ГРАД
День выдался на редкость душный, безветренный, и мальчишки не находили себе места. Спастись можно было только на реке. Сюда они и собрались. Кто нырял, кто плавал саженками, кто прыгал с обрыва.
Санька проделал перед ребятами свой излюбленный номер - водолаза под водой. Всунул в рот камышинку, в руки взял большой, тяжелый булыжник и, погрузившись в воду с головой, прошел по песчаному дну реки. Потом он вылез из воды и лег рядом с Федей на горячий песок.
- Гроза будет, - сказал Федя, посматривая на облака, которые собирались на горизонте то в высокие башни, то в огромные скирды.
- А ты почему знаешь? Облака, они и обмануть могут, - заметил Санька.
- Я не только по облакам… Другие приметы есть. Смотри вот: клевер листочки складывает, ласточки над самой водой летают. А цветы как пахнут… они всегда перед дождем так.
Горячий песок обжигал тело, и мальчишки снова полезли в воду.
Девяткин, измазав все тело черной жидкой грязью, сидел у самой воды и занимался тем, что забрасывал всех вылезающих из речки ошметками грязи. Больше всех, как заметил Санька, доставалось Феде. Тот дважды пытался выбраться из воды, но каждый раз Девяткин залеплял ему живот и грудь черной, как деготь, грязью, и Федя вновь лез в речку обмываться.
- Терпи, казак! - добродушно хохотал Девяткин. - В Стожарах грязь целебная, как на курорте. Принимай ванны.
- Ты играй, да не заигрывайся, - подошел к нему Санька. - Чего пристаешь, как репей?
- В опекуны записался! - Девяткин презрительно сплюнул сквозь зубы. - Дружка, как телка на веревочке, водишь…
Федя пошарил в корягах, потом подплыл к Девяткину и протянул ему влажный губчатый зеленый комок:
- А вот эту штуку знаешь? Тоже целебная.
- Скажешь еще! Тина какая-то…
- Серьезно говорю. Как натрешься, так кровь и заиграет. Испытай вот…
Девяткин недоверчиво отодвинулся:
- Очень нужно!
- Эх, ты, тины испугался! - засмеялся Санька.
Федя еще на прошлой неделе познакомил Саньку с этой речной губкой-бодягой. Сейчас Санька взял бодягу у Феди из рук и потер себе грудь, но не очень сильно. Грудь вскоре порозовела.
- Хорошо! - похвалил Санька. - Сейчас бы наперегонки с кем! - И кинул губку Девяткину: - Ну, и теперь слабо?
Подзадоренный Девяткин поднял губку, зачем-то понюхал и осторожно провел ею по груди.
- Сильнее надо! Как мочалкой в бане. - И Санька, не жалея сил, обеими руками принялся натирать Девяткину грудь, плечи, спину.
- И ничего нет такого… Выдумали тоже! - отдувался Петька, поворачиваясь то одним боком, то другим.
Прошло несколько минут, и тело Девяткина густо покраснело. Вдруг он вскочил, закрутился на месте, словно его обожгли крапивой, и бросился на Саньку и Федю:
- Вы что… сговорились?
Те со смехом прыгнули в речку.
- Голова! Это же бодяга! Ею люди от простуды лечатся! - кричал из воды Санька. - Крепче спирта действует.
А Петька, ругаясь, катался на берегу, вскакивал, швырял в Саньку и Федю грязью и снова валился на песок.
- В воду лезь, в воду! - посоветовал ему с другого берега Федя. - Все пройдет.
Девяткин бултыхнулся в речку, и жжение вскоре утихло. Но он еще долго сидел в воде и на чем свет ругал Федю и Саньку, которые не иначе как сговорились против него.
К полудню громоздкая, неуклюжая туча, подернутая фиолетовой дымкой, повисла над Стожарами.
Резкий порыв ветра пригнул траву к земле, покрыл реку частой рябью, взвихрил сено на верхушке стога.
Сверкнула белая молния, с высоты с сухим треском ударил раскат грома, словно где разорвали огромный кусок коленкора, и тяжелые косые струи дождя, как стрелы, пронзили реку.
Река закипела, забулькала, на ней заплясали фонтанчики воды.
- Тревога! - закричал Федя и бросился к участку.
Мальчишки побежали следом. Дождь, тяжеловесный и плотный, захватывал дыхание, слепил глаза.
От околицы, во главе с Машей и Зиной, мчалась группа девочек. На пригорке Маша поскользнулась и, как по льду, прокатилась по скользкой, грязной дорожке.
Все ворвались на участок. Посевы вздрагивали, клонились к земле.
- Побьет «коншаковку», побьет! - закричала Маша, бегая по участку, и вдруг яростно погрозила грозовой туче маленьким кулаком: - Погоди же ты, черная, погоди, лохматая!..
- По ней бы из орудия прямой наводкой, как вот по фашистам, или из «катюши», - мрачно сказал Санька, - враз бы разнесло. Но чем помочь посевам сейчас - никто не знал. И тут Федя вспомнил, как спасают от ливня рассаду в парниках.
- Ломай шалаш! Закрывай посевы! - закричал он.
Через минуту от шалаша не осталось и следа. Мальчишки, словно щиты подняв над головой кто лист железа, кто кусок фанеры, кто дощатую дверцу, прикрыли клетку с «коншаковкой». Но щитов все же было мало. Санька с тревогой озирался по сторонам.
За изгородью на пригорке, прибитые ливнем к траве, лежали длинные дорожки холстов. Под кустом сидела бабка Манефа, как видно не успевшая собрать их до дождя.
Санька быстро перелез через изгородь.
В этот миг молния, похожая на огненный крест, разорвала небо, и над головой так загремело, что бабка Манефа в ужасе закрылась платком. А когда выглянула, то увидела, что холсты, как живые, ползут по земле вслед за каким-то босоногим мальчишкой. Манефа с криком кинулась вдогонку. Но тут путь ей преградила изгородь. Пока старуха искала входную дверцу, бежала через участок, мальчишки уже успели натянуть холсты над клеткой с пшеницей.
Манефа схватила хворостину и принялась охаживать их по спинам.
- Бабушка, мы ж на минутку всего! - обхватила ее сзади Маша. - Ничего им не сделается, твоим холстам.
Ливень сменился градом.
С деревьев посыпались сбитые листья, дорожки точно присыпало солью.
Бабка Манефа вдруг схватилась за голову, ахнула и полезла под натянутые холстины.
Град гулко барабанил по листам фанеры и железа, оттягивал вниз холсты, сек ребят по рукам и головам, скатывался за вороты рубах.
То и дело слышались восклицания:
- Ой, мамочки! Мне по уху ударило!
- Бронебойными садит!
- Бабка Манефа, ау! Жива еще?
- Гвардия, стоять насмерть!
- Мне три шишки на лбу набило!
- Скоро ли он кончится, проклятый!
- Девчонки, - приказал Федя, - уходите! Все уходите! В укрытие!
- Сами уходите! - ответила Маша и вскрикнула: крупная градина пребольно щелкнула ее по затылку.
Степа вдруг побежал по участку, сорвал с чучел соломенные шляпы и надел их девчонкам на головы.
На участке показались Андрей Иваныч, закутанный в плащ-палатку, и дед Захар в шапке и полушубке.
- Вот это орлы! - закричал Захар. - С градом схватились!
Но учитель при виде столь необычного единоборства только улыбнулся и принялся помогать ребятам держать холсты.
Вскоре град отодвинулся в сторону, пошумел еще немного в перелеске и наконец совсем затих.
Все оглянулись по сторонам. Посевы на участке кое-где были прибиты к земле, только «коншаковка» стояла прямая и невредимая.
Захар растроганно посмотрел на ребят:
- Я вам… я вам не знаю что за это… подарок сделаю… медом угощу…,
- Бедовый народ! - вздохнула бабка Манефа. - Холсты у меня утащили.
- Мы ж для дела, бабушка! - сказала Маша.
- Я разве жалуюсь! Народ, говорю, вы бедовый. Вон шишки-то на головах, как сливы спелые. Да вы подорожник прикладывайте, подорожник… А то еще медный пятак хорошо помогает.
- А теперь, битые, сеченые, марш по домам! - сказал учитель. - Обсушиться, переодеться… Бой, так сказать, закончен.
- А у нас без потерь, Андрей Иваныч, - заметил Федя.
- Все равно.
Санька с тревогой поглядывал за изгородь в поле:
- Андрей Иваныч, а как там в поле, не знаете?
- Вот идем посмотреть с Захаром Митричем.
- Тогда и я с вами.
Но пойти в поле пожелали почти все ребята.
Они перебрались через разлившийся мутный поток в овражке, поднялись к Старой Пустоши и столкнулись с Катериной.
Катерина шагала впереди колхозниц, босая, без платка, с мокрыми, слипшимися волосами.
- Обошлось, Андрей Иваныч! - увидев учителя, сказала Катерина. - Не задел нас град, стороной прошел. А дождь только на пользу… А у вас, ребята, как?
- И у нас хорошо, тетя Катя! - крикнула Маша.