевъ, одна ревизская душа въ зачетъ рекрута. И теперь въ этомъ селеніи въ семействѣ Климова, зачетнаго рекрута, слѣдовательно нештрафованнаго, насчитываютъ болѣе 20-ти душъ мужескаго пола. Въ Бальзинскомъ селеніи Усть-Ильинской волости, у крестьянина Ивана Тимофеева, тоже до 20-ти душъ. Въ Ундуржинскомъ селеніи, той же волости, у крестьянина Семенова или Пискурова до 25-ти душъ; и всѣ они были переселены въ зачетъ рекрута, слѣдовательно нештрафованные и женились на вольныхъ. Углубляясь въ генеалогію ссыльно-поселенцевъ, нельзя не убѣдиться, что приращеніе народонаселенія у нихъ становится замѣтнымъ только съ третьяго поколѣнія и то не во всѣхъ случаяхъ.
Третій фактъ представляютъ намъ такъ называемые Семейскіе.
Въ первый разъ, за 127 лѣтъ до нашего времени, и второй, за 87, были переселены цѣлыми семьями въ Верхнеудинскій округъ старовѣры изъ западныхъ губерній и смѣшаны съ сибиряками. Но теперь Семейскіе, свято соблюдающіе свои уставы, заняли уже и окрестныя сибирскія деревни, снабжая притомъ прочія селенія избыткомъ своихъ произведеній. Пшеница ихъ идетъ въ отдаленныя мѣста.
Довольно этихъ статистическихъ данныхъ, чтобы убѣдиться, въ какой степени было бы полезно заселять амурскій край честными семьями, а не бродягами и людьми, которыхъ "собаки облаяли, вѣтры обдули, отцы и матери оплакали".
Если то, что до сего времени сдѣлано для Амура, и извиняется временемъ и средствами, то во всемъ, что еще предстоитъ для него сдѣлать, исторія потребуетъ отчета.
Долина Амура, вмѣстѣ съ Усурійскою, простирается болѣе чѣмъ на 4,000 верстъ, не считая при этомъ многочисленныхъ притоковъ. Долина эта такъ разнообразна по богатству природы, что вотъ такъ и кажется, одно мѣсто лучше другаго; пусть будетъ такое же соревнованіе и между хозяевами. Но мало того, чтобы переселить хорошаго хозяина: надо дать ему средства, чтобы онъ, не обременяя проходимыхъ странъ, могъ съ семействомъ, рабочимъ скотомъ и необходимыми орудіями, достигнуть безъ нужды мѣста назначенія.
Разумѣется, все хозяйство свое онъ можетъ сформировать въ предверьи къ Амуру, въ Забайкальѣ {Многіе находятъ полезнымъ отправлять переселенцевъ на Амуръ на нашихъ кругосвѣтныхъ клиперахъ.}.
Сколько мы видѣли печальныхъ примѣровъ несоблюденія этихъ мѣръ въ частномъ быту на Амурѣ. Такъ, подъ вліяніемъ первыхъ привлекательныхъ слуховъ объ этомъ сибирскомъ Эльдорадо, многіе изъ богатыхъ крестьянъ Забайкалья кинулись туда, обративъ свое хозяйство въ деньги. И что же вышло изъ того? Не найдя на Амурѣ работниковъ, или необходимыхъ орудій, а также готоваго помѣщенія, они, съ неудачи, предались пьянству, и съ пустыми кошельками перешли въ землянку, стыдясь вернуться на родину. Этихъ примѣровъ я видѣлъ много.
Путеваго довольствія, получаемаго переселенцами, не хватаетъ имъ и на табакъ, и потому они идутъ, какъ пилигримы, не заботясь о завтрашнемъ днѣ. Послѣднее обстоятельство дѣйствуетъ разрушительно на нравственность переселенца. Трудно предположить, чтобы и честный человѣкъ не испортился втеченіе годичнаго нищенскаго странствованія по сибирскимъ захолустьямъ.
Но обратимся къ Благовѣщенску.
На третій день послѣ моего пріѣзда, приходили въ станицу къ нашему переводчику Гантимурову (казаку) двое знакомыхъ ему маньчжуръ и заботливо разспрашивали, для какого употребленія назначались приплавленные на буксирѣ парохода солдаты; притомъ сообщили, что айгунскія власти на этотъ счетъ сильно безпокоятся. Гости-маньчжуры повеселѣли, когда узнали отъ переводчика, что солдаты эти просто выслужили свои сроки и возвращаются на родину.
Прекрасная лѣтняя погода нисколько не измѣнилась, несмотря на наступившій сентябрь. Въ станицѣ, гдѣ я расположился, не было ни одного кустика, гдѣ бы можно было укрыться отъ зноя; а два года назадъ дѣвственный берегъ скрывался подъ кудрявымъ дубнякомъ, образуя естественный бульваръ. Теперь отъ этого ничего не осталось; только по самой покатости берега, тянется длинный рядъ землянокъ, откуда иногда выползетъ тощая фигура переселенца.
Самый городъ, раскинутый какъ на тарелкѣ, похожъ на покинутую ярмарку: остались только балаганы въ степи. Какъ далеко отсталъ онъ отъ своего соперника Николаевска, гдѣ на каждомъ шагу бросается въ глаза какая нибудь рѣзкая особенность: то широкая натура нашего кругосвѣтнаго матроса, то таинственно-угрюмая физіономія какого нибудь лиходѣя, обреченнаго на крѣпостныя работы. Вотъ въ куцомъ пальто, закинувъ голову и заложивъ руки въ карманы, идетъ какой нибудь машинистъ-американецъ, неистово вытягивая дымъ изъ своей сигары и не обращая ни на кого вниманія. Вотъ молодой мичманъ, мечтающій объ адмиральскихъ эполетахъ, и гордый негоціантъ о мильйонахъ, самонадѣянно преслѣдуютъ свою звѣзду, избѣгая рутины.
Если нашъ приморскій пунктъ не сдѣлается центромъ цивилизаціи Восточной Сибири, то онъ безспорно удержитъ за собою прогресивное вліяніе на весь амурскій край. Здѣсь же все вытянуто въ строчку, оттого и вся картина кажется подернутою одною безцвѣтною тѣнью.
Я прожилъ цѣлую недѣлю въ Благовѣщенскѣ -- и ничего, ни одного впечатлѣнія не вынесъ оттуда; а потому, когда въ одно прекрасное утро, показался на горизонтѣ пароходъ снизу, я очень обрадовался и, ни минуты не мѣшкая, отправился къ пристани. Пароходъ былъ американскаго купца де-Фриза, принявшаго русское подданство и получившаго черезъ то возможность ходить по Амуру.
Пароходъ былъ наполненъ купцами, возвращавшимися изъ Николаевска и съ береговъ Усури съ товарами въ Забайкалье и Иркутскъ. Нѣкоторые проѣзжали даже въ Россію. Я взялъ билетъ и отправился домой за вещами.
При разсчетѣ, хозяйка не упустила случая выпросить у меня старый шерстяной платокъ на память и вслѣдъ за собой протолкнула ко мнѣ въ двери ребятишекъ, между которыми была и взрослая дочь, съ претензіями на подарки. Тому, кто незнакомъ съ ихъ бытомъ, картина эта показалась бы умильною; я же былъ свидѣтелемъ, какъ карымскій чай не сходилъ у нихъ съ очага, а къ обѣду варилось иногда и мясо, что у насъ въ Николаевскѣ считалось роскошью.
На пароходѣ я нашелъ многочисленную публику. Одни разсказывали про свои соболиные подвиги, другіе таинственно намекали на новыя золотыя розсыпи.
Вопросъ о допущеніи золотопромышлености на Амурѣ занимаетъ всѣхъ; одни идутъ -- за, другіе -- противъ; что же касается до моего личнаго убѣжденія, то оно на сторонѣ тѣхъ, которые считаютъ еще несвоевременнымъ учрежденіе золотопромышлености въ новомъ краѣ, гдѣ всю дѣятельность надо покуда сосредоточить на земледѣліи.
Противная сторона старалась, при этомъ, доказать безвредность золотопромышлености для новаго края тѣмъ, что хозяева будутъ выписывать рабочихъ для своихъ пріисковъ изъ Россіи; но это только одни пустые возгласы: рабочихъ будутъ попрежнему всѣми мѣрами притягивать изо всѣхъ сосѣднихъ мѣстъ, и тѣмъ, разумѣется, подорвутъ зарождающуюся земледѣльческую промышленость.
Начало нашего плаванія не ознаменовалось ничѣмъ замѣчательнымъ. Спустя немного времени по выходѣ изъ Благовѣщенска, на одной станціи, гдѣ производилась нагрузка дровъ, начальникъ станицы, нѣкій заурядъ-сотникъ (изъ урядниковъ), пробужденный отъ послѣобѣденнаго сна, съ отуманенными глазами и тяжелой головой, явился къ намъ на палубу, съ высоты которой производилъ свои распоряженія, касавшіяся нагрузки дровъ.
-- Еповъ! Куда ты дѣвался? Эй! Еповъ, неистово возглашалъ къ берегу заурядъ-сотникъ.
Мы улыбнулись этому прозвищу; возглашатель это замѣтилъ и взоромъ обнаружилъ свое неудовольствіе.
-- Ярило! грозно воскликнулъ онъ, съ свирѣпымъ акцентомъ, и мы окончательно разразились смѣхомъ.
-- Помилуйте, господа! Вы меня обижаете: Еповъ и Ярило -- исправные урядники, извѣстные начальству. Я не велю отпускать дровъ на пароходъ.
Когда нѣмцу-хозяпну перевели угрозу прогнѣваннаго заурядъ-сотника, онъ увлекъ послѣдняго знакомить съ своимъ коньякомъ, умоляя насъ жалобнымъ взоромъ оставить въ покоѣ Епова и Ярилу.
Мы давно миновали южный уклонъ рѣки и плыли теперь по направленію на западъ. Но мѣрѣ того, какъ мы подвигались навстрѣчу къ глубокой осени, погода измѣнялась, только полдневное солнце отогрѣвало насъ; утренніе заморозки усилились. Мы облеклись въ мѣховыя платья, въ которыхъ не было недостатка. Я не снималъ свою камчатскую хухлянку, находя эту одежду весьма удобною.
Наконецъ, въ одно холодное утро, осеннее солнце освѣтило пожелтѣвшія окрестности историческаго Албазина.
Станица видимо выросла за эти два года, но церковь еще недостроена.
На пути отъ Албазина стали попадаться намъ встрѣчные плоты съ бѣлковщиками. Бѣлковщики отправляются въ это время на промыселъ (стрѣлять бѣлокъ), пользуясь послѣднимъ воднымъ путемъ; возвращаются уже на саняхъ.
Утренники сдѣлались морознѣе и мы стали подумывать о шугѣ (снѣжной крупѣ). Во что бы то ни стало, намъ хотѣлось добраться хоть до Шилкинскаго завода.
Многіе ударились въ закладъ, что шуга не допуститъ до мѣста назначенія, съ тѣми, кто увѣрялъ противное; но никому не удалось выиграть пари.
При входѣ въ р. Шилку, мы остановились на минуту близь затопленнаго желѣзнаго парохода, принадлежащаго амурской компаніи. Огромная желѣзная баржа, хотя и держалась на водѣ, но во многихъ мѣстахъ была повреждена. Этотъ пароходъ наѣхалъ на "безпечальный" камень и получилъ пробоину. Капитанъ едва только успѣлъ направить его къ берегу, гдѣ на саженной глубинѣ онъ и погрузъ. Пассажиры и вещи были спасены, но пароходъ приведенъ въ негодность. Товары компанейскіе сняты съ баржи и для нихъ строится на берегу сарай.
Это -- новый ударъ для компаніи.
Безпечальный камень названъ такъ потому, что при первыхъ еще рейсахъ, одинъ мужичокъ, плывшій на плоту со всѣмъ своимъ имуществомъ, наѣхавъ на этотъ камень, потерялъ все и, усѣвшись на немъ, затянулъ съ горя пѣсню. Пѣсню услышали съ плывшей въ то время баржи и сняли его съ камня, получившаго съ тѣхъ поръ прозвище "безпечальнаго".
До Шилкинскаго завода оставалось еще 50 верстъ и 150 до Стрѣтенска -- цѣли плаванія, когда послѣ утренняго чая, вся наша каютъ-компанія наполнилась суматохой.
Неожиданно разразились два сильныхъ одинъ за другимъ удара, будто-бы бревномъ по палубѣ, и чрезъ минуту все объяснилось.
Машина испортилась; лопнули крышки обоихъ цилиндровъ, и машину выкинуло при этомъ за бортъ назадъ. Очевидно было, что плаванію нашему наступилъ конецъ. Несчастіе это съ нашимъ пароходомъ случилось противъ устья рѣки Черной, близь станицы того же наименованія. Впечатлѣніе, произведенное этимъ случаемъ, отразилось на лицѣ каждаго пассажира. Гдѣ взять столько лодокъ и рабочихъ, чтобы достигнуть хотя Шилки, не говоря уже о Стрѣтенскѣ, куда мы потеряли всякую надежду добраться водой! Къ довершенію неудачи показались въ то же время признаки шуги. Несчастіе съ пароходомъ произошло отъ того, что машинистъ американецъ, желая выгрести противъ весьма быстраго теченія, далъ машинѣ черезчуръ ужь сильный ходъ, отчего крышки цилиндровъ не выдержали и лопнули. На выдолбленномъ бревнѣ я, съ однимъ господиномъ, перебрался на берегъ, откуда мы направились къ станицѣ отыскивать лодку. Проходя по усадьбѣ, мы замѣтили на одномъ дворѣ много казаковъ и офицера, стоящаго въ сѣняхъ хаты. Оказалось, что это былъ командиръ казачьяго батальона, и это обстоятельство много помогло намъ въ нашей бѣдѣ.
Немедленно были розданы приказанія о привлеченіи къ этому пункту нужнаго количества лодокъ; тутъ никто ужь не торговался, и давалъ столько, сколько просили казаки.
Нанявъ съ своими товарищами для себя лодку и нагрузивъ въ нее вещи, самъ я отправился съ ними верхами, чрезъ хребты, въ Шилкинскій заводъ.
Два съ половиною года назадъ, спускаясь по Шилкѣ на Амуръ, я былъ пораженъ грандіозностію горныхъ картинъ окрестностей Куларокъ и Шилкинскаго завода. Теперь, поднимаясь по тѣмъ же самымъ утесамъ и огибая подошвы ихъ, я, на этотъ разъ, готовъ былъ проклясть эти хребты, по которымъ только однѣ мѣстныя лошади могутъ бѣжать.
Необходимость воспользоваться послѣднимъ днемъ лѣта, для заготовленія лодки и рабочихъ, заставила меня и спутника моего скакать по нимъ безъ отдыха, такъ что, съ непривычки, я пріѣхалъ на заводъ безъ ногъ. Чрезъ день пришла и лодка. Я поплатился на этотъ разъ чемоданомъ, затеряннымъ въ общей суматохѣ. Чрезъ день послѣ этого пошла шуга, а потомъ и ледъ, прекратившій всякое движеніе по рѣкѣ. Пришлось ожидать зимняго пути.
Желая воспользоваться временемъ, я отправился на каринскіе золотые пріиски, въ двадцати верстахъ отъ завода. Долина, по которой извивается рѣчка Кара, впадающая въ р. Шилку, очень живописна. Деревья осѣняютъ эту золотоносную рѣчку, преслѣдуя ее до самыхъ пріисковъ. Эти пріиски раздѣляются на три промысла: верхній, средній и нижній.
Промывку золота, по причинѣ наступившихъ заморозковъ, мнѣ не довелось видѣть. Проѣхавъ верхній промыселъ, я добрался до средняго, гдѣ и остановился на квартирѣ. Видимый порядокъ и чистота замѣтны были повсюду. Количество добываемаго золота уменьшилось противъ прежняго, по причинѣ недостатка въ вольнонаемныхъ; а отъ каторжныхъ мало пользы: работаютъ они лѣниво и при строгости бѣгаютъ, если не буянятъ. Нужно одному удивляться: это -- умѣнью нашихъ инженеровъ управляться съ ними. Послѣ мнѣ случалось встрѣчаться въ Шилкѣ {Шилкинскій заводъ на мѣстѣ принято называть просто Шилкой, потому что тамъ теперь нѣтъ никакого завода. Говорятъ, что въ здѣшнихъ покинутыхъ рудникахъ находится еще много нетронутой руды (серебряной).} съ отставными заводскими служителями и урядниками, и они всѣ въ одинъ голосъ говорили въ пользу заарендованія казенныхъ заводовъ и вольнаго труда.
На обратномъ пути въ Шилку меня догнали нѣмцы-мащинисты, возвращавшіеся съ Амура и также посѣтившіе Кару. Ихъ очень занимало, что такая пустынная долина привела ихъ неожиданно къ такой широкой заводской дѣятельности, какую они нашли на каринскихъ пріискахъ. Возвратившись въ Шилку, я расположился отдохнуть въ ожиданіи санной дороги; великій зимній путь еще лежалъ передо мною.
Въ Шилкѣ и окрестностяхъ ея многихъ интересовалъ слухъ о бѣжавшемъ изъ Николаевска разбойникѣ Дубровинѣ, который, годъ назадъ, былъ выписанъ съ каринскихъ золотыхъ пріисковъ и отправленъ на Амуръ, гдѣ въ ротѣ ссыльно-каторжныхъ сдѣланъ былъ старостой. На третій день пасхи онъ бѣжалъ изъ Николаевска, подговоривъ четырехъ товарищей, запасшись винтовками и провизіею. Несмотря на дѣятельное преслѣдованіе, ему удалось, съ двумя сообщниками, выбраться, какъ кажется, на р. Зею, гдѣ ужь его трудно найти.
Разбойникъ Дубровинъ хорошо извѣстенъ всему шилкинскому околотку, гдѣ, какъ самъ онъ хвастался, сгубилъ до двадцати душь, въ томъ числѣ двухъ младенцевъ. Гоняли его и сквозь строй, да что-то мало выходило.
Еще въ первый путь мой лѣтомъ къ Верхнеудинскомъ округѣ, при перемѣнѣ лошадей, я какъ-то зашелъ на этапный дворъ, куда только что пригнали партію. Меня заинтересовалъ одинъ семидесятилѣтій старикъ, у котораго ноги были закованы. Узнавши, что онъ ужь шесть разъ бѣгалъ съ казенныхъ пріисковъ, я обратился къ нему съ вопросомъ, что заставляетъ его такъ настойчиво бѣгать?
-- Эхъ, баринъ, да какъ мнѣ не бѣгать! Годъ въ острогѣ; водятъ по судамъ... ну, разумѣется, врешь, что въ голову забредетъ... дадутъ плетишекъ двадцать, и отправятъ опять на заводъ; не дойдешь верстъ десятокъ, опять бѣжишь, опять та же исторія -- такъ помаленьку и пробавляешься. Въ острогѣ тепло, охранно и сытно, отдохнешь -- опять въ походъ!
-- Что жь, ты опять уйдешь? спросилъ я его.
-- Уйду, не задумавшись отвѣчалъ старый грѣшникъ.
Не знаю, много ли казна выигрываетъ отъ содержанія остроговъ въ Сибири, этихъ притоновъ всякаго разврата и лѣни, гдѣ каждому преступнику, кромѣ казенной дачи, еще идетъ и подаяніе, тогда какъ, напримѣръ, на уральскихъ казенныхъ заводахъ лучшему заводскому работнику идетъ въ мѣсяцъ два пуда муки и въ сутки только шесть копеекъ серебромъ, на все содержаніе и одежду, въ то время, какъ послѣдній работаетъ ежедневно съ пяти часовъ утра до одиннадцати и съ двухъ пополудни до семи, и только потому работаетъ, что предки его были приписаны къ заводу. Сравните его положеніе съ острожникомъ и вы увидите, что послѣднему лучше.
Посланный мой, отправленный на Черную за чемоданомъ, возвратился оттуда безъ успѣха, а потому я собрался самъ. Передъ отъѣздомъ, въ Шилкѣ, я повстрѣчался съ однимъ ссыльнымъ, которыхъ здѣсь называютъ "несчастными"; онъ, между прочимъ, сообщилъ мнѣ, что нашелъ въ Сибири четыре вещи: траву безъ зелени, цвѣты безъ запаха, птицъ безъ голоса и человѣка безъ сердца. Во всемъ этомъ была своя доля правды.
На р. Черной я нашелъ хозяина парохода въ станицѣ, гдѣ онъ расположился посреди своихъ товаровъ, со всѣми своими американскими привычками. Стѣны его квартиры были завѣшапы винтовками, револьверами и охотничьими ножами. При свиданіи, нѣмецъ выразилъ свое удивленіе, что путешествуя по Алжиріи, Египту, Аравіи, Индіи и большей части Америки, онъ нигдѣ не встрѣчалъ такого лѣниваго народа и который, притомъ, такъ бы мало довольствовался жизненными потребностями, какъ жители этой станицы; теплая печь и кирпичь чаю -- весь комфортъ здѣшняго сибиряка.
Я нашелъ свой чемоданъ, и въ тотъ же день отправился въ обратный путь. На полдорогѣ заѣхалъ на станцію, откуда уже вечеромъ пустился дальше. Обойдя, съ великою опасностію, утесъ, по замерзшимъ окраинамъ рѣки, я соскучился тащиться съ вьюкомъ и, обнадеженный словами проводника, что тутъ одна дорога, пустился впередъ. Я ѣхалъ рысью часа полтора и, по разсчету моему, мнѣ должно было уже доѣхать до ночлега; но кромѣ пустынныхъ хребтовъ и темнаго неба, я ничего не примѣчалъ. Я сталъ попукать лошадь; переваливаясь съ хребта на хребетъ, я проѣхалъ еще съ часъ времени. Ночь была темная, мѣсяцъ не выходилъ изъ-за тучъ. Къ довершенію непріятности повалилъ снѣгъ. Утомленному воображенію моему мерещились сибирскія сказки: Царь-дѣвица съ мечомъ-самосѣкомъ, горныя пади и утесы, съ потаенными дверями, стерегущими сокровища; вдругъ послышался на другой сторонѣ хребта чей-то голосъ; я поворотилъ коня по тому направленію, думая встрѣтить человѣка. Съ трудомъ пробравшись по рытвинамъ и ямамъ долины, въ глубинѣ которой не видать было ничего, я услыхалъ тотъ же голосъ, но только съ варіаціями на другую тэму: передо мной, въ хребтахъ заливался на десять голосовъ волкъ. Какъ ни непріятна была эта полночная серенада, но она прекратила мое заблужденіе. Тутъ только замѣтилъ я, что сбился съ настоящей дороги и заѣхалъ въ падь. Тропинка куда нибудь да приведетъ; я поѣхалъ дальше, разсчитывая попасть на Каринскіе пріиски и принимая эту падь за каринскую; но незнакомые утесы и положеніе горной рѣчки заставили меня вернуться по той же тропинкѣ назадъ на станцію. Ноги мои прозябли, бѣдный конь утомился и я повелъ его въ поводу. Мое положеніе было незавидно: мнѣ предстояло еще сдѣлать верстъ тридцать, по пустыннымъ хребтамъ. Уже передъ свѣтомъ, я вернулся на старую станцію и въ крайнемъ, изнеможеніи повалился на солому. Солнце уже было высоко, когда я проснулся. Утромъ хозяинъ вывелъ меня изъ заблужденія, объяснивъ, что я, принявъ вправо, попалъ въ Лужниковскую падь, которая идетъ верстъ на сорокъ. Когда я ему сказалъ, что думалъ нѣкоторое время разложить въ лѣсу огонь, да не оказалось спичекъ -- "Это къ лучшему, баринъ, сказалъ онъ: -- огонь примѣтенъ издалёча; что до звѣрей-то, они здѣсь дики, а надо опасаться людей: тутъ всякихъ довольно, недаромъ и сторона слыветъ каторжною".
На этотъ разъ я не довѣрилъ своему искусству разбирать дороги, даже днемъ, и взялъ провожатаго, съ которымъ и прибылъ благополучно въ свою Шилку ожидать санной дороги.
Итакъ два раза окрестности Шилкинскаго завода оставили во мнѣ неизгладимое впечатлѣніе: въ первый разъ, когда, въ 1858 году, съ плота я спокойно наслаждался горными картинами, и теперь, когда несчастіе съ пароходомъ заставило меня дѣлать даже ночныя прогулки по нимъ. Думалъ ли я тогда, что мнѣ приведется измѣрить ихъ по всѣмъ направленіямъ?
22 октября, въ день казанской божіей матери, выпалъ настоящій снѣгъ, и я началъ свои приготовленія къ дальнему путешествію, покупкою восьми молодыхъ медвѣжинъ на шубу и двухъ собачинъ на дорожные чулки; изъ своей же двойной оленьей хухлянки сдѣлалъ просторную чуйку, въ родѣ халата. Въ этой одеждѣ я рѣшился противиться всѣмъ сибирскимъ морозамъ.
Промышляютъ здѣсь медвѣдей бродячіе орочоне, которые, добывъ звѣря, остаются на одномъ мѣстѣ, покуда не съѣдятъ его.
Прошлаго года, по зимѣ, произошелъ необыкновенный случай съ однимъ орочонскимъ семействомъ, близь деревни Омороя, въ окрестностяхъ р. Черной.
Орочонъ, съ женою и двумя дѣтьми, уходилъ отъ шатуна (медвѣдь, который не ложится въ берлогу), преслѣдовавшаго его болѣе 50 верстъ, хребтами, до самаго Омороя. Медвѣдь былъ ходячій, что случается рѣдко, ибо въ зимнее время, какъ извѣстно, они лежатъ. Звѣроловъ зналъ, что медвѣдь идетъ по его слѣду, и потому понукалъ своихъ оленей, чтобъ засвѣтло достигнуть деревни. Съ своей стороны и медвѣдь днемъ опасался состязаться съ орочономъ и скрывался изъ виду. Олени, несмотря на хребты и снѣга, идутъ ходко и орочонъ, засвѣтло миновавъ деревню, прикочевалъ въ одной десятинѣ отъ ней, полагая, что звѣрь не рѣшится подойти къ деревнѣ, гдѣ было много собакъ. Но не такъ думалъ звѣрь: несмотря на разложенный костеръ, онъ подошелъ къ юртѣ, гдѣ спали несчастные скитальцы, и началъ съ ребятишекъ, которыхъ тутъ же сожралъ. Мать влѣзла на кустъ; но онъ ее и оттуда досталъ и ею заключилъ свой ужинъ. Тѣмъ временемъ, орочонъ успѣлъ скрыться въ деревню и повѣстить о случившемся; къ утру изъ двухъ смежныхъ деревень {Большая и Малая Омороя.} поднялся народъ, въ числѣ 50 конныхъ -- медвѣдя нашли лежащимъ у юрты и убили его.
Медвѣдь былъ изъ породы сѣрыхъ, огромной величины.
Наконецъ, я пустился въ путь и, сильно утомленный, безостановочною трудною дорогою прибылъ въ Нерчинскъ. Меня завезли въ сѣренькій домикъ, къ одной столѣтней старухѣ, которая держала наготовѣ комнату для проѣзжихъ. Услужливая старушка, у которой на плечахъ лежалъ цѣлый вѣкъ, не подпускала никого къ очагу и сама исполняла всю трудную должность стряпухи. Обычныя пельмени и жареная баранина явились на столѣ. Никогда мнѣ не доводилось ѣсть такую вкусную баранину. Вѣроятно, отъ свойства кормовыхъ травъ въ нерчинскомъ краѣ, мясо барана трудно отличить отъ телятины. Далѣе къ Читѣ, баранина уже не та. Еще на Амурѣ, маньчжуры говорили, что въ нерчинскомъ краѣ есть всѣ травы, которыя входятъ въ составъ кирпичнаго чая. Это даетъ высокое понятіе о нерчинской флорѣ.
Городъ Нерчинскъ похожъ на всѣ сибирскіе города: такая же пустота на улицахъ. Я зашелъ въ городническое правленіе и казначейство взять подорожную бланку; тѣ же служители уѣздной Ѳемиды, со всѣми пріемами, свойственными имъ у насъ на широкой Руси. И мнѣ на минуту показалось, что я уже дома, на родинѣ.
Нельзя здѣсь не остановиться, чтобъ не сказать нѣсколько словъ объ общемъ характерѣ судопроизводства въ отдаленной Сибири. Его можно подвести подъ три главные вида: а) произвольное толкованіе законовъ; b) нескончаемыя справки и с) журнальныя постановленія заднимъ числомъ; на трехъ этихъ незыблемыхъ столбахъ основана вся безнаказанность судебнаго произвола. Прибавьте къ этому личную безотвѣтственность суда за его рѣшеніе, и вы увидите, что судопроизводство въ Сибири основано на тѣхъ же самыхъ элементахъ, какъ и у насъ на Руси.
Отнимите у суда эти главные виды вопіющей несправедливости -- и вы возвратите истцу отнятые у него шансы. Тогда не будутъ говорить, что наши юристы изучаютъ права для того, чтобъ дѣлать несправедливости; шансы уравняются и законъ восторжествуетъ.
Я прожилъ въ Нерчинскѣ два дня. Тамъ, какъ и въ каждомъ сибирскомъ городѣ, есть довольно евреевъ, занимающихся мелкою торговлею на мѣстѣ и развозкою товаровъ но деревнямъ; съ ними постоянно соперничаютъ владимірцы, при случаѣ вздыхающіе по родинѣ, но никогда непокидающіе Сибири, гдѣ живутъ домами. Евреи здѣсь, какъ и вездѣ, отличаются отъ прочихъ племенъ своею энергическою дѣятельностію; за то и пользуются гораздо большимъ уваженіемъ и объемомъ правъ противъ своихъ песибирскихъ собратій. Если еврей живетъ на поселеніи въ деревнѣ, онъ непремѣнно занимается какимъ нибудь подрядомъ, чаще всего содержитъ почтовую гоньбу. Безъ дѣла они не сидятъ, но нигдѣ земли не обработываютъ. Тѣ изъ нихъ, которые родились въ Сибири, считаютъ ее своимъ отечествомъ, но правиламъ отцовъ остаются вѣрны. Шабаши свои исполняютъ аккуратно, женятся только на своихъ и хоронятся на еврейскихъ кладбищахъ. Евреи-капиталисты всегда помогаютъ своимъ собратамъ. Трудно найти еврея-поселенца, который бы былъ сосланъ въ Сибирь не за контробанду.
На другой половинѣ моей квартиры, чрезъ сѣни, жилъ хозяинъ съ семействомъ; онъ былъ сынъ старушки и имѣлъ самъ взрослыхъ дѣтей; одинъ изъ нихъ уже служилъ конторщикомъ на частныхъ пріискахъ. Замѣтивъ, что онъ зоветъ свою мать бабушкой, я спросилъ, что побуждаетъ его къ этому.
-- Люди зовутъ ее бабушкой, такъ и я за ними по привычкѣ, отвѣчалъ онъ простодушно.
Рано вечеромъ возвратившись изъ гостей, я улегся въ постель, располагая со свѣтомъ пуститься въ путь. Старушка помѣстилась за перегородкой. Въ комнатѣ настала тишина, прерываемая только молитвеннымъ шопотомъ моей столѣтней сосѣдки; воображенію моему рисовался не въ розовомъ видѣ безконечный морозный путь, со всѣми неудобствами и лишеніями; но желаніе увидѣть опять родину, успокоивало мои смутныя мысли. Образы стали исчезать одинъ за другимъ, перервалась и нить мысли, на встрѣчу которой шелъ сонъ съ его утѣшительнымъ забвеніемъ. Я заснулъ; я вѣрно крѣпко спалъ, что успѣлъ отлежать себѣ бокъ, а потому перевернулся на другой; заспанные глаза мои не выдержали блеска затопленной печки, которая на этотъ разъ пришлась прямо противъ нихъ; бабушка суетилась около очага. Я закурилъ свою трубку и у насъ съ нею завязался разговоръ.
-- Не рано ли, бабушка, ты поднялась?
-- Не должно быть совсѣмъ рано: я уже и Богу успѣла помолиться; скоро пойду будить своихъ.
Чайникъ съ крымскимъ чаемъ кипѣлъ немилосердно и старушка, приготовивъ себѣ чашку, отправилась будить сына. На легкій стукъ ея въ дверь, вышелъ изъ другой половины сынъ, спустился по ступенькамъ сѣней и отворить наружную дверь.
-- Э, э, бабушка! ты какъ хочешь, а намъ еще рано; кичиги {Сибиряки отлично узнаютъ время по Кичигамъ, извѣстному созвѣздію, которое впродолженіе ночи описываетъ дугу по небосклону.} еще на полночи стоятъ, послышалось изъ сѣней.
Сынъ ушелъ опять спать, а бабушка возвратилась къ своей печкѣ. Я началъ тоже думать, что бабушка промахнулась, но старушка не замедлила мнѣ объяснить, что завтра годовыя поминки ея старшему сыну, умершему лѣтъ десять назадъ; при этомъ она не упустила случая похвалиться своимъ бѣднымъ сыномъ, который не захотѣлъ подождать ея смерти.
-- Ты здѣсь, что ли, родилась, бабушка? спросилъ я ее.
-- Здѣсь, батюшка, только въ старомъ городѣ, отсюда версты за двѣ. Было мнѣ по двѣнадцатому году, когда городъ перенесли сюда; тогда были еще воеводы. Въ старое время жить было лучше, все было дешево и просто; теперь народъ умудрился, другъ друга грызутъ, проговорила старушка и тутъ же мнѣ разсказала, какъ покойный воевода, "баронъ или фонъ", подозвалъ ее, когда она горько плакала у воротъ покидаемаго дома, ласково потрепалъ по щекѣ и посулилъ ей хорошаго жениха.-- Воеводы были проще теперешнихъ губернаторовъ, сами судили и рядили, прибавила она:-- а теперь ступай сначала въ канцелярію или судъ и кланяйся приказнымъ.
Долго ворчала старушка; помянула она тутъ и Амуръ, "чтобъ ему ни дна, ни покрышки", совсѣмъ-де заѣли своими амурами: накорми переселенца, напой, да еще гляди за нимъ, чтобъ не стащилъ чего; мало у насъ земли, что ли? говорила она, помѣшивая въ печкѣ. На этотъ разъ старушка выражала убѣжденіе массы народа, которому Амуръ пришелся больно не по-сердцу. Сдавай чуть не за даромъ хлѣбъ въ казну для Амура, корми тамошнихъ переселенцевъ -- все такія причины, которыя перевернули вверхъ дномъ все хозяйство забайкальца. Я опять заснулъ. На зарѣ старушка поплелась въ церковь, а я сталъ сбираться въ путь.
Несмотря на наступившіе морозы, снѣга почти нигдѣ не было и я принужденъ былъ продолжать путь свой на колесахъ. Дорога въ Читу содержится въ исправности и потому я, безъ большихъ затрудненій, достигъ этого города. Не было замѣтно, чтобъ Чита въ эти два съ половиною года сколько нибудь увеличилась; увеличились только цѣны на всѣ жизненные припасы.
Недалеко отъ Верхнеудинска, я заѣхалъ, послѣ полночи, на одну станцію и расположился отдохнуть до свѣта. Мнѣ пригрезился сонъ, будто бы гуляя въ какомъ-то лѣсу, увидѣлъ я въ сторонѣ отъ дороги человѣческую голову; я приподнялъ ее за волосы и въ окровавленныхъ чертахъ узналъ своего брата, отъ котораго ужь давно не имѣлъ писемъ. Я проснулся; въ это самое время вошли въ комнату двое путешественниковъ и пробрались къ переднему углу, гдѣ сѣли за столъ.
Несовсѣмъ еще отрѣшившись отъ непріятнаго сновидѣнія, при пробужденіи своемъ, я произнесъ что-то вслухъ, одинъ изъ вошедшихъ спросилъ меня объ этомъ снѣ и я ему передалъ его съ пунктуальною вѣрностью.
-- Не увидать вамъ больше брата, съ самоувѣренностью сказалъ онъ мнѣ и вынулъ изъ-за пазухи штофъ водки.
Дѣйствительно, послѣ, по пріѣздѣ въ Россію, я узналъ, что братъ мой давнымъ-давно померъ.
-- Откуда вы ѣдете? спросилъ я въ свою очередь снотолкователя.
-- Изъ Николаевска на Амурѣ; мы съ товарищемъ корабельные мастера; слѣдуемъ теперь на родину въ костромскую губернію, въ чистую.
-- А ваша милость откуда?
-- И я оттуда.
Они подошли къ моей постели, повидимому, стараясь, во что бы то ни стало, меня узнать; но окладистая борода, которую я носилъ уже полгода, рѣшительно сбивала ихъ съ толку. Я имъ помогъ самъ выйти изъ затрудненія и скоро они напомнили нѣсколько случаевъ свиданія нашего въ Николаевскѣ. Старики были навеселѣ: съ ними вмѣстѣ путешествовалъ еще боченокъ, ежедневно наполняемый виномъ.
Снотолкователь налилъ водки въ квасной стаканъ и, противъ моего ожиданія, поднеся чуть не къ самому моему носу это питье.
-- Ваше благородіе, сдѣлайте милость, не откажите.
-- Я, вѣдь, землякъ, не пью ничего натощакъ, кромѣ чая, проговорилъ я, вооружившись, на всякій случай, концомъ одѣяла.
Невдругъ отошелъ отъ меня землякъ: въ раздумьи постоялъ онъ немного, повернулся, сдѣлалъ два шага и опять обратился ко мнѣ.
-- Право, ваше благородіе, изволили бы выпить, прочнѣе вѣдь будетъ. На это я только покачалъ головой и добрый старикъ успокоился.
Вслѣдъ за этимъ земляки чокнулись и выпили залпомъ по стакану "брыкаловки", но, слава-богу, они оказались самаго кроткаго темперамента и вовсе не брыкались. Вино, напротивъ, растворяло ихъ сантиментальную сторону, и одинъ изъ нихъ не шутя заплакалъ.
-- Полно, Вася, сокрушаться; право, глупо, говорилъ первый.
-- Хорошо тебѣ совѣтовать, отвѣчалъ на это его товарищъ, склонивъ на ладонь свою посѣдѣвшую голову.
Мнѣ принесли самоваръ и я, усѣвшись за столъ, налилъ и землякамъ по стакану чаю, не сильно разсчитывая на ихъ охоту, а дѣлая это только изъ приличія. И дѣйствительно, каждый изъ нихъ отпилъ только по нѣскольку глотковъ, оставивъ стаканы безъ вниманія. Между тѣмъ, это послужило поводомъ къ сближенію.
-- Прошу я его, в. б., забыть горе, да толку выходитъ мало; Богъ его знаетъ, чѣмъ его тамъ закормили? говорилъ мнѣ снотолкователь, повидимому, имѣвшій вліяніе на своего товарища.
-- И дѣло-то все вышло изъ того, что здѣшнія вѣдьмы-бабы очаровали его какимъ-то зельемъ. "Не ѣду, говоритъ: останусь въ Отомановкѣ у своей Дуни"; насилу вытащилъ; ну, какъ, говорю, можно отъ родины отрекнуться; а работникъ-то какой -- правая у меня рука... Баркасъ-то какой, по морскому чертежу, мы съ нимъ справили въ Отомановкѣ. И въ Костромѣ, на Волгѣ, будетъ работы довольно; притомъ родина... Эхъ, Вася, забудь пожалуйста... выкинь изъ головы.
-- Не могу, братъ; видитъ Богъ, не могу: такъ злодѣйка на умѣ и вертится; думается все, какъ бы вернуться въ Отомановку, уныло проговорилъ сѣдой любовникъ.
-- Ну, видно метко напали! коль своей силы недостаетъ, такъ въ первомъ же селѣ сходимъ въ церковь -- авось святыня пересилитъ.
Моя тройка стояла ужь у крыльца; горячіе монгольскіе кони нетерпѣливо били копытомъ о мерзлую землю и фыркали, жадно вдыхая въ себя воздухъ родной степи.
-- Мы васъ догонимъ, ваше благородіе, говорили мнѣ вослѣдъ старые моряки: -- намъ съ вами надежнѣе, хоть остановокъ-то по станціямъ не будетъ.
Опорошенная легкимъ снѣгомъ, грустную картину представляла на этотъ разъ бурятская степь: неуклюжей копной сидѣлъ на козлахъ монголъ въ своей дахѣ, шерстью навыворотъ; бѣшено скакала повозка по мерзлымъ колеямъ голой дороги.
Монгольскіе кони неутомимы: они зимой могутъ проскакать сто верстъ въ одну упряжку, никогда не требуя овса и теплаго стойла. Они довольствуются тѣмъ, что предоставляетъ имъ степь во всякое время года. Какой бы ни былъ морозъ, они всегда на открытомъ воздухѣ. Мнѣ случалось видѣть, чрезъ мѣсяцъ послѣ этого, что даже кровь выступала изъ храпа бѣднаго животнаго отъ мороза, но все-таки не давали убѣжища, основываясь на томъ, что туземная лошадь не можетъ терпѣть тепла и сѣкется, покрываясь коростою. Я несовсѣмъ раздѣляю это убѣжденіе, относя его болѣе къ невѣжественному взгляду на свойство домашняго скота. Монгольскіе бараны пасутся всю зиму тоже въ степи; но что всего страннѣе мнѣ показалось въ Забайкальѣ -- это индейки, которыя въ самую сильную стужу ночуютъ на крышѣ или заборѣ, повидимому, ни мало не стѣсняясь лютымъ морозомъ. Обращаясь опять къ монгольскимъ конямъ, по виду невзрачнымъ, я, по моему мнѣнію, могу противопоставить имъ только обвинокъ, извѣстную немногочисленную породу, на р. Обвѣ, Оханскаго уѣзда, Пермской губерніи; но обвинка привыкла къ холѣ и нѣгѣ; безъ овса и теплаго стойла она не будетъ служить.
Пограничные казаки имѣютъ здѣсь часто до 3-хъ тысячъ головъ лошадей и по стольку же овецъ -- и все это отдано на произволъ суровой зимы. Недостатокъ въ рабочихъ дѣлаетъ, впрочемъ, невозможнымъ заготовленіе для такого количества корма на зиму.
На вечерней зарѣ, подъѣзжая къ станку, я увидалъ, при въѣздѣ въ селеніе, длинный рядъ дымящихся монгольскихъ, войлочныхъ юртъ, передъ которыми рѣзвились неуклюжіе ребятишки. Добровольно обрекая себя на суровую зиму, монголы не только не мечтаютъ о русской избѣ, но боятся ее какъ огня, опасаясь угара. На станціи, за чаемъ, смотритель объяснилъ мнѣ, что въ сильные морозы одинъ изъ бурятъ не ложится ночью, поминутно поправляя шестомъ ворохъ теплой одежды, подъ которымъ покоятся спящіе. Впрочемъ, на нѣкоторыхъ станціяхъ мнѣ случалось видѣть, что ямщики-буряты спятъ въ повалку въ теплой ямской комнатѣ; видно, привычка все передѣлаетъ!
Пріѣхавъ въ Верхнеудинскъ, я остановился у одного отставнаго станціоннаго смотрителя: еслибы не онъ, то рѣшительно некуда было бы пристать; нетолько гостиницы, но даже и постоялаго двора въ городѣ нѣтъ.
Теплая, свѣтлая комната, съ услужливыми хозяевами, показалась мнѣ пріятнымъ вознагражденіемъ за дорожные труды, и я расположился здѣсь отдохнуть денька на два, намѣреваясь повернуть отсюда въ Кяхту, на которую мнѣ хотѣлось взглянуть. Я помню эту добродушную личность, изъѣздившую всю Сибирь, и теперь отдыхающую въ кругу своего семейства:
-- До сихъ поръ, милостивый государь, не могу отвыкнуть отъ колокольчика, говорилъ отставной смотритель, вспоминая свою долговременную службу.-- Иногда ночью, услышишь подъ окномъ колокольчикъ, вскочишь, протирая глаза, съ постели, переполошишь жену -- а все понапрасну... Одумаешься, и самому станетъ смѣшно. Что дѣлать -- привычка; такъ и кажется, что вотъ наѣхала почта или лихой человѣкъ.
-- Вы какъ же теперь уволены? спросилъ я его.
-- Съ чиномъ, по экзамену -- безъ экзамена нельзя у насъ и чина получить.
И тутъ мнѣ пришелъ на память анекдотъ, слышанный гдѣ-то, по поводу этого экзамена.
За долговременную службу въ должности станціонныхъ смотрителей, представлялись двое стариковъ къ чину въ отставку; для этого имъ предстояло выдержать экзаменъ по формѣ.
Одинъ изъ нихъ былъ 70-лѣтній старикъ, сибирякъ, другой -- 60 и, родомъ якутъ, оба, по старинѣ, не знали грамотѣ. Смотритель училища былъ знакомъ съ первымъ и, желая помочь горю, предупредилъ старика, что на столѣ будетъ лежать священная исторія, чтобы онъ раскрылъ ее и прочелъ на память: "Богъ сотворилъ небо и землю". На другой день является старикъ передъ экзаменаторами и, дрожа всѣмъ тѣломъ, беретъ роковую книгу. Но у него недостало духу прослыть, въ первый разъ, грамотнымъ. Погладивъ раскрытую страницу, онъ объявилъ, что забылъ взять очки, безъ которыхъ ничего не видитъ.
-- Пять -- да пять, сколько? обратился къ нему одинъ изъ чиновниковъ.
-- Двадцать-пять, отвѣчалъ смущенный старикъ.
-- Да какже, братецъ? вотъ пять пальцевъ -- да еще пять -- сколько будетъ?
-- Такъ-то выходитъ только десять, проговорилъ смотритель, не постигая, какъ могъ промахнуться.
Вошелъ якутъ, его товарищъ, который не только не зналъ грамотѣ, но даже и молился по якутски.
-- Что ты знаешь? вопросили его.
-- Я ничего не знаю, кромѣ иностраннаго языка.
-- Какого же? спросили присутствующіе, выпучивъ на него глаза.
-- Якутскаго, съ самоувѣренностію отвѣчалъ старикъ.
Желая ознакомиться съ краемъ, я поѣхалъ изъ Верхнеудинска проселкомъ, имѣя въ виду пробраться въ Кяхту.
Семейскіе (старовѣры), о которыхъ было упомянуто выше, живутъ большими селеніями и щеголяютъ предъ прочими сибиряками своимъ хозяйствомъ. Они живутъ опрятно и довольно развиты для простаго крестьянина. Проѣзжая одну деревеньку, принадлежащую впрочемъ не семейскимъ, я отыскивалъ ночлега и, увидавъ проходящаго крестьянина, спросилъ: гдѣ бы мнѣ пристать на ночь?
-- Гдѣ же, какъ не у повара Антона; у него и засѣдатель и всѣ господа пристаютъ, отвѣчалъ мнѣ бородка.
У воротъ щеголеватаго домика мы остановились. Чрезъ минуту показался у калитки бодрый старичокъ, съ сѣдыми подстриженными усами, въ пальто.
-- Не здѣсь ли домъ повара Антона? спросилъ я его.
-- Я самый поваръ Антонъ, отвѣтилъ, низко кланяясь, услужливый старичокъ, и, узнавши, что я прошу ночлега, поспѣшилъ отворить ворота. Онъ пособилъ мнѣ вылѣзти изъ повозки и проводилъ, чрезъ широкія сѣни, въ чистую половину, гдѣ было 3 или 4 комнаты.
Надворныя строенія, чистота въ сѣняхъ, убранство комнатъ и выточенное распятіе обличали его нетуземное происхожденіе, и дѣйствительно, это былъ старый польскій уланъ, съ 1856 года получившій свободу, но нежелающій ею воспользоваться, какъ я послѣ узналъ. Старикъ засуетился, вмѣстѣ съ старухой женой своей, около самовара и ужина и только послѣ, когда я пригласилъ ихъ отвѣдать моего пуншу, онъ представилъ мнѣ жену: "Старуха моя, здѣшняя сибирячка; дѣтей у насъ нѣтъ, а есть только пріемышъ, который выросъ на нашихъ рукахъ", говорилъ при этомъ старикъ.
Я не забывалъ подливать коньяку въ хозяйскія чашки; бесѣда оживилась; изъ всего сказаннаго я узналъ, что Ан онъ-поваръ былъ другомъ и слугою одного богатаго своего единоземца, и когда этотъ послѣдній былъ прощенъ и возвращенъ на родину въ 1856 году, получилъ отъ него домъ и щедрое пособіе.
-- Жена у меня русская: я здѣсь обжился, и не желаю ѣхать на родину, хотя меня и вызываютъ родичи, говорилъ мнѣ старый уланъ, къ видимому удовольствію своей дражайшей половины,-- жаль бросить свою заимку (ферму), свое домоводство; когда не случилось отпраздновать молодость въ своей сторонѣ, такъ нечего хлопотать объ этомъ подъ старость, говорилъ Антонъ-поваръ, не выпуская изъ зубовъ свою коротенькую трубку.
Старикъ вполнѣ заслуживалъ свое прозвище: пылающій борщъ, сочныя сосиски и воздушныя зразы вполнѣ подтвердили его поварское достоинство. На другой день, послѣ чая, старикъ повелъ меня по хозяйству, и было на что посмотрѣть: все было устроено на славу! Коптильня, погребъ, анбаръ, овинъ, рига, гумно, даже самодѣльные кирпичи, служили доказательствомъ разумной хозяйской дѣятельности. Вездѣ порядокъ и чистота; кони, вопреки обычаю тѣхъ странъ, стояли подъ навѣсомъ, защищенные отъ вѣтра. Не даромъ Антонъ-поваръ слылъ первымъ хозяиномъ въ деревнѣ.
-- У меня въ огородѣ растутъ даже нѣкоторыя аптечныя травы, говорилъ старикъ, когда мы проходили мимо занесеннаго снѣгомъ плетня.
"Чего недостаетъ для Сибири?" подумалъ я... "Смысла", отвѣчалъ мнѣ внутренній голосъ; но разсужденія мои вдругъ были прерваны громкомъ возгласомъ индѣекъ, обступившихъ хозяина.
-- Эхъ, баринъ, все у меня хорошо, да одно неладно: дѣтей нѣтъ, сказалъ онъ, когда мы возвратились съ прогулки.-- На пріемыша я мало разсчитываю: онъ вялъ и тупъ отъ природы, хотя и честный парень... Я его и оженилъ; вотъ развѣ отъ снохи чего добьюсь: баба умная, работящая; брата изъ хорошаго дома; а на работниковъ плохая надежда: куда не достигнетъ хозяйскій глазъ -- тамъ вѣрный промахъ, угрюмо проговорилъ старый солдатъ, потягивая изъ своей походной трубки.
Въ это время вошла хозяйка, съ подносомъ, заставленнымъ домашнимъ сыромъ, сосисками и прочимъ орнаментомъ обильнаго завтрака. Мы выпили по рюмкѣ коньяку.
-- А что, баринъ, сказалъ старикъ, придвигая ко мнѣ блюдо съ сосисками: -- не послушаться ли мнѣ стараго друга и господина, не махнуть ли на родину?
-- Почему бы и не такъ? разсѣянно проговорилъ я.
-- Ну, вотъ видишь ли, старуха, и баринъ совѣтуетъ намъ ѣхать, обратился онъ къ женѣ.
Какъ снопъ повалилась къ моимъ ногамъ старуха и залилась слезами.
-- Батюшка, что ты говоришь. Куда онъ меня старую дуру потащитъ? у нихъ народъ ученый... Я -- простая крестьянка, заѣстъ чужая родня!...
Напрасно я старался приподнять старуху и усадить на мѣсто -- она исчезала въ слезахъ.
-- Не спроста онъ это говоритъ; я знаю его помыслы: благодѣтель письмомъ его вызываетъ, говорила она, всхлипывая.
Я мысленно раскаивался, что былъ причиною завязки семейной драмы. Старикъ смутился; но всему было видно, что онъ привязанъ къ женѣ.
-- Ну, вотъ, что я буду дѣлать съ ней? проговорилъ онъ.
-- Да и хозяйство-то кинуть не разсчетъ, сказалъ я, стараясь напасть на слабую сторону: -- а лучше, пане Антонъ, живи-ка здѣсь, чѣмъ Богъ послалъ -- всего у тебя довольно; а тамъ еще что будетъ -- неизвѣстно, проговорилъ я, несильно разсчитывая на свое краснорѣчіе.
Старуха усѣлась на прежнее мѣсто; наступило молчаніе; я наполнилъ попрежнему рюмки и мы, машинально чокнувшись, осушили ихъ до дна.
-- Не знаю, что и дѣлать, въ раздумьи произнесъ старый уланъ, утирая концомъ обшлага свои сѣдые усы:-- видно, прійдется отписать благодѣтелю, что я крѣпче столѣтней груши приросъ къ этому мѣсту.
Старуха повеселѣла. Она ѣла изъ одной тарелки съ мужемъ.
-- Въ лихую годину, она дѣлила со мной бѣду; не добро же ее бросить теперь, говорилъ онъ, успокоившимся тономъ.-- Эту трубку, продолжалъ старикъ, потягивая изъ нея, и повидимому желая перемѣнить разговоръ: -- подарилъ мнѣ, при разставаньи, на память мой благодѣтель; она со мной и во гробъ пойдетъ.
-- Да развѣ ты, пане Антоній, собираешься помирать?
-- Пожить-то бы, отчего не пожить; да есть люди, которые ждутъ моей смерти. Былъ на дняхъ у меня приходскій священникъ; понравилась ему одна моя корова: "Отдай мнѣ, Антонъ, эту бурую корову, говоритъ:-- старуха тебя не переживетъ; старъ и ты; когда помрешь, моихъ рукъ не минуешь; кто мнѣ заплатитъ тогда за твои похороны?" Посмѣялся я только, да и велѣлъ загнать корову подальше.
Лошади мои были готовы. Пріемышъ съ работникомъ тоже впрягали иноходца въ крашеную таратайку; старикъ вызвался меня проводить до своего поля. На границѣ его владѣній мы съ нимъ дружески простились.
Не удивила меня исторія о бурой коровѣ: слышалъ я, еще прежде, какъ нѣсколько лѣтъ назадъ (благо, что не теперь), нѣкоторые священники якутскаго края прибѣгали къ такимъ мѣрамъ: помретъ богатый якутъ, поѣдетъ священникъ (полуякутъ, полурусскій) на зовъ его родныхъ; дорогой разспроситъ, что у покойника, было подрагоцѣннѣе. "Сѣрый жеребецъ, каряя кобыла, да лисья шуба, опушенная бобромъ", скажутъ ему. Ну, вотъ на могилѣ, при отпѣваніи, умышленно растягиваемомъ до безконечности, махнетъ рукой священникъ на толпу якутовъ и настанетъ тишина. Тогда припадетъ онъ къ свѣжей могилѣ и начнетъ будто бы разговаривать съ покойникомъ. Потомъ, воставши отъ бесѣды и обратившись къ якутамъ, скажетъ:
-- Знаете ли, что мнѣ говорилъ покойникъ?
-- Бильбяпинь -- не знаемъ.
-- Покойникъ говорилъ, что шибко тяжело ему въ могилѣ, а чтобъ я пуще за него молился, велѣлъ мнѣ отдать своего сѣраго жеребца.
-- Учугэ, учугэ -- хорошо, хорошо.
Помолившись еще немного, онъ припадаетъ еще разъ къ землѣ и повторитъ этотъ маневръ, пока не дойдетъ до лисьей шубы, опушенной бобромъ.
Дѣти этихъ священниковъ, большею частію недоучки, силою родовыхъ богатствъ, постоянно удерживаютъ отцовскія мѣста. Примѣръ и дѣятельность нынѣшняго архіепископа этихъ полночныхъ странъ искоренили много старинныхъ злоупотребленій въ мѣстномъ духовенствѣ, но многое еще остается ожидать въ будущемъ.
Проѣзжая невдалекѣ отъ рѣки Чикоя, я имѣлъ случай слышать, что бѣлковый промыселъ въ чикойской странѣ, въ нынѣшнюю осень и зазимье, былъ неудаченъ. Лѣтомъ не уродились здѣсь ягоды и орѣхи, и это было причиною перебѣга бѣлокъ дальше. Медвѣди также не заѣлись какъ слѣдуетъ, а потому продолжали шататься, несмотря на наступившую зиму. Послѣднее обстоятельство еще больше встревожило бѣлковщиковъ; разсказывали мнѣ два или три свѣжихъ, кровавыхъ анекдота, имѣвшихъ, по обыкновенію, одинъ конецъ -- безстрашную кончину героя разсказа -- медвѣдя. Бѣлковщики больше охотятся въ китайскихъ лѣсахъ, сохранившихъ свою дѣвственность. Замѣчательно преданіе у чикойцевъ о нѣкоемъ Саввѣ Ярославичѣ, который, вмѣстѣ съ китайцемъ, проводилъ пограничную линію. Одинъ день шелъ русскій, другой -- китаецъ; каждый изъ нихъ углублялся въ чужую сторону, оттого и линія идетъ зигзагами.
Рано утромъ пріѣхалъ я въ Кяхту и сейчасъ же потребовалъ самоваръ. Гостиница, куда меня завезли, была лучшая, какую мнѣ удавалось видѣть въ Сибири. Хорошая комната съ обѣдомъ и ужиномъ стоила тамъ только одинъ рубль въ сутки. Вмѣстѣ съ самоваромъ, я потребовалъ лучшаго цвѣточнаго чаю на засыпку и сталъ потирать руки отъ удовольствія, въ ожиданіи настоящаго чая. Принесенный чай былъ дѣйствительно высокаго сорта, но я обманулся въ надеждахъ: чай оказался нехорошаго вкуса, отъ воды, которая здѣсь ниначто не похожа. Лѣтомъ, говорятъ, здѣсь пересыхаетъ отъ зноя и эта вода. Сохранилось преданіе, что первые обитатели Кяхты оттого не поселились на рѣкѣ Селенгѣ (въ двадцати верстахъ отъ Кяхты), что боялись отравы со стороны китайцевъ, у которыхъ потоки Селенги во владѣніи; кажется, болѣе и нечѣмъ объяснить этотъ неудачный выборъ мѣста, гдѣ лѣтомъ некуда дѣваться отъ удушливаго зноя и песчаной пыли. Въ городѣ по главной улицѣ до самой Торговой слободы, на протяженіи четырехъ верстъ, недавно устроено шоссе. Это полезное учрежденіе, какъ и во всякой полуцивилизованной странѣ, было встрѣчено здѣсь дружнымъ акордомъ городскаго ропота.
Въ послѣднее время, открыта здѣсь воскресная школа и учреждается женскій пансіонъ.
Въ теченіе дня я слышалъ отъ многихъ, что вчера, въ Маймачинѣ (въ смежномъ китайскомъ городкѣ), были по угламъ прибиты доски, на которыхъ означено, въ похвальныхъ выраженіяхъ, какое содѣйствіе при заключеніи мира съ англо-французами оказалъ русскій посланникъ, генералъ Игнатьевъ; подобныя доски суть единственныя, офиціальныя извѣщенія китайской публикѣ отъ правительства.
Какъ въ Кяхтѣ, такъ и въ китайскомъ Маймачинѣ, ожидали прибытія генерала Игнатьева и по этому случаю въ обоихъ городкахъ дѣлались большія приготовленія къ встрѣчѣ. Кяхтинское общество, или лучше сказать, представители Торговой слободы, состоящей всего изъ полуторы дюжины домовъ, принадлежащихъ первостатейнымъ нашимъ чайнымъ купцамъ -- большіе охотники до всякой встрѣчи, лишь бы былъ предлогъ къ попойкѣ; прибѣгать для этого случая къ подпискѣ имъ не нужно: деньги берутся изъ суммъ акциденцій; на этотъ разъ они, то есть коммиссіонеры торговыхъ домовъ, хотѣли блеснуть торжественнымъ пиршествомъ, справедливо сознавая всю важность пекинскаго трактата, не только для своей слободы и Кяхты, но и для всей Сибири вообще.
Дня черезъ три послѣ моего пріѣзда, съ девяти часовъ утра, народъ повалилъ къ Торговой слободѣ встрѣчать генерала. Въ этотъ день на офиціальномъ обѣдѣ въ клубѣ было много пролито шампанскаго и высказано задушевныхъ фразъ. Генералъ былъ со всѣми привѣтливъ и въ короткихъ словахъ намекнулъ на общія мѣста трактата, тогда еще нератификованнаго. Вечеромъ городъ былъ иллюминованъ. Казаки, сопровождавшіе нашего посланника, кажется, въ числѣ 16-ти человѣкъ, также были предметомъ общаго вниманія; они принесли съ собой много разсказовъ, между которыми не забыли упомянуть, какъ, развозя пакеты изъ нашего подворья въ Пекинъ, въ союзный лагерь, были угощаемы французами, которые, при всякомъ случаѣ, старались выпытать отъ нихъ, сколько русскихъ батальйоновъ въ Пекинѣ; они никакъ не хотѣли вѣрить, что вся наша сила, которую они, къ удивленію, нашли въ этой столицѣ, ограничивалась 16-ю казаками. Амуръ и эти казаки, въ сердцѣ Китайской Имперіи, окончательно сбили ихъ съ толку. Имъ нравилась молодцоватость нашихъ казаковъ, а жители столицы, во время военныхъ дѣйствій и переговоровъ, боготворили послѣднихъ. Въ числѣ многихъ вещей изъ ограбленнаго загороднаго дворца, подаренныхъ французами казакамъ, первое мѣсто занималъ богдыханскій халатъ, изъ легкой золотой ткани, на мериносовыхъ смушкахъ, нѣжныхъ какъ лебяжій пухъ. Поперегъ халата былъ вытканъ змѣй, съ какими-то крыльями (вѣроятно символъ какого нибудь божества); несмотря на то, что драгоцѣнные глаза дракона и пуговицы были сняты, за халатъ давали казаку 200 рублей.
Во весь этотъ вечеръ мнѣ удалось посмотрѣть только на кончикъ иллюминаціи, да перекинуть нѣсколько словъ съ двумя или тремя казаками изъ свиты. Зато послѣ, когда генералъ, какъ метеоръ, скрылся за кяхтинскимъ горизонтомъ, толкамъ не было конца; куда ни придешь -- у всѣхъ одна рѣчь. Начались проекты образованія компаній для непосредственной торговли съ Пекиномъ, судились и рядились участіе и настойчивость главнаго начальника края, графа Амурскаго, зоркимъ глазомъ слѣдившаго за ходомъ переговоровъ и всѣхъ политическихъ событій вообще въ Китаѣ. Китайскіе купцы въ Маймачинѣ также были въ восторженномъ настроеніи отъ удачной развязки "съ красными людьми" (англичанами). Всѣхъ розсказней не переслушаешь. Я затянулъ свой походный чемоданъ и отправился назадъ по иркутскому тракту.
Несмотря на наступившій декабрь, снѣга въ полѣ было такъ мало, что я продолжалъ путь свой на колесахъ. Проскакавъ безъ отдыха до Селенгинска, я перевелъ духъ въ этомъ городѣ.
Городокъ этотъ имѣетъ видъ пустынный, окрестности его тѣ же степи, но онъ какъ будто бы улыбается. Есть города, которые, не знаю почему, съ перваго взгляда на нихъ будто хмурятся, и первое впечатлѣніе тогда остается неизгладимымъ. Этого феномена объяснить я не берусь, а между тѣмъ не разъ испыталъ я это.
Неутомимо преслѣдуя путь свой, чрезъ Верхнеудинскъ, я достигъ Байкала, безпокойныя волны котораго покоились теперь подъ толстой ледяной корой. Въ нынѣшнюю осень погибли здѣсь три парохода съ чаями. Купечество, привыкшее къ правительственной опекѣ, до сихъ поръ не озаботится устройствамъ кругоморской дороги. Всякій купецъ охотно бы далъ четвертакъ съ мѣста (чая), лишь бы не подвергать его опасной случайности отъ осеннихъ штормовъ на озерѣ; а изъ этихъ чётвертаковъ образовалась бы немалая сумма, и года въ три, по меньшей мѣрѣ, дорога окупилась бы.
Въ Иркутскѣ я засталъ все по старому; впрочемъ, меня подвезли къ новоустроенной гостиницѣ "Амуръ" гдѣ я нашелъ грязную, бѣснующуюся прислугу и страшныя цѣны; я бѣжалъ отъ ней, какъ отъ чумы, и остановился на мирномъ постояломъ дворѣ.
Хозяйка моя при всякомъ удобномъ случаѣ старалась заявить при мнѣ свое неудовольствіе на дороговизну. Эти вопли служили жалкимъ акомпаниментомъ моимъ жалкимъ обѣдамъ, и я рѣшился брать ихъ изъ трактира.
Въ Иркутскѣ я пробылъ цѣлую недѣлю, страдая ревматизмомъ, и потому, кромѣ тумановъ отъ лютыхъ морозовъ, доходившихъ до 40о, и визитныхъ поѣздокъ на первый день рождества, я ничего не видалъ изъ своего уединенія.
Сначала я имѣлъ слабость прибѣгнуть къ аптекѣ, но скоро впрочемъ одумался, и обратился къ извѣстному немудреному средству: высыпавъ соль изъ солонки на свою ладонь, я натеръ этимъ лекарствомъ пораженные члены -- руку и ногу, укутавъ ихъ шарфомъ и шерстянымъ платкомъ; благодѣтельная испарина была вѣрнымъ доказательствомъ, что средство принесло пользу.
На Амурѣ и вообще въ дальней Сибири медикаменты рѣшительно ни на что не похожи. Гнилые коренья и травы, выдохшіяся соли и кислоты сохраняютъ только свои названія.
Ни на чемъ такъ не обозначилось въ такой степени ярмо монопольной системы, какъ на сибирскихъ аптекахъ. Прикрываясь законной фирмою, онѣ выпускаютъ свои гнилые товары по высокимъ цѣнамъ: на 5 копеекъ бѣдняку рѣшительно нечего купить въ аптекѣ.. Если ему нуженъ только одинъ пріемъ соды, ему предлагаютъ цѣлую коробку.
Зато сибирскіе знахари и знахарки, понимающіе свойство цѣлебныхъ травъ и кореньевъ и много перенявшіе отъ инородцевъ, всегда пользуются большимъ почетомъ.
Изъ всѣхъ способовъ, мнѣ извѣстныхъ, не могу умолчать объ одномъ, по его оригинальности: это -- пользованіе чахотки и вообще грудныхъ болѣзней у гиляковъ на Амурѣ. Гиляки употребляютъ въ этихъ болѣзняхъ медвѣжье сало, натирая имъ грудь, и при этомъ пьютъ желчь этого звѣря. Я зналъ одного человѣка, которому, въ двѣ недѣли, эти два средства возвратили всю свѣжесть груди.
Еще не совсѣмъ владѣя ногой и рукой, пустился я въ путь; но невольный моціонъ возвратилъ мнѣ всю упругость членовъ.
Нѣтъ ничего хуже, какъ путешествовать по Сибири -- лѣтомъ отъ комаровъ и мошекъ, а зимой отъ морозовъ и вѣтровъ. Нужно обладать всѣми курьерскими достоинствами, чтобъ примириться съ этими неудобствами. Не чувствуешь никакого холода, но съ лицомъ рѣшительно не знаешь, что дѣлать, особенно съ носомъ: того и гляди, что отморозишь эту вывѣску благонравія. Закроешь носъ и нижнюю часть лица шерстянымъ платкомъ -- послѣдній сдѣлается скоро влажнымъ отъ испарины, производя непріятное ощущеніе. Одно утѣшеніе возлагается тогда на станцію. Скоро ли она, эта станція?... Сидишь и не дождешься. Уже кони вытянулись во всѣ свои постромки; не дремлетъ ямщикъ, побуждаемый своими надеждами. Бѣгутъ лѣса, остаются назади хребты, а станка еще не видать. Но вотъ, съ высокой горы, показалась, на дальнемъ горизонтѣ, струйка дыма... Стрѣлой несутся сани подъ гору, никакая сила тогда не удержитъ коней, облако вихря порошитъ вамъ глаза. Но вотъ на широкой равнинѣ, какъ на ладони, открывается село. Вы въѣхали въ усадьбу; запахъ жилья, разносимый дымомъ, пріятно щекотитъ окоченѣвшія ноздри... Вы у станціоннаго дома. Снимаете съ шеи свой мокрый платокъ и вѣшаете на заслонку; печь славно натоплена. Шуба, вся зимняя рухлядь летитъ на лавку и, отрѣшившись отъ этой обузы, чувствуешь себя какъ дома. Но скрипитъ перо станціоннаго смотрителя, ведетъ ямщикъ новую тройку, пора надѣвать шубу, и опять, опять!...
"Господи! да скоро ли эта кончится дорога?"... думаете вы, вваливаясь въ сани.
"Матерь божія, какъ бы мнѣ не опоздать!" -- думаетъ купецъ, торопящійся на ирбитскую ярмарку и стремглавъ летитъ, забывая все остальное.
-- Хорошо имъ торопиться и летѣть, сломя шею, когда отъ этой поѣздки у нихъ очутится лишнихъ сто тысячъ въ карманѣ, говорилъ мнѣ какъ-то станціонный смотритель.
Но всего интереснѣе путешествуютъ татары-купцы. Вдвоемъ, втроемъ -- залягутъ они въ свою кошеву (сани) на одинъ конецъ кошмы (войлокъ), другимъ накинутся, черезъ головы, наглухо; не знаю, могутъ ли они спать, подъ этимъ тѣснымъ намётомъ, какъ они увѣряютъ. Что касается до меня, такъ я только одну станцію могъ пролежать въ такомъ неестественномъ положеніи, давъ себѣ слово, съ тѣхъ поръ, никогда ни въ чемъ не подражать татарамъ.
Въ одно прекрасное морозное утро, растрепанная моя кошева остановилась у крыльца одной красноярской гостиницы. Если въ Иркутскѣ я не замѣтилъ ничего новаго, то тѣмъ менѣе я могъ ожидать чего нибудь отъ Красноярска, а потому, не оглядываясь, ввалился въ отведенную мнѣ комнату. Только успѣлъ я разрѣшиться отъ цѣлаго вороха одежды и придти въ нормальное положеніе, явился на порогѣ моемъ толстый нѣмецъ, хозяинъ заведенія.
-- Вы ѣдете съ Амура... Скажите, пожалуйста, каково тамъ?... и онъ засыпалъ меня цѣлымъ потокомъ вопросовъ.
-- Скоро ли мнѣ дадутъ самоваръ? обратился я къ нему въ свою очередь.
-- Сейчасъ, сейчасъ будетъ; а тѣмъ временемъ позволите васъ просить къ себѣ на чашку кофе; я живу на одномъ дворѣ. Я и жена будемъ рады.
-- Благодарю васъ, я не пью кофе, отвѣчалъ я.
-- Нѣтъ, ужь это какъ вы хотите... кофе на столѣ и я безъ васъ не выйду.
Нечего дѣлать, я пошелъ; съ заспанными глазами и разгорѣвшимся лицомъ просидѣлъ я у него около часу. Возвратившись въ свою комнату и сдѣлавъ нужныя распоряженія о починкѣ кошевы, я бросился въ постель, въ ожиданіи обѣда, но проспалъ до вечера. Поздно вечеромъ опять добродушная физіономія нѣмца, съ лысиной, появилась на порогѣ.
Наконецъ мнѣ сдѣлалось досадно, что меня преслѣдуютъ.
-- Мы имѣемъ привычку, началъ, умильно улыбаясь и прищуривая глазки, нѣмецъ: -- ужинать ровно въ девять часовъ, но жена моя безъ васъ не хочетъ садиться за столъ, я...
-- Напрасно ваша супруга безпокоилась; я не расположенъ сегодня ужинать.
-- Ахъ, вы не знаете, какія пельмени она состряпала, уха изъ свѣжихъ налимовъ, самъ губернаторъ такой ухи не будетъ сегодня имѣть.
Я снялъ свои сюртукъ и прилегъ на кровать, думая этимъ маневромъ отдѣлаться отъ нѣмца.
-- Я надѣюсь, что вы не откажете сдѣлать намъ честь, проговорилъ онъ, и вдругъ мнѣ сдѣлалось неловко, что я такъ долго заставлялъ себя просить; я всталъ и отправился съ нимъ.
Меня закидали вопросами о томъ же Амурѣ. Правда, что слава объ этой рѣкѣ перебѣжала хребты, проникла черезъ тайгу и степи и достигла нашихъ внутреннихъ губерній въ какомъ-то извращенномъ видѣ.
-- Правда ли это, баринъ, говорилъ мнѣ чрезъ полгода на Волгѣ, одинъ мужичокъ: -- что тамъ въ Сибири рѣка Муръ нашлась и по берегу бисеръ ростегъ, а въ самой рѣкѣ китъ-рыба плаваетъ?...
-- Отъ кого это ты слышалъ? спросилъ я его.
-- Да вотъ, по зимѣ, какъ-то, солдатиковъ гнали, такъ одинъ, изъ себя больно немудрый, а ужь какъ у него складно выходило. "Подавайте, молъ, прошеніе на Муръ, всѣмъ мѣста будетъ довольно". Больно бабы-то наши позарились на бисеръ-то, слышь, да и хлѣба-то, говорилъ, всякіе тамъ несѣяные, сами по себѣ произрастаютъ... Ужь про этотъ Муръ давно что-то говорятъ?" гуторила бородка.
На этотъ разъ про бисеръ меня не спрашивали; рѣчь вертѣлась на томъ, можно ли избѣжать голодной смерти, на пути къ Николаевску, много ли тамъ соболей, и правда ли, что можно купить соболя за солдатскую пуговицу? и проч. и проч. Рано утромъ поспѣла моя кошева, и я собрался въ дорогу. Тутъ въ третій разъ появилась на порогѣ моемъ физіономія добряка нѣмца, теперь ужь со счетомъ. Въ счетѣ этомъ онъ не забылъ помѣстить своего кофе и ужина, несмотря на то, что въ послѣднемъ мнѣ не было ни охоты, ни времени принимать участія. "Какой шутникъ этотъ нѣмецъ!" подумалъ я, выѣзжая за вороты.
Несмотря на выгоду, представляемую въ дальней дорогѣ попутчикомъ, я нигдѣ не дождался послѣдняго, разсчитывая въ Томскѣ, во что бы то ни стало, запастись имъ. А потому теперь я ѣхалъ но прежнему -- одинъ.
Зимой Томскъ показался мнѣ во всемъ своемъ разгарѣ. Рысаки и иноходцы золотопромышленниковъ бороздили широкія улицы; по угламъ были прибиты театральныя афиши какой-то странствующей труппы. Томскъ, на этотъ разъ, показался мнѣ больше и красивѣе Иркутска: на его главныхъ улицахъ есть много каменныхъ домовъ, притомъ же и жизнь здѣсь не такъ дорога.
Двѣ недѣли я пробылъ въ этомъ городѣ, выжидая попутчика; наконецъ таковой нашелся, въ лицѣ одного иркутскаго чиновника, и мы пустились въ дорогу.
"Скоро сказка сказывается, да не скоро дѣло дѣлается". Еще много дней и ночей предстояло потратить мнѣ на безостановочный путь. Въ какихъ нибудь три года я не успѣлъ еще усвоить себѣ сибирскихъ привычекъ; а потому, съ тупымъ раздумьемъ смотрѣлъ я на безконечную снѣжную равнину, лежавшую передо мной.
Сибиряку, напротивъ, по врожденной наклонности его ко всему крупному, нипочемъ проскакать тысячу верстъ, по морозной пустынѣ. За пятьсотъ верстъ онъ собирается на званый обѣдъ, или какую нибудь попойку, такъ же легко, какъ мы въ другую часть города.
Страсть сибиряковъ ко всему крупному объясняется очевидными фактами: заведетъ ли сибирякъ сигарницу -- она непремѣнно 84-й пробы и чуть не въ поларшина длины. Утиныя яйца предпочитаются въ Восточной Сибири куринымъ единственно потому, что крупнѣе послѣднихъ.
Выше было замѣчено, что рѣчь сибиряка дышетъ крупною выразительностію. Закутитъ ли какой-нибудь золотопромышленскій прикащикъ, онъ бьетъ до послѣдняго рубля, пока не швырнетъ пустой кошелекъ подъ столъ и самъ не выйдетъ пѣшкомъ въ свою тайгу.
Дальнѣйшій путь мой по Сибири не представилъ ничего особеннаго. Я очень жалѣю, что не успѣлъ побывать въ Семипалатинскомъ округѣ и на верхнемъ Иртышѣ. Страна эта, замѣчательная по своей живописной природѣ и умѣренному климату, достойна спеціальнаго изслѣдованія.
Между тѣмъ отъ попутчиковъ-татаръ я узналъ, что многіе поселенцы-татары чрезъ Семипалатинскъ уходятъ съ бухарскими караванами въ Ташкинію, откуда пробираются въ Бухару. Погостивъ въ этомъ татарскомъ вертепѣ, они, съ крошечной бородкой и бухарскими видами, являются снова въ Семипалатинскъ. Черкесы поступаютъ еще отважнѣе: изъ этого пункта они бросаются въ Ташкинію и, чрезъ Бухару и Персію, достигаютъ своего роднаго Кавказа.
Въ дорогѣ не видать дня: не успѣешь сдѣлать и четырехъ станковъ, какъ ужь надвинется ночь.
Снѣжная равнина, обрамленная темными лѣсами, ночью кажется еще молчаливѣе и таинственнѣе. Какъ испуганная ночная птица, несется вольная тройка на встрѣчу полночнымъ грезамъ, заметая слѣдъ свой снѣжною пылью и оглашая пустыню замирающимъ колокольчикомъ.
Вотъ ели и сосны приблизились къ одинокой дорогѣ, перекинувъ черезъ нее свои длинныя тѣни; вотъ придорожная ель, закинувъ сѣдую голову свою къ облакамъ, протянула ко мнѣ свои опушенныя инеемъ вѣтви, я слышу ея холодный шопотъ: "Стой, путникъ, прійми отъ меня безотвѣтные вздохи, заповѣданные мнѣ легіономъ твоихъ злополучныхъ соотечественниковъ; молча, гремя своими цѣпями, прошли они мимо меня; но въ сокрушительномъ вздохѣ сказалась ихъ таинственная судьба: людская вражда и злоба загнали ихъ изъ-подъ мирнаго крова за этотъ рубежъ темнаго царства и темная доля осѣнила ихъ... Но крылатые вѣтры давно замели ихъ слѣдъ -- иди съ миромъ..."
Сибирь, Сибирь! Пустынная дорога твоя, осѣненная темными дубровами, не разъ вводила меня въ таинственный кругъ фантастическихъ грезъ.
Но напрасно, путникъ, силишься ты проникнуть въ молчаливую даль отлетѣвшихъ временъ: безотвѣтна дорога, молчатъ лѣса!...
Ив. Мевесъ.
1860.
"Отечественныя Записки", NoNo 5--7, 1863