ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Забудь заклятья. Пусть дьявол, чьим слугой ты был доныне, Тебе шепнет, что вырезан до срока Ножом из чрева матери Макдуф. Шекспир ^[1]

Знамением было рождение Сэма Уоркера, а вся его судьба была предопределена самой формацией общества, живущего под гигантскими Куполами.

Хрупкой и хорошенькой Бесси не следовало иметь детей. У нее были узкие бедра и слишком тоненькая фигурка. Кесарево сечение убило ее, но на свет появился Сэм, и ему предстояло уничтожить этот мир, чтобы уцелеть.

Ненависть — первое, что встретил Сэм в этом мире. Блейз Харкер люто возненавидел своего сына за смерть жены. Он никак не мог забыть едва слышные жалобные вскрики Бесси в ту ночь. Даже анестезия ей не помогала. К материнству она была не готова ни физически ни психологически…

Блейз и Бесси… Ромео и Джульетта своего времени. Они безумно любили друг друга. Легко и беззаботно они предавались наслаждениям, жизнь казалась прекрасной и бесконечной, пока не был зачат Сэм.

В подводных городах было что выбирать. По призванию любой мог стать ученым, инженером или, к примеру, художником. Праздность тоже была весьма уважаемым занятием, если позволяли средства. А если их нет… что ж, зерна лотоса дешевы и безотказно дарят забвение. Для талантливых предлагалось широкое поле деятельности: от талассополитики до ядерной физики, находящейся, впрочем, под строгим контролем. Для любителей острых ощущений в залах и на аренах Олимпа существовало множество развлечений, вплоть до самых дорогих и изысканных.

К этой элите принадлежали и Блейз с Бесси. Средства вполне позволяли им выбирать все лучшее, а культ наслаждений, исповедываемый в Куполах, обещал превратить их жизнь в сказку со счастливым концом. Но смерть Бесси породила ненависть.

Пять поколений Харкеров жило под Куполами и четыре из них встретились в одной комнате.

Джеффри некогда родил Рауля, Рауль родил Захарию, Захария родил Блейза, а Блейз — Сэма.

Небрежно раскинувшись на мягком диване, Блейз раздраженно выкрикнул своему прадеду Джеффри:

— Да катитесь вы все хоть к черту! Родственнички, век бы вас не видеть.

Атлетически сложенный блондин с нелепо оттопыренными ушами и огромными ступнями спокойно ответил:

— Молод ты еще так говорить. Двадцать-то хоть исполнилось?

— Не твое дело! — огрызнулся Блейз.

— А мне осталось двадцать до двухсот, — так же спокойно продолжил Джеффри. — Но, не в пример тебе, у меня хватило ума заиметь ребенка уже после шестидесяти и даже на то, чтобы не использовать для этого собственную жену. Но объясни ты мне, старому, чем мальчик-то виноват?

Насупившись, Блейз смотрел на свои руки. Тут не выдержал его отец Захария:

— Да что с ним разговаривать, с этим идиотом, — взорвался он. — Его место в пансионате для душевнобольных. Там он быстренько расскажет правду.

Блейз зло усмехнулся.

— Успокойся, папочка. Я предусмотрел ваши нежные порывы и принял меры. Я заранее прошел через множество тестов и испытаний, и теперь любая комиссия подтвердит мою психическую состоятельность и высокий коэффициент интеллекта. И вы все, дорогие родственнички, бессильны что-либо изменить.

— Пусть даже так, но ты не забывай, что и двухнедельный ребенок имеет все права гражданина, — возразил высокий смуглый и элегантный Рауль, дед Блейза, явно забавляясь семейной сценой. — Он сын тебе, и ты не имеешь права лишать его всего. Ты уверен, что все делаешь правильно?

— Уверен.

Джеффри повел грузными плечами, глазами сверкнул на Блейза.

— Где мальчик? — едва сдерживаясь, спросил он.

— Не знаю и не хочу знать!

— Он мой внук! — взвился Захария. — И мы найдем его, слышишь? Где бы он ни был, хоть на континенте.

— Это точно, — поддержал Рауль. — У семьи Харкеров достаточно власти, чтобы покончить с твоей дурью. До сих пор ты развлекался как только хотел. Отныне будем считать, что твоя вольная жизнь кончилась.

— Сомневаюсь, — усмехнулся Блейз. — Средств у меня вполне достаточно, чтобы обойтись без вас. А вот моего сыночка отыскать вам будет весьма сложно.

— Ничего, мы семья могущественная, — вслед за Раулем заметил Джеффри.

— Кто бы спорил… — с улыбкой согласился Блейз. — Но любопытно, как вы узнаете его, если даже найдете?

Общество, культивирующее наслаждение, создало извращенную науку. Кто знает, сколько блестящих умов погибло в утонченной неге. И среди порабощенных искусственной эйфорией встречались великолепные специалисты любого профиля, согласных на все, лишь бы продлить удовольствие. Способный хорошо заплатить, Блейз легко нашел женщину, отлично знающую свое дело, во всяком случае, когда носила Мантию Счастья. Адаптированное животное венерианских морей, Мантия обволакивала свою жертву, устанавливала с ней нейроконтакт, и та медленно умирала в высочайшем наслаждении. Такая сладкая смерть стала настолько популярной, что промысел этих животных был строжайше запрещен.

Женщина прекрасно смотрелась в белоснежном мягком одеянии. Мантия причудливо мерцала и содрогалась в экстазе смертельного симбиоза. В гипнотической сосредоточенности женщина выполняла работу, которая должна была обеспечить ей достойные похороны года через два. Больше любители Мантии не жили.

Эндокринологию она знала до тонкостей, и через некоторое время Сэм Харкер навсегда утратил свои наследственные признаки.

Редкий пушок на голове ребенка, способный со временем превратиться в рыжую шевелюру, навсегда уничтожило специальное средство. Была изменена генетическая матрица. Искусно прооперированные мозжечок, щитовидная железа и шишковидный отросток мозга, представляющие пока просто комочки ткани, по мере созревания организма должны были все более отдалять внешность ребенка от фамильных черт Харкеров. Но сейчас это был всего лишь бесформенный комок хрящей и желеобразных тканей. Грубые швы четко просматривались на его мягком младенческом черепе.

— Сойдет, — усмехнулся Блейз. Перед его мысленным взором стояла Бесси. — Не так, чтобы совсем уж урод. Низенький, толстенький… кретин.

Подрагивающий комок плоти, слепя белизной бинтов в свете бактерицидных ламп, неподвижно лежал на операционном столе.

Женщина в Мантии, содрогаясь в неописуемом экстазе, тронула кнопку вызова и легла на пол. Ее глаза, пустые, словно зеркальца, слепо уставились в потолок. На вызов пришел ассистент. С послеоперационной обработкой мог справиться и он.

За Блейзом была установлена слежка. Таким образом старшие Харкеры надеялись найти ребенка. Но Блейз, казалось, предусмотрел все. Отпечатки пальцев и снимок глазного дна Сэма он спрятал в тайнике. Сам же он попытался поскорее забыть сына, отдавая все на волю случая. Надежды для Сэма Харкера почти не оставалось.

Своеобразный будильник в мозгу Блейза потихоньку тикал, но зазвонит ли он когда-нибудь, не знал и сам Блейз. Реальность оказалась слишком жестока к нему, и он всеми силами старался забыть и Бесси, и сына. С отчаянной решимостью он окунулся в водоворот гедонизма, и культ наслаждений снова раскрыл ему свои сладостные объятия.

Дни сменялись днями. Время тянулось невыносимо медленно. Свои ранние годы Сэм почти не помнил. Родители его, или точнее, те, кого он считал своими родителями, не имели с ним ничего общего. Операция, изменив внешность, не затронула мозг, и он унаследовал от предков-мутантов их интеллект и способности. Мутация, впрочем, приводила лишь к увеличению продолжительности жизни, но и этого оказалось достаточно, чтобы семья Харкеров господствовала на планете. Разумеется, они не были единственными долгожителями. От двухсот до семисот лет могли надеяться прожить несколько сот человек. Это качество передавалось потомству вместе с внешними признаками и бессмертных было легко узнать.

Одним из самых памятных впечатлений детства Сэма был карнавал. Родители его, надев неуклюжие цветные наряды, смешались с толпой.

Купол Делавэр сиял. Карнавал был древней традицией. Над дорогами туманом висели разноцветные душистые дымы. Сквозь них, лишь с трудом можно было разглядеть гуляющих. На карнавале все были равны. Правда, теоретически, так было всегда, но…

Именно на этом карнавале Сэм встретил прекраснейшую женщину в голубом. Впрочем, цвет был не совсем голубым — бархатистое одеяние переливалось всеми всевозможными оттенками. Мальчику страстно захотелось прикоснуться к ней. Чистые строгие линии платья гармонировали с ее утонченным лицом и волнами золотистых волос. Только издали он мог смотреть на нее, несмотря на неистовое желание узнать о ней как можно больше.

— А, Кедра Уолтон, — единственное, что смогла ответить мать. — Ей уже, наверное, под триста.

— Кто она? — Годы не имели значения.

— Для нас она недосягаема.

— Что ж, дорогой, пришла пора прощаться.

— Но почему?

— Мы вместе уже шестьдесят лет. Не многовато?

— Кедра, Кедра… как жаль, что мы так долго живем.

— Ну что ты… — улыбнулась она. — Иначе мы бы просто не встретились. Мы бессмертны, и естественно, что нас тянет именно друг к другу. Потому мы и вместе.

Под террасой шумел и сверкал карнавал. Захария Харкер взял ее за руку.

— Я понимаю. Нам всем нужно разнообразие, — грустно сказал он.

— Да, потому нам и надо расстаться. Возможно ли сотни лет быть вместе?

Захария задумчиво посмотрел на женщину.

— Нам просто не хватает простора. Купола ограничивают нас, а с годами все больше хочется свободы.

— Вот я и освобождаюсь…

— Мы, бессмертные, должны уйти из Куполов. Только совсем молодые и смертные не замечают их стен. Но как они надоели нам за сотни лет! Они подавляют нас. Мы вырождаемся.

— Ты как думаешь?

— Да. Мы топчемся на месте. Нам грозит интеллектуальная смерть, хотя мы накопили огромные знания. В наших руках абсолютная власть, но применить ее негде.

— И где же выход? Другие планеты?

— Может быть. Но на Марсе и прочих планетах Солнечной системы мы опять спрячемся под купола. Нам нужны звезды.

— Это невозможно!

— Но почему? Теоретически вполне возможно. Нужна только стартовая площадка. Не запускать же звездные крейсера с наших Куполов?

— Милый, стоит ли спешить? У нас впереди все время мира. Об этом не поздно поговорить и через пятьдесят лет.

— Хочешь сказать, что я тебя так долго не увижу?

— Успокойся, увидишь. Но не более того. Считай эти пятьдесят лет нашим отпуском. А потом мы снова встретимся.

Она встала и поцеловала его — формально. Они оба знали, что самый яркий огонь рано или поздно превращается в серый пепел. Но они любили друг друга и верили, что когда-нибудь он вновь разгорится. И они встретятся через пятьдесят лет, и снова станут любовниками. До сих пор это им удавалось, ибо что такое пятьдесят лет для бессмертных…

Крепкий худощавый мужчина уверенно пробирался сквозь толпу. Когда-то он так сильно загорел, что даже столетия в подводных городах, не выбелили его лицо, на котором застыла презрительная гримаса.

— Кто это? — спросил Сэм.

— Ты про кого? Вот этот? Не знаю. Отстань.

Старый мундир слишком бросался в глаза и ему пришлось напялить ненавистный целофлекс. Стоя на ленте Дороги, он проносился мимо огромного муляжа Земли, прикрытого траурным пологом. В каждом Куполе был такой шар — напоминание о величайшем преступлении человека. Мужчина, продолжая холодно усмехаться, подошел к маленькому зарешеченному окошечку в стене, окружающей сад, и протянул в него индификационную карточку. Через минуту его пригласили пройти к Храму.

Потрясенный, он стоял перед святилищем Истины. Внушительное здание одним своим видом вызывало уважение. Жрец проводил его и указал на стул.

— Вы Робин Хейл?

— Да.

— Мы знаем о вас все, но несколько вопросов задаст сам Логист. Ждите.

Жрец ушел.

На нижней террасе между растениями гидропонного сада бродил высокий худой человек.

— Логист, — обратился к нему жрец. — Вас ждет Робин Хейл.

Высокий человек остановился, поставил лейку, ладонью вытер костистое лицо.

— Черт подери! Мне бы еще знать, что говорить ему. Он же конченный человек.

— Сэр?!

— Да иду я, иду. Успокойтесь. Его бумаги готовы?

— Да, сэр.

— Вот и ладно. И не торопите меня. Я скоро буду.

Что-то бормоча себе под нос, Логист направился к лифту. Поднявшись в контрольную комнату, он с любопытством рассмотрел на экране визора загорелого человека, неловко сидевшего в глубоком кресле.

— Робин Хейл? — спросил он звучным голосом.

— Да! — Хейл вскочил.

— По моим сведениям вы бессмертный и можете прожить лет семьсот, но не знаете, чем заняться, так?

— Так.

— Что произошло с вами?

— То же, что и со всеми свободными солдатами.

Свободные Отряды прекратили свое существование в те времена, когда Купола объединились под общим руководством и этим навсегда ликвидировали войны. Но до этого они нанимали свободных солдат, чтобы те воевали за них.

— Хейл, вы просто пережили свое дело и своих друзей свободных солдат. Среди них было не так уж много бессмертных.

— Да, —сказал Хейл.

— А теперь вы хотите, чтобы я подсказал вам, что делать дальше?

— Если сможете, — с горечью ответил Хейл. — Я не способен выдержать сотни лет безделья. Бесконечные удовольствия не для меня.

— Существует очень простой выход — умереть.

Хейл молчал.

— Способы легкой смерти вы знаете лучше меня, — продолжал Логист, — но вы, конечно, предпочли бы умереть в борьбе. Не так ли? — Чуть помолчав, Логист продолжил, но уже совсем другим тоном: — Подожди минутку, сынок, не уходи. Я сейчас приду к тебе.

Вскоре из-за занавеса появилась высокая фигура Логиста. Хейл, пораженный, вскочил на ноги. Почти испуганно он смотрел на странного человека, возникшего перед ним.

— Садись, садись, — пригласил он Хейла. — Эти фанатики-жрецы ни за что бы не позволили мне показываться на людях. Но, к счастью, я здесь хозяин. Да и что они без меня?

Присев напротив Хейла, он достал из кармана странный предмет, оказавшийся курительной трубкой, и набил ее табаком.

— Я сам его выращиваю. Весь этот антураж хорош для публики из Куполов, но ты другое дело.

Хейл изумленно смотрел на него.

— Но я всегда думал, что Логист это…

— А теперь думаешь, что все это вранье? Ну, это, как посмотреть. Когда-то мы так и делали. К людям выходил человек, то бишь я, но они не верили, думая что я просто высказываю свое мнение. Они считали меня обыкновенным человеком. Но они ошибались. Я мутант и я изучил все, начиная от Платона, Аристотеля, Бекона и Корзыбского и кончая Машинами Истины. Я в совершенстве овладел наилучшим способом решения человеческих проблем — логикой. И я знаю ответы лучше машины. Верные ответы.

Хейл спросил, по-прежнему недоумевая:

— Но вы, как и всякий человек, не можете быть непогрешимым. Или вы открыли какую-то чудесную систему?

— Я знаю только одну чудесную систему — здравый смысл.

Хейл пожал плечами.

Логист раскурил трубку, выпустил клуб дыма и продолжил:

— Ты не поверишь, но мне тысяча лет. Я родился еще в первую ядерную войну и помню все последующие. Еще до моего рождения мои родители хватанули вторичной радиации. Отсюда мой Дар, и я ближе всех к настоящему бессмертию. Может, ты читал о Бене-пророке? Тогда было много пророков, оно и понятно: большинству было ясно, что их ждет. Так вот, я и был этим Беном-пророком. Я первый предсказал гибель Земли. Немногие послушались меня, но именно они и начали колонизацию Венеры. А я был уже здесь, когда Землю сожгли. Я стал знаменит и в первую очередь за меня взялись различные ученые. Но все впустую. Они обнаружили только то, что мозг мой несколько необычен, но как он работает и почему мои прогнозы так точно сбываются, разобраться не смогли. — Логист задумался, пыхнул трубкой и заявил: — Самое интересное, что мои прогнозы еще никого не спасли.

— Вам на самом деле тысяча лет? — спросил Хейл, еще не совсем оправившийся от шока.

— Да. Почти. Я видел, как уходят и приходят годы, а вместе с ними и люди. Жизнь — ничтожная суета. Я мог бы стать диктатором, и все бы боготворили меня. Но зачем мне это? Я слишком хорошо вижу все последствия, и они мне не нравятся. Вот и сижу я здесь, в этом Храме, и отвечаю на вопросы, по большей части мелкие и глупые.

— Но все мы думали, что отвечает машина, — пробормотал Хейл.

— Ну да. Люди так уж устроены, что верят машине больше, нежели себе подобному. Как бы то ни было, сынок, но верные ответы я и вправду знаю. Достаточно мне проанализировать информацию, как я тут же вижу правильный ответ. Почему и хочу побольше знать о том, кто спрашивает.

— Вы видите будущее?

— Можно сказать и так. Но в нем слишком много вариантов. Надеюсь, ты не станешь болтать? Клиенты всегда поднимали вселенский шум, стоило мне появиться перед ними. Впрочем, кто тебе поверит? Как ты убедишь людей, что всеведущий оракул вовсе не супермашина. Люди всегда предпочитали правде удобную ложь. Что я могу предложить тебе, сынок? Да, я знаю ответы, но их слишком много. Ты ищешь борьбы? В таком случае, иди на побережье.

— Зачем?

— Может быть, там ты найдешь смерть. Но смерть в борьбе. Ты сильный, и это как раз для тебя. Купола обречены. Они впали в спячку и заживо гниют; жизнь только там, на побережье. Найди единомышленников. Среди свободных солдат были и другие бессмертные. Найди их и ступай на поверхность.

— Это невозможно.

— Почему это? У вас же были Крепости на побережье.

— Все так, но джунгли убьют нас. Мы уже когда-то дрались с ними и проиграли. Да осталась ли еще хоть одна неразрушенная Крепость?

— А вы их восстановите.

— Но зачем?

— Только там наше будущее, — сказал Логист и тихо добавил: — Возможно, ты станешь диктатором Венеры.

Напряженное молчание прерывалось лишь хриплым дыханием Хейла.

— Вот и все, сынок, — сказал Логист. Он встал и протянул Хеилу руку. — Помни, зовут меня Бен Кроувелл. Если что понадобится, приходи. Но, кто знает, возможно я сам к тебе приду. Но на мою голову тогда не надейся.

Подмигнув, он выдохнул клуб дыма и зашагал прочь.

Жизнь под Куполами напоминала шахматы. Короток век у пешек. Слоны и ладьи живут куда дольше. Можно сравнить ее и с курятником, где главенствуют петухи, дольше всех увернувшиеся от ножа. Так и под Куполами верх держали долгоживущие. Демократия существует лишь в трех измерениях. Автократия — в четвертом, во времени. Как и библейские патриархи, они обладали огромной властью лишь потому, что жили достаточно долго, чтобы удержать и приумножить ее.

Разумеется, бессмертные знали больше, чем короткоживущие. Сама психология толпы отдавала им власть, благодаря определенному смещению в психике короткоживущих; так ребенок боится и уважает своих родителей только потому, что они прожили больше.

Постепенно на бессмертных стали смотреть с завистью, но и с уважением.

Человек вообще склонен перекладывать ответственность на других. Большинство всегда предпочитало жить бездумно и беззаботно. Так и сложилось общество, где бессмертные наверху совершенствовались в своем индивидуализме, управляя обществом и пользуясь благами, созданными низами, а те, в свою очередь, потихоньку проживали свой век, перекладывая ответственность за все на верх.

Сложившаяся таким образом культура казалась довольно стабильной, и это подтверждалось вековой неизменностью, но проницательный ум мог понять, что подобная культура свойственна только умирающей цивилизации.

Звали его Сэм Рид, но хромосомы Харкеров часто ставили его в трудное положение. Его неудержимо, несоответственно социальному статусу, тянуло ко всему новому.

Но его ограничивали непреодолимые невидимые преграды. И самой непреодолимой казалось время. Он мог прожить не более девяноста лет. Его разум восставал против такой обреченности. Что можно сделать за такой короткий срок? Общество было организованно бессмертными и для бессмертных. Все остальные приходили и уходили незамеченными, как тени.

В двенадцать лет он впервые устроился на работу в гидропонный сад. Его грубо выделанное лицо, лысая голова и не по годам изощренный ум позволяли ему убедительно лгать относительно возраста. Прилежно проработав некоторое время, Сэм поддался природному любопытству и начал экспериментировать с капризными культурами, причем слишком смело, не учитывая отсутствие опыта. Естественно, что растения он загубил.

Его выгнали. Но незадолго перед этим он в одном из бассейнов нашел чудный цветок, и его цвет — голубой — напомнил ему цвет платья красивой женщины на карнавале.

— Что это за цветок? — спросил он у садовника.

— Сорняк, — ответил тот. — Живучий, гад. Сотни лет не можем его уничтожить. Но этот еще ничего, а вот ползучий в сто раз хуже.

Вырвав цветок, садовник отшвырнул его в сторону, а Сэм подобрал и сохранил. Кто-то сказал ему, что это фиалка. Маленькое растение, очаровательное и скромное, совсем не походило на пышные гибридные цветы, сотни лет выращиваемые в гидропонных секциях. Сэм хранил его, пока он не рассыпался в прах. Но мальчик всегда помнил о нем, как и о женщине с золотыми волосами и в голубом платье.

Впервые выйдя за пределы своего Купола, отправившись по делам в Купол Канада, Сэм был потрясен видом на гигантские черные купола, сверкающие бриллиантами иллюминаторов в жемчужном шлейфе воздушных пузырьков. В путь он отправился на краденные деньги и с человеком, который за небольшую плату согласился сыграть роль его отца. В Куполе Канада человек этот исчез и Сэм никогда больше его не встречал.

Не по годам изворотливый, Сэм перепробовал множество работ, но все казались ему слишком скучными. Блейз Харкер знал, что делал, когда оставил нетронутым его мозг, изуродовав тело.

Но уродом его можно было назвать лишь по нормам того времени, да и то только среди бессмертных. Те были высоки, длинноноги, длинноруки, и эталоны красоты устанавливали по своему образцу. Коренастые и низкорослые смертные, естественно, считались уродами.

Неудовлетворенность, обычно присущая бессмертным, не давала Сэму покоя. Заботы простолюдинов его не волновали, а то, что влекло, оставалось недоступным, поскольку требовало длительного обучения, а у него не было ста лет, не было даже пятидесяти.

Но судьба, предопределив ему трудный путь, подарила ему учителя — помесь Хирона с Феджином^[2]. Звали его Слайдер.

Внешность злобного толстого старика с кустистыми седыми лохмами и прыщавым красным носом пугала и отталкивала. Но советы старый хрыч давал охотно, хотя и не навязывался, если не спрашивали.

— Людишки обожают развлечения, — поучал он юнца. — Они просто не могут жить без удовольствий. Во всяком случае, большинство из них. Но они даже не взглянут на то, что им неприятно. И заруби на носу юноша: мелким жульничеством ничего не добьешься. Надо ухитриться стать нужным боссам. Вот, к примеру, Джим Шеффилд. Он работает на нужных людей, и его шайка процветает. Пока… — Старик хихикнул. — Все просто: делай, что тебе говорят и что им нужно. Вопросов задавай поменьше. А для начала обзаведись полезными связями.

Старик высморкался и поморгал водянистыми глазами.

— Я шепнул Джиму о тебе. — Он сунул Сэму пластиковый квадратик. — Повидайся с ним. Ты понравился мне, иначе бы я палец о палец не ударил.

У двери он попридержал Сэма.

— Ты шустрый мальчишка. Далеко пойдешь. Но смотри, не забывай старика Слайдера. Кое-кто забыл. А я ведь не только услужить способен, могу и неприятности обеспечить.

Когда Сэм встретился наконец с Джимом Шеффилдом, ему уже стукнуло четырнадцать, и был он силен и мрачен. Но семнадцатилетний Джим был все-таки посильнее; он, кстати, тоже был выпускником «школы» Слайдера. Этот «хитрый деляга» давно действовал самостоятельно, и его шайка успела приобрести жутковатую известность. Во взаимоотношениях людей под Куполами огромную роль играла интрига. Италия времен Макиавелли по нравам и жестокости мало чем отличалась от эпохи подводных куполов. Открытое нападение считалось не просто незаконным, оно изобличало дурной тон. Интрига ставилась превыше всего, и в неустойчивом балансе власти честью считалось так запутать противника, чтобы он сам уничтожил себя.

Банда Шеффилда работала по найму. В первом своем задании Сэм Рид — фамилию Харкер он знал лишь понаслышке — отправился под воду, чтобы набрать запрещенные в куполах водоросли. В помощь ему дали более опытного паренька. Но когда они через тайный ход вернулись под купол, их там уже поджидал Слайдер с излучателем в руке, в защитной маске и комбинезоне.

— Та-ак, мелкота, стойте там, где стоите, — прохрипел он сквозь маску и бросил излучатель Сэму. — Давай-ка поджарь свой мешочек. Сверху. Вот так… Теперь поворачивай, но не торопясь.

— Не надо. Ну, чего вы… — заканючил помощник Сэма.

Слайдер презрительно фыркнул и отобрал излучатель.

— Заткнись и делай, что тебе говорят. Иначе я махом сверну твою цыплячью шейку. Так… теперь поднимите руки и медленно поворачивайтесь. Ладушки… — Старик облучил одежду обоих пацанов.

Втроем они встретились с Шеффилдом. Удрученный, тот все пытался спорить со стариком. Но Слайдер только фыркал, да ерошил свои и без того взлохмаченные волосы.

— Что-то ты рановато лезешь из детских подштанников. Заткнись и слушай. Ты избавишь себя от многих неприятностей, если почаще будешь обращаться ко мне за советом. — Старик шлепнул ладонью по пластиковому мешку, который Сэм положил на стол. — Знаешь, что это за водоросль и почему она запрещена? Разве тебя не предупредили, что нужна максимальная осторожность?

— А я и был осторожен, — огрызнулся Шеффилд.

— Щенок! С ней только в лаборатории можно работать. Это металлофаг! Слыхал? Жрет любой метала. Безопасна она только после специальной обработки, а сырая опаснее сотни змей. Да и людям она не полезна. Вы еще можете загреметь в больницу. Только не воображайте, что это я о вас так забочусь. Мне самому в больницу неохота. А твоих недорослей нужно еще получше облучить ультрафиолетом.

Немощный с виду старикашка заметно поколебал агрессивность Шеффилда. Тот примирительно кивнул, встал, взял мешочек и вышел. За ним молча вышли его телохранители. Сэм во все глаза таращился на Слайдера. Тот подмигнул ему и сказал:

— Ты здорово ошибся, юноша, не посоветовавшись со мной.

Но не по годам развитый, мятежный и аморальный, Сэм редко совершал подобные ошибки. Краткость жизни, делающая обучение невозможным и бессмысленным, заставляла его восставать. Он истово ненавидел свое плебейское тело, ненавидел общество, которое было навязано ему на всю жизнь.

Одержимые гневом люди существовали всегда. Гнев, подобный гневу Ильи-пророка — огонь Божий, он сдвинет горы во благо человечества. Гнев тирана разрушителен и уничтожит целые народы. Но всегда такой гнев устремлен вовне.

Гнев Сэма был направлен против судьбы, а значит, против самого себя. Возможно, такой гнев ненормален. Но ведь и Сэма ни в коем случае нельзя было назвать нормальным человеком, как не был нормальным и его отец. Чем еще можно объяснить его противоестественный гнев на собственного сына? Но ответственна и кровь рода Харкеров, содержащая в себе этот порок. Сэм взрослел, проходя через множество метаморфозов, которые удивили бы смертного. Но его мозг был сложней и позволял ему жить на многих уровнях и успешно скрывать это. Однажды он открыл для себя богатые библиотеки Куполов и сразу сделался заядлым читателем. Не будучи интеллектуалом, — этому мешало внутреннее беспокойство, не позволяющее ему сосредоточить усилия на чем-нибудь одном, — он легко усваивал любую информацию, что, впрочем, не давало ему сколь-нибудь заметного преимущества перед остальными.

Книги он буквально глотал. То же самое беспокойство торопило его, и он загружал мозг беспорядочной информацией.

Но польза все же была. Пользуясь усвоенными сведениями, он мог, например, надежно замести следы убийства или провернуть ловкое мошенничество. Но большей частью знания лежали невостребованными в мозгу, способном обобщить тысячелетний опыт человечества.

Гнев все больше душил Сэма, когда он думал, что обречен исчезнуть менее чем через столетие, и что все его попытки вырваться из гнилого общества, возвыситься над ним, тщетны.

Но не меньше бесила Сэма неспособность понять, что именно мучает его, не дает покоя.

Он надеялся найти ответ в книгах, но книги молчали. Он подсознательно сопротивлялся своему генетическому наследию, подавлял в себе неясные порывы. Но от этого он становился' все более жестким, даже жестоким. Гнев стремительно перерастал в настоящую одержимость.

Какое-то время книги все же примиряли его с жизнью, но однажды перед ним встала невероятная, почти невыполнимая задача. И он обречен был взяться за нее, ибо она и была его предназначением…

Как бы в противовес темным, зачастую кровавым делам, которыми он был вынужден заниматься, следующие пятнадцать лет он невероятно много читал. Его нельзя было назвать приятным в общении человеком: он открыто презирал людей, которых ему приходилось обманывать, и это презрение невольно переходило на его товарищей.

Он и сам не мог понять себя. Огонь ненависти ко всем прочим обжигал и его самого. Он был непредсказуем. И когда этот огонь разгорался, когда гнев рвался наружу, Сэм Рид становился неуправляемым и беззаконие торжествовало в самых страшных и жестоких формах. Репутация у него, мягко говоря, сложилась дурная. Доверять ему быстро перестали, но ловкие руки и изворотливый ум Сэма заставляли людей вновь и вновь прибегать к его услугам. Многие ненавидели его. Еще больше боялись, зная, что в момент очередного срыва он способен на невероятное по жестокости убийство. Правда были и такие, что искали знакомства с ним, и уж совсем немногие находили его привлекательным. Впрочем, Сэм, целиком поглощенный своими страстями, оставался безразличен к чужим эмоциям.

Тем временем жизнь под Куполами текла ровно и спокойно. Лишь изредка мятежное пламя, непрерывно сжигавшее Сэма, проявлялось у других людей. Иногда в довольно неожиданных формах, но почти всегда в безобидных. В годы юности Сэма на какое-то время вдруг стали популярны старинные кровавые баллады, вывезенные еще с Земли. Их громко, но без особой страсти распевали полупьяные, даже немного опасные толпы. Затем молодежь охватило преклонение перед Свободными Отрядами, увлечение романтикой первых сотен лет освоения Венеры.

Конечно, война считалась ужасной и совершенно неприемлемой, но ужас всегда притягивал человека, и многим она казалась великолепным приключением.

Легенды превращали свободных солдат в мужественных благородных героев, выполнявших тяжелую, очень опасную, но совершенно необходимую работу. Сказки о былом могуществе человека пьянили людей, все более отвращая их от однообразной, бессмысленной жизни в Куполах.

Многие жалели о тех временах. Свободные солдаты в красивых мундирах все чаще появлялись на экранах перед восхищенными зрителями, не подозревающими, насколько фальшив этот облик. Новое течение культуры, воспевающее подвиги первопроходцев, овладело душами короткоживущих, возможно, в противовес бесперспективной жизни.

Они давно разучились смеяться от души. Юмор их был эксцентричен и изощрен, но вызывал лишь ухмылки. Привычное однообразие сковало их души, а невозможность обучиться чему-либо усугубляла леность ума. В обществе бессмертных не было места для обычных людей, хотя сами бессмертные существовали лишь благодаря им.

А вот свободные солдаты смеялись открыто и искренне. Реже плакали — слезы означали поражение. Чувства их были грубы, но искренни. Поступки — честны и отважны.

Сэм считал свободных солдат чем-то вроде вымерших динозавров старой Земли, но и его увлекла романтика тех времен, хотя он в глубине души посмеивался над собой. Нельзя, конечно, считать, что сами солдаты очаровывали людей, скорее уж, некие романтические представления о свободе и вольной жизни.

Разумеется она и пугала их. Любой из них отшатнулся бы, предложи ему что-то в этом роде. Необходима была сильнейшая встряска, чтобы романтика превратилась в реальность.

Со свирепой жадностью Сэм читал о временах освоения Венеры. Со странной ностальгией внимал рассказам о старой Земле, ее широких горизонтах и невероятно красивых зорях. Пытаясь представить себе вольное небо, он напевал старые песни и жалел, что родился слишком поздно. Ему еще не пришла в голову мысль, что борьбе с таким противником, как яростная непокоренная планета, можно отдать всего себя без остатка.

Мир, в котором он жил, казался ему слишком простым, а трудности — искусственными. Барьеры, ограничивающие этот мир, сковывали его, но порой ему казалось, что они достаточно хрупки и их можно легко разрушить, не опасаясь пораниться. Но ломать тоже слишком просто. Нужна была созидательная цель, оправдывающая это, а Сэм ее еще не видел.

Время было пока самым страшным и неумолимым его врагом. Гнев вспыхивал в нем с новой силой, когда он думал о длинной чреде столетий, которые ему не суждено прожить. Противоречивость характера, ненасытного, но не способного удовлетворить свои желания, заставили Сэма Рида возненавидеть этот мир, со всеми его мужчинами и женщинами. Более того. он возненавидел самого себя. Не встречая в этом мире достойного противника, Сэм объявил войну всем. И воевал двадцать лет.

Одна лишь странность волновала его. Осознавал он ее смутно, не пытаясь разобраться в причине. Возможно, среди прочего на него повлияли рассказы о Земле, о ее невероятно голубом небе. Да мало ли… Но именно голубой цвет волновал его, как ничто другое.

На этой же планете все было серое. Серое море почти сливалось с тяжелыми, серыми, провисшими до самой воды облаками. Серым одеялом моря окутывали Купола, под которыми тлела серая жизнь. И от того, наверное, в сознании Сэма голубой цвет навеки утраченного земного неба прочно связался с понятием о свободе…

В небольшом кафе, расположенном на одной из Дорог. он познакомился с миниатюрной девушкой, которая танцевала там в костюмчике из голубых перьев. Она и стала его первой любовницей. Сэм снял квартирку на одной из улиц Купола Монтана, и они жили там около шести месяцев, ссорясь не чаще, чем другие пары.

Но однажды он пришел домой рано утром после ночного дела с бандой Шеффилда. Едва открыв дверь, он почувствовал странный запах. От тяжелой сладости с примесью кислого перехватило дыхание.

Маленькая танцовщица лежала, скорчившись, у стены. Лицо ее словно щупальцами сжимал лепестками бледно-желтый цветок, с красными прежилками. На голубое платье из-под судорожно сжатых лепестков медленно капала кровь.

Рядом валялись зеленые обрывки коробки, в ней кто-то прислал ей цветок-убийцу.

Кто это сделал, Сэм так никогда и не узнал. Сотворить такое могли не только враги, но и друзья, испугавшись, что девчонка возьмет слишком большую власть над ним и как-то помешает темным, но весьма выгодным делам. Могла быть и соперница среди танцовщиц. Конкуренция среди них была довольно жестока, кстати, и за респектабельных, по их мнению, мужчин.

Но наказать кого-то следовало, и Сэм, проведя краткое расследование, вынес и сам же привел в исполнение приговор над теми, кто мог оказаться виновным в преступлении. Исполнив долг в отношении несчастной жертвы, и избавившись от некоторого количества недругов, Сэм не слишком расстраивался: характер у девушки был не лучше, чем у него самого. Собственно, единственным ее достоинством были голубые глаза. Важен был принцип и репутация. Никогда не мешает лишний раз напомнить врагам о себе. Что до девушки, то он ее вскоре забыл.

Много женщин побывало у него с тех пор. Он менял квартиры, каждый раз на еще большую и комфортабельную. И наконец, после довольно грязного, но весьма выгодного дельца, он без особого сожаления бросил в очередной квартире очередную девушку и переехал в центр Купола Монтана, где его ждала роскошная многокомнатная квартира, которую он разделил с изящной синеглазенькой певичкой.

К тому времени он имел под разными Куполами три квартиры. Чаще он жил в роскошной. На всякий случай держал квартирку попроще. А в одном из мрачных уголков купола Вирджиния, темном и славном зловещими слухами, он осмотрительно подобрал нору, совсем небольшую, но очень удобную для определенного рода делишек.

В роскошной, он, как человек солидный, устроил богатую библиотеку, благо что проблем с пополнением не было. Гостей восхищал музыкальный салон с великолепным набором записей и бар с изысканными напитками на любой вкус. Любителям предоставлялся широкий выбор наркотиков. В комнаты эти пускали только по особому приглашению Сэма, а счастливцы считали его удачливым коммерсантом из какого-то отдаленного Купола. Таким образом, Сэм Рид почти обеспечил себе жизнь, какая полагалась ему по праву рождения.

И вскричала Царица Ветров и Тьмы

И восплакала горько она:

«Знай, мой юный убийца — назавтра тебе

Неминуемая смерть суждена…»

Сидя за маленьким столиком, Сэм вел игривый разговор с девушкой. Розовый бархат ее наряда переливался огнями первого дня ежегодного карнавала. Сквозь прозрачные иллюминаторы купола и мутное море тускло пробивался полуденный свет. Впрочем, точного времени никто не знал: чтобы никто никуда не спешил все часы на время карнавала останавливали.

Кафе медленно вращалось под негромкую музыку внутри прозрачного цилиндра. На собственной оси вращался и каждый столик вместе со стульями. С непривычки от такого двойного вращения могло и затошнить. При желании Сэм сквозь легкое облачко пушистых волос девушки мог видеть нарядно расцвеченный в честь карнавала Купол, распростершийся под ними.

Душистый дымок невесомой цветной лентой проплыл между ними. Крошечные капельки душистой жидкости осели на лице Сэма. Отгоняя дымок, он помахал перед собой ладонью и нетерпеливо спросил девушку:

— Что скажешь, малышка?

Девушка прикрыла нежные голубые глаза длинными густыми ресницами, улыбнулась, погладила маленькой рукой двурогую лиру, украшенную разноцветными лентами.

— Можно я позже отвечу? Через минуту мой выход.

— Немедленно, — коротко и жестко ответил он. Что звучало необычно — до сих пор он не позволял себе так обращаться с женщинами. Но на данный момент роскошная квартира пустовала, и Сэм решительно считал, что девушка должна поселится там. Сейчас ему казалось, что еще ни одна женщина его не волновала, как Розата.

Маленький ротик девушки продолжал нежно улыбаться. Под облачком коротких волос посверкивали умненькие глазки. Пела она тонким бархатистым голоском и ее пение приятно волновало душу.

Он слегка побаивался ее, но, будучи Сэмом Ридом, сам шел в западню. Опасность он всегда встречал с открытым забралом. А сейчас он решил, что если уж он никак не может прогнать из мыслей эту бархатистую пигалицу, то уж лучше пресытиться ей. И Сэм очень спешил исполнить свое желание.

Коснувшись пальцами струн, Розата тихо спросила сквозь чистый перелив звуков:

— Говорят, что Шеффилд уже не друг тебе?

— Помнится, я о чем-то спросил тебя, — холодно произнес Сэм.

— И я тоже.

— Ладно. Так и быть, завещаю тебе годовой доход, если этот дурак доберется до меня первым. Тебя это волновало?

Она покраснела и так дернула струну, что та исчезла в яростной вибрации.

— Ты дурак, Рид. И мне не нужны твои дурацкие деньги.

Разговор не клеился. Розата и вправду себя вполне обеспечивала. Она была популярна, и средств ей хватало. Сэм-вздохнул. Ему было бы спокойней, если бы она пошла к нему из-за денег.

Умолкла мелодия, под которую вращалось кафе. Звучно ударил гонг. Поплыли цветные ароматические облака. Розата встала, прижимая узкую изящную лиру к крепкому бедру.

— Мне пора, — сказала она. — И знай, Сэм, я умею быть опасной. А отвечу я тебе через несколько дней. Жди…

— Ладно, учту. Жду тебя после карнавала. А твой ответ я знаю наперед.

Она улыбнулась, а затем пошла по проходу, перебирая струны и тихо напевая. Мужчины с восхищением смотрели ей вслед.

Сэм поднялся и вышел из кафе. Его догоняла жалобная песня о Женевьеве. Розата блестяще исполняла ее, изящно преодолевая трудные бемоли, придавая старинной мелодии минорное звучание.

«О Женевьева, милая Женевьева. Дни приходят, дни проходят», — рыдала Розата, глядя на уходящего Сэма. Кончив песню, девушка поспешно прошла в свою уборную и набрала номер Шеффилда.

— Джим, — быстро заговорила она. — Здесь только что был Сэм…

Он бы убил ее, если бы услышал этот разговор. Но он не слышал. В это время он шел навстречу случаю круто изменившему его жизнь.

Движущаяся Дорога проносила мимо него женщину в голубом. Глаза Сэма уловили ее движение, когда она прикрыла голову голубой вуалью. Он остановился. Какие-то люди налетели на него, но он не замечал ничего, кроме женщины. Один из прохожих, недовольно заворчав, явно намеревался поскандалить, но, взглянув на гранитное лицо Сэма, притих и исчез.

Розата все еще стояла у него перед глазами, и Сэм смотрел на женщину с меньшим воодушевлением, чем можно было ожидать. Смутное воспоминание заставило его присмотреться внимательнее. Вуаль колыхалась от движения Дороги и в голубых глазах женщины мелькали голубые тени. Это было прекрасно.

После некоторого колебания, причины которого и сам не понимал, он сквозь розовое облачко карнавального дыма устремился к женщине, ступая словно хищник — мягко и неслышно. Он почти забыл тот карнавал в юности, когда впервые увидел ее. Лицо женщины в голубом платье странно взволновало его.

Карнавал всех уравнивал, но Сэм и без этого заговорил бы с ней. Он приблизился к ней, всмотрелся в ее лицо. Она оказалась выше его, очень стройной и элегантной, с налетом изысканной томности, что веками культивировалась бессмертными. Впрочем, томность казалась естественной. Для нее. Голубое с золотистыми блестками платье просвечивало сквозь голубой же покров. Черные локоны каскадом обрамляли лицо и, собранные тяжелым золотым обручем, ниспадали до тонкой талии. Золотые колокольчики тонко позванивали в ушах, проколотых с нарочитым варварством. В этом сезоне в моде была такая вот первобытная простота. С такой же высокомерной грацией она носила бы и кольцо в носу, потребуй этого мода. Она повернулась к Сэму, словно королева к подданному.

Смущаться Сэм не стал и, подавив некоторое колебание, напрямую предложил ей:

— Может быть, пройдемся? — и взял ее под руку.

По ее египетским, резко очерченным губам невозможно было определить, улыбается ли она. Но если и улыбалась, то это была надменная улыбка. Голова ее гордо откинулась назад, словно ее тянули тяжелые локоны.

Она внимательно рассматривала его. Колокольчики в ее ушах молчали. Сэм слишком смахивал на обыкновенного короткоживущего. Лишь проницательный взгляд мог заметить странную противоречивость его облика. За сорок лет одержимость наложила на его лицо свою печать: он словно непрерывно и напряженно боролся с чем-то ненавистным. И это напряжение придавало лицу особую выразительность и даже некую привлекательность, сглаживая грубые плебейские черты.

Интриговало и полнейшее отсутствие волос. Хотя плешивость — явление распространенное, но он, как ни странно, не выглядел лысым. Пожалуй, волосы даже испортили бы классическую форму его черепа. В свое время Мантия Счастья, возможно, обусловила некоторую небрежность, благодаря которой сохранилось наследие Харкеров: плотно прижатые к благородному черепу красивые уши, правильные черты скул и тяжелого подбородка.

Даже на карнавал ни один из бессмертных не оделся бы с ног до головы в алый бархат, не говоря уже о нелепом золоченом поясе. Но именно так выглядел бы любой из Харкеров, вздумай он одеться в такой костюм.

Ни слишком широкая грудь, ни толстая шея не могли скрыть кровь бессмертных, это подтверждала и его манера держаться.

Прищурив стальные глаза, Сэм смотрел на аристократку. Лицо его разрумянилось. Он протянул руку, и бархат собрался алыми складками.

В неожиданном порыве женщина улыбнулась ему. Грациозным движением плеча она отбросила длинный рукав и положила на его сильную руку свою узкую ладонь с золотыми кольцами на каждом пальце. На его руке, толстой, поросшей рыжими волосками, ее рука казалась восковой. Почувствовав, как напряглись тугие мышцы Сэма, она снисходительно улыбнулась.

— Когда я впервые увидел вас, — сказал он, — ваши волосы были не так черны.

Она молча искоса глядела на него. Он рассматривал ее словно перед ним была не живая женщина, а портрет, странным образом подошедший к нему.

— Тогда они были золотыми, — уверенно сказал он. Она настолько сильно поразила его в детстве, что он вдруг вспомнил все до мельчайших подробностей.

— Это было тридцать лет назад. Я хорошо помню. Тогда вы тоже были в голубом.

Женщина, заметила вскользь, глядя мимо него, будто разговаривала с кем-то другим:

— Наверное, это была дочь моей дочери.

Сэм был потрясен. Разумеется он знал о долгоживущих аристократах, но ни с кем из них ему еще не приходилось разговаривать. На тех, кто меряет свое время десятилетиями, встреча с теми, кто меряет ее столетиями, производит ошеломляющее впечатление.

Он резко рассмеялся, и в глазах женщины появился интерес. Ей еще не приходилось слышать, чтобы короткоживущий так смеялся — смехом самодовольного, уверенного в себе человека, совершенно безразличного к мнению других.

Те, кто находил Сэма привлекательным, никогда не могли понять, что, собственно, в нем привлекательного. Но Кедра Уолтон поняла. Именно то, отчего такие, как она, навешивали варварские украшения и распевали воинственные песни, не вникая в их смысл. Людей завораживали жизнестойкость и мужество, давно утраченные под Куполами.

— Как вас зовут? — в голосе ее слышалось едва уловимое презрение.

— А зачем вам это знать? — с нарочитой грубостью спросил он, насупив рыжие брови.

Она замерла. Горячая волна прошла по ее телу, унося холодок отчужденности. Вздохнула. Нежные пальцы легонько погладили рыжие колючие волоски на его руке.

— Вы можете рассказывать о себе, пока мне не надоест, — сказала она, глядя ему в глаза.

— Вам легко надоесть?

— Да, очень.

Он окинул ее оценивающим взглядом и то, что он увидел, понравилось ему. За сорок лет он неплохо изучил нравы в Куполах, и ему показалось, что он раскусил ее. Для нее он был не более чем экзотической игрушкой, о которой иногда вспоминают, чтобы раздуть угасающий интерес к жизни. Что ж, он не прочь развлечь ее.

— Пошли, — сказал он.

Случилось это в первый день карнавала, а на третий, последний день, она намекнула, что и после карнавала связь их может продлиться. Он удивился, но особой радости не почувствовал. Была Розата. Был временной барьер. Сэм для нее лишь крайний миг в ее бессмертии.

Повиснув во тьме, они внимательно следили за трехмерным изображением. Где-то высоко над венерианским материком кружил самолет, объектив которого ловил свирепую схватку зверя с растением. Развлечение это было чрезвычайно дорогим. Требовался самолет-робот, сложная приемная и передающая аппаратура и несколько операторов к ней.

Зверь дрался с растением. Кто-то из них должен был умереть.

Зверь, великолепно вооруженный для свирепой драки, был огромен, но его мощное гибкое тело было все в крови. Ветви с удивительной точностью хлестали длинными острыми шипами по израненному телу, разбрызгивая капли яда, блестевшие во влажном сыром воздухе. Музыка подчеркивала яростный ритм схватки.

Кедра коснулась кнопки. Музыка стала тише. Невидимый музыкант продолжал перебирать клавиши, над джунглями все так же кружил самолет, но Кедра резко отвернулась от зрелища. Ее шелковистые волосы со слабым треском заискрились в темноте.

— Я ошиблась, — заявила она.

— В чем именно? — резким голосом поинтересовался Сэм. Ему очень хотелось досмотреть схватку.

— В тебе. Я недооценила тебя, а может переоценила… Не поняла еще, — она ласково коснулась его щеки.

Он погладил в ответ ее бархатную щечку, пожал плечами, осторожно провел рукой по волосам, но вдруг схватил золотой обруч, скрепляющий волосы Кедры, и грубо его сдернул. Волосы Кедры щекотно заструились по его руке.

— Хватит играть со мной! Я тебе не щенок. Говори, что хотела сказать.

Она засмеялась.

— Если бы ты был постарше… — высокомерно, но с явным сожалением протянула она.

Он резко, почти грубо отпустил ее. Она покачнулась и вцепилась в его плечо, чтобы не упасть.

— Тебе самой-то сколько лет? — небрежно спросил он.

— Двести двадцать.

— Ого! Тогда ясно, почему я наскучил тебе, старушка моя. Я младенец перед тобой.

Она снова рассмеялась.

— Ну что ты, Сэм. Ты далеко не ребенок. И вовсе мне не наскучил. Вот это меня больше всего и беспокоит. Мы такие разные. Для нас обоих было бы лучше, если бы ты мне наскучил — я бы без сожаления оставила тебя и тут же забыла. Но в тебе что-то есть… Не пойму пока, что именно.

Апофеоз музыки заглушил все звуки. Где-то далеко в болоте один из соперников торжествовал победу.

— Как просто было бы, если бы ты был тем, кем кажешься. — Кедра глубоко вдохнула. — У тебя чудесная голова, но ты не сможешь долго ею пользоваться, а жаль. Если бы ты был не… этим… Я бы, наверное, вышла за тебя замуж. Временно, разумеется.

— Ну и как? Приятно чувствовать себя богиней? — раздраженно спросил Сэм.

— Обиделся? Я высокомерна, да? Ну, извини. Ты заслуживаешь знать правду. Спрашиваешь, приятно ли чувствовать себя богом? И приятно, и страшно. Прежде всего, это ответственность. Мы не можем играть с жизнью, как нам заблагорассудится. Первые сто лет я училась, путешествовала, изучала людей и мир. Следующее столетие развлекалась интригами: училась дергать людей за ниточки. Чтобы Совет, например, принимал нужные мне решения. Своего рода джиу-джитсу для мозга. Надо сыграть так на самолюбии человека, чтобы он сделал не то, что хочет сам, а то, что нужно мне. Но все эти штучки ты, похоже, знаешь не хуже меня. Вот только времени усовершенствовать это умение у тебя нет. Жаль. Очень жаль. Правда-правда. Ты необычен.

— Не говори больше о замужестве: я и сам никогда не женюсь на тебе.

— Ой, куда бы ты делся! Я ведь могу прямо сейчас…

Перегнувшись через ее колени, Сэм щелкнул выключателем. Резкий свет залил маленькую комнату со множеством подушек. Кедра рассмеялась и заморгала.

— Ой, Сэм, я же ничего не вижу! Я выключу, — она потянулась к выключателю. Сэм перехватил ее руку и больно сжал пальцы.

— Слушай меня внимательно, прелестная старушка, — резко сказал он. — Я сейчас уйду, и ты меня никогда больше не увидишь. Ясно? У тебя нет ничего, без чего я не обойдусь.

Он встал.

Она торопливо вскочила, позабыв о достоинстве, но в движении ее было что-то змеиное. Тонко зазвенели золотые блестки на платье.

— Ну, постой же, Сэм. Не спеши так. Ну, прости меня… Это же только слова. Я совсем не хочу расставаться с тобой. Пойдем со мной на Олимп. У меня есть к тебе важное дело. Я покажу тебе кое-что.

Из-под рыжих ресниц на нее холодно смотрели стальные глаза. Густистые брови его сдвинулись, когда он объявил, во что это ей обойдется. Она сразу же согласилась. Но в уголках ее рта застыла неуловимая египетская улыбка.

Олимп воспроизводил навсегда утерянную и полузабытую родину человечества. Гигантский купол накрывал множество комнат, нависающих над огромным залом. Оригинальный замысел архитектора создавал иллюзию земного окружения. Искусно укрытые проекторы могли окружить зрителей толпами землян и разнообразных земных животных.

На одной и той же почве росли пальмы и сосны. Цветущие деревья обвивались виноградными лозами. Времена года здесь смешались и только ученый мог разобраться в этой мешанине земной флоры и фауны. Но все же это была Земля, только в некоем романтическом ореоле.

Цвет почвы менялся от зеленого к коричневому. Радовали глаз нежно-зеленые лезвия высоких трав. От непривычно ярких и разнообразных соцветий рябило в глазах, но все это казалось естественным и на гидропонику совсем не походило.

Кедра взяла микрофон и что-то сказала тихо, но повелительно. Одна из комнат-ячеек отошла от стены и мягко приземлилась перед ними. Они вошли в нее. Комната поднялась и поплыла в воздухе.

На подушечках у низенького столика сидели мужчина и женщина. Сэм узнал мужчину — Захария Харкер. Он был высок и строен, и в глазах его читался не возраст, но опыт и зрелость, и это резко контрастировало с юным лицом. Ровное, уверенное спокойствие исходило от него.

А женщина…

— Сари, дорогая, — обратилась Кедра к женщине, — со мной гость. Сари — моя внучка, — пояснила она Сэму. — Извини Захария, но я не знаю фамилии Сэма. Он забыл мне ее сообщить.

Фамильные высокомерность и самоуверенность проглядывали в нежных чертах Сари Уолтон. Волосы невероятного золотисто-зеленого цвета в хорошо продуманном беспорядке падали на точеные плечи. Тонкое и мягкое платье из меха венерианского животного тигриной масти тишком откровенно облегало ее гибкое тело, подчеркивало округлость бедер и широкими складками струилось до тонких лодыжек.

Надменность на лицах бессмертных плохо маскировала недоумение. Волна гнева в очередной раз захлестнула Сэма, но он, хоть и с трудом, подавил ее. Он казался себе неуклюжим уродливым ребенком, восстающим против взрослых. Одержимость заставляла его ненавидеть эти прекрасные лица.

— Сядьте, — указала Кедра на подушки.

Сэм неуклюже опустился на подушки, взял предложенный бокал с освежающим напитком и неприязненно покосился на аристократов.

Кедра, заметив недоуменные взгляды друзей, решила объясниться.

— Когда я вела его сюда, я думала о свободных солдатах. Он… Как ваша фамилия?

Сэм мрачно назвался. Она откинулась на подушки. Мягко сверкнули золотые украшения. Она казалась абсолютно спокойной, но Сэм чувствовал ее напряжение. «Замечают ли это другие», — подумал он.

— Я сейчас все объясню, Сэм Рид, — сказала она. — Предыдущие двадцать лет я провела в созерцании.

Он слышал, что это означает. Что-то вроде женского монастыря — высокая религия чистого разума. Ее адепты в стремлении познать смысл существования отрекались от внешнего мира.

Он знал о бессмертных больше, чем они подозревали, но лишь в той мере, в какой короткоживущий может знать о жизни, рассчитанной на тысячелетия. В общем-то их жизнь была только частью огромной совершенной мозаики, собранной из тех же элементов, что и жизнь простых смертных. Жизнь есть жизнь, и дни, независимо от ее продолжительности, остаются днями, с одинаковыми для всех превратностями. Периоды созерцания были необходимы для сохранения душевного равновесия.

— И на что вам сдались эти свободные солдаты? — хрипло спросил Сэм.

Он знал, что сейчас внимание публики сосредоточилось на Робине Хейле — последнем воине романтических времен. Все помешались на его проекте колонизации поверхности Венеры. Спокойная размеренная жизнь в Куполах наскучила обществу, и примитивная, полная опасностей жизнь на поверхности манила своей романтикой. Но пока проект оставался на бумаге. Скептики пытались развенчать его. Но большинством крестовый поход на континент был принят с каким-то лихорадочным воодушевлением.

— На что нам сдались… — медленно и раздумчиво повторил Захария. — Вы наверняка слышали о проекте, Сэм Рид. Что вы скажете о нем?

Сэм фыркнул, нахмурился и помотал головой. У него появилось неистовое желание перессорить эту компанию великовозрастных хитрецов.

Вмешалась Кедра:

— Закончив созерцание, я обнаружила что проект колонизации — самое заманчивое из всего, о чем я до этого слышала, но и самое опасное. Поэтому мы считаем, что еще рано. Затея может оказаться гибельной.

— Почему? — мрачно спросил Сэм.

Захария поставил бокал на стол.

— Слишком рано. Мы еще не готовы, ни психологически, ни технически. Необходима всесторонняя подготовка. А этот проект… Его нужно остановить любой ценой! — Захария внимательно посмотрел на Сэма.

Сэм с ненавистью подумал, что бессмертный видит в нем больше, чем ему бы, хотелось. Хотя… об этих людях никогда и ничего не знаешь точно: они слишком долго живут и слишком много знают… Сам прищурился и выпалил напрямик:

— Вы хотите, чтобы я убил Робина Хейла?

В маленьком зале воцарилась тишина. Казалось, предложение Сэма было для них неожиданно. Они молча переглядывались друг с другом, словно переговаривались без слов. Пожалуй, люди, прожившие столь долго, могли читать мысли по едва заметным движениям мышц лица.

Наконец, Кедра сказала:

— Да, это лучший вариант. Убейте его.

— Лучший вариант — сегодня же, — добавил Захария. — Но не позже, чем через сорок восемь часов. События развиваются стремительно. Хейла необходимо остановить, тем более, что другого лидера пока не видно. Вы справитесь?

— Вы в своем уме? — зло спросил Сэм. — За кого вы меня принимаете?

Кедра рассмеялась.

— Именно за того самого. Неужели ты думаешь, что я провела бы три дня с человеком, о котором ничего не знаю? А фамилию твою я знала с самого начала. Итак, к делу. Сколько вам нужно заплатить, чтобы вы справились?

Сэм вспыхнул. От ненависти у него помутилось в глазах. Никому еще он не позволял так дурачить себя.

— Вам это обойдется вдвое дороже, чем кому-другому. — Он назвал очень высокую цену.

— Нет, — ответил Захария. — Слишком дорого.

— Перестань, Захария, — перебила его Кедра. — Я заплачу. На это у меня есть свои причины и достаточно веские.

Захария с беспокойством глянул на Кедру. Причины легко читались на ее лице. Он понял, что их брак может не возобновиться.

Сари положила бледную ладонь на его руку.

— Милый, пусть она делает, что хочет, — тихо сказала она. — У нее на все хватит времени. Придет и твой день.

Во взглядах, которыми обменялись бабушка и внучка, Сэм заметил нешуточную ревность.

— Взгляните туда, — Захария указал рукой. Стена стала прозрачной и в соседней ячейке-комнате Сэм увидел худощавого, но крепко сложенного человека в темно-коричневом костюме. — Вот он! И он здесь уже два часа.

— Мне знакомо это лицо, — сказал Сэм, поднимаясь. Пол комнаты качнулся от его движения. — Высадите меня. Я позабочусь о нем.

Сэм занял свободное место у длинной стойки и заказал выпивку. Нечасто человек с плебейской внешностью появлялся в баре для бессмертных, но бармен, лишь взглянув на жесткое лицо Сэма, раздумал связываться и только буркнул:

— Да, сэр.

Ждать Хейла пришлось долго, и выпивку пришлось повторить дважды. Купол заведения медленно, с низким гулом поворачивался над ним. Ячейка с «клиентом» начала плавно снижаться по спирали. Сэм терпеливо ждал.

Ему очень не хотелось ввязываться в дела бессмертных. Это было просто опасно, более того, здорово походило на самоубийство. Сэм не тешил себя иллюзиями. Он хорошо понимал, что однажды станет им не нужен… Сэм едва ли не впервые испытал страх. Ему врезалась в память выражение лица Захарии. Наконец ячейка опустилась. Человек вышел. Сэм не стал тратить лишних слов и напрямик сообщил:

— Меня только что наняли убить вас.

Когда они через два часа покидали Олимп, банда Шеффилда уже напала на их след.

Что называется нашла коса на камень… Сэм никогда бы не продвинулся в своей темной карьере, если бы не владел даром убеждения. Но и Робин Хейл после того, как объявил о своем проекте, частенько становился объектом обработки искуснейших ораторов и научился легко с ними справляться. Силы оказались равными. Бессмертный Хейл столкнулся с кровью бессмертных Харкеров, и сразу это почувствовал. Сэм, как обычно, строил свою речь на убедительности доводов, но на Хейла больше действовала внутренняя убежденность.

Сэм старался говорить спокойно, но быстро. Он понимал, что их жизни связаны сейчас тонкой нитью длиной в сорок восемь часов. Безопасность была обеспечена только в этих пределах. Затем они умрут, если не придумают что-то особенное. Сэм очень старался, чтобы его голос звучал искренне и убежденно.

Тут их и нашли парни Шеффилда. Сэм и Хейл только что вышли с Олимпа. На движущейся Дороге толпа на мгновение разделила их. Сэм толкался, пробиваясь к Хейлу, и слишком поздно среагировал на поднесенную к лицу грушу. Дурманящий аромат порошка больно ударил ему в мозг.

Все вокруг стало замедляться и наконец замерло.

Кто-то схватил его под руки.

Кто-то вел его по Дороге. Лампы ярко освещали улицу до поворота, но порошок заставлял свет гипнотически пульсировать. Неподвижно замерли ароматные цветные облачка. Все вокруг застыло, будто замороженное. Сознание работало смутно, но он понимал, что ошибся, позволив Кедре отвлечь себя. Не закончив одного дела, он принялся за другое. Внимание ослабло, за что он сейчас расплачивался.

Какой-то медленный водоворот возник на Дороге. Крики, толчки. Сэм воспринимал их, как во сне. Лицо свободного солдата накладывалось на открытые в крике рты. Солдат приближался, делая странные медленные движения.

Но от этих движений все вдруг отступили к краю полосы. Хейл взял Сэма за руку и потащил его за собой.

Сэм не помнил, как они оказались в одном из гидропонных садов. Мозг его едва воспринимал окружающее. Вот Хейл отсчитал монеты дежурному при входе в сад. А вот они уже стоят перед резервуаром, заполненном зеленой листвой.

Откуда-то издалека донесся голос Хейла:

— Надеюсь, доза была не слишком большой. Иначе тебе ничего не поможет. Попробуем эти листочки.

Хейл растер в руках какое-то голубоватое растение и сунул под нос Сэму.

Сэм расчихался, но движение вокруг вдруг ускорилось. Жестокая боль судорогой свела мышцы и ударила в мозг, взорвалась в глазах яркими цветными шарами, поднялась до невыносимого апогея и тут же улеглась.

Сам дрожал и обливался потом, но с радостью обнаружил, что может говорить. Часто моргая, он смотрел на Хейла. Время пошло обычным своим ходом.

— Ну как, все в порядке? — спросил Хейл.

— Э-э… да, кажется, — с трудом ответил Сэм.

— Твои друзья?

— Ага. Я позволил себе несколько расслабиться. Ничего, сам улажу. Если буду жив.

Хейл рассмеялся.

— Ну ладно, пошли ко мне. Нам есть о чем поговорить.

— Они же представления не имеют, что ждет их там. — зло говорил Хейл. — Ума не приложу, как их убедить? На сушу они и носа не показывали. Все им кажется сплошной романтикой. Вообразили себе этакий крестовый поход за веселыми приключениями.

— А ты попробуй убедить меня, — предложил Сэм.

— Я говорил с Логистом, — начал Хейл. — Это, его идея. А мне позарез нужно было хоть чем-то заняться. Я сразу ухватился за его идею, но ни черта не получается. Люди так и прут ко мне. Возжаждали, видите ли, романтики, а я никак не могу им втолковать, что дело это трудное и очень опасное. Эти изнеженные придурки не понимают, что ничего, кроме надежды на будущее, я им предложить не могу. Но самое неприятное, что среди этих энтузиастов я не нахожу подходящих людей. Мы выродились под Куполами, — он горько усмехнулся. — Я им предлагаю не мир, но меч, а они не верят, даже смеются. Им и не снился весь ужас побережья.

— На что это похоже? — поинтересовался Сэм. — Как оно там, наверху?

— Совсем не то, что ты видел на экранах с самолета. Джунгли можно познать только снизу. Оттуда бы ты увидел, как бешеные грязевые потоки размывают, уничтожают все вокруг. Живые ветви брызжут ядом, он убивает мгновенно. Монстры, которых не сразу остановит даже танк. Да мало ли… Да эти изнеженные мальчики погибнут сразу, и колонизация кончится, не начавшись. Я уже начал было в Старой Крепости, но джунгли нас вышибли. Стены и заграждения не выдержали натиска и рухнули. Теперь они бесполезны. Все, надо начинать сначала. Техника, что там оставалась, мертва — забита, опутана растениями, разъедена их кислотными соками. Кругом ползают ядовитые твари. Везде шныряют гигантские хищники. Похоже, у них начисто отсутствует инстинкт самосохранения. Они нападают отчаянно и не задумываясь. Даже растения наступают стремительно. Мы не успевали расчищать, как вновь прорастала ядовитая пакость. Нам просто не хватило сил удержать плацдарм… Да-да, военная терминология тут вполне уместна. Даже лишайники, подумаешь, чепуха какая, способны прогрызть дерево, стекло, металл, а человека живьем съедают. А ведь мы еще очень мало знаем Венеру, ее экология несравнима с земной. А нам приходится не только защищаться, но и содержать себя.

— А для этого нужны деньги и поддержка, так? — спросил Сэм. — А семьи бессмертных пока против.

— Знаю. Я начинаю думать, что Логист ошибся.

— Вы один взялись за это дело?

— Да, — кивнул Хейл.

— Энергичный человек мог бы вам помочь.

— Нет такого человека. Меня уже обманывали. Это мой крестовый поход, и я не могу довериться кому-то еще.

Мысль, что пришла в голову Сэма, заставила его вздрогнуть. Он торопливо спросил:

— А мне?

— А ты чем лучше?

Сэм лихорадочно вспоминал, не сказал ли он лишнего. Вроде бы, нет. Он продолжил:

— Я рискую головой, отказавшись убить вас. Это что-нибудь значит? Но я еще не объяснил, почему обманул Харкеров. Я очень хочу участвовать в вашем деле. И, не буду скрывать, рассчитываю заработать на нем.

— Я уже говорил вам — проект нереален, — ответил Хейл, но глаза его заблестели.

«Попался!» — подумал Сэм. Вслух же он сказал:

— Необходима мощная поддержка, и я найду ее. Еще нужна идея, за которой пойдут все. Идея у меня есть. Должно получиться. Я знаю, что делать. Доверьтесь мне.

Хейл долго молчал. Он задумчиво тер подбородок, сопел, прикидывая что-то в уме. Наконец решился:

— Пошли к Логисту.

А вот этого Сэм не хотел. Он боялся Логиста, как черт ладана. Свет чистого разума мог легко проникнуть в его темную душу, и высветить то, что Сэм тщательно скрывал. Но Хейл умел убеждать и порукой тому была его долгая жизнь. Они пошли к Логисту.

Говорил с ними сияющий полупрозрачный шар на металлическом пьедестале.

— Я предупреждал вас, Хейл, что предсказывать не умею, сказал он.

— Но вы говорили, что ваши ответы неизменно верны.

— То, что верно для вас, не обязательно верно для Сэма.

— Вы можете дать два ответа, — нетерпеливо вставил Сэм.

Разговаривая, как он думал, с машиной, Сэм невольно расслабился. Он с готовностью отвечал на вопросы машины, сообщил свои данные, выглядевшие в его изложении вполне пристойно. Нетерпение его было объяснимо: сорок восемь часов, отпущенные бессмертными, истекали…

Разрозненные черты сардонического лица Бена Кроувелла мелькали и переливались в сияющем шаре. Робин Хейл узнавал его, но для Сэма, никогда не видевшего настоящего Логиста, они не имели смысла.

— Люди Куполов утеряли пионерский дух, — сказал шар. — Ищите подходящих людей среди заключенных.

— Нам нужны честные люди, — возразил Хейл.

— Среди преступников найдутся и честные. Большинство из этих людей оказались не на своем месте и не в свое время. В неподходящем обществе любой из вас может стать преступником. Но именно преступники, и вообще люди чем-то недовольные станут вашими лучшими помощниками. Среди них вы найдете геологов, физиков, биологов…

— Но ведь даже второсортные специалисты стоят очень дорого, — возразил Сэм. — Где мы возьмем такие деньги?

— Они обойдутся вам дешево. Вы еще удивитесь, узнав, сколько недовольных даже среди лучших. В Куполах все слишком благоустроено, слишком спокойно. Трудиться с полной отдачей нет никакого смысла.

— Когда нам начинать?

— Сначала избавьтесь от насущной опасности. А вот потом можете спросить еще раз.

— Но если вы не согласны с Семьями, почему бы вам не помочь нам против них?

Тени в шаре суматошно задергались. Логист, видимо, покачал головой.

— Я не всесилен. А Семьи очень могущественны. В их руках все, в том числе политика и экономика. Совет и губернаторы только ширма. Всем заправляют Семьи, а они опытны и безжалостны. Законы, которые они проводят, часто кажутся короткоживущим жестокими, однако внуки их будут благодарить бессмертных. У них великолепное социальное видение, но на этот раз они ошибаются. Цивилизация идет к упадку быстрее, чем они думают. Спасение — в колонизации поверхности, но они не могут на нее решиться, считая, что эта попытка обречена на провал, а для следующей уже не будет ни возможностей, ни желания. Но ждать, пока они решатся, гибельно. Время уходит необратимо. Но планетой, к сожалению, правлю не я. И Семьи не доверяют мне, они считают, что я против них: слишком много я им противоречил.

Для Робина Хейла это было не ново и он нетерпеливо перебил:

— Вы можете дать прогноз? Шанс есть?

Некоторое время Логист молчал. Затем послышались странные звуки, перешедшие в хохот. Это несколько удивило Хейла, а Сэма потрясло. Машина смеется!

— Шанс есть, и причем недурной! А если с вами будет Сэм Рид, он значительно возрастет. Вот все, что я хотел сказать. Пока достаточно.

Сэм застыл, глядя на хаос теней в шаре. Что все это значит? Неужели машина может обманывать? Что, собственно, она предложила и не ошибается ли насчет Сэма?

— Благодарю вас, Логист, — сказал свободный солдат.

Сэм уставился на него. Благодарить машину?! Да еще явно неисправную?

Они уходили, а хохот, усиленный эхом, несся им вслед. С высоты своего тысячелетнего опыта, Логист мог посмеиваться над тем, что ждало Сэма Рида.

«Избавьтесь от насущной опасности», — передразнил Сэм Логиста.

Они сидели за грязным столиком в полутемной тайной квартирке Сэма. Здесь им ничего не грозило. Но нельзя же торчать тут вечно. Сэм прикидывал, сколько агентов выслеживают их.

— Идеи есть? — спросил Хейл.

— Что вы суетитесь? Или не доверяете мне?

— Доверяю… Обстоятельства заставляют, иначе бы я никогда не поверил человеку, который приходит ко мне и заявляет: мне поручили убить вас. Но я знаю Семьи, потому и поверил тебе. Так как насчет идеи?

Зло насупив брови, Сэм смотрел на Хейла. Его раздражала легкость, с которой тот согласился на партнерство. Правда, он сам желал этого, но мотивы Хейла его не устраивали. Сэм не доверял людям, которые удачу дела ставили в зависимость от надежности партнера, а еще больше его раздражало, что Хейл был из бессмертных. За это он почти ненавидел свободного солдата. В нем было все то же, что в Уолтонах и Харкерах: крайняя самоуверенность и надменность. Но главное — Хейл не был рабом времени, напротив, время служило ему.

Прожив сотни лет, он обрел колоссальный опыт, он уже сталкивался со всеми возможными обстоятельствами. У него было достаточно времени, чтобы не спеша все обдумать и в итоге подобрать соответствующий обстоятельствам выход. У Сэма не было безграничного запаса времени, как у бессмертных, и он не мог сказать, как они: «И это минует».

Он глубоко вдохнул и уклончиво ответил:

— Они не захотят связывать свои имена с нашей смертью. Они ударят исподволь. До сих пор они не боялись народа, потому что он был неорганизованной толпой. Но твой проект покончит с этим. А Семьи очень боятся, что это всколыхнет толпу и направит против них. Насколько я знаю, многие увлеклись проектом. — Сэм искоса взглянул на Хейла. — Да, идея у меня есть, но мы обсудим ее позже.

— Договорились, — спокойно согласился Хейл.

«Вот и ладно», — подумал Сэм. Он вдруг понял, что для этого человека война вовсе не романтическое предание. Он видел убийства и убивал сам. Смерть хорошо ему знакома, и он привык смотреть ей в лицо. Волна ненависти вновь накатила на Сэма, но он заставил себя говорить спокойно:

— Я хочу продать идею крестового похода. Вы слушаете меня?

Хейл кивнул и улыбнулся.

— Нам нужна рабочая сила, — продолжил Сэм. — Но работа очень опасная и люди будут гибнуть. Главная проблема в том, чтобы им было за что рисковать жизнью. А вы сможете, кстати, их защитить?

— Да, но только не от скуки и еще от некоторых венерианских штучек. Взять лишайник, например. Он пролезает в любую щель и может заживо сожрать человека. Кроме того, там сильнейшее ультрафиолетовое излучение. Клетки мутируют. Рак кожи и все такое… Я уже говорил: это тебе не пикник.

— Итак, нам нужны недовольные хорошие специалисты. Неудачники, одним словом.

— Правильно. И что же?

Приступ бешенства вновь охватил Сэма. Этот надменный бессмертный, похоже, и без него знает ответы на все вопросы и посмеивается над ним. Но одновременно Сэм замечал в нем такую странность, что диву давался: Хейл по натуре был рыцарем, мечтательным, самоотверженным, но и наивным до предела. Даже миллион лет, а не какие-то жалкие столетия, не дал бы ему то, что у Сэма было врожденным. «Что ж, — решил Сэм. Стоит попытаться».

— Но нам нужны не просто неудачники, — начал он. — Важно знать, чем именно они недовольны. У вас были специалисты, когда вы вели свои войны?

— Да, — кивнул Хейл. — Но тогда мы держались на традициях свободных солдат.

— Чудесно! И у нас будут свои традиции, — Сэм задумался. — «Через тернии к звездам» — вот наш лозунг. Психозаписи и личные дела ваших людей сохранились?

— Наверное. Но к чему они тебе?

— Пригодятся. Необходимо изучить факторы, способствующие появлению недовольных. Интеграторы помогут найти причину, а мы поймем, что нам нужно для создания новых традиций. Мы завоюем общественное мнение, я займусь пропагандой и рекламой. Это решит проблему добровольцев. — Сэм взглянул на невозмутимое лицо Хейла и отвел взгляд. — Но понадобится тщательный отбор. Мы создадим систему тестов и испытаний, но толпу придется как-то обмануть, чтобы она согласилась на них. Нельзя с ходу отвергать человека, из-за потенциальной трусости — тогда и остальные откажутся проходить тест. Но мы должны знать о них все.

— Что ж, неплохо, — одобрил Хейл. — А деньги где взять?

— Сколько у вас есть?

— Сущая чепуха, — махнул рукой Хейл. — Но зато есть плацдарм и расчищенная Крепость Отряда Дуне. Но только для того, чтобы удержать ее, нужна прорва денег.

— Создадим фирму, выпустим акции. В такие игры люди всегда любили играть, особенно если есть надежда на дивиденды. И я имею ввиду не только деньги. Люди страдают без романтики, без сильных эмоций, и все это мы им дадим.

— Все это звучит прекрасно, но будут ли отвергнутые энтузиасты рисковать деньгами и покупать акции?

— А выход прост, — ухмыльнулся Сэм. — Широкая реклама колонизации. Каждый шаг героев должен показываться по телевизору, но прямым лучом и только акционерам. Это должно подстегнуть ажиотаж. Главное — побольше болтовни и пафоса, простаки его обожают.

Взгляд Хейла выражал одновременно и гнев, и восхищение. Сэму даже показалось, что тот готов вот-вот одобрить план. Но ответ прозвучал остужающе:

— Я не согласен. Это обман. Колонизация — далеко не развлечение и она не для любителей острых ощущений. Не романтика, не аттракцион, а ежедневная тяжелая и опасная работа.

— А почему бы не сделать ее еще и увлекательной? Что нам мешает? — загорячился Сэм. — Вполне справедливый компромисс: мы, рискуя жизнями, предоставляем сенсацию, а довольные зрители платят за нее. Ну?

— Это не по мне, — пожал плечами Хейл.

— Да мало ли… Меня, может, тоже мутит, но это единственный выход. Кстати, что там сейчас на поверхности? Чудовищ бы каких-нибудь. Людоедов. Их можно использовать для рекламы хоть сейчас.

Хейл долго молчал, потом сказал:

— Есть там ходячие деревца. Подходящие для твоей рекламы. Термотропные — их притягивает любое тепло — и назойливые. Отгоняем, как можем. Конечно, их проще уничтожить термитной гранатой, но на ее тепло их сбежится еще больше.

— Что они из себя представляют?

Хейл принялся долго и подробно объяснять. Сэм внимательно слушал. В конце рассказа он подвел резюме:

— М-да. На редкость отвратительная тварь. Но, если сам не полезешь, достаточно безопасная. Для телевизионщиков лучше не придумаешь. Отличное шоу! Пусть твои люди начнут сражение с этой травкой. На всякий случай держите человека с термитной гранатой, только вне поля зрения камеры. Пусть эти деревца поначалу прорвут оборону, а потом твои парни героически уничтожат агрессора. Наши акционеры от восторга на стенку полезут. И добровольцы попрут толпами. Ну как?

— Нет, — с обычным спокойствием ответил Хейл.

— Ну и зря! — искренне огорчился Сэм. — Это же элементарно: любое новое дело надо начинать с сенсации. — Но тут Сэм вспомнил, что есть еще кое-что, причем совершенно безотлагательное. Через шесть часов они будут совсем мертвы, если ничего не придумают. Вопрос созрел для серьезного обсуждения.

— А у нас проблема, — начал Сэм. — Вы не забыли? Семьи вот-вот прикончат нас, причем чужими руками. В их арсенале наемники, микробы, ядовитые порошки, в общем, довольно всякой пакости. Мы просто обязаны придумать что-то. Лучше всего как-то дискредитировать их. Им сразу станет не до нас. Им придется спасаться, но еще лучше, если спасаясь сами, они заодно спасут и нас.

— Как это?

— Самое главное для Семей — престиж. Конечно, их власть в долголетии, но подняла их все же, толпа, поверив в их непогрешимость. Сюда и надо бить. Мы можем поколебать эту веру.

— Каким образом?

— Нынче вы кумир толпы. Харкеры потому и дали мне такой ограниченный срок, что боялись нового лидера, который бы мог занять ваше место. Так вот, им стану я! Да-да, но только для того, чтобы спасти наши жизни. Уже не будет смысла убивать одного из нас — колонизацию это все равно не сорвет.

— Очень интересно, но каким чудом ты за несколько часов станешь кумиром толпы? — Хейл явно заинтересовался.

Сэм довольно улыбнулся. Он звонко ударил ладонью по столешнице. В стене открылась дверь, и вошел Слайдер.

Старикашка опустил свое рыхлое тело на стул и с интересом поглядел на Хейла. Сэм обратился к нему:

— Итак, за нами идут молодчики Шеффилда. Мне некогда ввязываться в драку. Сможешь их отвлечь?

— Попробую, — лениво ответил старик. Это было достаточной гарантией. В темном мире Куполов Слайдер был далеко не последней фигурой.

— Отлично, — Сэм повернулся на стуле так, чтобы видеть глаза Слайдера. — Есть еще кое-что. И это самое важное. Звуковую дорожку подделать сможешь?

— Раз плюнуть, — заверил старик и высморкался.

— Надо, чтобы мимика и артикуляция совпадали.

— Это посложнее. А о ком речь?

— Во-первых, о Захарии Харкере. Ну, а там еще кого угодно из Уолтонов или Харкеров. Справишься? — Старик пристально посмотрел на Сэма.

— Харкер? — переспросил Слайдер и рассмеялся. — С удовольствием. Но эта веселая шуточка будет стоить денежек. Когда приготовить?

Сэм назвал срок.

Подделка звукозаписи не менее стара, чем сама звукозапись. Чтобы вырезать нужные места и наклеить их в нужной последовательности, требуется сравнительно небольшой навык. Но технология, позволяющая подделывать речь целиком, была разработана сравнительно недавно. Тут требовался исключительно квалифицированный оператор. При этом исходная речь должна быть достаточно длинной, чтобы хватило звукового материала.

До подделки изображения отсюда не так уж далеко. Движения губ, выговаривающих определенный звук, раскладывались на мельчайшие фазы, а потом синтезировалось другое, нужное движение. Работа была ювелирная, но эффект неизменно потрясал.

Специалистов, владевших в совершенстве такой техникой, Слайдер знал. Выступлений Харкеров и Уолтонов имелось достаточно. Однако, ход был очень рискованным — Семьи отличались мстительностью. Но они никогда не спешили: чего-чего, а времени у них хватало. Сэм понимал все это, но другого выхода не видел.

Хейла пришлось убеждать часов пять. Для начала Сэм убедил Хейла в ужасной опасности лично для него. Затем он постарался уверить честного солдата в своей личной преданности ему честному солдату. И что ему, Сэму, можно доверять. Пришлось использовать нечто вроде детектора лжи: Сэм говорил, а Хейл проверял микрореакции по приборам. Сэму было что скрывать, и потребовались немалые ухищрения, чтобы обмануть хитрый прибор. Щекотливых моментов в разговоре Сэм старался избегать.

— Мы уже ходячие трупы, — убеждал он Хейла, и стрелки детектора подтверждали его искренность. — Что и говорить, трюк опасный, почти самоубийственный, но есть ли у нас выбор? Ладно, не будем ничего делать. Все равно помрем, как только они найдут нас. Ну, давайте, придумайте что-нибудь получше, если сможете. Но по-моему это единственный вариант. Ну как, есть идея?

Бессмертный ничего не мог предложить.

В вечерней телепрограмме диктор сообщил, что у Робина Хейла есть важное сообщение по поводу колонизации побережья. Жители Куполов замерли перед экранами. Все ждали.

И вот, на мерцающих экранах появилось мужественное лицо свободного солдата. Он говорил торопливо, словно нехотя, чуть сбивчиво. Но от этого речь его звучала еще убедительнее.

Он подробно рассказал о своем новом товарище, с которым он хоть сейчас готов начать новый штурм побережья. Хейл сообщил, что товарища зовут Сэм Рид, что в надежности его, и честности, он, как человек военный, не сомневается. Тут Хейл высказал сожаление, что обстоятельства требуют его безотлагательного присутствия на поверхности. Там сейчас идет смертельная схватка людей с коварным врагом. Там с нетерпением ждут помощи старого и опытного свободного солдата. Хейл козырнул и исчез с экрана.

Появилось лицо Захарии.

Частная жизнь бессмертных отнюдь не была приватной, да и люди Слайдера постарались.

Речь его была шедевром подпольной синематики. Даже опытный эксперт затруднился бы найти здесь мельчайшие несоответствия, выдающие подделку. Сам Захария не смог бы с уверенностью сказать, что это говорит не он. Каждый звук и каждое движение выглядели естественными.

Авантюра была чрезвычайно опасной. Но Сэм, решившись на нее, преследовал не только сиюминутные цели, он, как всегда, смотрел далеко вперед. И сейчас он закладывал лишь фундамент для своих новых планов.

По сценарию именно Харкер должен был представить Сэма. И тот уже скромно стоял за спиной бессмертного.

— Перед вами, — говорил Захария, — Сэм Рид, человек из народа. Именно его общественная и филантропическая деятельность сделала возможным новый поход. Он, как и вы, короткоживущий, но, тем не менее, смотрит далеко вперед. Он поведет вас за свободным солдатом Робином Хейлом к триумфу. Будущее расы только там! Даже мы, Харкеры, — продолжал Захария, — в конце концов убедились в состоятельности проекта Сэма и Хейла. Нас всех ждет великое приключение. Через тернии к звездам!

Затем он рассказал об опасностях и тяготах жизни на поверхности. Рассказывал он подробно, тщательно подбирая слова. Обрисовав красочно прелести ужасов жизни на побережье, Захария перешел на Купола:

— Мы быстро вырождаемся; становимся неполноценной расой. Мы не только перестали интеллектуально расти, но даже теряем иммунитет к элементарным болезням. Мы деградируем в Куполах. Но великая цивилизация не должна погибнуть! И спасение ее в плодородных землях Венеры, а в перспективе перед нами вся Вселенная! Вперед, к звездам! — закончил Захария.

Настал черед Сэма. Он нервничал, но умело скрывал это за внешним спокойствием.

Сомнения терзали его. Такой наглый обман Харкеры ни за что не простят. Чудовищное извращение их собственных слов и помыслов! Так повернуть против них их собственную убежденность! Использовать бессмертных как марионеток! Нет, не простят. Наверняка, они уже действуют. Семьи умеют мстить жестоко и быстро, если это необходимо. Но что именно они сделают, все равно не угадать. Придя к такому неутешительному выводу, Сэм успокоился и с непоколебимой убежденностью стал вещать аудитории Куполов:

— Я предлагаю вам всем присоединиться к великому делу спасения человечества. Каждый может внести посильный вклад, если не личным участием, то хотя бы деньгами.

Сэм в подробностях описал трудности и опасности экспансии на материк. Пообещал, что любой из вкладчиков с помощью экрана примет участие во всех приключениях. Он даже намекнул, насколько безопаснее сидеть перед экраном и переживать все перипетии колонистов не хуже их самих. Очень уж хотелось Сэму, чтобы в добровольцы шли самые сильные и смелые. В конце он сказал:

— Мы гарантируем вам, что развлечение, доступное раньше только очень богатым, теперь станет достоянием всех. — Сэм показал рукой на стену с огромными экранами и воскликнул: Смотрите!

Туманное изображение джунглей появилось на экранах, быстро приблизилось к зрителям. Кольца бархатно-черной грязи окружали мощные корни деревьев. Одно из колец заполнило экран и телезрители увидели огромную змею. Вдруг грязь с утробным чмоканьем расступилась и на рептилии сомкнулись зубы грязевого волка. Фонтаном взметнулась болотная тина, перемешанная с кровью. Рев битвы заглушил остальные звуки джунглей. Яростно извиваясь, твари исчезли в грязи, и только круги разбегались по поверхности да звонко лопались пузырьки воздуха. Во всех Куполах люди замерли перед экранами.

Поблагодарив аудиторию, Сэм заверил, что в самое ближайшее время будет создана комиссия по отбору добровольцев. Затем он скромно заметил, что очень надеется заслужить доверие добросовестным служением акционерам и доблестному воину, который оставил ему, Сэму Риду, все дела, а сам ушел в джунгли, где нужны его опыт и мужество.

— Мы все, — сказал Сэм, — скоро увидим примеры подлинного героизма первопроходцев. Мы увидим свирепую схватку людей с чудовищами. А кто-то из вас будет непосредственным участником битвы за великое будущее. И симпатии наши будут на стороне людей, жизнями и трудом своим положивших начало нового рассвета нашей цивилизации.

Пока Семьи никак не реагировали.

Именно это затишье бесило Сэма — не с кем было бороться. Тишине он никогда не доверял. Попытки взять интервью у аристократов кончались ничем. Казалось, они с полнейшим безразличием отнеслись к кампании, взбудоражившей Купола. Они вежливо улыбались, кивали головами, но от комментариев воздерживались. Пока. И Сэм мог только предполагать, как они будут мстить.

Планы осуществлялись стремительно. Но Сэм понимал, что это всего лишь дебют, пусть даже успешно разыгранный им, а игра еще впереди. Однако дела захватили его полностью, не оставив времени на раздумья о будущем. Он отлично сознавал, что занят грандиозным надувательством, но он всегда этим занимался. Главное, чтобы простаки давали деньги. Остальное его не интересовало.

«Бессмертные опоздали, — злорадствовал Сэм. — Людишкам уже дали заманчивую игрушку и попробуй теперь отбери ее у них. Семьи не посмеют ударить. Толпа — их опора. Вместе с расположением толпы исчезнет опора, и тогда бессмертных ожидают крупные неприятности».

Что до колонизации, то тут Сэм доверял Харкерам больше, чем Логисту. Сэм соглашался, что колонизация обречена на провал. Логист же говорил о каком-то успехе. Разве может ошибаться Машина Истины? Но ведь не смогла же она раскусить Сэма! А раз так, значит, она может ошибаться и в остальном.

От неудачи Сэм постарался застраховаться. Все просто: публика хотела покупать, а он хотел продавать. Вот он и продавал.

Таким образом он продал акции на триста процентов.

Затем должен был наступить крах. Эти деньги он должен был вложить в колонизацию и остаться без гроша. Да и как выплачивать дивиденды под бумаги без обеспечения?

Впрочем, если не вникать, то все выглядело прекрасно. Возрождающаяся цивилизация поднималась из морей, стряхивала воду с могучих плеч, стремительно завоевывала сушу. А впереди ее ждали межпланетные и межзвездные путешествия. Вселенная открывалась перед ней.

«К звездам», — провозгласил Сэм и выкачивал из звучного лозунга максимум возможного.

Через два месяца, вместе с прочими плодами успеха в объятья к нему упала и Розата. Он поселился с ней в квартире неслыханной роскоши, окна которой выходили в гидропонный сад. Это выглядело не менее удивительно, чем джунгли, но было, конечно, не так опасно. Из других окон можно было увидеть огни Купола, где уже все плясали под его дудку.

Сэм сам вдруг начал жить словно во сне. Он не сразу осознал это. Но однажды, оглянувшись назад, он понял, что события выходят из-под контроля. Ему приходилось вертеться все быстрее и быстрее, чтобы везде успеть. Ему бы остановиться и подумать, но времени не было. Момент истины приблизился вплотную…

На низенькой скамейке у его ног сидела Розата. Фиолетовые складки ее платья струились на пол. Она склонила голову к высоким рогам лиры и мягким бархатным голоском напевала;

— «Но медленно встала она во весь рост. Неслышно ступая, к нему подошла…» — сладкий голос поднимался и опускался, следуя мелодии старинной баллады. — «И тихо сказала…» продолжала Розата.

Мелодичный гудок вызова прервал ее.

В этот час могли звонить только по очень важному делу. Сэм нехотя поднялся.

Розата окаменела, словно этот обычный звук заморозил ее. Не поднимая глаз, она тронула струны наманикюренными ноготками и тихо, с неповторимой грустью допела последнюю строчку:

— «Я вижу, мой гость, что смерть над тобой распростерла крыла…»

Нажав кнопку, Сэм вздрогнул. На мерцающем экране возникло лицо Кедры Уолтон. Черные волосы ее извивались, как змеи Горгоны. Она смотрела мимо Сэма в глубину комнаты. В глазах ее горел гнев. Сэм понял, что она увидела там.

— Вы идиот, Сэм Рид! — без обиняков выпалила она. С ее нежного высокомерного лица исчезло обычное египетское спокойствие. — Вы до сих пор не сомневаетесь в успехе своей авантюры?

— Разумеется, — пожал плечами Сэм.

— Несчастный! Зачем вы связались с бессмертными? Мы не прощаем, мы мстим исподволь, но наверняка. Мы можем себе это позволить. Неужели вы надеялись остаться в живых после того, что натворили? Захария Харкер…

Голос из-за пределов экрана прервал ее.

— Позволь, дорогая Кедра, я сам скажу.

Появилось гладкое, юношеское лицо Захарии.

— Обязан отдать вам должное, Сэм Рид: вы очень хитры. Я не ожидал от вас такой энергии и изобретательности. Признаюсь, вы заставили меня крепко подумать. Впрочем, это великолепная гимнастика для ума. Я до тонкостей разработал множество вариантов вашего устранения, и это доставило мне несравненное удовольствие. Благодарю вас и за то, что из-за вас проект Хейла стал уязвим больше, нежели ранее. Вот. мы и решили, что пора исправить нашу ошибку. Спасибо. Вы меня очень развлекли.

Он смотрел на Сэма с холодным безразличием, словно на букашку, и того пробрала дрожь. На живого человека так не смотрят. Между ними как будто уже пролегла вечность.

Сэм с грустью понял, что бессмертный с самого начала знал о его интрижке с Кедрой. Знал, что он, Сэм, перехитрит самого Харкера в афере с колонизацией, а заодно и Хейла. Бессмертный прекрасно понимал, что именно Сэм — самое слабое звено в проекте, и, если его изъять, это приведет к крушению всего дела. И напрасно Сэм тешил себя мыслью, что никто об этом не догадывается.

А Захария Харкер и не догадывался. Он просто знал.

— Прощайте, Сэм. Кедра…

На экране вновь появилась Кедра Уолтон. Гнев в ее глазах сменился другим чувством. Она смотрела на Сэма, а по ее мраморной щеке жемчужиной катилась слезинка.

— Прощай, Сэм. Прости…

Взгляд ее устремился куда-то за его плечо, Сэм успел еще повернуться и заметить угрозу, но отреагировать не хватило времени…

Резкий запах наркотика оглушил его. Он еще попытался дотянуться до Розаты. Вытянул руки… О, как хотелось ему свернуть ей шею! Но комната закружилась, и последнее, что увидел Сэм — слезы в глазах убийцы.

Две женщины смотрели на его смерть. Они обе любили Сэма, — иначе бы не плакали, — но они же и принесли ему гибель.

Он проснулся. Было темно. Плечи упирались во что-то твердое. С трудом он поднялся. С трех сторон его окружали каменные стены тупика. Уже светало. «Я проснулся», — подумал он и тут же вспомнил все.

Сэм был в лохмотьях и босой.

Живой! Видимо, это такой порошок, от которого спят очень долго. Но как долго? Как долго!

На негнущихся ногах он заковылял к выходу из тупика и чуть не столкнулся с каким-то прохожим. Тот смотрел на него с удивлением и отвращением. Сэм схватил его за рукав.

— Что с колонией? — прохрипел Сэм. — Как там дела?

— Вы о чем? — раздраженно спросил прохожий. — Какая еще колония? — Он брезгливо оттолкнул Сэма.

— На побережье!..

— Вон оно что… Ты, парень, несколько припозднился. Это ж когда было!

— Когда?

— Сорок лет назад…

Колени его подгибались и он вцепился в поручень торгового автомата, что стоял у выхода из тупика. «Сорок… сорок лет!» В запыленном зеркальце автомата отразилось лишенное возраста лицо Сэма Рида. Все такое же, без морщин, с рыжими кустистыми бровями…

— Сорок лет!.. — повторил Сэм Рид сам для себя.