Наше положение в исходе 1855 года. — Предложение Н. Н. Муравьёва о границе по Амуру. — Его распоряжения. — Подъём вверх по Амуру адмирала Е. В. Путятина на катере «Надежда». — Основание Кутомандского поста. — Несбывшиеся предположения. — Коммерческие корабли Северо-Американских Штатов: «Пальмето» и «Беринг». — Уничтожение в лимане корабля Российско-Американской компании. — Прибытие неприятельских судов в залив Де-Кастри. — Высадка неприятеля в этом заливе. — Донесение из Императорской Гавани. — Цель посылки туда Разградского. — Моё представление о том, что не следует затоплять фрегат «Паллада». — Переписка генерал-губернатора с маньчжурами. — М. С. Корсаков в Айгуни. — Лагерь в Де-Кастри. — Плавание вверх по Амуру. — Распоряжения Н. В. Буссе. — Выход из Николаевского фрегата «Аврора», корвета «Оливуца» и транспорта «Двина». — Транспорт «Иртыш». — Моё возвращение в Петербург. — Слухи в Петербурге о моих действиях. — Одобрительные слова государя. — Образование Приморской области. — Капитан 1-го ранга Козакевич назначается исправляющим должность военного губернатора Приморской области. — Посольство графа Е. В. Путятина. — Заселение левого берега Амура. — Плавание по Амуру графа Путятина и его поездка в Китай. — Цель высадки Рудановского на Сахалине в 1857 году. — Действия графа Путятина в Китае. — Переговоры о границе возлагаются на Н. Н. Муравьёва. — Сосредоточение наших войск на Амуре. — Предварительные распоряжения Н. Н. Муравьёва. — Назначение уполномоченных от китайского правительства.
Скопление большого количества войск и в особенности семейств камчатских жителей и служащих, происшедшее внезапно, сверх всякого ожидания и без предварительной подготовки, необходимой и не в такой дикой пустыне, какой представлялся тогда Приамурский край, но и в населённой местности должно бы было породить многие лишения, стеснения в помещении, недостаток во многих предметах продовольствия и необходимых принадлежностях быта. В Николаевском посту, имевшем к весне 1854 года помещения только на 30 человек, к осени того же года надобно было разместить более 800. В Мариинском посту к тому же времени помещения было только на 8 человек, а к осени надобно было разместить более 200 человек. В начале же лета 1855 года внезапно и неожиданно явилось в Николаевском до 5 000 душ, а в Мариинском до 2 000. Нужно было всех приютить, доставить всем средства к жизни, приготовить к зиме теплые помещения и всё делать тогда, когда неприятель блокировал нас со всех сторон и когда надобно было вводить все наши суда и иметь в готовности гребную флотилию и строить батареи. Сверх этого, несмотря на постоянные представления мои о необходимости иметь по Амуру посты для внутреннего сообщения с Маньчжурией и Забайкальем, они поставлены не были, и вследствие этого мы были совершенно отрезанными от мест, из которых могли восполнять наши недостатки в продовольствии и одежде. Смело можно сказать, что если бы Амурская экспедиция не приобрела такого влияния на гиляков, что они охотно доставляли нам в большом количестве рыбу и частью дичь, то, при таком внезапном огромном стечении людей количество болезней и смертность были бы гораздо большими, нежели то было в зиму с 1855 на 1856 год.
Генерал-губернатор, спускаясь в 1855 году по Амуру, 12 мая близ устья реки Кумары встретил четыре большие маньчжурские лодки, поднимавшиеся вверх по Амуру с несколькими чиновниками, отправленными маньчжурскими властями по распоряжению из Пекина в Забайкалье, к устью Горбицы, для совещания о разграничении. Генерал-губернатор предложил этим чиновникам прибыть в Мариинский пост, где во время переговоров выразил пожелание, чтобы река Амур была принята границей между Российской и Китайской империями {Этот факт ясно показывает, какое было тогда фальшивое убеждение о Приамурском крае, состоявшееся в противность доводам моим и постоянным стремлениям доказать, что без морского прибрежья и бассейна реки Уссури Амур не представляет для России значения.}. Китайские уполномоченные по обыкновению уклонились от этого предложения, ссылаясь в своих доводах на письмо нашего Сената, посланное в Пекин в 1853 году, в котором говорилось о горном хребте, идущем от вершины реки Горбицы. Генерал-губернатор, настаивая на своем предложении, объяснил, что он имеет на то повеление своего государя. Посольство отправилось обратно без всякого результата, с убеждением, что Н. Н. Муравьёв действует будто бы на Амуре самовольно, без согласия своего правительства. Это убеждение впоследствии и выражалось китайцами в их официальных бумагах и даже получило отражение в некоторых иностранных журналах.
В ожидании нападения неприятеля на залив Де-Кастри главнокомандующий Н. Н. Муравьёв, вместо предложенных мной сотни казаков, расположил в заливе Де-Кастри 500 человек пеших казаков под командой своего адъютанта, подполковника Сеславина; поэтому, разумеется, были весьма ослаблены наши средства к устройству надлежащих зимних помещений. Сеславин до исхода сентября напрасно ожидал в заливе Де-Кастри неприятеля, — последний туда не являлся. В сентябре Сеслакнн оставил в этом заливе часть казаков с двумя горными орудиями, сам же с остальными людьми возвратился в Мариинский пост.
Между тем адмирал Е. В. Путятин с капитаном 2-го ранга Посьетом на паровом катере «Надежда» в начале августа отправился вверх по Амуру в Забайкалье. Это было первое наше судно, поднимавшееся по реке Амуру. Плавание его совершалось медленно и сопряжено было с величайшими затруднениями и лишениями. Мы, как я выше сказал, не имели на Амуре постов, в которых пароход мог бы запасаться продовольствием и дровами, почему он был загружен и вынужден был иметь на буксире тяжелый баркас; дрова же для топлива рубил прямо с корня. Кроме этого вода в верховьях реки была необыкновенно низка и на реке обнаружилось много банок и мелей. Холода наступили весьма рано, так что, не доходя около 300 вёрст до Усть-Стрелочной станции, адмирал Е. В. Путятин встретил шугу (лед) и вынужден был, приковав пароход и баркас к скале, оставить их тут на зимовку, а сам со всеми своими спутниками с неимоверными лишениями и усилиями добрался пешком по берегу (в начале ноября) до Усть-Стрелочной станции, а оттуда через Иркутск проехал в С.-Петербург.
Пароход «Шилка», построенный летом 1855 года в Сретенске, спускаясь по реке Амуру, сел на мель близ Усть-Стрелки, около устья речки Кутоманды и остался тут зимовать, основав первый наш пост в верховье реки Амура — Кутомандский.
Вслед за адмиралом Е. В. Путятиным предполагали отправиться вверх по Амуру на пароходе «Аргунь» В. С. Завойко с капитаном Изыльметьевым и некоторыми другими офицерами фрегата «Аврора», а генерал-губернатор со мной и всем своим штабом хотел итти на шхуне «Восток» в Аян; но всем этим предположениям не суждено было осуществиться. Пароход «Аргунь», следуя из Николаевского в Мариинский пост, в тумане выскочил на лайду, и, несмотря на всевозможные усилия, стащить его не смогли. Он так и остался на нём зимовать, а все бывшие на нём пассажиры на шлюпках возвратились в Николаевское. Шхуна «Восток», по причине внезапно упавшей воды на баре протоки Кизи, не могла выйти на главный фарватер и осталась на зимовку в Мариинском посту, в котором уже решился было зимовать и генерал-губернатор; но, получив из Николаевского сведения о приходе туда из Северо-Американских Штатов коммерческого корабля «Пальмето» с различными запасами, генерал-губернатор со своим штабом и капитаном Изыльметьевым поздней осенью решился следовать на нём в Аян; я же с семейством и чиновником особых поручений при Н. Н. Муравьёве Анненковым остался зимовать в Мариинском посту.
Корабль «Пальмето» был первым коммерческим судном, вошедшим с юга в реку Амур. Этот корабль, вместе с кораблём Северо-Американских Штатов «Беринг», прибывшим в исходе сентября в залив Де-Кастри; был зафрахтован в Америке капитаном Козакевичем, который отправился туда из С.-Петербурга в конце 1854 года для закупки различных запасов, назначавшихся на реку Амур.
Корабль «Пальмето», следуя в Аян с упомянутыми лицами, благополучно избежал находившихся тогда в северной части лимана неприятельских крейсеров. Причина, побудившие неприятеля блокировать именно эти места, были таковы:
Один из кораблей Росеийско-Американской компании, идя из Аяна в Ситку, во избежание неприятельских крейсеров, спустился к лиману, но тут был замечен неприятельским фрегатом, который за ним и погнался. Корабль, сопровождаемый высланным из Николаевского подпоручиком Ворониным, успел войти на северный лиманский рейд, перешёл уже и бар северного фарватера, но здесь заштилел; между тем неприятель, не решившись следовать за ним в лиман, выслал свои гребные суда. Капитан корабля и Воронин, не имея никаких средств защищаться, зажгли корабль, а сами с командой (12 человек) под неприятельскими выстрелами достигли на шлюпках мыса Пуир. Таким образом, и этот корабль не достался в руки врага. Это обстоятельство вселило в неприятеле ещё большую уверенность, что вход в лиман Амура возможен только из Охотского моря, а потому он и усилил здесь своё наблюдение за нашими судами.
Прибывший в залив Де-Кастри в исходе сентября коммерческий корабль «Беринг» к началу октября разгрузился и был готов итти обратно; но в это время в залив вошли три неприятельские судна под начальством командора Эллиота, составлявшие, как оказалось впоследствии, авангард англо-французской эскадры, крейсировавшей в южной части Татарского пролива и около берегов Японии. Эта эскадра, желая отомстить за своё неудавшееся в прошлом 1854 году, нападение на Петропавловск и на находившиеся в нём наши военные суда, ранней весной 1855 года вошла в Авачинскую губу и, не найдя там ни судов, ни команд, кроме есаула Мартынова с несколькими жителями, сожгла пустые магазины и направилась к Курильской гряде по тому пути, по которому должна была следовать наша камчатская эскадра. Не встретив ни одного из наших судов этой эскадры, счастливо ускользнувших от его бдительности, неприятель стал крейсировать около берегов Японии и у южной части Татарского пролива, отрядив два судна к заливу Де-Кастри, которые, как мы выше видели, и пришли в него 9 мая. Суда эти, открыв нас, поспешили дать знать об этом своему адмиралу, крейсировавшему, как сейчас сказано, у берегов Японии, а наша эскадра в это время вошла в лиман. Неприятель, придя во второй раз, не нашел наших судов в заливе Де-Кастри и, уверенный, что Сахалин — полуостров и что вход в лиман с юга невозможен, решил, что суда наши из залива ушли к югу и скрываются где-либо у побережья Татарского пролива или Охотского моря, и всё лето и осень блокировал их берега, отыскивая эти корабли. В исходе сентября, не встретив ни одного из судов, он отрядил три судна под командой командора Эллиота в залив Де-Кастри с целью добыть сведения, куда именно ушла наша камчатская эскадра. Эллиот, придя в Де-Кастри в начале октября и увидев, что там расположен наш отряд, хотел захватить кого-либо в плен, чтобы узнать, куда скрылись наши суда; для этого он решился сделать высадку (около 200 человек). После усиленной бомбардировки десант пристал к берегу, но казаки наши в числе 70 человек, под командой есаула Пузана, с двумя горными орудиями, под командой капитана Кузьменко и мичмана Ельчанинова, давши пристать к берегу неприятельскому десанту, из леса открыли по нему сильный огонь из орудий и ружей, так что неприятель со значительными потерями должен был немедленно возвратиться на свои суда, потеряв пять человек убитыми и до 20 человек ранеными; с нашей стороны было ранено три нижних чина. После этого он расположился в Де-Кастри, полагая, что суда наши поздней осенью придут туда на зимовку. Между тем Пузан дал знать о появлении неприятеля в Мариинский пост. Сеславин, получив эти сведения, сейчас же выступил с остальными казаками (до 450 человек), а за ним туда же последовал и подполковник Назимов с 14-м батальоном; таким образом, в половине октября в заливе Де-Кастри собралось до 1 500 человек войска. С 9 или 10 часов утра до часа пополудни неприятель ежедневно бомбардировал нас, но никакого вреда ни войскам, ни строениям нашим не приносил; лесу, правда, повалил довольно. Простояв здесь до исхода октября, он ушёл к югу, а за ним и войска наши по льду озера Кизи возвратились обратно в Мариинский пост.
Так кончилась навигация 1855 года. Неприятель, блокируя берега Татарского пролива, тщетно искал наши суда; он не открыл даже и Императорской Гавани, в которой спокойно простоял блокшив фрегата «Паллада». Эта гавань так замаскирована берегом, что надобно знать очень хорошо её положение, чтобы войти в неё. На всех картах того времени весь берег Татарского пролива показан прямым и скалистым.
Я с семейством, как частный уже человек, расположился в двух сырых комнатах, уделённых мне подполковником Назимовым; камчатский губернатор Завойко оставлен был начальником края, а адъютант генерал-губернатора Сеславин — начальником супохутного войска, зимовавшего в Мариинском посту.
Начальник Константиновского поста в Императорской Гавани подпоручик Кузнецов, не зная, что начальство в крае перешло уже к Завойко, в письме от 25 ноября (посланном с гиляками) сообщил мне, что Императорская Гавань покрылась льдом, что неприятель не показывался, что вся команда здорова и провианта имеется на 10 месяцев, кроме некоторых вещей продовольствия, которые и просил меня прислать ему. В то время, когда я получил от Кузнецова это донесение, в Мариинский пост прибыл мичман Разградский, которого контр-адмирал Завойко командировал в Императорскую Гавань с тем, чтобы затопить там фрегат «Паллада», а команду с Кузнецовым возвратить в Николаевское. Я на время задержал Разградского в Мариинском посту, впредь до ответа от Завойко, которому, препровождая донесение Кузнецова, писал: "…В уничтожении фрегата «Паллада» не предстоит ныне ни малейшей крайности, потому что до вскрытия Императорской Гавани, до мая месяца 1856 года, может последовать перемирие и даже мир, а потому нужно только доставить туда просимые Кузнецовым продовольственные запасы, что весьма легко сделать по пути, идущем в Императорскую Гавань из селения Хунгари, и подтвердить Кузнецову, в случае если мира не последует и неприятель войдет с целью завладеть фрегатом, действовать в точности согласно данным ему инструкциям, то-есть взорвать фрегат, а самому с людьми отступить в лес по направлению к Хунгари. Подобное действие будет иметь гораздо большее влияние на неприятеля в нашу пользу, чем затопление без всякой еще крайности фрегата, который может быть выведен из гавани, в случае наступления мира с весной 1856 года…".
На это предложение камчатский губернатор контр-адмирал Завойко от 16 декабря 1855 года отвечал мне, что, ввиду данных ему приказаний, он не может принять подобное моё предложение, как противоречащее этим приказаниям, на свою ответственность, а потому он строго приказывает Разградскому немедленно отправиться в Императорскую Гавань и затопить там фрегат «Паллада». Вследствие этого Разградский, следуя в Императорскую Гавань через селение Хунгари, прибыл туда 17 января 1856 года, то-есть в 16 дней; он затопил у Константиновского поста фрегат «Паллада» и, забрав бывшую в этом посте с Кузнецовым команду (14 человек), 20 марта тем же путём возвратился в Николаевский пост. Таким образом, Константиновский пост существовал с 1 августа 1853 года по 1 марта 1856 года188.
Между тем в начале 1856 года генерал-губернатор Муравьёв прибыл в С.-Петербург, куда в это время амбани {То-есть губернаторы.} гиринский и сахалинский с ургинским ваном Вейдзье прислали от себя лист нашему Сенату. В нём они сообщали, что генерал-губернатор сделал такие предложения (в Мариинске), которые они не смеют показать своему правительству, а между тем русские плавают по реке Амуру, строят там города и прочее. Этот лист был передан на рассмотрение Особого комитета, который постановил предоставить генерал-губернатору Муравьёву послать ответ от себя. Вследствие этого Н. Н. Муравьёв сообщил им, что, имея право распечатывать листы к Сенату, он прочёл их объяснение и в свою очередь также не решается показать их Сенату. Этот ответ ещё более утвердил китайцев во мнении, что генерал Муравьёв действует самовольно.
Ранней весной 26 апреля 1856 года полковник Корсаков, спустившись по рекам Шилке и Амуру до оставленного графом Путятиным парохода «Надежда», пошёл на нем в Айгунь, где и объявил амбаню (губернатору), что нынешним летом по Амуру будут спускаться суда и что по берегам реки будут оставаться наши посты для обеспечения возвращающихся с низовьев реки войск и сообщения между низовьями и Забайкальем {Итак, признали наконец, что поставить посты по реке Амуру было необходимо, между тем как представление мое в 1855 году об этом считали утопическим и напрасным.}.
Между тем Сеславин в начале апреля, перед открытием навигации в заливе Де-Кастри, выступил туда с казаками (500 человек) из Мариинского поста и расположился в заливе лагерем в том предположении, что неприятель возьмёт этот залив и укрепится в нём. С открытием навигации я и Завойко с нашими семействами на баржах отправились вверх по Амуру; я вышел из Мариинского поста 15 мая, а вслед за мной из Николаевского поплыл и В. С. Завойко. В то же время шхуна «Восток» отправилась также вверх по реке Амуру до устья Уссури. Не доходя 200 вёрст до этого места, ко мне на баржу прибыл со шхуны «Восток» на туземной лодке Ф. А. Анненков и сообщил, что капитан-лейтенант Н. М. Чихачёв, спускаясь из Забайкалья с 10 лодками, встретился у мыса Доли со шхуной и объявил о заключении мира с западными державами. Он сказал, что подниматься по реке без паровых средств, по случаю быстрых течений у мысов и в некоторых протоках, в особенности в щеках Хингана, опасно и медленно, что пароход «Шилка», который должен бы был отправиться из Сретенска вниз по Амуру нам навстречу, не готов и вряд ли пойдет в нынешнюю навигацию и что поэтому мне и Завойко гораздо лучше возвратиться обратно и следовать в Иркутск через Аян. Вследствие этого мы с Завойко пересели на шхуну «Восток» и поплыли в Николаевское, куда и прибыли 20 июня. Между тем 22 мая Чихачёв дал знать о заключении мира Сеславину в залив Де-Кастри, о чём тот, в свой очередь, сообщил пришедшему в Де-Кастри командиру английского фрегата «Pique». Фрегат этот пришел в Де-Кастри 21 мая, чтобы удостовериться, нет ли там какого-либо судна из нашей эскадры, и вместе с тем узнать, не заключён ли мир, так как о начавшихся мирных переговорах они уже имели сведения. Командир фрегата сообщил, что 19 мая он заходил в Императорскую Гавань, о существовании которой случайно узнал зимой с 1855 по 1856 год от бывших у нас в 1855 году американских судов {Таким образом, неприятель нашел Императорскую Гавань по получении сведений об её существования от бывших у нас американцев, и входил туда же после заключения мира. Это обстоятельство весьма важно в том отношении, что оно фактически доказало справедливость моих действий к предложений. Если бы в устьях рек Уссури и Хунгари были поставлены наши посты, то тогда о заключении мира в Императорской Гавани знали бы прежде неприятеля, и фрегат «Паллада» был бы сохранён.}. Командир английского фрегата, кроме того, рассказывал, что французский фрегат, блокируя берега Татарского пролива в лето 1855 года, описал открытую в 1854 году адмиралом Е. В. Путятиным гавань Посьета и назвал ее заливом Императора Наполеона III, гавань же императора Николая I командир фрегата «Pique» назвал заливом Барракута. По получении сведения о заключении мира полковник Сеславин с своими войсками возвратился из Де-Кастри в Мариинский пост и, вследствие распоряжения генерал-губернатора, начал готовиться с этими войсками к возвращению вверх по Амуру, обратно в Забайкалье; 14-й линейный батальон был оставлен в Мариинском посту.
С открытием навигации по Амуру отправился вниз из Забайкалья третий амурский рейс под начальством состоявшего для особых поручений при генерал-губернаторе подполковника Н. В. Буссе; в этом рейсе находилось 110 различного рода лодок, барок и плотов. Передовым отрядом рейса командовал Н. М. Чихачёв. Подполковник Н. В. Буссе, спускаясь по реке Амуру, в видах обеспечения предстоящего подъёма вверх по реке наших войск, поставил только три поста на левом берегу Амура: Кумарский (против устья реки Кумары), Зейский (близ устья реки Зеи) и Хинганский (при входе в Малый Хинган). Такое число и распределение постов не отвечало ни огромному пространству течения реки, ни её характеру. Подъём по Амуру особенно труден на участке ниже устья реки Уссури. Здесь множество извилистых и быстрых проток, по которым, медленно продвигаясь вперед, неминуемо должны были следовать наши гребные суда с войсками, дабы избежать ещё худшего — сулоев и весьма быстрых течений около скалистых мысов на фарватере. Поэтому на указанном пространстве крайне было бы необходимо поставить по крайней мере два поста: один в устье Хунгари, а другой в устье Уссури. Плавание от Уссури до Хингана по причине извилистых и быстрых проток затруднительно и медленно, а плавание в так называемых щеках, то-есть в том месте, где река прорывает Хинганский189 хребет, из-за быстрого течения скалистых берегов очень трудно; поэтому между устьями рек Уссури и Сунгари следовало бы поставить пост, а другой такой же около входа в Хинган. Итак, кроме указанных постов, надобно бы было поставить ещё четыре и все семь обеспечить продовольствием по крайней мере на семь дней для 500 человек. Тогда бы подъём наших войск на легких гребных судах, на которых они не имели возможности взять продовольствия более как на неделю, был бы совершенно безопасен, и люди не были бы поставлены в такое гибельное положение, в каком они очутились по милости Буссе: значительная часть из них умерла с голода. Сеславин на легких гребных судах, приобретённых большей частью у гиляков, выступил с войсками из Мариинского поста в исходе июля двумя отрядами. Вследствие вышеуказанных обстоятельств, препятствовавших плаванию, они поднимались весьма медленно и с большими затруднениями. Далеко еще не достигнув расставленных Буссе постов, они издержали все свои запасы и принуждены были питаться кореньями, ягодами и варить даже кожу с обуви. Положение их было ужасное, но оно становилось ещё грустнее, когда, достигнув наконец поста, они находили там самое ничтожное количество провианта. Ставивший пост не сообразил даже и того, что плыть против течения по неизвестной еще реке на гребном судне — не значит ехать или итти по известному тракту; рассчитывая пройти известное расстояние по реке, против течения, в один день, необходимо брать запаса на три или четыре дня, ибо здесь можно постоянно ожидать различных случайностей, которые могут замедлить плавание.
Этот факт наглядно показал всю неосновательность или близорукость тех мнений, какие представляли эти господа генерал-губернатору против моих настояний об учреждении постов в устьях рек Хунгари, Уссури, Сунгари, Буреи и в Хинганском хребте в устье Зеи и снабжении их достаточным количеством провианта, вполне могущим обеспечить следование наших войск. Я часто говорил, что без этих распоряжений мы останемся отрезанными в низовьях Амура, и что подъём людей, особенно в значительных массах и без паровых средств, может быть гибельным, но, к сожалению, мне тогда не верили.
В это же время капитан 2-го ранга С. С. Лесовский, принявший от В. С. Завойко начальствование, со свойственными ему энергией, распорядительностью и полным знанием морского дела, начал готовить к дальнему плаванию (в Кронштадт) зимовавшие около Николаевского, в протоке Пальво190, наши суда: фрегат «Аврора», корвет «Оливуца» и транспорт «Двина». Вначале сентября эскадра эта была уже готова и, выйдя благополучно из реки и лимана в Татарский пролив, отправлялась по назначению. Я с В. С. Завойко и с полковником Назимовым, с нашими семействами на транспорте «Иртыш» в начале июля пошли в Аян.
Из Аяна в начале августа мы все верхами достигли Маи (дети сидели в корзинках по обеим сторонам лошадей), то-есть проехали 240 вёрст (256 км) и затем, следуя в лодках по рекам: Мае, Алдану и Лене, в начале сентября пришли в Якутск, а оттуда к исходу сентября прибыли в Иркутск, совершив таким образом до Иркутска более 4 000 вёрст (4 200 км). Оставив своё семейство в Красноярске (до зимнего пути) у сестры моей жены А. И. Мазарович, муж которой командовал тогда казачьим красноярским полком, я отправился в С.-Петербург, куда и прибыл в исходе октября.
Со слов генерал-адмирала великого князя Константина Николаевича и управляющего тогда Морским министерством адмирала Ф. П. Врангеля я узнал, что в С.-Петербурге распространились слухи, будто бы суда наши — фрегат «Аврора», корвет «Оливуца» и транспорт «Двина», вследствие мелководья на баре Амура, не могут выйти из реки, что донесения мои относительно состояния этого бара ложны и, наконец, что будто бы я виновен в том, что фрегат «Паллада» не ввели в реку и утопили в Императорской Гавани. Этот слух был настолько распространен, что даже государь Александр Николаевич, которому я представлялся, несмотря на высокомилостивые слова, что Россия никогда не забудет моих заслуг, всё же заметил мне, что река Амур мелка и не годится для плавания, На это я отвечал его величеству, генерал-адмиралу и, наконец, управлявшему Морским министерством адмиралу Ф. П. Врангелю, что слух этот ошибочен, река Амур судоходна, плавание по ней возможно, и суда наши благополучно выйдут из реки и лимана, о чем вероятно весьма скоро получится донесение; что же касается фрегата «Паллада», то официальные донесения и представления мои, начиная с 1852 года, ясно показывают, что я со своей стороны делал все, чтобы ни того, ни другого не могло случиться, и если бы на них обратили должное внимание, то наверно бы этого и не произошло.
Вскоре после того, именно в начале декабря, прибыл в Петербург курьером капитан-лейтенант Чихачёв с известием о благополучном выходе в Татарский пролив нашей эскадры из Амура. Получив это известие, я счёл необходимым поздравить с этим событием генерал-адмирала и управляющего Морским министерством Ф. П. Врангеля, и при том выразился, что после этого факта я надеюсь, что затеянные против меня интриги прекратятся и будет признано, что донесения мои были вполне справедливы.
Весной 1856 года на пароходе «Надежда» спустился в Николаевский пост капитан 1-го ранга Козакевич, назначенный вместо В. С. Завойко камчатским губернатором. Вскоре после того прибыли в Николаевское из Америки пароход «Америка», заказанный там Казакевичем в 1854 году, и два коммерческих судна — «Беринг» с грузом различных товаров и «Европа» с механической мастерской и двумя маленькими речными пароходами: «Амур» и «Лена». Осенью того же года между Николаевским и Мариинским были построены почтовые станции; на каждой из них было по четыре казацкие и по четыре крестьянские лошади.
В конце 1856 года была утверждена Приморская область Восточной Сибири, в состав которой вошли прежняя Камчатская область, Удский и Приамурский края; местопребыванием военного губернатора этой области был назначен Николаевский пост, переименованный в город Николаевск-на-Амуре. Вместо прежней камчатской флотилии была высочайше утверждена сибирская флотилия на Восточном океане. Исправляющий должность камчатского губернатора капитан 1-го ранга Козакевич был переименован в военные губернаторы Приморской области Восточной Сибири и в командиры сибирской флотилии и портов Восточного океана. Таким образом, учреждением этой области официально признавалась зависимость устья реки Амур от России, и Нижнеамурский край официально присоединился к русским владениям в Азии.
В то же время, то-есть в конце 1856 года; после отъезда Н. Н. Муравьёва из С.-Петербурга в Сибирь, посланником в Китай был назначен адмирал граф Е. В. Путятин {За действия Е. В. Путятина в Японии ему была даровано графское достоинство и 3 000 рублей пенсиона.} (по случаю, как было сказано в извещении об этом Пекинскому трибуналу, особенных обстоятельств, возникших между Россией и Китаем). Граф Путятин в начале 1857 года прибыл в Кяхту, откуда послал ноту китайскому правительству, требуя пропуска в Пекин. Китайцы медлили с ответом до мая и после отъезда графа Путятина из Кяхты прислали ему в Селенгинск уведомление, в котором сообщалось, что у них нет никаких особо важных дел, с Россией, для которых стоило бы такой высокой особе, как посланник, предпринимать трудный и далёкий путь в Пекин. Граф Путятин отправил китайцам соответствовавший их уведомлению ответ и продолжал путь по Забайкалью на Шилкинский завод, откуда вместе с генерал-губернатором поплыл по Амуру. В Айгуни, принимая поздравление амбаня с приездом, граф Путятин спросил его, не получены ли на имя его какие-либо бумаги из Пекина, и, узнав, что нет, продолжал путь далее к устью реки Амура. Генерал-губернатор возвратился в Зейский пост и здесь остался ожидать прихода войск и переселенцев, назначенных на реку Амур. В начале 1857 года императором было утверждено заселение левого берега Амура; поэтому весной переселенцы Амурского конного казачьего полка были двинуты вниз по Амуру и под личным наблюдением генерал-губернатора заняли его левый берег от Усть-Стрелки до щёк Малого Хингана. Кроме того в устье Зеи стали лагерем 13-й линейный батальон и дивизион легкой батареи. В навигацию 1857 года в Николаевск пришло семь иностранных кораблей: «Беринг» и "Messenger Bird" из Бостона, шхуны «Люиз-Перо» и «Камчадал» из Сан-Франциско, барк "Baru nam" и шхуна «General-purse» из Гонгконга и барк «Оскар» из Гамбурга. В эту же навигацию в первый раз из низовьев Амура на пароходах «Амур» и «Лена» в Забайкалье было доставлено незначительное количество товаров.
Между тем граф Путятин близ селения Михайловского был встречен контр-адмиралом Козакевичем на пароходе «Надежда» и вместе с ним продолжал плавание до Николаевска. Пробыв здесь несколько дней в ожидании парохода «Америка», отводившего транспорт «Байкал» в залив Де-Кастри, а «Иртыш» в Императорскую Гавань (для возобновления нашего Константиновского поста) {Это последнее обстоятельство весьма важно в том отношении, что тогда уже начали убеждаться в справедливости моих представлений, что нам отнюдь не следует ограничиваться левым берегом Амура и непременно иметь за собой бассейн реки Уссури с его побережьем до корейской границы.}, граф Путятин, на том же пароходе, в сопровождении тендера «Камчадал», направился к берегам Китая. 14 июля он открыл залив Ольги и, отправив оттуда тендер «Камчадал» с лейтенантом Рудановским на остров Сахалин, проследовал далее в корейский порт Гамильтон. Тендер «Камчадал» подойдя к селению Кусунай (48° северной широты) и высадив здесь на шлюпках с 15 человеками лейтенанта Рудановского, возвратился в Николаевск. Рудановский поставил в устье Кусуная пост и затем, отправившись на шлюпках вдоль западного берега Сахалина, поздней осенью прибыл в Николаевск.
Между тем граф Е. В. Путятин из порта Гамильтон пошёл в Печитлийский залив и 24 июля достиг реки Пей-хо, вошёл здесь в сношение с китайскими властями, которые после различных отговорок 12 августа приняли от него пакет с обещанием доставить ответ в Печили. После этого пароходо-корвет «Америка» отправился в Шанхай за бумагами, ожидавшимися из России, и оттуда вернулся в Печили, где 4 сентября Е. В. Путятин получил подобный же первому неудовлетворительный ответ от китайского правительства. В то же время из Пекина было послано письмо нашему Сенату, в котором китайцы жаловались, что Е. В. Путятин, несмотря на дружеское их отношение к России, решился, вопреки трактатам, проникнуть в Печили, закрытый для европейцев. В письме говорилось, что, несмотря на то, что более подходящим местом для переговоров является Кяхта, китайское правительство тем не менее выслало своих чиновников в Печили, но граф, передав свои требования, ушёл за ответом в Шанхай. Рассматривать вопрос об Амуре в Шанхае, по мнению китайцев, было неудобно, ибо для этого у них на Амуре есть уполномоченный, главнокомандующий войсками в Маньчжурии, к которому и следует обращаться для переговоров по этому предмету, а поэтому китайское правительство и просит отозвать графа Путятина из Шанхая. Лист этот с донесением от графа Путятина о его неудавшейся попытке проникнуть в Пекин через Печили и об открытии переговоров в Шанхае были получены в С.-Петербурге в конце 1857 года, во время пребывания там Н. Н. Муравьева.
Вследствие этих донесений графа Путятина и письма от китайского правительства было решено: предоставить ему, не касаясь вопроса об Амуре, домогаться от китайцев только тех преимуществ для России, какие получат другие нации. Это распоряжение было послано графу Путятину через Суэц в Шанхай с особым курьером — адъютантом генерал-губернатора Н. Н. Муравьёва — подполковником Мартыновым. Переговоры же о границе нашей с Китаем на востоке решено было возложить на генерал-губернатора Муравьёва, о чем и было уведомлено китайское правительство. По этому случаю Пекинскому трибуналу внешних сношений был послан лист, в котором указывалось, что все действия русских на реке Амуре производятся с утверждения высшего русского правительства и что сам генерал-губернатор был вызван в Петербург государем и получил лично от него приказания. Поэтому, если китайское правительство желает покончить с Амурским вопросом, то может обращаться к генерал-губернатору Восточной Сибири Муравьёву, как к уполномоченному.
Китайское правительство, усматривая, что мы основанием наших постов в низовьях Амура и на побережье Приамурского края сознали, наконец, наши права на него и видя, что, начиная основывать военные поселения по берегам реки, мы принимаем уже решительные меры к прочному водворению в этом крае и не желаем делать ни уступок, ни замедлений, прислало сказать, что "из возникших недоразумений не приходится ему разрывать с нами двухсотлетнюю дружбу".
Генерал-губернатор, вернувшись в Иркутск из С.-Петербурга в конце февраля 1858 года, послал в Ургу кяхтинского пограничного комиссара для подробнейшего объяснения с китайскими властями в духе упомянутого листа Сената. В отношении же поселений на левом берегу Амура Николай Николаевич велел предупредить ургинских правителей, что этот берег, а равно и берега Уссури будут заселяться наступающим летом {Факт заселения берегов Уссури весьма знаменателен тем, что высшее правительство и генерал-губернатор Муравьёв признали, наконец, всю важность и необходимость для России Приуссурийского края, то-есть согласились с основательностью моих постоянных об этом представлений и постоянных, как мы видели, отчаянных и ревностных стремлений и действий Амурской экспедиции, которой одной, можно сказать, Россия и обязана приобретением этого края.}, что эти действия ничего враждебного по отношению к Китаю не содержат, а, напротив, клонятся к общей пользе обоих государств.
В то же время генерал-губернатор отправил из Иркутска к устью Зеи чиновника Кочетова, поручив ему, между прочим, когда, тот будет в Айгуни, на вопрос амбаня (губернатора) о том, где Муравьёв, отвечать, что Н. Н. Муравьёв прибудет на Амур, как только откроется навигация, но что не может долго останавливаться в нашем посту в устье Зеи; ибо должен спешить в Николаевск, и что если они желают с ним переговорить, то это удобнее сделать при его возвращении из Николаевска. Предупреждение это Н. Н. Муравьёв счёл необходимом сделать, во-первых, в надежде получить в Николаевске известие от графа Путятина, а во-вторых, чтобы показать китайцам, что с его стороны нет особенного стремления к ведению с ними переговоров, ибо он и сам очень хорошо понимал, где должна итти наша граница, и обставлял ее уже постами. Одним словом, Муравьёв решился действовать в духе Амурской экспедиции.
Николай Николаевич, переехав в апреле по льду через Байкал, продолжал дальнейший путь до Сретенска. Оттуда в сопровождении архиепископа Иннокентия 26 апреля он во время ледохода поплыл по Амуру на особых баржах с двумя вооружёнными катерами. Не доходя устья Зеи, в станице Бибикова, Н. Н. Муравьёв был встречен чиновником из Айгуни, который просил его подождать некоторое время приезда цицикарского главнокомандующего (дзянь-дзюня), назначенного уполномоченным при переговорах о разграничении. 5 мая генерал Муравьёв прибыл в Усть-Зейскую станицу, куда на другой день приехал айгунский амбань (губернатор) Дзираминта; он сообщил, что цицикарский главнокомандующий и уполномоченный уже прибыл из Цицикара в Айгунь и просит генерала хотя бы на несколько дней отсрочить свое плавание, чтобы иметь возможность переговорить с ним о разграничения. Это дело, по его словам, крайне заботит их правительство. При этом амбань намекнул генерал-губернатору, что он во всём успеет и всё сделает. В заключение амбань просил назначить местом для переговоров город Айгунь и приглашал туда Николая Николаевича к себе на обед. Генерал-губернатор согласился как на то, так и на другое, тем более, что амбань посещал его уже два раза.