То, что именовалось «штабом его величества» императора Александра, находилось в замке Петерсвальд, близ Бреславля, на границе Саксонии.
Трудно было понять, как маленькое селение, расположенное вблизи замка, вместило такое множество штабных офицеров, свиты, придворных, сопровождавших в походе Александра.
В этой кипевшей, как потревоженный муравейник, толпе можно было увидеть русских гусар, лейб-казаков в красных мундирах и высоких шапках, гоффурьеров в ливрейных фраках с черными орлами. За высокими стенами — во дворе замка и в галерее над замковым садом — ожидали аудиенции русские и прусские генералы и дипломаты. Чуть сторонясь их, торопливыми шажками прошел человек лет тридцати, почти карлик ростом, одетый, как на бал, — в оливкового цвета фрак, серые панталоны, сапоги с желтыми отворотами и кисточками. Маленький рот его застыл в недоброй улыбке, из-под длинных ресниц глядели черные, пронизывающие насквозь точки зрачков. Куда бы он ни шел, толпа штабных и придворных раздвигалась и уступала дорогу. Это был статс-секретарь императора Александра граф Карл Васильевич Нессельроде, Нессельрод, как называли его русские.
Нессельроде мог всюду следовать верхом за императором и заведовать императорской личной канцелярией. Такой человек, пожалуй, был необходим царю, однако его присутствие умаляло значение канцлера Румянцева — «престарелого и болезненного», как о нем со вздохом говорил Александр.
Придворные шалуны не могли забыть, что статс-секретарь русского царя родился в Лиссабоне, на английском корабле, окончил гимназию в Берлине, из Карла Вильгельмовича стал Карлом Васильевичем. Но стоило графу Неосельроде повернуть голову туда, где послышался смешок, шутники умолкали и старались не встречаться с холодным взглядом маленьких, как бусинки, глаз.
Так, не глядя ни на кого, но видя всех, он прошел в боковой полутемный зал, служивший когда-то казармой для замковой стражи.
Здесь было прохладно и сыро. Хотя за стенами был теплый майский день, но по приказу Нессельроде топили камин. С треском разгорались поленья, и человек, сидевший у огня, не услышал легких и быстрых шагов. Нессельроде появился так неожиданно, что человек у огня вздрогнул, но тотчас же встал и почтительно поклонился. В отблеске пламени можно было разглядеть его красное, как бы воспаленное лицо и шрамы от сабельных ударов.
— Я заставил вас ждать, — небрежно сказал Нессельроде, — но что поделаешь…
Его гость был случайным парижским знакомым, надо было ему показать, что Карл Васильевич стал весьма значительной особой и не склонен помнить случайное знакомство тех времен, когда состоял при князе Куракине в Париже.
Нессельроде сел в услужливо подвинутое кресло и, как бы думая о другом, спросил:
— Что нового в Вене?
— Я оставил Вену четыре дня назад, — хриплым голосом ответил собеседник. — Город был в смятении, толпы народа окружали дворец французского посла. В окна летели камни. С тех пор как карету посла забросали грязью, он избегает выезжать. Чернь распевает обидные для французов песни, полиция разгоняет толпы, но она бессильна.
— А господин канцлер? — холодно улыбнувшись, спросил Нессельроде. — Почему сто тысяч австрийцев стоят без движения в Богемских горах? Неужели марш во фланг Наполеону князь Меттерних думает заменить дипломатическим демаршем в Лондоне и Париже? Эта медлительность ставит в невыносимое положение его друзей.
— Лютцен… Бауцен… — заметил собеседник. — При дворе императора Франца только и слышишь: «С парижскими мальчишками он заставил своего противника уйти за Эльбу…»
— Что делает австрийская миссия в Лондоне? — не слушая, продолжал Нессельроде. — Мой милый барон фон Гейсмар, вы не можете мне на это ответить… Утверждают, что посланцы князя Меттерниха уговаривают англичан заключить мир с Наполеоном. Они стараются доказать, что падение Наполеона усилит Россию, что сильная Россия опаснее Наполеона…
— Странно, что я ничего не слыхал об этом.
Нессельроде прищурил глаза и с любопытством поглядел на своего собеседника:
— Вы очень комично описали мне музыкальные упражнения императора Франции. Я оценил ваше остроумие, но мне было бы интересно узнать кое-что другое… Например, тайные намерения князя Меттерниха, — разве об этом ничего неизвестно при дворе? По крайней мере, какие строят догадки, предположения?.. Вы ничего не слышали о подробностях истории с английским курьером, который вез депеши лорду Каткэрту, в Петербург?
— Вы говорите о нападении на курьера? Но, право, об этом говорили один вечер, не дольше, и все винили французов… Мое положение в Вене не позволяло мне интересоваться подобными историями. Кто я? Путешественник, случайно задержавшийся в Вене. Другое дело, если бы я принадлежал к штату российского посольства…
— Вы просили в письме аудиенции у его величества…
— Я был бы удовлетворен, если бы вы, граф, доложили императору о том, что я счастлив служить под вашим начальством, в штате российского посольства при Венском дворе…
— Я думаю, — растягивая слова, сказал Нессельроде, — я думаю, что мне не удастся найти для вас пост, который бы соответствовал вашим личным достоинствам… Ваш возраст и положение в свете не позволяют мне предложить вам незначительную должность.
Это был вежливый отказ.
Гейсмар поклонился, но это мало походило на поклон. Бычий затылок его налился кровью. Когда Гейсмар выпрямился, то увидел, что он один в полутемном зале.
Несколько времени он стоял неподвижно у камина. Маска доброжелательства и учтивости слетела, его лицо кривилось от бессильной злобы. Он унижался перед этим карликом, перед человеком, который еще недавно, в Париже, искал связей в свете и не раз сидел с ним, с Гейсмаром, за ломберным столом. Дело не в уязвленном честолюбии, в конце концов можно даже ползать у ног этого карлика, если бы он помог Гейсмару. Пока же о Вене нечего и мечтать… Грустно в сорок лет начинать с начала, но что поделаешь… Впрочем, может быть…
Он вытер платком пот, лицо его вновь обрело снисходительно-учтивое выражение, и, не торопясь, вышел из зала.
…Карл Васильевич Нессельроде не только потому так сурово обошелся с Гейсмаром, что хотел показать, какая дистанция между состоявшим при князе Куракине чиновником и статс-секретарем Александра I.
У барона Гейсмара была дурная репутация, о нем нехорошо отозвался некий синьор Маллия, полезнейший человек в Вене, всезнающий агент. В последнем письме он писал, что в ближайшее время сообщит еще нечто весьма важное о бароне фон Гейсмаре.
Кроме того, Карл Васильевич запомнил, что этот самый барон Гейсмар ставил себя на равной ноге с аккредитованными в Париже дипломатами. В те годы его считали богачом, — удачной игрой в карты он поправил свое состояние. И за ломберным столом он снисходительно посматривал на Карла Васильевича, этого не мог забыть Нессельроде.
Между тем Карл Васильевич выполнял тогда секретную миссию: он связывал некую «Анну Ивановну», «красавца Леандра», «кузена Анри» с Александром I.
«Анной Ивановной» (она же «красавец Леандр», она же «кузен Анри») был не кто иной, как отставной министр иностранных дел Наполеона, великий камергер его двора — Шарль-Морис Талейран-Перигор, герцог Беневентский. И царь доверил неизвестному молодому человеку, Карлу Нессельроде, эту важную миссию только потому, что его рекомендовал государственный секретарь Сперанский.
Однажды за обедом в Тюильрийском дворце Наполеон сказал о Нессельроде:
— Этот маленький господин когда-нибудь будет большим человеком.
Зоркому провидцу не могла прийти в голову мысль о том, что «маленький господин» связывал великого камергера его двора с Александром. Впрочем, если бы Наполеону пришла в голову такая мысль, князь Талейран был бы повешен на решетке площади Карусель, как это ему однажды обещал император.
Но чутье Наполеона не обманывало, он чувствовал, что у Александра есть тайные связи в Париже, и через прусского посла Шладена пытался нащупать эти связи. И это была бы гибель Талейрала.
Никогда не забывал Карл Васильевич страшной ночи, когда «красавец Леандр», при всем своем хладнокровии, бросил партию в вист и осмелился сесть в ожидавшую его у кладбища Монмартр карету Нессельроде. Но гроза прошла мимо… И по-прежнему, с изящной небрежностью «Анна Ивановна» — «красавец Леандр» — принимал из рук Нессельроде деньги за свои услуги или письма на имя банкира, подписанные вымышленным именем. Имя было вымышленное, но деньги, которые хранились у банкира, были настоящими, полноценными гинеями. Талейран предпочитал золотую валюту, она была вернее бумажных франков.
Когда произошло падение, а затем ссылка его первого покровителя — Сперанского, Карл Васильевич подумал, что пришла и его гибель. Он осмелился плести сложную интригу, которая вела к войне между Россией и Францией. Он осмелился итти против властолюбивого канцлера Румянцева. Помимо посла в Париже Куракина, втайне от Румянцева, он связывал Талейрана с Александром. Однако Нессельроде уцелел, на его карьере падение Сперанского не отразилось. Он был нужен и выполнил свою миссию в те трудные годы, когда не надолго умолкли пушки. Россия должна была знать тайные помыслы завоевателя: что означали передвижения войск на восток, куда устремил свой взор ненасытный Наполеон Бонапарт, как далеко он пойдет в своих домогательствах?
И Карл Васильевич приписывал себе великие заслуги, хотя он был только связным в этом деле.
Но тревога никогда не оставляла его, даже когда он стал статс-секретарем императора Александра. Румянцев все еще был государственным канцлером, при дворе многие ненавидели выскочку, «графа Священной Римской империи» Нессельроде. В Париже он вел тайные беседы с князем Меттернихом, — в предвидении войны с Наполеоном Россия искала союзников, полагали, что Австрия выступит против Наполеона.
Меттерних разговаривал с Нессельроде снисходительно-ласково, но ничего не обещал. Карл Васильевич возымел глубокое почтение к Меттерниху хотя бы потому, что тот был аристократ, а не сомнительный граф Священной Римской империи. Сознание своего ничтожества перед Меттернихом навсегда овладело им. Не потому ли впоследствии Карла Васильевича называли «австрийским министром русских иностранных дел»?
И теперь снова встал этот проклятый вопрос. Наполеон изгнан из России, русские вступили в Европу. На чьей стороне выступит Австрия? Склонятся ли англичане к миру с Наполеоном из страха перед растущей мощью России?
Только об этом думал сейчас император Александр. Кто мог ответить ему на этот вопрос? Иногда он глядел угрюмым, неподвижным взглядом на своего статс-секретаря. Карл Васильевич покрывался холодным потом и безмолвствовал. Ему казалось, что все то, о чем нашёптывали царю, ненависть и презрение родовитых русских сановников, толки о его австрофильстве — все это перевесит его мнимые и действительные заслуги и ему укажут на дверь, так же как он сам указал сегодня на дверь Гейсмару.
Карл Васильевич страшился напрасно. В глазах Александра он был не выше парикмахера — швейцарца Пауля; впрочем, без него трудно было обойтись. Но австрийский вопрос вставал перед царем по-прежнему, и ни Нессельроде не мог решить его, ни сам царь.
Один лишь человек своим тонким, острым, глубоким умом мог бы разрешить сомнения царя и заставить австрийцев выступить на стороне коалиции — Кутузов! Для этого-то он и придвинул войска к австрийской границе. Но набальзамированное тело фельдмаршала в эти часы везли через Митаву, Ригу, Нарву и далее в Петербург.
В записях современников читаем:
«…народ, увидев гроб, тотчас отпряг лошадей и ввез оный на себе в город. Бесчисленное множество людей провожало шествие.
…в глазах наших совершил он великое дело освобождения отечества от нашествия иноплеменных, в глазах наших вознесся на высокую ступень первого полководца Европы — и скрылся от изумленных потомков… Потомству предоставляем достойно восхвалить русского героя».