ПЛЕННИКИ МАРСА.
Глава первая.
Лейянита — утренняя звездочка.
— Когда еще раз замкнется круг мира — мне исполнится 12 лет. Тогда я стану повелительницей пространств и сделаю всех счастливыми. Живые существа не будут больше убивать друг друга. Я изгоню из своих владений зло. Я изгоню из своих владений смерть. Я изгоню из своих владений старость и болезни. Все будут юны и бессмертны. И ты, мой старый дедушка, также будешь юн и бессмертен. Прекрасен юный мир! Дедушка! Дедушка, ты меня не слушаешь? Ты хочешь быть юным и жить вечно?
— Жить вечно? Это забавно. Где же будет этот твой волшебный мир, моя Лейянита, моя Утренняя Звездочка?
— Везде и всюду, мой ласковый дедушка. Там, где будешь ты. Там, где буду я.
— Прекрасно придумано. А что же станется с ларгомерогами? Ларгомероги не хотят, чтобы люди жили вечно.
— Ларгомероги!.. Я забыла, что на Марсе существуют ларгомероги… Зачем Вечность создала ларгомерогов?..
Юная марсианка задумалась, глаза ее стали печальными.. Через минуту девушка радостно встрепенулась:
— Отец Нооме, я придумала! Я попрошу ларгомерогов не быть злыми. Они не откажут мне, я знаю. До сих пор никто не отказывал мне в моих просьбах.
— Да, да, Звездочка… Пока тебе никто не в силах отказать. Боюсь, в дальнейшем люди не будут так сговорчивы…
Старик возился у крутящейся в золоте сиянья лопасти какой-то машины, из которой, как нескончаемая нить, тянулся тихий, мелодичный, вибрирующий звук и изредка сверкали ярко-голубые искры.
Лейянита задумалась, склонившись над огромным перламутровым бассейном. Она рассеянно черпала пригоршнями тяжелую алмазно-опаловую влагу и пропускала ее звонко-поющими струйками между пальцев.
Мягкий золотистый полумрак, четкий и прозрачный, почти лишенный теней, с призрачной, как бы дрожащей перспективой, лежал на всем окружающем.
Вырубленные в какой-то искрящейся породе стены огромного подземного зала мягко отливали волшебным фосфорическим блеском. Куполообразный свод еле намечался в вышине. Пол восемью наклонными плоскостями, играя яркой мозаикой, спускался к перламутровому бассейну причудливо-звездообразной формы. Там, где грани плоскостей соприкасались, по широким углублениям, выложенным розовой яшмой, медленно струилась эластичная опаловая влага, с разнотонным журчанием вливаясь в бассейн и создавая задумчиво-напевную нескончаемую мелодию.
Эти медлительные потоки, оседланные кое-где легкими ажурными мостиками, вытекали из широких сводчатых туннелей. Слегка повышаясь и сверкая мягкими радугами льющегося опала, туннели все утончающимися дрожащими веретенами терялись в прозрачной, тающей бесконечности.
Вокруг колоссального бассейна, на восьми плоскостях, разграфленных этими жемчужными потоками, были расбросаны какие-то машины из неизвестного, желтовато-матового металла. Некоторые из них находились в движении, бесшумно поблескивая неуловимо вертящимися прозрачными эллипсоидами.
Девушке надоело рассыпать жемчуга:
— Дедушка Нооме, ты чем занят?
— Делами мира, Лейянита.
— Своего или чужого мира, дедушка?
— Больше чужого, чем своего.
— А я люблю больше свой мир, мир золотого Мооргоса![22] — восторженно проговорила девушка.
— И я люблю больше свой, Звездочка, а занимаюсь предпочтительнее чужим.
— Наш мир, золотой мир Марса, лучше всех миров вселенной! Zeyzo el Zeyzo! Так, отец Нооме?
— Каждому свое. И червяк любит свою норку, — улыбнулся ученый, не отрываясь от машины.
— Я люблю золотистое небо, я люблю опаловую воду, я люблю поющие струи. Я буду купаться, дедушка!
Лейянита в одно мгновение сбросила с себя легкие покровы, сверкнув золотисто-бронзовой наготой статуи в розовых лучах.
— И прекрасно. Это лучше, чем мечтать о несбыточном, моя Звездочка.
Старик внимательно изучал машину. Его согнутая фигура с головой, глубоко ушедшей в плечи, слегка покачивалась взад и вперед. Темное, почти коричневое лицо ученого, все изборожденное морщинами, с вылупившимися огромными глазами, показалось бы в высшей степени уродливым, если бы не светилось изнутри тем светом, который можно назвать светом мысли совершеннейшего интеллектуального существа. Этот внутренний свет придавал лицу ученого выражение непогрешимой мудрости и душевного величия.
Лейянита, на минуту застывшая в позе бронзовой статуи, — возвышенно-совершенная, воздушно-хрупкая, — одним прыжком очутилась в бассейне и закружилась на его упругой поверхности в кругообразном ритме движущихся перламутровых струй.
Статуя колыхалась на поверхности эластичной влаги, любовно раздавшейся под ее округлыми формами и мягко льнувшей к точеному бронзовому телу. Плотность воды не позволяла в нее погрузиться. Лейянита, нежась на жемчужной постели, высоко вверх подбрасывала звонкие брызги и весело смеялась под их щекочущим дождем.
— Дедушка! Zeyzo el Zeyzo. Как прекрасен наш мир! Как прекрасен мой мир! Zeyzo! Эоэйя!
Внезапно она умолкла, приподнявшись, раздавила упругие струи ногами и, мерно, колеблясь, взглянула в самый обширный туннель.
— Отец Нооме! К тебе гости!
Лейянита выпорхнула из бассейна и вместе с дедом всматривалась в туннель…
Быстро, как ветерок, выпорхнула из бассейна и торопливо начала одеваться.
Некоторое время влюбленные в прекрасные формы медлительные струи хранили очертания юного тела, потом медленно, как бы с сожалением, сомкнулись и поплыли в своем кругообразном беге.
Старый ученый тоже с сожалением оставил машину, недовольно ворча:
— Кто бы это мог быть? Не люблю, когда меня отрывают от работы.
Показавшаяся в бесконечном туннеле точка быстро увеличивалась, скользя по каналу.
Лейянита кончила одеваться.
— Кто-нибудь из Совета Федерации, — сказала она, потом понизила голос и таинственно докончила: — или от ларгомерогов…
— Судя по форме, это — машина дальнего плавания, — рассуждал сам с собою старик. — Конструкция незнакомая. И цвет странный. Нет, это не наша машина.
— Неприятельская? — живо спросила девушка.
— Возможно, моя Звездочка.
— Отец Нооме! — испуганно вырвалось у Лейяниты.
— Я слушаю, Звездочка.
— А что если это… если это… наши враги?
Ученый улыбнулся.
— Наши враги здесь не страшны. Но если ты трусишь, можешь удалиться.
Старик с любопытством всматривался в быстро приближающуюся громаду. Он почувствовал прикосновение руки внучки к своему плечу и обернулся.
— Что тебе, Звездочка?
— Отец Нооме!.. Я… останусь. Можно?
— Звездочке все можно.
Огромная голубоватая сигара вынырнула из туннеля, скользнула по каналу и с легким звоном на двое разрезала жемчужную поверхность бассейна.
«Она такого же цвета, как и Гооройя[23] » — подумала Лейянита.