III.
Зима въ Николаевскѣ.
Мы говорили, сколько элементовъ новой, зараждающейся жизни вмѣщаетъ въ себѣ Николаевскъ, но не какъ городъ, а какъ точка соединенія великой сибирской водной системы съ океаномъ. Напротивъ, какъ портъ и какъ городъ, онъ самъ но себѣ существовать не можетъ: какъ портъ, вопервыхъ потому, что лиманъ и устье рѣки мелки для большихъ судовъ, а по измѣнчивости фарватера опасны и для малыхъ; во вторыхъ потому, что жестокая восьмимѣсячная зима держитъ безполезно суда во льдахъ, оставляя для навигаціи какихъ нибудь четыре мѣсяца. Что портъ перенесется въ одну изъ нашихъ южныхъ океанскихъ гаваней -- въ томъ нѣтъ никакого сомнѣнія, и чѣмъ скорѣе это сбудется, тѣмъ будетъ лучше для эскадры и для края. Гавани св. Ольги по сосѣдству ея съ верховьемъ Усури, одного изъ главныхъ южныхъ амурскихъ притоковъ, и по превосходству во всѣхъ отношеніяхъ ея великолѣпной бухты, кажется, предстоитъ честь сдѣлаться главнымъ портовымъ пунктомъ. Шоссе, или, что еще лучше, желѣзная дорога, на какихъ нибудь 300 верстъ, свяжетъ всю амурскую систему водъ съ океаномъ на этомъ превосходномъ пунктѣ. Строевой и корабельный лѣсъ можетъ на транспортныхъ судахъ приходить въ новый портъ чрезъ устье Амура -- извѣстно; что лѣсъ есть легкій грузъ. А Усури, съ своими берегами и окрестностями, представляетъ всѣ условія богатѣйшей страны. Между тѣмъ близкое сосѣдство съ Япопіею, Китаемъ и Америкою служитъ вѣрнымъ ручательствомъ за будущее процвѣтаніе порта. Но обратимся къ Николаевску и посмотримъ, можетъ ли онъ существовать какъ городъ. По неимѣнію пастбищъ и сѣнокосовъ близь города, горожане, за ничтожнымъ исключеніемъ, лишены возможности держать коровъ; не говоря уже о скотоводствѣ, нѣтъ ни у кого порядочнаго огорода, по неспособности почвы и суровости климата; нельзя разводить птицу по обилію собакъ въ городѣ, безъ которыхъ, впрочемъ, нельзя ничего достать зимой: снѣга такъ глубоки, а пурги часты, что только однѣ собаки могутъ выносить эту печальную особенность края. А потому въ Николаевскѣ до сихъ поръ не существуетъ рынка; за фунтъ крупъ надо заплатить 10 к., за свѣчку -- 10, за яйцо -- 10; впрочемъ, послѣднее доходило и до полтины къ красному дню. Кругомъ города непроходимая хвойная тайга. При такихъ условіяхъ можетъ ли существовать этотъ послѣдній городъ сибирскаго материка?
Припасы продовольствія, собираемые системою искусственнаго пониженія цѣнъ въ Забайкальѣ, по бѣдности транспортныхъ средствъ, приходятъ въ Николаевскъ далеко не въ надлежащемъ количествѣ. Сначала имѣется въ виду пополнить годовымъ запасомъ суда эскадры; оттого въ городѣ и окрестностяхъ перемежающіяся голодовки. При всемъ этомъ не надо забывать, что николаевскій округъ есть единственный непроизводительный, самъ по себѣ, на всемъ Амурѣ. Несмотря на такія печальныя условія, доставшіяся въ удѣлъ Николаевску, живымъ, неподдѣльнымъ ключомъ кипитъ здѣсь жизнь, небывалая въ Сибири! Мало перебросить это живое населеніе на берега великолѣпной южной бухты: надо дать прочныя права зараждающемуся городу; безправность городской корпораціи не только мертвитъ, по и убиваетъ торговлю.
Но скоро ли мы доживемъ до новой Одессы, на тѣхъ берегахъ, гдѣ болѣе всего можемъ имѣть значенія?.. Возьмемъ въ паралель Гонконгъ; англичане не любятъ присоединять пустыню къ пустыни; заняли голую скалу и въ нѣсколько лѣтъ превратили ее въ великолѣпный городъ. Но для страны, гдѣ "царствуютъ деньги", нѣтъ невозможнаго!... Впрочемъ, и съ маленькимъ капиталомъ, путемъ безгрѣшной распорядительности и свойственнымъ намъ терпѣніемъ, мы можемъ добиться не менѣе блистательныхъ результатовъ; тѣмъ болѣе при нынѣшнемъ просвѣщенномъ стремленіи нашего правительства, мы могли бы вполнѣ на это разсчитывать.
Въ послѣднее время, открытіе школъ по всему сибирскому континенту, новыя благодѣтельныя учрежденія, какъ-то: продажа въ частную собственность земель и угодій, отдача въ арендное содержаніе казенныхъ заводовъ, сибирскій телеграфъ, а, главное, зарождающаяся гласность уже есть видимое пріобрѣтеніе края. И такъ мы съ убѣжденіемъ можемъ сказать, что прогресъ коснулся и Сибири.
Но обратимся къ Николаевску. Приходъ иностранныхъ судовъ, обновленіе магазиновъ, движеніе на пристани и сплавъ товаровъ вовнутрь страны и Забайкалье, приходъ транспортовъ съ казеннымъ грузомъ по Амуру, отправленіе клиперовъ по портами, Восточнаго Океана, обратный приходъ ихъ, японскія и китайскія бездѣлушки и новости, прогулки по отдаленной тайгѣ, купанье, приходъ почты изъ Россіи, вѣсти изъ отечества, трактиръ, тутъ же и каф е и, наконецъ, клубъ съ библіотекой и танцовальными вечерами -- вотъ весь реэстръ лѣтнихъ развлеченій въ Николаевскѣ. По утрамъ весь чиновный людъ занятъ служебными обязанностями; купцы, конторщики, сидятъ за своими толстыми книгами, лавочники -- за стойками. "Командиръ-то нашъ плѣшивый, выдаетъ приказъ фальшивый, ура!... ура!... ура!..." слышится повременамъ изъ порта, гдѣ идутъ безпрерывныя работы.
Вообще, время въ Николаевскѣ проводится однообразно, и чего можно ожидать въ этомъ отношеніи отъ маленькаго городка, гдѣ все населеніе временное, гдѣ каждый озабоченъ своею временною цѣлью и торопится исполненіемъ своего дѣла, чтобы выѣхать изъ этого угрюмаго угла Сибири? Недостатокъ женщинъ, здѣсь, какъ и на всемъ Амурѣ, имѣетъ неотразимое вліяніе на характеръ сборищъ и вечеринокъ, воспоминаніе преобладаетъ тамъ надъ дѣйствительностію... ѣхать неженатому въ эти отдаленныя страны на житье, хотя и временное -- большая ошибка. Здѣсь нельзя не отдать должную дань удивленія мудрости японскаго правительства, которое принимаетъ непосредственное попеченіе въ правильномъ распредѣленіи жизненныхъ сила, народа въ этома, отношеніи, ни мало не стѣсняясь никакими филантропическими идеями Запада. въ число государственныхъ учрежденій, освященныхъ временемъ и обычаемъ, тамъ входитъ и устройство публичныхъ домовъ... Народъ, привыкшій къ правительственной опекѣ, не всегда способенъ самъ къ улучшенію своего быта.
Недостатокъ женщинъ на Амурѣ имѣетъ огромное вліяніе на ходъ административныхъ, торговыхъ дѣлъ этого края; очень часты посягательства на святость брака и чистоту семейныхъ узъ, интриги, исходящія изъ небольшаго кружка привилегированныхъ женщинъ, пользующихся своимъ преобладающимъ вліяніемъ, уклоненіе отъ прямыхъ обязанностей служащихъ общественному интересу.
Обратимся къ исторіи. Римская колонія никогда бы не процвѣла, если бы римляне не похитили сабинокъ; наши казаки никогда бы не удержали за собой своихъ поселеній, если бы не дѣлали того же. До сихъ поръ въ Сибири во многихъ мѣстахъ сохранился обычай похищать невѣстъ. Гиляцкихъ и тунгузскихъ красавицъ не стоитъ труда похищать, а маньчжурка покуда очерчена таинственнымъ кругомъ китайской исключительности. И такъ бѣднымъ амурскимъ отшельникамъ остается одна надежда на помощь извнѣ. Послѣ этого неудивительно, что амурскіе львы отличаются черезъ-чуръ угрюмымъ настроеніемъ. Натура вездѣ и всегда беретъ свое!..
Теперь поговоримъ о торговлѣ. Американцы, преимущественно изъ Сан-Франциско, и два или три купца изъ Европы, производятъ довольно дѣятельную торговлю, но пока на деньги. Своихъ денегъ они мало оставляютъ въ краѣ, забирая на товаръ у инородцевъ пушнину (соболей преимущественно) и отправляя ее по почтѣ въ Петербургъ, гдѣ лучшая партія остается, а остальныя идутъ за границу. Цѣны на привозный товаръ высоки, но это происходитъ отъ отсутствія конкуренціи и предметовъ мѣны: Сибирь еще не созрѣла для заграничной торговли.
Лѣтъ за двадцать назадъ, правительство озаботилось присылкою мериносовъ въ забайкальскій край, но они или переродились, смѣшавшись съ туземною породою, или были съѣдены жителями, которые, къ слову сказать -- большіе охотники до баранины. Забайкальскій же баранъ не можетъ щеголять своею шерстью, которая недалеко ушла отъ свиной. Итакъ одной главной степной статьи недостаетъ. Кожа вся поглощается Кяхтой на цибики, сало обращается на мыло и другія внутреннія потребности, а о фабричной промышлености и говорить нечего: она почти незамѣтна, несмотря на богатыя условія къ ея развитію. Въ послѣднее время двѣ или три фабрики завелъ одинъ читинскій купецъ, но это какъ капля въ стаканѣ. Въ Читу сахаръ идетъ за шесть тысячъ верстъ, съ нижегородской ярмарки; немудрено, что тамъ онъ иногда доходитъ до рубля за фунтъ. Весь нерчинскій край подверженъ той же участи. Между тѣмъ нѣтъ ничего удобнѣе и выгоднѣе, какъ устроить сахарную фабрикацію на Амурѣ. Сахарный песокъ получается въ Николаевскѣ чуть не изъ первыхъ рукъ, въ костяхъ въ Забайкальѣ нѣтъ недостатка, да притомъ ихъ легко сплавлять по теченію; дровъ на Амурѣ хватитъ на тысячу лѣтъ. Итакъ покуда остается одна надежда на лѣсную торговлю. Великій недостатокъ въ лѣсѣ обнаруживается въ сосѣдственныхъ иностранныхъ портахъ Тихаго Океана, но продажа лѣса покуда еще не разрѣшена. Наша Сѣверо-Американская компанія просила отвести себѣ участокъ лѣсной дачи близь Хабаровки, но предоставленное ей временное право пользованія заставило ее отказаться отъ своего намѣренія. Нѣтъ сомнѣнія, что амурская пшеница, современемъ, при правильномъ развитіи колонизаціи, и шерсть, если займутся разведеніемъ тонкошерстныхъ овецъ на южныхъ равнинахъ, будутъ извѣстны отдаленнымъ краямъ. Но это покуда еще мечта; обратимся къ дѣйствительности.
Американцы совсѣмъ не привозятъ жизненныхъ припасовъ, не считая удобнымъ влачить этотъ грузъ чрезъ океанъ. Наши же забайкальскіе купчики, кромѣ плохаго миткалю, размѣниваемаго ими у инородцевъ на соболей, до сихъ поръ ничего не привозятъ, развѣ только чай и кунгурскіе сапоги. Остается сказать нѣсколько словъ объ амурской компаніи или, какъ говорили прежде, трехмильйонной. Служащіе этой компаніи -- всѣ съ правомъ собственной торговли, да къ тому же природные сибиряки. Управляющій {По смерти котораго заступилъ это мѣсто его сынъ.} дѣлами этой компаніи началъ съ того, что послалъ въ магазины компанейскіе свой залежалый, гнилой иркутскій товаръ, взамѣнъ котораго получилъ немалое количество соболей. Помощники и прикащики не хотѣли отъ него отстать; послѣдующая затѣмъ исторія съ Орусомъ (кораблемъ) подтвердила, что сибирякамъ рано еще довѣрять большія торговыя операціи. Говорю я безъ задней мысли, единственно съ цѣлію указать на истинную причину неудачи этой компаніи.
Гиляки въ свою очередь не хотятъ отстать отъ прочихъ; они разносятъ по городу рыбу, дикій лукъ, дичь; съ соболями они идутъ, поднявъ головы, прямо въ магазины. Въ послѣднее время появилось много мелкихъ торговцевъ, торгующихъ на кредитъ. Въ заключеніе всего есть и булочникъ-китаецъ, который продаетъ булки сомнительной бѣлизны, и что-то въ родѣ пряниковъ. Эта лихорадочная коммерція заразила поселенцевъ сосѣдней деревни Личи: ребятишки, а иногда и взрослые мужики, разносятъ но городу молоко въ бутылкахъ.
-- Не стыдно ли тебѣ, такому молодцу, браться за бабье дѣло? сказалъ я, разъ, тридцатилѣтнему парню, съ двумя бутылками молока подъ мышкой. Онъ остановился... Я продолжалъ:-- тебѣ только копать, да копать въ огородѣ.
-- Огорода-то, баринъ, не скоро дождешься, а это ближе къ дѣлу, повѣрнѣе -- поглаживая бутылки, сказалъ онъ, съ самоувѣренностію.
И дѣйствительно, слова его подтвердились вполнѣ: черезъ часъ онъ прошелъ мимо моихъ оконъ съ своими бутылками; на этотъ разъ одна была пустая, а другая до половины съ коньякомъ. Стоило для этого тащиться ему за 16 верстъ, да еще въ рабочую пору!... Начальство старается всѣми мѣрами пріохотить ихъ къ домоводству, да трудно этого добиться, и такъ они работаютъ чуть не по командѣ.
Гиляки до того оказываютъ сочувствіе къ этому торговому движенію, что и самое дѣло принятія христіанства обратили въ спекуляцію: "Рубашка надо, крестъ надо... креститься буду", говоритъ гилякъ, прійдя къ священнику. Окрестить недолго... дадутъ ему и имя, и крестикъ серебряный, и рубашку дабовую, тѣмъ дѣло и кончится, а онъ отправится къ другому за тѣмъ же и съ тою же фразою.
Но путеводная звѣзда моя еще не остановилась: мнѣ суждено было отправиться далѣе, на Чныррахъ, гдѣ я пробылъ нѣкоторое время, въ обществѣ своихъ солдатъ. На чныррахскомъ мысѣ, отстоящемъ отъ Николаевска въ 9-ти верстахъ къ лиману, стоитъ батарея. На этомъ мѣстѣ теперь приступили къ возведенію настоящихъ укрѣпленій. Такъ-какъ я не принадлежалъ къ числу посвященныхъ, то-есть спеціалистовъ, то дѣла мнѣ было немного, тѣмъ болѣе что все хозяйство наше было въ Амурѣ... тамъ плавали въ изобиліи вкусная кита-рыба, калуги, осетры, дельфины, на послѣднихъ мы только любовались. Я назвалъ этотъ счастливый мысъ -- мысомъ Доброй Надежды; къ этому былъ особый поводъ, который я сейчасъ и передамъ.
Разъ -- а это случалось нерѣдко -- мнѣ довелось позднимъ осеннимъ вечеромъ возвращаться изъ города на свой мысъ. Сильный верховой вѣтеръ дулъ порывами; у городской пристани не видать было ничего особеннаго... тутъ затишье, по когда моя лодка стала подходить къ фарватеру, тогда только я увидалъ, что тамъ дѣлается.
-- Послушай, Казаковъ! берешься ты меня доставить? спросилъ я своего лоцмана; Казаковъ былъ исправный унтер-офицеръ.
-- Берусь, ваше благородіе; не по такимъ плавали, бодро отвѣчалъ онъ.
Я успокоился, но ненадолго; лодку стало перебрасывать съ волны на волну, какъ "вѣтку", воспѣтую въ старинномъ романсѣ. Съ нами еще было трое солдатъ; двое принялись откачивать воду, а третій едва управлялся съ парусомъ. Когда мы коснулись фарватера, меня раза два обдавало съ ногъ до головы волною... я принялся тоже за отливаніе воды. Въ это время я только замѣтилъ, и то изъ разговора солдатъ, что Казаковъ "выпимши". "Пьяному и море по колѣна", подумалъ я: "съ какой стати я-то записался къ нему въ товарищи!" Но дѣлать было нечего; пристать было ужь некуда, одна надежда оста валась на нашъ мысъ, и она насъ не обманула. Послѣ всѣхъ испытаній, мы все-таки, около полуночи, вышли на свой беретъ.
Къ этому же времени относится и поѣздка моя на лиманъ. Заѣхали ко мнѣ гости изъ Николаевска, докторъ Т. и аудиторъ В., командированные на лиманъ для производства слѣдствія по какому-то "тѣлу". Пароходикъ ихъ, въ 4 или 5 силъ, остановился у берега, а сами они зашли ко мнѣ. За завтракомъ, они предложили мнѣ прокатиться на лиманъ. "Если не къ вечеру, то къ завтрашнему дню, мы непремѣнно вернемся домой", объявили они мнѣ. Я принялъ предложеніе и, попросивъ помощника своего, офицера, въ мое отсутствіе посмотрѣть за командой, усѣлся вмѣстѣ съ ними на пароходикъ. Туда мы плыли какъ нельзя лучше; погода стояла ровная, даже полуденное солнце два или три раза озарило пожелтѣвшую тайгу. Къ четыремъ часамъ пополудни, мы прибыли на мѣсто, сдѣлавъ въ этотъ переходъ болѣе сорока верстъ. У мыса Пронги мы вышли на берегъ, на которомъ была раскинута гиляцкая деревушка. Осеннее солнце скрылось за тучами, день становился все пасмурнѣе, поднялся и вѣтеръ. Покуда мы ходили по юртамъ и отбирали свѣдѣнія, вѣтеръ скрѣпчалъ, поднялось волненіе, а у мыса Пронги, и безъ того, такая же вѣчная зыбь, какъ у Тыра. Къ ночи разыгралась настоящая буря. Два раза мы принимались отъ скуки за чай... съ нами оказалась бутылка коньяку, мы положили употреблять его только съ чаемъ, разсчитывая на всякій случай... Тутъ же мы обратили вниманіе на свою провизію, но, увы! кромѣ небольшаго остатка отъ окорока ветчины и куска сыру, съ нами ничего не было. Съ сигарами стали обращаться бережнѣе. Наступила ночь. Пять разъ я укладывался и пробовалъ заснуть... Не тутъ-то было! меня подбрасывало какъ на качеляхъ, и я провелъ ночь въ мучительной безсонницѣ, еще хуже той, когда мнѣ въ первый разъ пришлось познакомиться съ барабинскими комарами. Я воспользовался первымъ лучомъ свѣта, чтобы выбраться на берегъ. Утро было холодное, вѣтеръ продувалъ насквозь; я вошелъ въ первую гиляцкую юрту. На берегу два гиляка распластывали только что пойманнаго тюленя, отливая при этомъ съ особенною бережливостію его кровь. Юрта была пуста, только одна старуха возилась въ углу съ своею рухлядью. Я усѣлся на парѣ противъ непотухающаго очага; дымъ проходилъ въ верхнее отверстіе, а потому не сильно безпокоилъ. Черезъ минуту, вошла молодая гилячка съ порядочнымъ кускомъ сырой тюленины; тотчасъ же она принялась рубить изъ него фаршъ, поминутно обсасывая свои окровавленные пальцы.
Пришли и товарищи мои и усѣлись съ своими сигарами также возлѣ очага; мы кое-какъ напились чаю съ матросскими сухарями. Наконецъ юрта стала наполняться гиляками. Чинно усаживались они на парахъ, противъ очага, и хранили молчаніе, не выпуская изъ зубовъ ганзы. Когда тюленій фаршъ былъ мелко изрубленъ, гилячка дослала съ полки берестянку съ искрошеннымъ дикимъ чеснокомъ, который приходитъ къ нимъ изъ Маньчжуріи, и посыпала имъ свою стряпню; при этомъ она не упустила случая въ послѣдній разъ пососать пальцы обѣихъ своихъ рукъ, поглядывая съ самодовольствіемъ на голодную публику. Положивъ фаршъ на деревянную тарелку и воткнувъ въ него двѣ насочки (извѣстный китайскій приборъ), она сунула блюдо на колѣни своему мужу, парню лѣтъ тридцати... Проворно заходили палочки отъ рта къ тарелкѣ и обратно. Смотря на эту операцію, я невольно находилъ въ ней большое сходство съ дѣйствіемъ журавлинаго клюва, вытаскивающаго изъ болота лягушекъ. Мы были голодны, но отважиться на этотъ слишкомъ ужь натуральный бифстексъ не рѣшились и потому, когда дошла до насъ очередь и тарелка, обойдя кругъ, очутилась въ моихъ рукахъ, я передалъ ее, минуя своихъ товарищей, стряпухѣ, которая съ жадностію напала на остатки своего произведенія...
Задымились снова ганзы и начался гиляцкій "far niente", но, на этотъ разъ, недолго продолжалось молчаніе: начался отрывистый разговоръ. Бабы усѣлись за работу, сшивая куски синей дабы (бумажной ткани). Ихъ баба не можетъ сидѣть безъ работы. Жена у нихъ болѣе, чѣмъ покорна своему мужу: она принадлежитъ ему какъ вещь. По взносѣ части калыма, всегда заключающагося въ нартѣ собакъ, копьѣ и лукѣ, женихъ беретъ иногда невѣсту еще въ пеленкахъ, младенцемъ, къ себѣ на воспитаніе, и потомъ дѣлаетъ своею женою. Будущая жена безсознательно привыкаетъ съ малолѣтства ко всѣмъ слабостямъ и привычкамъ своего будущаго мужа.
Въ переднемъ углу на парѣ, въ полустоячемъ и полусидячемъ положеніи, какъ бы пригвожденный къ стульцу съ высокой рѣзною спинкой, привѣшанною за потолокъ, покачивался младенецъ, глотая свои слюни; онъ весь былъ зашитъ въ тюленьи шкуры, глазки его блистали радостью и, казалось, онъ одинъ, изъ цѣлой компаніи, былъ доволенъ своимъ положеніемъ. На головѣ его была надѣта соболья шапка. Смотря на него, я вспомнилъ лубошнаго: "Соломонъ въ своей славѣ". Это неестественное положеніе ребёнка, я полагаю, есть одна изъ главныхъ причинъ малорослости и одутловатости этого племени.
За гиляками, которые отправились къ своему тюленю, вышли и мы на чистый воздухъ. Вѣтеръ за утесомъ дѣйствовалъ не такъ сильно, но стужа была ощутительна. Съ подошвы горы былъ ясно видѣнъ сахалинскій берегъ, чернѣвшійся на синевѣ горизонта. Страшные буруны бились о пронгскій утесъ, производя глухой шумъ, какъ бы отъ мельничнаго колеса; съ нетерпѣніемъ, ожидая окончанія непогоды, мы были скучны, а что всего важнѣе -- голодны. Гиляки этой деревни бѣдны: у нихъ въ это время не было и золотника рыбы, которую въ бурю ловить нельзя. У насъ изъ запаса нашей провизіи оставалось немного сухарей, да и тѣ были матросскіе. Двое сутокъ мы бродили безъ цѣли по негостепріимному берегу мыса Пронги, и я не разъ вздыхалъ о своемъ мысѣ Доброй Надежды. Наконецъ, къ вечеру вѣтеръ немного стихъ и мы, когда взошелъ мѣсяцъ, пошли на авось.
Открытая палуба нашей паровой скорлупы угрожала немалою опасностью быть залитой волной; но путешествіе миновалось безъ особенныхъ приключеній. Съ тѣхъ поръ я отказался отъ удовольствія кататься по лиману, вполнѣ согласившись съ старою пословицею: "дальше отъ моря -- меньше горя".
Въ Николаевскѣ уцѣлѣло небольшое число петропавловскихъ выходцевъ; до сихъ поръ они не могутъ забыть стараго порта. И зима-то у нихъ на родинѣ была не такая суровая, и собаки-то ихъ были далеко не такія, на которыхъ приходится имъ разъѣзжать теперь по Амуру... А горы-то ихъ какъ горѣли по ночамъ?... Двѣ сопки видны были изъ Петропавловска!... Тутъ глаза разсказчика, припоминающаго родныя сопки, воспламенялись и восторженная рѣчь прерывалась вздохами...
-- Овощь у насъ, говорила мнѣ тоскливымъ голосомъ камчадалка (тутъ всѣхъ камчатскихъ уроженцевъ называютъ, какъ бы въ насмѣшку, камчадалами, несмотря на то, что они такіе же русскіе, только обиліе шипящихъ звуковъ въ ихъ рѣчи напоминаетъ о ихъ происхожденіи) овощь у насъ родитша вшакая, въ яицахъ такого недоштатка, какъ здѣшь, у нашъ не бывало. Еще ребёнкомъ, бывало, залѣзешь на шкалу и въ какой нибудь трещинѣ набредешь на цѣлую гору утиныхъ яицъ.
-- Какъ же безъ соли-то вы обходились? перебилъ я разсказчицу.
-- Ежели ешть шоль -- такъ хорошо, а не шлучитшя, такъ обходилишь по привычкѣ и безъ ней.
Обращаясь къ камчатскимъ изгнанникамъ, вздыхающимъ о потерянной родинѣ, какъ о потерянномъ Іерусалимѣ сыны Израиля, нельзя не подивиться силѣ сочувствія къ родинѣ. Изгнаннику Кавказа приходится горевать въ снѣжныхъ пустыняхъ Сибири по цвѣтущимъ долинамъ -- и это неудивительно; но вздыхать по милой Камчаткѣ, съ понятіемъ о которой у насъ привыкли соединять всѣ ужасы сѣверныхъ пустынь, заставляетъ призадуматься надъ тайнами человѣческой природы. "Слишала я много хорошаго о твоей сторонѣ, говорила русскому тунгузска, въ своей снѣжной берлогѣ: -- у васъ домы изъ камня, какъ горы велики... и зимъ не бываетъ; я бы туда пошла, да своей стороны жаль..."
По разсказамъ служившихъ въ Камчаткѣ и пріѣзжающихъ оттуда, зима въ Петропавловскѣ рѣдко доходитъ до 20-ти градусовъ, когда въ Николаевскѣ въ настоящую зиму морозы доходили едва-ли не до замерзанія ртути. И это понятно, если вспомнить, что устье Амура лежитъ сѣвернѣе камчатской оконечности. У береговъ полуострова водятся сельди, но нечѣмъ солить; старый же способъ солить рыбу золой употребляется тамъ только по необходимости. Въ рѣчкахъ такъ много рыбы, что медвѣди ловятъ ее пригоршнями. Въ Камчаткѣ всегда недостаетъ двухъ вещей: хлѣба и соли; отъ перваго жители отвыкли, а безъ соли и рыбу солить нельзя. Камчадалы бѣдны; все состояніе хозяина заключается въ хухлянкѣ {Зимняя одежда изъ пыжиковъ (оленьихъ выпоротковъ), имѣющая форму мѣшка съ рукавами и отверстіемъ для головы, къ которому съ задней стороны пришитъ откидной колпакъ, накидываемый на шапку, а съ передней -- язычокъ, который, дѣйствіемъ противнаго вѣтра, поминутно прикрываетъ лицо. Хухлянка всегда бываетъ двойная: исподняя, мѣхомъ внутрь, а внѣшняя -- мѣхомъ наружу. Къ ней принадлежатъ еще оленьи торбасы (теплые сапоги выше колѣнъ). Хорошая хухлянка, имѣющая легкость обыкновеннаго ватнаго пальто, и торбасы защищаютъ, какъ нельзя лучше, отъ всякаго мороза и вѣтра и не мѣшаютъ ходить.} и нартѣ собакъ; а часто въ рабочую пору (добываніе пушнины) приходится потратить бѣдняку все это время на безвозмездный переѣздъ, по казенной надобности, станціи; а камчатскія станціи простираются иногда на 500 верстъ. И все это время бѣдный каюръ долженъ питаться однимъ кормомъ съ собаками -- юкалой. Одни только жители Петропавловска избавлены отъ этой гоньбы.
Иностранные купцы, пріѣзжающіе на полуостровъ за пушниной, происками нерѣдко достигаютъ до самыхъ инородческихъ стойбищъ, и тамъ почти задаромъ вымѣниваютъ драгоцѣнную пушнину, навязывая свой коньякъ. Изъ статистическихъ отчетовъ петропавловскаго городничаго за 1858 видно, что продано и выпито въ теченіе года крѣпкихъ напитковъ въ городѣ Петропавловскѣ на 2,700 руб. сер., тогда-какъ всѣхъ жителей въ городѣ съ командами только до 400 человѣкъ.
Прежде, еще во времена Беринга, были въ Камчаткѣ соляныя варницы и соль добывалась изъ морской воды; но уже давно это полезное учрежденіе покинуто, вѣроятно отъ недостатка рабочихъ; остались одни только названія этихъ мѣстъ.
Говорить объ Охотскѣ, Удскомъ краѣ и Гижигѣ, значитъ -- повторять все сказанное о Камчаткѣ. Изъ всѣхъ разсказовъ, слышанныхъ мною отъ людей, заслуживающихъ довѣріе, я составилъ убѣжденіе, что прогодовать въ Камчаткѣ есть уже подвигъ.
Система покровительства и связей, которая получила историческое значеніе въ Сибири, и увы! не въ одной Сибири, обхватываетъ и Камчатку. Недовѣрчивость и скрытность, характеризующія каждаго сибиряка, суть прямыя послѣдствія этой жалкой системы, недопускающей никакой честной самостоятельности. Діогенъ не былъ бы здѣсь смѣшонъ въ своей бочкѣ: онъ былъ бы сочтенъ за возмутителя общественнаго порядка и вѣрно бы кончилъ странную жизнь свою въ какомъ нибудь забытомъ острогѣ, подъ именемъ "Ваньки Непомнящаго". Говорить объ этомъ -- есть долгъ каждаго честнаго туриста. "Если они замолчатъ, то камни возопіютъ", сказалъ божественный нашъ учитель фарисеямъ, первымъ изобрѣтателямъ этой системы. На эту тему можно бы развить безчисленное множество варьяцій съ громовымъ хоромъ потрясающихъ фактовъ, но я боюсь промахнуться и не попасть въ цѣль. Благодѣтельныя начала готовы проникнуть въ сокровенныя пади; они стали проникать въ духъ сибирской администраціи, и если не успѣли искоренить это старинную язву, то-есть систему покровительства и связей, то предоставили средства противъ нея. Иркутская газета "Амуръ" есть уже довольно сильный, хотя и односторонній, органъ сибирской гласности. Никакой телеграфъ безъ этой гласности, проведите его хоть до Чукотскаго Носа, не поможетъ правдѣ высказаться, слѣдовательно краю пользы не принесетъ {Считаемъ нужнымъ рѣшить, что какъ приводимые авторомъ факты, такъ и воззрѣнія его относятся къ времени -- уже прошлому. Ред. }.
Въ концѣ октября установилась настоящая зима -- зима, какихъ у насъ не бываетъ!... Пронзительные верховые вѣтры, при лютомъ морозѣ, смѣнялись только пургами. Въ одну изъ нихъ погибъ въ Николаевскѣ, нашъ старинный знакомецъ Лапшинскій... мерзлый трупъ его нашли въ десяти шагахъ отъ казармы. Предчувствіе его не обмануло.
Къ январю морозы возросли до 40о, при этомъ вѣтры не прекращались. Я сталъ замѣчать, что суровый климатъ началъ разрушительно дѣйствовать на мой организмъ. Потребность перемѣнить климатъ и освѣжиться впечатлѣніями заставила меня подумать о выѣздѣ, но извѣстная сибирская поговорка: "въ Сибирь ворота широки, а изъ Сибири узки" показывала, что не такъ-то легко было это исполнить; но все-таки я сталъ собираться въ дорогу...
На святкахъ явились увеселенія -- театральныя представленія. Что касается до этихъ представленій, то дамы не участвовали въ нихъ: онѣ только были зрительницами; на сценѣ не было прекраснаго пола. Характеръ этихъ представленій, по фарсамъ и пародировкамъ, не лишенъ былъ намековъ на окружающихъ. Такія представленія не могли всѣмъ нравиться, но большинство оставалось довольнымъ.
Мои солдаты, на чныррахскомъ мысѣ, тоже открыли представленіе "Царя Максимиліана" съ иллюминованными тѣнями и фигурами изъ гиляцкой жизни. Первый спектакль, на которомъ и я присутствовалъ, прошелъ обыкновенно; только вмѣсто "Рудольфа, непокорнаго сына", я велѣлъ вывести фельдшера Сѣдинкина, который въ самомъ разгарѣ комедіи принялся тушить за кулисами свѣчи и плошки.
Разъ, предъ обѣдомъ, сидѣлъ я, въ своемъ уединеніи, у окна, съ трубкою въ зубахъ и безсознательно смотрѣлъ на снѣжную пустыню; вдругъ неожиданное зрѣлище вывело меня изъ мечтательности. Предъ окномъ моимъ, по берегу, длинной вереницей тянулся тунгузскій караванъ, задуваемый снѣгомъ. Закинувъ вѣтвистые рога свои на спину и гордо поднявъ морды, противъ мятели, дробили ножками олени. Склонивъ напередъ свои малахаи (мѣховыя шапки), неподвижной копной сидѣли тунгусы на этихъ благородныхъ животныхъ. Я послалъ сказать, чтобъ завернули караванъ къ моему крыльцу, и вышелъ самъ въ сѣни встрѣчать далекихъ гостей. Скоро, сквозь завываніе вѣтра, послышались звонки -- караванъ былъ у крыльца. Я зазвалъ тунгусовъ въ свою комнату. Тунгуски были въ цвѣтныхъ дубленыхъ шубахъ, унизанныхъ коральками; онѣ были нарядны въ этомъ костюмѣ. Тунгусы закурили изъ своихъ трубочекъ бѣлый мохъ, замѣняющій этимъ неприхотливымъ людямъ табакъ. Мужчины довольно ясно выражались порусски и мы начали бесѣду. Оказалось, что они шли изъ петровскаго зимовья въ Николаевскъ. Я подчивалъ ихъ водкой и табакомъ -- двѣ вещи, для которыхъ тунгусъ не имѣетъ ничего завѣтнаго... Бесѣда оживилась. Хозяинъ каравана, парень лѣтъ 35-ти, сталъ хвалить мнѣ свою звѣровую собаку, выдержавшую не одну битву съ медвѣдемъ.
-- Что ты возьмешь за свою собаку? спросилъ я тунгуса.
-- Трехъ худыхъ людей за нее не возьму, отвѣтилъ онъ, поглаживая своего умнаго пса, который не больше былъ простой дворняшки.
Я купилъ у тунгуса молодаго оленя, разсчитывая когда нибудь прокатиться на немъ въ Николаевскъ. Одинъ солдатъ изъ якутовъ взялся мнѣ сдѣлать санки... за оленя я отдалъ 16 рублей и былъ доволенъ покупкой; но только что успѣлъ я проводить гостей со двора, какъ неожиданное обстоятельство огорчило меня. Оказалось, что бѣлаго моху, безъ котораго лѣсной олень не можетъ обойтись, въ окрестностяхъ Чпырраха нѣтъ, и ближе 20-ти верстъ отъ Николаевска его нельзя найти. Туда-то направили тунгусы и караванъ свой и только нѣкоторые изъ нихъ останутся на время въ Николаевскѣ. Въ тотъ же вечеръ закололи моего бѣднаго олепя.
Но всему есть конецъ!... Миновалась и наша печальная зима. 7-го мая 1860 года, въ 11-ть часовъ ночи, съ громомъ и молніею, прошелъ Амуръ въ Николаевскѣ. Напоромъ воды сверху, ледъ затопило и къ утру ясное солнце освѣтило синюю поверхность живой рѣки. На лицахъ всѣхъ и каждаго сіяла радость... Одни ждали съ нетерпѣніемъ выхода въ море, другіе -- выѣзда на родину, бѣдный классъ населенія -- свѣжую рыбу; а потому никакой праздникъ не сравнится съ этимъ днемъ въ Николаевскѣ.
Со вскрытіемъ льда, гиляки, въ большихъ лодкахъ, отправились съ соболями, выдрами, лисицами, хрящемъ калужьимъ (хрящъ этой рыбы сушится и по высокой цѣнѣ продается китайцамъ, употребляющимъ его въ пищу), въ китайскій городъ Сян-синъ на Сунгари, мѣнять свой товаръ на ханчинъ, табакъ и буду. Но на этотъ разъ, какъ мы послѣ узнали, китайцы въ свой городъ ихъ не впустили, вѣроятно съ цѣлью уклониться отъ непосредственнаго сношенія съ племенемъ, вполнѣ подчинившимся русскому вліянію. Въ эту же весну маньчжуры, но распоряженію своего начальства, перегнали многихъ гольдовъ на свой берегъ, а бераровъ и солоновъ (количество ихъ очень незначительно) совсѣмъ угнали въ Айгунь, и юрты ихъ пожгли.
Наконецъ насталъ и мой день. Пароходъ, назначенный къ отплытію вверхъ по Амуру, сталъ разводить пары... Я не заставилъ себя долго ждать и перебрался съ своимъ скарбомъ въ общую каюту, которая, мало-по-малу, наполнилась пасажирами; одни плыли до Благовѣщенска, другіе до Забайкалья; что же касается до меня, то я положительнымъ образомъ направился къ Москвѣ.
IV.
19-го августа 1860 года, въ часъ пополудни, пароходъ нашъ отвалилъ отъ николаевской пристани. Погода стояла прекрасная, хотя николаевское лѣто уже миновалось. Сквозь вѣчную зелень хвойныхъ лѣсовъ проглядывали желтыя верхушки растрепанныхъ березъ.
Каждый взмахъ колеса приближалъ насъ къ родинѣ; мы были въ веселомъ настроеніи. Окрестности Николаевска теперь потеряли для меня свою грустную обстановку, и я долго любовался съ палубы уходящими хребтами. Между тѣмъ на палубѣ подъ брезентомъ публика усѣлась за общимъ столомъ, упиваясь чаемъ и мѣшая были съ небылицами. Между нами было два или три купца, которые не измѣняли обычаю и пили чай съ "музыкой" (въ прикуску), но это не мѣшало ихъ, словоохотливости.
Тутъ, съ позволенія читателя, я остановлю вниманіе его на "брезентѣ", на этой повидимому пустой вещи.
Что можетъ быть проще этого холстиннаго намёта, защищающаго палубную публику отъ палящихъ лучей солнца и отъ дождя, и не представляетъ ли онъ, при всей своей малоцѣнности, необходимость первой важности?
Другое совершенно зрѣлище представилось мнѣ чрезъ девять мѣсяцевъ послѣ описываемаго дня на родной Волгѣ.
На открытой, незащищенной брезентомъ палубѣ, одного изъ безчисленныхъ компанейскихъ пароходовъ, задыхалась отъ жара и палящихъ лучей бѣдная палубная публика. Носовые платки, тряпки и даже грязныя портянки, снятыя съ потныхъ ногъ, составляли отчаянныя и вмѣстѣ съ тѣмъ послѣднія средства, къ которымъ поневолѣ прибѣгали бѣдняки, обреченные на эту пытку. Треснувшія губы, облупившіеся носы и полосатыя лица свидѣтельствовали о произвольныхъ мукахъ. Ночью пошелъ дождь и промочилъ всю публику до послѣдней нитки.
-- Скажите, пожалуйста, обратился якъ помощнику капитана:-- отчего вы не устроите брезента на палубѣ?...
-- Это -- дѣло конторы; сами отъ себя мы этого сдѣлать не можемъ, получилъ я въ отвѣтъ.
Машинистъ былъ пооткровеннѣе и объяснилъ мнѣ настоящую причину этой небрежности.
-- Еслибы палуба была защищена брезентомъ, тогда бы рѣдкіе пошли въ первые два класса, а охотно оставались бы на палубѣ, гдѣ цѣна мѣстамъ вдвое дешевле.
Страшныя цѣны въ буфетѣ и порціи, напоминающія гомеопатическія дозы, единственно потому, что буфетчикъ долженъ заплатить огромный откупъ компаніи за право кормить путешественниковъ, окончательно заставили меня вздохнуть объ нашихъ далекихъ амурскихъ пароходахъ, охраняемыхъ до-сихъ-поръ геніемъ пустынь отъ монопольной системы.
Но вернемся къ прежнему разсказу.
Нашъ буфетчикъ, незаплатившій никому дани, приготовилъ для насъ обильный ужинъ, и мы весело пировали предъ лицомъ пустыни, подъ мѣрный шумъ пароходнаго боя. Вечерній вѣтерокъ разливалъ въ воздухѣ смолистый запахъ безконечныхъ хвойныхъ лѣсовъ, застилающихъ хребты лѣваго берега.
На шестой или седьмой день мы достигли Хабаровки, противъ которой Усури впадаетъ въ Амуръ. Густая зелень и широкіе листья роскошныхъ деревьевъ напомнили намъ, что грустный сѣверъ миновался.
Хабаровка за эти два года выросла и приняла видъ большаго селенія съ опрятными домишками. Я очень жалѣю, что мнѣ не удалось побывать въ Усурійской странѣ: по отзывамъ всѣхъ бывшихъ тамъ хабаровскихъ офицеровъ и купцовъ, страна эта "течетъ медомъ и млекомъ." Оттуда, между прочимъ, доставляется къ пекинскому двору высокаго сорта "жень-чинъ" -- корень сердца. Одинъ купецъ, возвращавшійся съ нами съ береговъ Усури, куда ѣздилъ за соболями, имѣлъ при себѣ два корешка этой драгоцѣнности. Китайцы убѣждены, что жень-чинъ поддерживаетъ жизнь; по-крайней-мѣрѣ такъ передавали намъ туземцы. Цвѣтъ онъ имѣлъ желтый, сквозной, какъ янтарь; форма его напоминаетъ человѣческій остовъ величиною въ четверть.
По общему отзыву, лѣвый берегъ Усури (китайскій) заключаетъ гораздо болѣе плодоносныхъ полянъ, но и нашъ правый недалеко ушелъ отъ него въ этомъ отношеніи. Но всему протяженію нашего праваго берега Усури, расположены казачьи станицы въ двадцати-пяти верстномъ разстояніи, всего около 700 верстъ въ длину. Усурійскіе переселенцы много пострадали въ этомъ (1860) году отъ недостатка соли. Трудно ее доставлять изъ Забайкалья на всѣ пункты амурскаго бассейна. Говорятъ, что въ верховьяхъ Усури, въ окрестностяхъ озера Ханкая (въ китайскихъ предѣлахъ), есть соляныя озера и устроены китайскія варницы. Того, чего самъ не видалъ, утверждать не могу, между тѣмъ я слышалъ объ этомъ отъ многихъ.
По берегамъ Усури водятся дикія пчелы, но пасѣкъ никто не разводитъ: еще некому. Въ рѣкѣ водятся черепахи, употребляемыя казаками въ пищу.
Всѣ усурійскія породы чернаго лѣса застилаютъ окрестности Хабаровки. Орѣщины здѣсь достигаютъ иногда 12-ти вершковъ въ отрубѣ; какого еще лѣса нужно желать?
Дѣвственный берегъ, за два года назадъ имѣвшій столько привлекательной тѣни, теперь обнаженъ; на мѣстѣ громадныхъ орѣшинъ, пробковаго дерева и дубняка, лѣпятся по берегу брусчатые домики Хабаровы. Кое гдѣ только между зданіями сохранились небольшія группы крупныхъ деревъ, спускающихся по крутой покатости берега. Чрезвычайно прозрачный и мягкій воздухъ вечера составлялъ пріятный контрастъ съ сырыми вечерами сѣвера. При другихъ условіяхъ я былъ бы не прочь провести остальную половину жизни въ этихъ мѣстахъ. Еслибы мнѣ предложили сравнить ихъ съ какимъ нибудь угломъ Россіи, я бы указалъ на южную часть Волыни, но только послѣдній край далеко не имѣетъ грандіозной обстановки этихъ великолѣпныхъ пустынь. И лѣса-то здѣсь не такіе, какъ у насъ: въ двухъ шагахъ ничего не видно, ползучія растенія переплетаютъ исполинскія деревья до самыхъ вершинъ. Колоссальные хребты, синѣющіеся на свѣтломъ горизонтѣ, и вѣчная рѣка, сверкающая на первомъ планѣ, дѣлаютъ это сравненіе весьма неполнымъ.
Барсы и тигры съ размноженіемъ народонаселенія стали рѣже показываться; впрочемъ, за полгода до этого, недалеко отъ Хабаровки, въ станицѣ Козакевичевой, на Усури, барсъ утащилъ дворную собаку, совсѣмъ съ цѣпью. Гольды принимаютъ барса и тигра за злаго духа, и потому въ хату, гдѣ есть ихъ шкура, не войдутъ; а завидя живаго -- падаютъ ницъ.
Маньчжурскіе нойоны не перестаютъ еще обирать этихъ бѣдныхъ дикарей. Лишь только пристанетъ маньчжурская лодка къ гольдскому селенію (на китайскомъ берегу), бѣдняки выходятъ на поклонъ къ нойону съ соболями. Не выходя изъ лодки, онъ поодиначкѣ принимаетъ соболей и, если какой ему не понравится, онъ выбрасываетъ его на берегъ и тогда въ обмѣнъ этого ему выдаютъ другой -- лучшій. Послѣ такой выгодной пріемки, нойонъ подчуетъ приносителей ханчиномъ изъ наперстка и надѣляетъ каждаго по горсти буды (пшена).
Въ послѣднее время высшее китайское начальство, желая удержать гольдовъ на своей сторонѣ, стало преслѣдовать подобный произволъ. Въ ста верстахъ выше Хабаровки, одинъ старикъ разсказывалъ мнѣ, что въ прошлую зиму старшій нойонъ въ Усури пріѣзжалъ въ одно гольдское селеніе повѣрять младшаго нойона и за хищеніе отпоролъ послѣдняго отъ шеи до пятокъ, разогрѣтыми на жаровнѣ тальниковыми прутьями, и полумертваго велѣлъ положить въ нарту и отвезть на Усури.
Гольды, глядя на никановъ (китайцевъ), занимаются по Усури огородничествомъ и даже кое-гдѣ сѣютъ буду (пшеницу).
"Еслибы у русскихъ была буда, мы бы всѣ приняли русское подданство; и маньчжуровъ намъ тогда ненадо", говорятъ гольды.
При этомъ они сложили на своемъ нарѣчіи пѣсню: "Маньчжурскій купецъ хорошъ, русскій хорошъ; маньчжурскій даетъ намъ за соболя буду, русскій -- серебро. Маньчжурскій нойонъ нехорошъ -- русскій хорошъ."
Въ 1859 году, когда еще большая часть усурійскихъ станицъ не существовала, зимой, по распоряженію хабаровскаго батальоннаго командира, были отправлены съ пакетомъ въ гавань св. Ольги (на Тихомъ Океанѣ) по Усури двое солдатъ; имъ выдали пистолеты, новые полушубки, и четыре рубля на дорогу.
Въ первой станицѣ, разумѣется, они пропили эти рубли и пошли на авось.
-- Какъ же вы шли? спросилъ ихъ офицеръ, къ которому они явились за одеждой, на Сунгачѣ, въ семи-стахъ верстахъ отъ мѣста своего назначенія.
-- Ничего, ваше благородіе; шли помаленьку; кошку нигдѣ не встрѣчали; посмотришь на солнце, да и ползешь по хребтамъ. Только ужь снѣгъ больно досадилъ. На полдорогѣ зашли въ никанскую {Китайцы обижаются, если ихъ называютъ китайцами; названіе это бранное, въ смыслѣ раба, данное имъ татарами; а потому они говорятъ: "Мы -- никаны" (господа).} деревню, поотдохнули тамъ, взяли никана въ проводники, онъ насъ и довелъ до сихъ мѣстъ; а отсюда недалеко и до Ольги.
-- Да надо ему, ваше благородіе, заплатить два рубля, прибавили герои путешественники. Офицеръ отказался платить, по неимѣнію казенныхъ денегъ у себя; а солдатики пошли дальше, вовсе не подозрѣвая, что совершили безотвѣтный подвигъ, отъ котораго у какого нибудь заморскаго туриста закружилась бы голова.
На слѣдующее утро пароходъ нашъ пустился дальше. Вмѣстѣ съ Хабаровкой окончились и деревни нашихъ крестьянъ-переселенцевъ; начались теперь казачьи станицы, которыя съ этого пункта переходятъ и на всю усурійскую линію.
Роскошныя мѣста ни мало не дѣйствуютъ на лѣнивую натуру нашего омонголившагося казака. Съ люлькой въ зубахъ, сидитъ онъ по цѣлымъ днямъ на берегу и смотритъ на Амуръ; а дворъ его обнаженъ, какъ послѣ пожара иль какого непріятельскаго погрома. Двухъоконныя хаты станицъ, вытянутыя въ струнку и лишенныя всякихъ хозяйственныхъ пристроекъ и тѣни, наводятъ грусть своимъ однообразіемъ. А бѣдный скотъ!... Какую жалкую участь терпитъ онъ!... и лѣто и зиму стоитъ въ открытыхъ загородахъ.
-- Какъ у васъ пшеница? спрашивали мы казаковъ.
-- Пшеница, слава-богу, уродилась, да дожди погноили, отвѣчали они, лѣниво продолжая смотрѣть вдаль.
Тотъ же отвѣтъ я слышалъ по всему протяженію плодоносныхъ южныхъ равнинъ. А все произошло оттого, что казаки, желая обмануть станичнаго офицера количествомъ сноповъ и самыхъ крестцевъ, произвольно уменьшали вязку и дошли до того, что тощіе снопики были насквозь вымочены дождемъ. "Казенный паекъ они получаютъ, чего имъ? да еще и податей не несутъ, замѣтилъ мнѣ одинъ захожій изъ Сибири мужичокъ: -- нѣтъ, еслибы отняли у нихъ паекъ, да еще бы и подать доправляли, небось не стали бы сидѣть сложа руки", добавилъ онъ. Какъ бы то ни было, а пшеница на Амурѣ въ 1860 году вся пропала. Кой-гдѣ на берегу, по линіи усадьбы, торчатъ тощіе огородишки, съ нѣсколькими грядами капусты: несмотря на близость воды, казакамъ лѣнь ее поливать. Еще хуже идетъ хозяйство на Усури, гдѣ казаки превращены прямо изъ штрафованныхъ гарнизонныхъ солдатъ.
Я старался заводить рѣчь объ этомъ предметѣ съ опытными старичками изъ Россіи, и остановился на томъ убѣжденіи, что прежде чѣмъ приневоливать амурскихъ переселенцевъ къ хозяйству, надо показать имъ, въ чемъ оно заключается; а этого можно только достигнуть, распредѣливъ по-крайней-мѣрѣ хоть по два семейства на каждую станицу опытныхъ землепашцевъ изъ нашихъ внутреннихъ губерній, подчинивъ имъ и полицейскій надзоръ за станицей. Но для этого нужно дать послѣднимъ, по крайней мѣрѣ, пары по двѣ рабочихъ воловъ и обзавести ихъ сначала всѣмъ необходимымъ. Пчеловодовъ въ Вятской и Казанской губерніяхъ есть много желающихъ переселиться на Амуръ (разумѣется, имъ на этой рѣкѣ не придется разводить пчелъ, а на Усури, гдѣ въ Козакевичевой станицѣ, напримѣръ, казаки наломали въ этомъ году до двухъ пудовъ дикаго меду). Въ послѣдующій проѣздъ мой чрезъ эти губерніи, многіе поклонники Амура, изъ казеннаго вѣдомства, услыхавъ, что я ѣду изъ этой обѣтованной земли, приходили ко мнѣ за совѣтомъ, какъ бы приступить съ просьбой къ начальству о переселеніи; но дѣло всегда кончалось затрудненіемъ въ пріисканіи средствъ къ совершенію самаго пути.
Но Хабаровка {Въ послѣднее время въ окрестностяхъ Хабаровки, на нашей лѣвой сторонѣ, близь озера Оджаю, найдена, по указанію мѣстныхъ орочанъ, богатѣйшая серебряная руда. Нѣкто г. Веберъ вывезъ образчикъ этой руды и по произведенному надъ ней испытанію на бывшемъ сереброплавильномъ шилкинскомъ заводѣ, она оказала богатое содержаніе серебра.} осталась у насъ далеко назади; мы приближались къ устью Сунгари. Совершенное лѣто царствовало во всей своей красѣ, на всемъ южномъ уклонѣ Амура, несмотря на приближающійся сентябрь.
Наши купцы говорятъ, что маньчжурскій постъ на Сунгари, гдѣ, два года назадъ, я провелъ нѣсколько пріятныхъ часовъ, замѣненъ теперь чисто никанскимъ.
За годъ до этого, лѣтомъ 59 года, нашъ купецъ Чеботаревъ, побуждаемый дешевизною соболей, пустился въ лодкѣ съ двумя своими работниками по Сунгари, съ серебромъ и кое-какимъ товаромъ. На устьѣ этой рѣки его остановили; но онъ, имѣя билетъ отъ нашего генерал-губернатора на торговлю по этой рѣкѣ, не послушалъ предостереженій и продолжалъ плыть. Берега Сунгари не такъ заселены, какъ лѣвый усурійскій, гдѣ, кромѣ ссыльныхъ никановъ и полудикихъ гольдовъ, никого нѣтъ; здѣсь на каждомъ шагу встрѣчаются многолюдныя деревни. Маньчжуры такъ за нимъ слѣдили, что гдѣ онъ ни приставалъ къ берегу, его встрѣчалъ вездѣ нойонъ съ нѣсколькими солдатами. подплывъ къ городу Сан-Сину, верстъ за 200 отъ устья Сунгари, онъ ночью (днемъ ему не позволили ѣхать) отправился одинъ въ городъ и болѣе не возвращался. На другое утро, работники нашли его обезображенный трупъ, недалеко отъ своей стоянки. Китайскія власти снарядили лодку, уложили въ нарочно сдѣланный ящикъ трупъ отважнаго купца, и съ его работниками и соболями отправили, въ сопровожденіи нойона, на Амуръ, въ нашу Михайло-семеновскую станицу, гдѣ, по прибытіи, нойонъ объявилъ, что Чеботаревъ былъ убитъ за покушеніе на чужую жену обиженнымъ мужемъ. Но у бѣднаго покойника не китайскія красавицы были на умѣ, а рублевые соболи. Тѣмъ дѣло, разумѣется, и покончилось.
Нѣсколько разъ въ предлагаемыхъ запискахъ я упоминалъ объ этомъ звѣркѣ, надѣлавшемъ столько шуму и притянувшемъ столько промышленниковъ и купцовъ на Амуръ въ первые годы его открытія.
Этотъ хищный, немного менѣе кошки, звѣрекъ питается крысами, которыя, къ слову сказать, наподняютъ всю страну и истребили всю мелкую породу мышей. Крысы наполняютъ лѣса, поля, и стоитъ только поставить хату съ поломъ, чтобы, черезъ день, или два, подполье наполнилось этимъ звѣркомъ, особенно если сдѣланъ, какъ это принято въ Сибири, двойной полъ. Днемъ и ночью тогда крысы не перестаютъ надоѣдать своимъ глухимъ пискомъ. Но съ разведеніемъ кошекъ въ новомъ краѣ, онѣ сдѣлались не такъ смѣлы. Кромѣ крысъ, соболь питается еще зайцами. Нѣтъ ничего хищнѣе этого звѣрька, составляющаго гордость дамскаго туалета.
Ловъ соболей производится изъ лучковъ-самострѣловъ и отравой; послѣдній способъ, съ прихода русскихъ, почти вытѣснилъ первый. Сулема и стрихнинъ поэтому цѣнятся на Амурѣ весьма высоко. На отраву идетъ и лисица. Ядъ предварительно завертывается въ восковой шарикъ, и уже потомъ обвертывается въ коровье масло. На пять шариковъ можно почти вѣрно предположить одну лисицу или соболя, если мѣсто выбрано удачно. Амурская лисица большею частію сиводушка, цѣнится дороже обыкновеннаго соболя, по причинѣ огромнаго на нее запроса въ Китай, а отъ соболя идутъ туда только одни хвосты. Средняя цѣна соболя, въ 1860 году, изъ первыхъ рукъ, была на серебро отъ 5 до 6 рублей, на бумажки отъ 7--8. Но купцамъ, пріобрѣтающимъ соболей на товаръ, они приходятся еще дешевле.
Въ одинъ прекрасный вечеръ, послѣ солнечнаго заката, пароходъ нашъ присталъ къ станицѣ Квашниной (48о сѣв. ш.), для нагрузки дровъ, и мы, по обыкновенію, разбрелись по усадьбѣ. Я завернулъ, съ однимъ изъ товарищей, въ хату, гдѣ старуха хозяйка приняла насъ радушно, подчивая дикимъ виноградомъ, изъ полнаго рѣшета. Явилось на сцену и молоко. Несмотря на богатыя пастбища, скотоводство плохо еще подвигается въ этомъ краю. Продолжая бродить по усадьбѣ, мы увидѣли въ окнѣ сѣдаго старика и завернули къ нему въ хату.
Старикъ былъ видимо радъ нашему посѣщенію; изъ дорожной фляги мы попотчивали его коньякомъ; глаза его разгорѣлись и онъ приступилъ къ безконечнымъ разсказамъ.
Оказалось, что старикъ былъ изъ пограничныхъ казаковъ, родомъ съ Онона, о которомъ и теперь вспоминаетъ со вздохомъ.
-- Въ двадцатыхъ годахъ, началъ между прочимъ сѣдой разсказчикъ:-- былъ я, въ числѣ прочихъ, съ миссіею въ Пекинѣ... славно пожили; прямой городъ! въ длину 40 верстъ, а поперегъ 20; народу -- какъ каша. Ночью -- какъ днемъ: у каждаго домохозяина выставлено на улицѣ по три роговыхъ фонаря; на каждомъ шагу трактиры; насъ русскихъ принимали у нихъ съ почтеніемъ, за то что много ѣли и пили. Жалованьемъ мы были довольны: шло намъ въ мѣсяцъ 1/2 фунта серебра. Всего въ столицѣ довольно; захочешь купить что, и въ три дня не укупишь: такъ въ лавкѣ глаза и разбѣгаются. Надъ нашимъ храмомъ Николой зелень разрослась, какъ неводная мрежь; видно, божія благодать надъ нимъ. Когда нашей миссіи пришло время возвращаться назадъ, духовные наши плакали, да и мы готовы были плакать.
-- Не знаешь ли ты чего объ албазинцахъ? спросилъ я старика.
-- Какъ не знать; объ нихъ и теперь въ Пекинѣ идетъ слухъ. Самый городъ китайцы прогромили, а 300 казаковъ, вживѣ оставшихся, вмѣстѣ съ Николой (образомъ), отвели въ Пекинъ. Извѣстно, что богдойскій царь далъ казакамъ три года вольготы: пей, ѣшь, гуляй и бери денегъ въ казнѣ, сколько похочешь; да и тѣмъ неподовольствовались албазинцы, и много народу за три года сгубили; за то, какъ срокъ вышелъ, и развели ихъ по каторжнымъ заводамъ.
Затѣмъ старикъ не упустилъ случая приложиться, съ нашего позволенія, къ флягѣ.
-- Хороши здѣсь мѣста -- да пустыня, примолвилъ онъ, обтирая кулакомъ сѣдые усы:-- у насъ на Ононѣ и подъ землей города, и тутъ же старикъ объяснилъ эту диковинку: -- верстахъ въ полутораста отъ Чинданской крѣпости, въ Кундуйской слободѣ, мы же разрыли холмъ, а подъ нимъ дворецъ Чингисхановъ: вмѣсто оконныхъ колодъ, рѣзные камни, а самъ весь изъ кафельнаго кирпича.
-- Не нашли ли чего въ комнатахъ? спросили мы.
-- Какъ же; въ одной комнатѣ нашли мечъ Чингисхановъ, на немъ и надпись такая была, что ему принадлежалъ. Послѣ было слышно, что достался онъ Кандинскому; препоясался онъ имъ, да и поѣхалъ къ себѣ на пріиска (золотые); да дорогой-то, видно подъ хмелькомъ, и оброни. Рукоять и ножны у меча были изъ чистаго серебра, длиною въ аршинъ. Послѣ онъ отыскалъ его, только безъ рукояти и ноженъ. Тутъ же неподалеку есть и желѣзная дверь въ гору; да не всякому она кажется: приходили и по приказу начальства ее отыскивать, да съ тѣмъ и уходили. Зарытъ тамъ мунгальскій кладъ.
Тутъ старикъ подошелъ опять къ чаркѣ и, проглотивъ свою порцію, пошелъ въ присядку, припѣвая дребезжащимъ голосомъ: "Ну-ка, ну-ка, ну, нутка, да нутка, да ну".
-- Мои бабы и внуки ушли на берегъ зѣвать; ихъ теперь оттуда и дубьемъ не выгонишь, а меня оставили одного, проговорилъ старикъ, едва переводя духъ отъ своего танца: -- да нѣтъ же, вотъ на зло имъ, я и безъ нихъ погуляю.
И новая пляска съ тѣмъ же припѣвомъ огласила хату.
Подойдя къ пристани, мы дѣйствительно нашли все населеніе станицы на берегу: одни сидѣли, Другіе стояли, покуривая трубки; а бабы пощелкивали кедровые орѣшки, которые здѣсь вдвое больше сибирскихъ.
-- Здѣшніе люди, точно птицы, не заботятся о завтрашнемъ днѣ, проговорилъ матросъ, опускаясь въ люкъ.
Съ пароходной палубы нельзя было налюбоваться необыкновенно эфектной ночной картиной. Яркое пламя костровъ переливалось за чащей густыхъ орѣшинъ, не ясно озаряя группы людей на возвышенномъ берегу. Подчиняясь теченію воздуха, пламя перемѣняло направленіе, всякій разъ вызывая ночныя тѣни: то вдругъ, выпрямившись на саженную высоту, огненнымъ вихремъ разсыпится въ сторону, озаривъ на мгновеніе черную поверхность рѣки.
Художнику было бы здѣсь падь чѣмъ поработать!...
Далеко за полночь пошелъ я въ свою каюту и заснулъ богатырскимъ сномъ. На водѣ и сонъ и апетитъ дѣйствуютъ въ совершенной гармоніи.
Отсюда Амуръ начинаетъ свой незамѣтный поворотъ на сѣверозападъ.
Апатичная натура казака-переселенца становится еще безобразнѣе въ великолѣпной рамкѣ окружающей его пустыни. Не этому зерну принесть плодъ на этой благородной почвѣ!...
Сколько мы миновали живописныхъ утесовъ, изъ которыхъ многіе слывутъ священными у маньчжуръ!
Разъ утромъ, у пристани одной изъ станицъ, гдѣ остановился нашъ пароходъ за нагрузкой дровъ, берегъ, по обыкновенію, былъ усыпанъ празднымъ населеніемъ. Лишь только увидали съ берега, что между пассажирами есть священникъ, какъ стали громко вызывать его на различныя требы. Одни просили отпѣть давно зарытыхъ родственниковъ, другіе окрестить прошлогоднихъ младенцевъ. Священникъ, которому и я вызвался сопутствовать, отправился на берегъ.
Въ первой хатѣ, куда мы вошли, все было приготовлено для крестинъ, но только что священникъ расправилъ свои волосы и отверзъ уста для начатій обряда, какъ былъ остановленъ хозяиномъ:
-- Постой, батька, сколько ты возьмешь? возразилъ онъ ему при этомъ.
Не знаю, что ему отвѣтилъ на это пастырь. Я сейчасъ же вышелъ вонъ... Мнѣ сдѣлалось душно въ этой хатѣ.
-- Легче научить молитвамъ глухонѣмаго, чѣмъ здѣшняго казака, сказалъ мнѣ священникъ, когда мы опять сошлись на пароходѣ.-- Повѣрьте, продолжалъ онъ: -- ни одинъ изъ нихъ не знаетъ молитвы господней: можно ли послѣ этого быть взыскательнымъ къ невѣжественному взгляду ихъ на духовное благочиніе?...
Китайскія власти нетолько знаютъ наши амурскія станицы, но каждая у нихъ имѣетъ свое названіе; такъ Екатерино-Никольскую, ниже Хингановъ, называютъ они Моха-ду. Не знаю, что означаетъ это слово.
Нынѣшнею весною нойоны по всѣмъ нашимъ станицамъ развозили печатныя прокламаціи, не въ пользу нашего занятія страны. Не знаю, чѣмъ бы окончились всѣ эти мелкія взаимныя неурядицы наши съ поднебесною имперіею, еслибы не пекинскій трактатъ, торжественно разрѣшившій, съ такой выгодой для насъ, двухвѣковой споръ о границахъ и торговлѣ. Но тогда никто еще не думалъ объ этомъ трактатѣ, и всѣ мелкія взаимныя непріятности между двумя господствующими націями на Амурѣ принимались за наличную монету и размѣнивались при всякомъ удобномъ случаѣ.
Слово "ш о лоро" (пошелъ вонъ) слышалось отъ маньчжуръ чаще. Нѣкоторые изъ нихъ заходили еще дальше. Посѣщая наши станицы и видя, что прокламаціи не произвели никакого дѣйствія, они старались увѣрить казаковъ, что русскій богдыханъ разжаловалъ Муравьева за то, что у казаковъ недостало буды {Нѣтъ манчьжура или китайца изъ сѣверныхъ провинцій, который не выговаривалъ бы ясно фамилію графа Амурскаго. Этотъ дѣятель сибирскій, за пріобрѣтеніе намъ Амура, раздѣляетъ авторитетъ Ермака у китайцевъ и величается ими "большимъ сибирскимъ разбойникомъ".}.
Наши, повидимому, не хотѣли остаться въ долгу, и вотъ, по распоряженію благовѣщенскаго начальства, велѣно было сжечь самадонскій храмъ въ окрестностяхъ Благовѣщенска, на нашей лѣвой сторонѣ Амура.
Команда отправилась и сожгла кумирню. Маньчжуры молча построили другую на томъ же мѣстѣ и поставили сто сторожей охранять ее.
Тогда былъ командированъ тотъ же офицеръ изъ Благовѣщенска, но только съ цѣлою ротою солдатъ, повторить фейерверкъ.
Стоглавая стража, завидя вдали русскіе штыки, ударилась въ бѣгство, разбросавъ свои стрѣлы и колчаны.
Фейерверкъ повторился.
Тогда маньчжуры, выбравъ изъ остывшаго пепла своихъ уцѣлѣвшихъ боговъ, приступили къ постройкѣ храма на своемъ уже берегу, какъ разъ противъ стараго мѣста.
Въ то же время айгуньскій амбань (котораго раздѣляетъ только Амуръ и тридцати-пяти-верстное разстояніе отъ нашего благовѣщенскаго губернатора) послалъ совѣтника своего въ Благовѣщенскъ объясниться на этотъ счетъ съ нашимъ губернаторомъ.
-- Зачѣмъ вы сожгли самадонскій храмъ? Вы знаете, что вся Маньчжурія приходитъ къ нему на поклоненіе. Поступкомъ этимъ вы раздражили маньчжуръ, и мы не отвѣчаемъ за послѣдствія. Отчего же вашъ храмъ Николая стоитъ у насъ въ Пекинѣ около полутораста лѣтъ и никто его не жгетъ?
Я не знаю, какой на это былъ отвѣтъ.
Случись, что въ то же время опился нашъ солдатъ; послѣдовало запрещеніе покупать у маньчжуръ араку, на томъ основаніи, что она причиняетъ смерть.
-- Если наша арака вредна вашимъ людямъ, объявилъ тотъ же джангинъ, прибывшій въ Благовѣщенскъ:-- то и хлѣбъ нашъ, изъ котораго она гонится, также имъ вреденъ; а потому амбань запретилъ продавать его вашимъ людямъ.
И мѣсяца два или три Благовѣщенскъ питался одной рыбой.
При этомъ замѣчательно, что хитрые китайцы никакъ не хотѣли пустить первые камень и нарушить айгунскій трактатъ. Ихъ купцы каждую первую недѣлю мѣсяца являлись въ Благовѣщенскъ акуратно, открывали лавки и, зѣвая цѣлую недѣлю на голодную публику, торговали вѣтромъ.
Слава-богу, что къ нашему пріѣзду въ Благовѣщенскѣ дѣла поуладились и пошли кое-какъ попрежнему.
Надо правду сказать, что китайскія власти всегда со страхомъ поглядываютъ вверхъ по Амуру: не идетъ ли оттуда грозная русская сила. Это обстоятельство постоянно держитъ ихъ въ тревожномъ страхѣ.
Но обратимся къ разсказу.
Во всемъ своемъ дикомъ величіи красовался предъ нами хинганскій хребетъ, съ своими пирамидальными вершинами и отвѣсными скалами. Всю ночь напролетъ шелъ нашъ пароходъ, не думая о меляхъ въ этой пустынной галереѣ. Горныя раздѣлялись только трехсотъ саженнымъ воднымъ пространствомъ.
Мѣрный бой колеса, отражаясь въ береговыхъ скалахъ, производилъ какой-то таинственный гулъ. Кое-гдѣ на заворотахъ, вдругъ пахнетъ свѣжимъ вѣтеркомъ изъ горной пади и обдастъ смолистымъ запахомъ лѣсистыхъ вершинъ. Долго я сидѣлъ на палубѣ, покуда не задремалъ и сигара моя не вывалилась; я поднялъ остывшій окурокъ, еще разъ взглянулъ на грозныя вершины и опустился въ свою клѣтку.
Когда на другой день утромъ я вышелъ на палубу, со стаканомъ чая, подышать свѣжимъ воздухомъ, мирная картина равнинъ ярко озарялась утреннимъ солнцемъ, а Хинганы, какъ ночной призракъ, исчезли вмѣстѣ со сномъ.
Но вотъ на китайскомъ берегу стали чаще показываться маньчжурскія деревни: однѣ едва были замѣтны за отдаленными протоками; другія выростали, какъ изъ земли, на первомъ планѣ. Нигдѣ не видно было праздныхъ зѣвакъ; развѣ какой нибудь согбенный старикъ въ синей курткѣ, медленно выйдя изъ-за калитки, опустится на свою завалинку, устремивъ взоръ на "огненную лодку", на это дьявольское порожденіе незванныхъ варваровъ.
Вотъ рѣзвая стая оборванныхъ мальчишекъ гонитъ отвратительную маньчжурскую свинью, у которой брюхо волочится по землѣ. На минуту они остановятся, вперивъ свои глаза на нашъ пароходъ, и потомъ снова примутся догонять испуганное животное.
Вотъ украдкой, изъ-за густой группы подсолнечниковъ, робко слѣдитъ за движеніемъ парохода черноглазая маньчжурка.
Видно, что все населеніе въ полѣ на работѣ.