Основание города Благовещенска. — Первое свидание генерал-губернатора с китайскими уполномоченными в Айгуни. — Предложение генерал-губернатора. — Проект договора. — Ультиматум. — Айгунский трактат 16 мая 1858 года. — Подписание и размен трактата. — Письмо от Н. Н. Муравьёва. — Приказ генерал-губернатора от 18 мая 1858 года. — Плавание Н. Н. Муравьёва и прибытие в Николаевск. — Состояние Николаевска в 1858 году. — Основание Софийска. — Плавание по реке Сунгари. — Айгунский амбань посещает генерал-губернатора в Благовещенске. — Цель этого посещения. — Ответ Н. Н. Муравьёва на статьи дзянь-дзюня. — Тяньцзинский трактат. — Ратификация Айгунского трактата. — Путешествие Мартынова из Тянь-цзиня в Петербург. — Награды. — Краткое обозрение деятельности морских офицеров в Приамурском крае.
Девятого мая 1858 года в Усть-Зейской станице архиепископом Иннокентием заложен был храм во имя Благовещения, а сама станица переименована в город Благовещенск. На другой день генерал-губернатор на своем катере в сопровождении, двух вооруженных катеров отправился в Айгунь на обед к амбаню Маньчжуры еще заранее просили позволения принять Н. Н. Муравьёва с подобающими высокому сановнику почестями и салютом, на что тот изъявил своё согласие. Поэтому, при вступлении генерала на берег, в стороне показался дым и послышался слабый треск; пушек, как видно, у них не было, но, судя по звуку, можно предполагать, что это было маленькие мортирки, подобные имевшимся в Маймачене. Наши вооружённые катера отвечали им выстрелами из своих орудий, громкий звук которых озадачил и, как впоследствии оказалось, не понравился маньчжурам. Генерал-губернатора посадили вместе со статским советником Перовским в парадную одноколку амбаня, свите же предложили приготовленных на берегу верховых лошадей, и таким порядком все в парадной форме проследовали через город и крепость при большом стечении народа. Амбань встретил генерал-губернатора как почетного гостя у одних из наружных ворот, ведущих во внутренние дворы его дома. Введя в комнату, он указал ему на сидевшего там дзянь-дзюня, главнокомандующего амурскими силами, князя И-Шан, родственника царствующего богдохана. Генерал-губернатора посадили в той же комнате, вместе с дипломатическим чиновником Перовским, обер-квартирмейстером полковником Будоговским, переводчиком маньчжурского языка Шишмарёвым и заведывавшим путевой канцелярией Генерал-губернатора Карповым; с ними поместились дзянь-дзюнь И-Шан и амбань Дзираминга. Секретарь маньчжуров ротный командир Айжиндай стоял за столом. Остальные члены свиты генерал-губернатора {Свиту эту составляли: пристав духовной нашей миссии в Пекине П. Н. Перовский, Генерального штаба подполковник К. Ф. Будоговский, секретарь по дипломатической части Е. К. Бютцов, переводчик маньчжурского языка Я. П. Шишмарёв, чиновники особых поручений генерал-губернатора Восточной Сибири: коллежский асессор Д. Н. Гурьев, коллежский асессор П. В. Корчевский, коллежский секретарь Карпов и адъютант артиллерии поручик М. И. Котдубацкий.} поместились в другой комнате, служащей сенями для двух половин дома, и были угощаемы сидевшими вместе с ними маньчжурскими штаб-офицерами с синими прозрачными шариками на шапках.
Началось угощение, состоявшее из чая и разных сухих сластей, поставленных на столе в нескольких блюдечках; потом подавали жареную баранину и жареного поросенка, нарезанных мелкими кусочками, которые пришлось класть в рот по-маньчжурски — двумя палочками и, в заключение, подали жидкость наподобие супа, с клещевинным маслом. Во время обеда неоднократно подавали теплую рисовую водку (мангалу) в крошечных фарфоровых чашечках, а генералу в серебряной, с соблюдением строго чинопочитания, то-есть начиная всегда с генерала, потом подносили Перовскому и тем, которые или по своей тучности или по своей презентабельности казались им старше других. Обед прошёл весьма весело: говорили любезности, сообщали друг другу новости, но о главном деле ни слова. После обеда князь И-Шан предложил Н. Н. Муравьёву переговорить о деле, но Муравьёв отклонил это, говоря, что сегодня будем пировать, а все дела отложим до завтра. Этим генерал, между прочим, хотел показать маньчжурам, что он не слишком дорожит и вовсе не торопится вести с ними переговоры. Обед кончился в 7-м часу вечера, после чего генерал-губернатор и его свита отправились на катере и вместе с вооружёнными катерами перешли к противоположному берегу, где стали на якорь у песчаного острова.
На другой день, 11 мая, генерал-губернатор со своим штабом, в парадной форме, перешёл на катере к противоположному берегу. Та же одноколка и верховые лошади ожидали их в Айгуни, но на этот раз Н. Н. Муравьёв отправился верхом со своей свитой в дом амбаня, где И-Шан ожидал его к 10 часам утра. Предварительно было условлено, чтобы при переговорах присутствовали с обеих сторон только необходимые лица: с китайской стороны князь И-Шан, амбань и Айжиндай; с нашей: генерал-губернатор, Петровский и переводчик Шишмарёв. Но в первое же заседание потребовали с картами Будоговского. Все эти лица поместились в той же комнате, в которой накануне обедали, таким образом, что налево от входа на широких нарах сидели по обеим сторонам стола И-Шан и направо от него амбань, а направо от входа, на таких же нарах генерал-губернатор, справа от него Перовский, а слева Будоговский (когда его потребовали). Переводчик Шишмарёв и секретарь Айжиндай стояли по бокам, каждый у стола своей стороны. Сначала генерал-губернатор изложил с исторической последовательностью наши действия на Амуре, причины и цель этих действий, клонящихся к пользе обоих государств, и потом указал, что для пользы обоих государств необходимо определить границу между ними по рекам Амуру и Уссури, так как она представляет удобнейшую естественную черту между обоими государствами.
По окончании всего изложенного Н. Н. Муравьёв представил князю И-Шану заблаговременно вычерченный на бумаге проект пограничной черты по Амуру, Уссури (с верхними притоками её) и по реке Тумень-Ула, до моря. Чтобы лучше объяснить маньчжурам направление этой черты, он и потребовал из другой комнаты Будоговского с картой.
Затем генерал-губернатор предъявил свое полномочие, написанное на русском и маньчжурском языках, где сообщалось, что ему, генерал-губернатору Восточной Сибири, русским правительством поручалось вести переговоры с Китаем как о разграничении, так равно и о всех делах, которые, по его мнению, могут клониться к взаимным пользам обоих государств.
Генерал-губернатор предложил обсудить все его предложения о границах, обещал прислать на бумаге проект договора и сказал, что вероятно дзянь-дзюнь утомлен продолжительными прениями (ибо было уже 3 часа после полудня) и, может быть, привык в это время обедать. Поэтому он просил посетить его и назначил 4 часа пополудни для новой встречи.
Так кончилось первое заседание 11 мая. Все переговоры велись на маньчжурском языке. Несмотря на то, что дзянь-дзюнь был истый маньчжур и родственник богдохана, он, повидимому, лучше знал придворный китайский язык, нежели свой родной маньчжурский. Поэтому речь генерал-губернатора к дзянь-дзюню Шишмарёв переводил амбаню по-маньчжурски, а тот передавал её дзянь-дзюню по-китайски. Когда же генерал-губернатор адресовался к амбаню, то слова Шишмарёва на маньчжурском языке передавались амбаню особым переводчиком по-китайски.
Около 4 часов стали подвигаться к катеру генерал-губернатора две огромные джонки, назначавшиеся, по словам маньчжурских чиновников для переезда дзянь-дзюня. Их поставили по сторонам катера, но Николай Николаевич послал Шишмарёва просить дзянь-дзюня приехать на вельботе. Ровно в 4 часа показалось огромное шествие дзянь-дзюня из города с огромной свитой, предшествуемой двумя оруженосцами впереди. На катер генерал-губернатора были приглашены дзянь-дзюнь, амбань, Айжиндай, личный секретарь дзянь-дзюня, его прислужник с трубкой и два оруженосца. Угощение состояло из чая, сластей, мадеры, шампанского и ликёра. Хор трубачей Иркутского конного полка играл на берегу в близком расстоянии от катера. Музыка, повидимому, очень нравилась дзянь-дзюню, особенно веселые мотивы русских плясовых песен, которые, по его желанию, повторялись несколько раз. Таким образом, время шло незаметно между веселым разговором и обильным угощением. На другой день, 12 мая, отправили с Перовским и Шишмарёвьтм проект договора, состоявший из пяти пунктов.
В первом определялась точная граница между Россией и Маньчжурией, именно от слияния рек Шилки и Аргуни по Амуру до устья реки Уссури, потом вверх по этой реке и по верхним её притокам до водораздельного хребта; отсюда на верхние притоки реки Тумень-Улы и по ней до моря;
во втором назначалось свободное плавание по всем рекам, составляющим границу;
в третьем дозволялось свободное переселение жителей обоих государств с земель, отошедших во владение другого государства, в течение одного года;
в четвёртом утверждалась взаимная торговля по рекам Амуру и Уссури для жителей берегов этих рек; наконец,
в пятом назначался пересмотр прежних трактатов относительно торговых сношений и сообщений с Пекином, отправление миссии, послов, курьеров и прочего, могущих доставить пользу и славу обоим дружественным государствам.
По представлении Перовским этого проекта договора, маньчжуры по обыкновению возобновили свои односторонние доводы и опровержения, о последнем пункте решительно отказались и рассуждать, говоря, что по этим предметам дзянь-дзюнь не имеет полномочий, и что ему поручено только договариваться о делах на Амуре, и если мы желаем касаться нашей торговли с Китаем, то должны будем начать отдельные переговоры, совершенно особо от настоящих. Слово граница маньчжуры просили исключить, представляя, что граница с Китаем утверждена будто бы прежними трактатами. Айжиндай указал и на слова: "ради большей славы и пользы обоих государств", объясняя, что не надобно упоминать эти слова, ибо зачем тут упоминать о славе, когда наше государство и без того так славно, что большей славы ему желать нельзя. По его желанию это выражение было заменено: "ради большей, вечной взаимной дружбы обоих государств". Таким образом, это заседание кончилось безо всяких результатов.
Вечером в этот же день приехал Айжиндай для подробнейших объяснений с Шишмарёвым и привёз свой проект договора, утверждая, что дзянь-дзюнь и амбань никак не согласятся изменить его, так что, если генерал Н. Н. Муравьёв не согласен изменить своего проекта, то они должны будут разойтись. Все эти рассуждения с Айжиндаем производились в этот раз с Перовским и Шишмарёвым в каюте баржи.
13 мая утром Шишмарёв отправился в Айгунь и предложил изменённый проект договора (с выпуской только пятого пункта и с заменой слова славы — дружбой) на рассмотрение дзянь-дзюня и амбаня. Прежние споры маньчжуров снова возобновились; однако Шишмарёв успел склонить амбаня к включению пункта об обоюдной торговле; изменили первый пункт проекта. После этого прибыл на баржу Айжиндай с новым проектом договора, который был составлен согласно договорённости с Шишмарёвым; показав его Шишмарёву, он увёз его обратно в Айгунь. Вечером Айжиндай снова прибыл на баржу к Шишмарёву и с отчаянием уверял, что он не досмотрел первую статью договора о землях от реки Уссури до моря и, по прочтении, не вник будто бы в смысл этой статьи; только уже по приезде в Айгунь, вместе с амбанем, он рассмотрел её. При этом Айжиндай со слезами умолял Шишмарёва изменить эту статью, уверяя, что его ожидает тяжкое наказание за этот недосмотр, так что, если не согласятся изменить этой статьи, то он сейчас же на виду у нас утопится в Амуре. Шишмарёв дал ему понять, что подобные разговоры неуместны; на это Айжиндай отвечал Шишмарёву: "Хорошо вам так рассуждать, когда вы хотите, чтобы наш дзянь-дзюнь вам уступал, и если бы наш дзянь-дзюнь хотел бы что-нибудь вам уступить, то он при переговорах рассуждал бы иначе". Шишмарёв повёл Айжиндая к генерал-губернатору, перед которым он повторил свою просьбу об исключении из договора первой статьи, оставляя только свободное плавание и торговлю по Амуру; генерал-губернатор сказал Айжиндаю, что об этом он будет говорить не с ним, а с дзянь-дзюнем и что поэтому ему волноваться нечего.
Генерал-губернатор, усматривая безуспешность переговоров и видя, что маньчжуры только тянут время и что обыкновенным путём никакого толка от них добиться невозможно, решился изменить характер переговоров, дав им настоятельный и твердый оборот. С этой целью он 14 мая с Шишмарёвым и Будоговским прибыл в Айгунь и предложил в виде ультиматума окончательный текст договора. Маньчжуры начали приводить доказательства на право владения Приамурским и Приуссурийским краями и говорили, что они собирают будто бы ясак с жителей этих стран, как владельцы их, что в этой стране и на её прибрежьях у них всегда были караулы, свидетельствующие право их владения ею, что страна от реки Уссури до моря, и вообще Уссурийский бассейн, составляет родину царствующей в Китае династии, а потому уступать его России было бы равносильно измене. На эти объяснения маньчжуров генерал-губернатор возражал, что "ни по Амуру от Хингана до моря, ни по Уссури, ни на побережье страны никогда китайских караулов не было. Местное население, обитающее в Приамурском и Приуссурийском краях, никогда ясака китайскому правительству не платило. После завоевания русскими, в исходе XVII века, этой страны Россия имеет полное на неё право. По всему левому берегу реки Амура, начиная с Усть-Стрелки до Хингана, никаких китайских постов не существовало; по смыслу же первого пункта Нерчинского трактата вся страна от Хингана к востоку до моря должна принадлежать России, а в это пространство входит весь бассейн реки Уссури и устья реки Сунгари, как то доказано точными исследованиями, произведёнными нами в 1850–1853 годах, и что поэтому, предлагая провести границу по Уссури, и так уже делается огромная уступка Китаю в уважение к его постоянной дружбе с Россией. Основанием наших военных постов (начиная с 1850 года) в низовьях Приамурского края и наблюдением за устьем Амура и побережьем края мы защитили его от явных покушений со стороны иностранцев. Мы делали это потому, что обитающее там население никогда власти Китая над собой не признавало, и потому, что край этот Россия всегда считала своим. Последняя блокада побережья этой страны англо-французами ясно доказывает, что эти нации, бывшие в дружбе с Китаем, а с нами в войне, признавали этот край не китайским, а русским. В 1854 и 1855 годах для защиты его от них мы сосредоточили надлежащие военные силы, между тем как китайское правительство не принимало в этом ни малейшего участия и тем ясно сознавало, что этот край принадлежит не Китаю, а России. Родина царствующей в Китае династии находится не в Уссурийском бассейне, а в бассейне реки Нингуты, впадающей в реку Сунгари, близ города Нингуты — местности, на которую мы не претендуем, и, наконец, если в Приуссурийском крае и находятся китайцы, то это беглые преступники, скрывшиеся сюда, как бы в другое государство, для избежания наказания, определённого им по китайским законам. По всему этому весь упомянутый Приамурский и Приуссурийский край мы вовсе не захватываем у Китая, как край, составляющий по всем правилам принадлежность России, но желаем, в видах обоюдной пользы обоих дружественных государств, только проведения здесь точной границы, до сих пор еще неопределённой между российскими и китайскими владениями.
Дзянь-дзюнь и его товарищ амбань не могли ничего ответить в опровержение этих справедливых доводов генерал-губернатора и сказали только лишь, что они не сомневаются в высокой цели русского правительства. За всеми этими спорами время шло. Между тем еще при начале переговоров Н. Н. Муравьёв предупреждал, что времени у него мало и он спешит в Николаевск. Поэтому, видя, что все его попытки убедить дзянь-дзюня остаются тщетными, он встал из-за стола, взял за руки дзянь-дзюня и амбаня и, обращаясь с сердитым лицом к переводчику Шишмарёву, приказал передать им, что лично с ними остается друзьями, что он им сказал всё, что от него зависит, и теперь их дело обсудить и согласиться на его решительные и неизменные предложения, для чего дается им срока только до завтра. Не дождавшись перевода этих слов, генерал-губернатор быстро вышел из комнаты, у ворот сел на коня и в сопровождении Будоговского и Шишмарёва поехал к пристани. Вскоре генерала догнал Айжиндай и, подъехав к Шишмарёву, спрашивал его, куда генерал спешит? "Теперь, — говорил он, — поднялся сильный ветер и на реке волнение, и князь И-Шан говорит, что лучше бы немного обождать". Шишмарёв, не отвечая на это, следовал за генерал-губернаторам, который, подъехав к берегу, быстро соскочил с коня, бросил в сторону нагайку, сел на катер, где его ожидала уже вся свита, и под парусами, при низовом ветре, пошёл к противоположному берегу. Толпы собравшихся на берегу маньчжуров выпучили глаза от удивления: привыкшие видеть генерала всегда приветливо посматривавшим на толпившийся по улицам Айгуни народ, они вдруг увидели его нахмуренным и рассерженным.
Отойдя от Айгуни на расстояние около 7 вёрст, Н. Н. Муравьёв пристал на левом берегу к маньчжурской деревне и здесь отобедал со своей свитой, а к вечеру возвратился к вооружённым катерам, стоявшим против Айгуни, у противоположного берега реки. Вскоре прибыл сюда чиновник от князя И-Шана узнать о здоровье генерала и о причине его гнева и вместе с этим просил извинить их.
Такова была сущность представлений генерал-губернатора и возражений на эти представления китайского уполномоченного князя И-Шана.
Эти обстоятельства показали, что инструкции санкт-петербургских дипломатов для ведения переговоров с китайцами, — инструкции, которым эти дипломаты придают огромное значение и ставят себе в заслугу, здесь не имеют места, и что только решительными действиями, противоположными этими инструкциями, и возможно достигнуть надлежащей цели. Пример Амурской экспедиции, действовавшей, как мы видели, радикально противоположно повелениям из санкт-петербургских канцелярий, убедили уже генерал-губернатора в необходимости, прежде чем разговаривать с китайцами, раскинуть военные поселения (станицы) по берегам рек Амура и Уссури, и тем, как представлял и я, фактически указать Китаю, что эту страну Россия всегда считала своею. Только такие действия, то-есть военные поселения и передвижение батальонов и вооруженных катеров (вроде канонерок), и привели к надлежащему результату.
Маньчжуры, видя, что все наши справедливые доводы на право обладания Приамурским и Приуссурийским краями могут быть подтверждены и нашими, уже совершёнными там действиями, решили притти к соглашению на условиях, предложенных Н. Н. Муравьёвым. Но так как они не были хорошо знакомы о Уссурийским краем, то боялись, чтобы в наши владения не вошли местности, откуда происходит их царствующая династия. Поэтому они желали в настоящем договоре сохранить более или менее неопределённое положение в Приуссурийском крае и просили генерал-губернатора, не употребляя здесь слова граница, предоставить возможность точнее договориться о ней в Пекине, то-есть провести её так, как указано выше в первом пункте проекта договора, предложенного Н. Н. Муравьёвым.
Вследствие этого на другой день, то-есть 15 мая, прибыли на баржу к генерал-губернатору батальонный командир с Айжиндаем для окончательного соглашения по всем договорным статьям проекта, представленного генерал-губернатором, и с убедительной просьбой от князя И-Шана, чтобы слово граница в Уссурийском крае было вычеркнуто, то-есть, чтобы в землях от верховья реки Уссури до моря предоставлено было, согласно проекту генерала, утвердить границу в Пекине, а потому эти земли впредь до ратификации в Пекине оставить без разграничения. Генерал-губернатор согласился на изменение редакции первой статьи, почему она и выражена так: "От Усть-Стрелки, то-есть слияния рек Шилки и Аргуна, левый берег реки Амура и далее от устья реки Уссури до моря оба берега реки Амура и вся страна до моря да будет владение Российского государства. Правый берег реки Амура до устья реки Уссури — владение Китайского государства. Земли, лежащие от реки Уссури и от верховьев её до моря оставить между обоими государствами неограниченными до усмотрения российского императора и китайского богдохана {Подлинный текст первой половины первой статьи Айгунского трактата несколько отличается от вышеприведенного и гласит следующее: "Левый берег реки Амура, начиная от реки Аргуни до морского устья реки Амура, да будет владением Российского государства, и правый берег, считая вниз по течению до реки Уссури, владением Дайцинского государства; от реки Уссури, далее до моря, находящиеся места и земли, впредь до определения по сим местам границы между двумя государствами, как ныне, да будут в общем владении Дайцинского и Российского государств (излагается по сборнику договоров и других документов по истории международных отношений на Дальнем, Востоке". Изд. института востоковедения, Москва. 1927 г. (Прим. ред.). }. К этому, по настоянию Айжиндая, относительно земель от верховьев реки Уссури, прибавлено "как и ныне" {Это выражение "как и ныне", предложенное маньчжурами, весьма замечательно, ибо оно объясняет их понятие об истоке реки Уссури из южной части Хинганского хребта, что оказывалось и по всем сведениям и исследованиям, добытым Амурской экспедицией, и о чем я, как мы видели, при возбуждении мной в 1852 году пограничного вопроса, сообщал правительству.}; на всё это последовало согласие генерал-губернатора, ибо это обстоятельство нисколько не изменило существа представленного им проекта. Право свободного плавания по пограничным рекам Амуру и Уссури, о котором говорится во второй статье, в маньчжурском тексте вышло по рекам Сахалян-Ула, Сунгари-Ула и Уссур-Ула {По нашему понятию течение реки Амура составляет всё пространство от слияния Щилки с Аргунъю (Усть-Стрелки) до лимана. Между тем, по понятиям маньчжуров и китайцев, под рекой Амуром (Маму по-тунгусски, а Сахалян-Ула по-маньчжурски и китайски) разумеется только течение от Усть-Стрелки до устья Сунгари, а далее до моря река называется Сунгари-Ула, то-есть маньчжуры и китайцы принимают, что не Сунгари впадает в Амур, а, напротив, Амур в Сунгари.}. Айжиндай заметил, что, стало быть, на основании этого пункта трактата, русские могут плавать по реке Сунгари и внутрь Маньчжурии и торговать в лежащих по берегам этой реки городах? Ему отвечали на это утвердительно и доказывали всю пользу от этого как для самих маньчжуров, так и для всей страны. Он охотно согласился с этим, почему в трактате, во втором пункте, и было выговорено: плавать по реке Сунгари и производить торговлю по берегам этой реки.
В заключение генерал-губернатор заявил, что так как теперь они согласились окончательно по всем статьям, то он намерен подойти с вооружёнными катерами ближе к Айгуни и салютовать в честь заключённого трактата. Айжиндай предложил на это подойти к их берегу, если генералу угодно, но просил только не стрелять, прибавив при этом: "мы, чиновники, да и наши военные не любят выстрелов". Это желание было исполнено и затем ни в этот день, ни в следующие за ним дни никакого салюта произведено не было. Для окончания различных мелочных недоразумений Шишмарёву приходилось ещё два раза ездить к амбаню.
Наконец, наступил достопамятный день 16 мая. Трактат назначено было подписать в 12 часов, но за перепиской беловых экземпляров на русском и маньчжурском языках время протянулось до вечера. В 6 часов генерал-губернатор со своей свитой, в полной парадной форме, вышел на берег в Айгуни и пешком отправился к дзянь-дзюню, где тотчас же начали потчевать его чаем и сластями. После краткого приветствия генерал Н. Н. Муравьёв сказал князю И-Шану, что он очень рад, что они пришли к соглашению по всем пунктам и кончили дело, продолжавшееся более полутораста лет и заботившее их правительства. Затем Приступлено было к чтению и проверке текста на маньчжурском языке, и началось подписывание трактата на русском и маньчжурском языках. Подписали: генерал-губернатор, дзянь-дзюнь князь И-Шан, Перовский, амбань, Шишмарёв и Айжиндай. После подписания трактата генерал-губернатор и дзянь-дзюнь князь И-Шан взяли каждый в одну руку по два подписанные экземпляра на русском и маньчжурском языках, в одно время обменялись ими и передали друг другу со взаимными поздравлениями.
Окончив весь церемониал по заключению трактата, Н. Н. Муравьёв вскоре оставил дзянь-дзюня, поцеловавшись с ним на прощанье, и отправился из Айгуни в Благовещенск. По прибытии на баржу спутники генерал-губернатора по русскому обычаю, с шампанским в руках, поздравили его с совершившимся великим событием, доставившим России более полумиллиона квадратных верст хотя и пустынной, но богатой территории, открывшей Сибири водный путь к океану и, наконец, давшей ей на отдалённом Востоке твёрдое политическое значение.
Н. Н. Муравьёв от того же числа, 16 мая 1858 года, почтил меня следующим письмом:
"Любезный Геннадий Иванович! Сегодня подписан трактат в Айгуни, Приамурский край утвержден за Россией. Спешу уведомить Вас об этом знаменательном событии. Отечество никогда Вас не забудет, как первого деятеля, создавшего основание, на котором воздвигнуто настоящее здание. Целую ручки Екатерины Ивановны, разделявшей наравне с Вами и со всеми Вашими достойными сотрудниками труды, лишения и опасности и поддерживавшей Вас в этом славном и трудном подвиге. Искренно обнимаю Вас, благодарю и ещё поздравляю" {Это письмо я получил 8 августа 1858 года в деревне родного дяди моей жены Николая Матвеевича Ельчанинова, селе Поповке, Смоленской губернии, Вельского, уезда, где я с семейством проводил тогда лето.}.
17 мая ночью Н. Н. Муравьёв возвратился в Благовещенск. В тот же день, на церковном параде, генерал-губернатор отдал следующий лаконический приказ:
"Товарищи! Поздравляю вас! Не тщетно трудились мы! Амур сделался достоянием России!.. Россия благодарит… Ура!.."
20 мая генерал-губернатор отправил подлинный трактат при своем донесении императору Александру II с секретарем по дипломатической части Бютцевым. Таким образом, первое известие, посланное в С.-Петербург из вновь основанного за 10 дней перед этим города Благовещенска, была благая весть о присоединении Приамурского и Приуссурийского краёв к русским владениям.
21-го числа генерал-губернатор вместе со своим штабом отплыл в дальнейший путь, к устью Амура. Во время этого плавания обер-квартирмейстер Будоговский избирал места для поселения Амурского пешего батальона, который своими станицами в этом же году занял весь остальной левый берег Амура от Малого Хингана до устья Уссури; при устье же этой реки было основано поселение 13-го линейного батальона, названное Хабаровским {Ныне город Хабаровск. (Прим. ред.). }. От этого пункта дальнейший путь свой генерал-губернатор продолжал на ожидавшем его здесь пароходе «Аргунь» в сопровождении прибывшего навстречу ему военного губернатора Приморской области Козакевича. Прибыв 8 июня в Мариинский пост, генерал посвятил этот день обзору казарм, церкви и других зданий, выстроенных здесь в течение двух лет, истекших со времени его последнего путешествия, и 10 июня прибыл в Николаевск, где был встречен салютом с береговых батарей.
Николаевск после 1855 года, когда генерал-губернатор был в нём последний раз, из нескольких существующих тогда домиков протянулся на 1 1/2 версты вдоль берега Амура, и в нём одних частных домов считалось тогда уже до 200 номеров. Генерал остался здесь на несколько дней в ожидании прихода судов эскадры графа Путятина с известием от него о ходе переговоров в Китае.
15 июня в госпитальной церкви Николаевска было совершено преосвященным Иннокентием благодарственное молебствие о заключении договора; после молебствия была провозглашена вечная память всем положившим живот свой в Приамурском крае и многолетие всем, подвизавшимся и подвизающимся в здешнем крае деятелям.
19 июня, отправившись из Николаевска на пароходе «Амур» в обратный путь вверх по Амуру, генерал-губернатор 21 июня прибыл в Мариинский пост. Выйдя 21-го числа из Мариинска, в сопровождении парохода «Шилка», генерал остановился у мыса Дэкай (в 35 верстах) выше Мариинска, на главном фарватере реки, откуда последний отклоняется к левому берегу, и здесь положил основание будущему городу Софийску. Отсюда военный губернатор Казакевич на пароходе «Шилка» отправился обратно в Николаевск, а генерал-губернатор продолжал плавание вверх по реке на пароходе «Амур». 28 июня он прибыл в Хабаровское, а 2 июля подошел к устью реки Сунгари. Взяв здесь в провожатые маньчжуров, он вошёл с пароходом в устье этой реки и поднялся по ней на 20 вёрст. Таким образом, пароход «Амур» был первым от сотворения мира пароходом, который показался на реке Сунгари и положил начало русскому судоходству и пароходству по этой реке, на основании права, предоставленного России Айгунским трактатом. Обозрев пройденную часть реки и её низменные берега и приведя в изумление гольдов — жителей прибрежных двух деревень, пароход вернулся обратно в Амур, открыв в устье Сунгари бар с наименьшей глубиной в 15 футов (4,5 м ). Продолжая путь далее вверх по Амуру, генерал-губернатор 8 июля прибыл в Айгунь. Начиная от устья Уссури, пароход ежедневно встречал целые десятки барж и плотов, спускавшихся вниз по Амуру с провиантом, переселенцами, различными грузами, с рогатым скотом, лошадьми и прочим, так что река, несмотря на свои пустынные берега, представляла в то же время довольно оживлённое зрелище. В Айгуни генерал отправился со своей свитой в дом амбаня, находившийся в крепости, где хозяин принял его с распростертыми объятиями у наружных дверей. После кратких приветствий и расспросов о здоровье амбань, по приглашению генерала, отправился пешком вместе с ним на пароход, на котором его прокатили с музыкой вверх и вниз по реке.
9 июля, по прибытии генерал-губернатора в Благовещенск, туда же 12-го прибыл на трёх больших джонках и амбань с огромной свитой. Его джонка с каютой наверху подошла к самой пристани; для встречи его были посланы на нижнюю площадку пристани некоторые лица из штаба генерал-губернатора, и при его выходе музыка, стоявшая у балкона дома, сыграла марш. Шествие открывали по лестнице пристани шесть пионов (офицеров) с белыми шариками и павлиньими перьями на шапках (за храбрость), за ними следовал церемониймейстер с голубым шариком на шапке, а позади его — амбань; остальная свита шла в беспорядке. Поднявшись по лестнице на берег и подойдя к балкону, передние ряды расступились, стали по обеим сторонам дороги и пропустили вперед церемониймейстера и амбаня. Генерал-губернатор встретил его на пороге балкона. В гостиной амбаня усадили за столом на диване; слева от него поместился Н. Н. Муравьёв, справа генерал М. С. Корсаков, сбоку от стола в креслах — комендант Айгуни и два гусайда (штаб-офицера) с голубыми шариками на щапках. Прочая свита амбаня стояла в комнате, а секретарь его вместе с Шишмарёвым поместились у стола. Подали угощение, состоявшее из чая, варенья, разных сластей, орехов, шампанского, наливок, папирос и сигар. Маньчжуры не заставляли себя долго просить. Амбань горстями раздавал своим приближённым белые сухари и хлеб, поданные к чаю. Цель приезда амбаня состояла в представлении генерал-губернатору составленного дзянь-дзюнем объяснения статей трактата, в котором между прочим заключались правила для обоюдной между русскими и маньчжурами торговли на Амуре. Эти объяснения состояли из 14 пунктов, заключавших в себе большей частью мелочные и стеснительные обряды трусливой китайской администрации относительно жителей левого берега и вообще торговли по Амуру. Все их доводы и убеждения явно клонились к тому, чтобы поставить торговлю в зависимость от чиновников и чтобы, таким образом, дать последним возможность пользоваться на счёт местных жителей, производящих торговлю.
Генерал-губернатор не соглашался на предложение маньчжуров, чтобы на всем протяжении Амура был назначен только один пункт для торговли, а требовал, чтобы жители обоих берегов производили свободно взаимную торговлю, где пожелают, без всяких стеснений и надзора чиновников. Наконец, после долгих прений, постановили, что на первое только лишь время через каждые восемь дней будет открываться семидневная ярмарка по очереди в Благовещенске и Айгуни, а жители обоих берегов смогут свободно производить торговлю на всём протяжении реки Амура. На остальные пункты объяснений дзянь-дзюня генерал-губернатор обещал прислать свой ответ в Айгунь, после чего амбань со свитой, получив богатые подарки и отдарив со своей стороны кусками шерстяной с шелком материи, веерами, трубками, связками табаку (вроде махорки), китайскими сухими сластями и прочим, тем же порядком вернулся со своей свитой обратно на джонках в Айгунь.
На другой день был послан ответ генерал-губернатора на статьи дзянь-дзюня; в нем было сказано: "Так как некоторые из этих статей противоречат смыслу трактата, то объяснения на них пришлются из Иркутска". 20 июля генерал-губернатор отправил пароход «Амур» обратно в Николаевск, сам же, на пришедшем из Усть-Стрелки пароходе «Лена», отправился в дальнейший путь вверх по Амуру.
Между тем граф Путятин 13 июня заключил с Китаем трактат в Тянь-цзине. Через несколько дней после этого китайцы заключили трактаты: с американским уполномоченным — 26 июня, с английским и французским — 27 июня. Сущность трактата, заключённого графом Е. В. Путятиным, состояла в следующем: об отправлении посланников, о производстве торговли, кроме сухого пути {Повидимому, здесь Невельской предусматривает, кроме ранее существовавшего торгового пункта в Кяхте, ещё и разрешенную Айгунским трактатом торговлю на Амуре. (Прим. ред.). }, в портах: Шанхай, Инибо, Фучжоу-Фу, Ся-Мын, Гуандун, Тайван-Фу, на острове Формозе, Цен-чжоу, на острове Хайнане и во всех других открытых для иностранцев местах191. Во всех этих местах Россия по трактату получала право иметь своих консулов, а Торговля, как сухопутная, так и морская, не должна была подвергаться никаким стеснениям. Кроме того китайцы обязывались подавать помощь при крушениях русских судов у берегов Китая. Наконец, трактатом этим устанавливалось ежемесячное почтовое сообщение с Кяхтой. Граф Е. В. Путятин, имея в виду сведения, добытые Амурской экспедицией, о положении пограничного хребта, указываемого Нерчинским трактатом, и результаты действий Амурской экспедиции, в девятой статье договора, между прочим, объяснил: "По назначению границ сделаны будут подробные описания и карты смежных пространств, которые и послужат обоим правительствам на будущее время бесспорными документами о границах". Это обстоятельство весьма важно, потому что, как мы видели, устье реки Сунгари и весь Уссурийский бассейн по этим исследованиям оказались бы принадлежащими России. Китайцы, имея в виду это обстоятельство, хотя и получили от дзянь-дзюня, цицикарского князя И-Шана известие о заключённом им с генерал-губернатором 16 мая Айгунском трактате, но до подписания трактата графом Путятиным не сообщали ему об этом, а уведомили его спустя несколько дней после заключения им трактата, именно тогда, когда уже богдохан ратифицировал Айгунский трактат, утвердив при том, согласно представлению Н. Н. Муравьёва, границу нашу с Китаем по реке Уссури до реки Тумень-Ула и далее по течению её до моря. Таким образом, упоминаемая статья трактата, заключённого графом Путятиным, была исполнена, и то, чего избегали маньчжуры при переговорах с генерал-губернатором в Айгуни, то-есть слово граница, теперь было утверждено самим богдоханом. Богдохан определил границу между Россией и Китаем по реке Уссури до морского берега и тем самым окончательно признал принадлежность Приуссурийского края за Россией.
Подлинный договор, заключённый в Тянь-цзине, граф Путятин отправил в С.-Петербург 7 июня с капитан-лейтенантом Чихачёвым через Суэц и Триест, а через 8 дней после того, именно 15 июня, отсылая прибывшего к нему из С.-Петербурга через Суэц курьером подполковника Мартынова обратно в Иркутск, через Калган, Гобийскую степь, Ургу и Кяхту, граф Путятин послал с ним письмо к Н. Н. Муравьёву и при нём копию с заключенного им в Тянь-цзине договора. Через 25 дней Мартынов прибыл в Иркутск, где, за отсутствием Н. Н. Муравьёва, сдал бумаги председательствующему в Главном управлении Восточной Сибири иркутскому губернатору генерал-лейтенанту Венцелю. Последний, узнав от Мартынова, что курьер, отправленный графом Путятиным с подлинным текстом договора, уехал до заключения французами и англичанами договора с Китаем, счёл нужным отправить очевидца этого события Мартынова с этим известием в С.-Петербург, поручив ему доставить туда и копию договора, заключённого графом Путятиным. Мартынов прибыл в С.-Петербург и сразу же представился Александру II. В тот же день были посланы телеграммы в Лондон, Париж и другие европейские столицы с известием о заключённых французами и англичанами договорах с Китаем; таким образом, Европа, в первый раз через Сибирь, узнала об этом событии гораздо раньше чем от своих уполномоченных.
Генерал-лейтенант Венцель, отправляя Мартынова в С.-Петербург, в то же время 11 мая послал к Н. Н. Муравьёву на Амур другого курьера с письмом от графа Путятина, копией с заключённого им договора и известием о ратификации богдоханом границы в Приуссурийском крае и заключённого Муравьёвым Айгунского трактата от 16 мая 1858 года. Этот курьер 22 июля встретил генерал-губернатора, следовавшего вверх по Амуру на пароходе «Лена», немного выше Албазина. Получив радостное известие, Н. Н. Муравьёв вызвал всех наверх, объявив о нём офицерам и команде. 12 августа пароход «Лена» пришёл в Сретенск, где и остался на зимовку. Оттуда генерал-губернатор отправился в Иркутск; по пути во всех сёлах его встречали с колокольным звоном толпы народа; везде провожали его с криками ура; в городах являлись депутации и делали денежные пособия в пользу нового края. Все хотели принять какое-либо участие в этой общей радости всей Сибири.
По получении донесения от Н. Н. Муравьёва о заключённом им Айгунском трактате и ратификации богдоханом, император указом, данным правительствующему Сенату 26 августа 1858 года, возвел Николая Николаевича Муравьёва с нисходящим от него потомством в графы Российской империи, с присоединением к его имени Амурского. В ноябре того же 1858 года, по случаю этого события, были высочайше награждены:
а) Следующими, по очереди орденами и пенсионами в 2 000 рублей:
Генерал-лейтенант, председатель Главного правления Российско-Американской компании, Политковский; генерал-майор Михаил Семенович Корсаков, контр-адмирал Петр Васильевич Козакевич и я {Следовавший по очереди мне орден Анны 1-й степени; орден Станислава я получил в 1856 году.}192.
б) Пенсионом в 1 500 рублей: Генерал-майор Николай Васильевич Буссе.
в) Владимиром 4-й степени и пенсионами в 350 рублей: Лейтенант Николай Константинович Бошняк и штабс-капитан корпуса штурманов Дмитрий Иванович Орлов.
г) Владимиром 4-й степени и Анной 3-й степени: Лейтенанты: А. И. Петров и Разградский, поручик корпуса штурманов Воронин, лейтенант Купреянов и доктор Орлов.
Так как я и Д. И. Орлов были семейные, то пенсионы, дарованные по нашу смерть, высочайше поведено распространить и на наших жен и детей.
Таковы были окончательные результаты открытий, совершённых в 1849 году на маленьком транспорте «Байкал», и затем деятельности наших морских офицеров, составлявших Амурскую экспедицию с 1850 по исход 1855 года! Нельзя не признать, что вышеизложенные неоспоримые документы и факты показывают, что разрешение Амурского вопроса, обусловливавшего политическое и экономическое значение России на отдалённом, её Востоке было совершено в главных основаниях единственно нашими морскими офицерами, которым судьба определила там действовать с 1849 по исход 1855 года. Они, возбудив погребённый, казалось, на веки Амурский вопрос, представили вместе с этим и практическую возможность, без особых затрат казны, к его разрешению, доказав доступность устья реки Амура и её лимана для плавания морских судов {Смотри переговоры мои с князем Меньшиковым, письмо генерал-губернатору Муравьёву от 10 февраля 1848 года и, наконец, принятые мной меры к скорейшему изготовлению транспорта и приходу его в Петропавловский порт.}. Они, не получив еще высочайшего соизволения, не теряя ни минуты времени, решились итти из Петропавловска к устью Амура и в его лиман, к местам, считавшимся тогда нашим правительством и всем образованным миром китайскими, и, несмотря на ничтожнейшие средства, с преодолением величайших затруднений и опасностей, положительно доказали, что считавшиеся недоступными устье реки Амура и её лиман вполне доступны, и что Сахалин не полуостров, а остров.
Они, при ничтожестве средств, с каковыми была снаряжена на прибрежьи Охотского моря частная торговая экспедиция в 1850 году, несмотря на тяжкую ответственность, единственно по своему усмотрению, решились дать этой ничтожной торговой экспедиции важное государственное направление; заняли военным постом устье реки Амура и от имени российского правительства объявили местному населению, маньчжурам и иностранным судам, бывшим тогда близ лимана реки Амура, что этот край Россия всегда признавала своей принадлежностью и тем, отстранив всякое на устье реки Амура постороннее покушение, сделали первый, твёрдый и бесповоротный шаг к признанию Приамурского края русским {Смотри инструкции мои Воронину и Бошняку в 1852 году и действия этих офицеров.}.
Они, при несоответствии данных инструкций, несмотря на тяжкую ответственность, опасности и лишения, единственно по своему усмотрению, решились исследовать направление Хинганского хребта от верховьев реки Уды и восточной части реки Амура, и этим положительно доказали неправильность понятия о направлении нашей границы с Китаем на этих местах и обнаружили, что Приамурский и Приуссурийский края должны составлять принадлежность не Китая, а России {Смотри инструкцию, данную мне в феврале 1851 года, и действия мои в навигацию того же года.}.
Они, несмотря на ничтожество средств, с перенесением неимоверных лишений, трудов и опасностей, возбудили и разрешили важнейший там морской вопрос, обусловливавший важное значение для России этого края. Они исследовали побережья Татарского пролива до 49° северной широты, открыли поблизости от реки Амура залив Де-Кастри (Нангмар), представляющий ближайший рейд с юга к Амурскому лиману; открыли под 49° северной широты превосходнейшую гавань Императора Николая I (Хаджа), составляющую центральную гавань между корейской границей и Амурским лиманом; исследовали пути, ведущие как из этой гавани, так низ залива Де-Кастри на реку Амур; собрали положительные данные о существовании почти круглый год открытых мест для навигации по прибрежью Татарского пролива, близ корейской границы и на реке Уссури. Всем этим они положительно доказали, что обладание одним левым берегом реки Амура без Уссурийского бассейна с его прибрежьями не представляет возможности утверждения надлежащего политического значения за Россией на отдалённом её Востоке, и, ввиду проявлявшегося уже тогда иностранного покушения на эти прибрежья, единственно по своему усмотрению, под личной тяжкой ответственностью, решились занять постами на реке Амуре селение Кизи, залив Де-Кастри и Императорскую Гавань, и от имени русского правительства объявлять всем появлявшимся у этих, берегов иностранным судам, что прибрежья Татарского пролива до корейской границы с островом Сахалином составляют российские владения {Смотри инструкции, данные мной офицерам: Бошняку, Чихачеву, Орлову, Петрову, Разградскому и прапорщику Березину в исходе 1853 года и результаты деятельности, вследствие этих инструкций, упомянутых офицеров.}.
Они справедливым и глубоким вниманием к коренным обычаям местного населения, изучением их образа жизни, потребностей и отношений, устранением различных столкновений между отдельными жителями, несмотря на ничтожную численность по сравнению с окружающими их со всех сторон гиляками, мангунами, гольдами и миллионным населением соседних маньчжуров, распространили в этом крае русское влияние в такой степени, что генерал-губернатор нашёл страну эту как бы давно принадлежавшей России {Смотри донесение генерал-губернатора в июле 1854 года.}.
Они, утвердившись в главных пунктах Амурского бассейна, приобрели в нем господствующее влияние и приготовили надёжный безопасный приют для наших судов и их экипажей в самую критическую для них минуту и, понудив неприятеля блокировать прибрежья края, заставили его этим заявить перед Европой, что Приамурский и Приуссурийский бассейны принадлежат не Китаю, а России {Это показывает сосредоточение наших судов на устье Амура в 1854 и 1855 годах и блокада англо-французов в 1855 году берегов Татарского залива, как берегов неприятельских, то-есть, наших, ибо только мы и были тогда их неприятелями.}.
Наконец, они всеми упомянутыми действиями своими, совершёнными вне данных им повелений, единственно по своему усмотрению и под своей ответственностью, фактически доказали правительству, что только в Приамурском и Приуссурийском бассейнах с омывающим их морем и возможно создать надлежащее политическое значение России на отдалённом ее Востоке и школу для образования экипажей нашего флота.
Вот почему деятельность наших морских офицеров, составлявших экипаж транспорта «Байкал» в 1849 году и затем Амурскую экспедицию с 1850 по исход 1855 года, преисполненная гражданской доблести, отваги и мужества, представляет незыблемое основание в окончательному присоединению к России в 1858 году Приамурского и Приуссурийского краёв и одну из видных страниц истории нашего флота и истории отдалённого Востока. Я имел счастие начальствовать этой экспедицией и потому счел своей священной обязанностью изложить эти события с фактической точностью в последовательном порядке.