Барон Курт фон Гейсмар поистине был встревожен откровенным разговором с Нессельроде.
Возвращаться в Вену было бы неблагоразумно и опасно. Барон Гагер, полицей-президент, давно уже косо поглядывал на лифляндца, мелькавшего всюду — и во дворце Разумовского, и во французском посольстве, и на Бальхаузплац у Меттарниха. Гейсмар не стеснялся в средствах, жил широко, снимал особняк близ Бельведерского дворца. Когда произошла таинственная история с нападением на английских курьеров, лифляндца решили попросить к барону Гагеру. Но полицей-президенту доложили, что барон фон Гейсмар два дня назад миновал границу Богемии; были сведения, что он отправился в главную квартиру русской армии.
Гейсмар любил Вену; уклад венской жизни, уютный и развлекательный, был ему по душе. Но вернуться туда можно только в официальном звании русского дипломатического чиновника. Австрия все еще находилась в союзе с наполеоновской Францией, Разумовский оставался в Вене неофициально, как венский старожил и добрый знакомый императора Франца. Золота в заветном сундучке барона оставалось не так много, чтобы содержать дюжину слуг, кареты, лошадей и притом жить, не отказывая себе ни в чем. Нессельроде довольно ясно указал на дверь барону Гейсмару. Война в Европе продолжалась, до мира было еще далеко, надо было изобрести нечто такое, что дало бы возможность жить в безопасности и спокойствии, пока забудутся все бурные события его жизни.
Неудача у Нессельроде не обескуражила Гейсмара, у него была надежда на графа Витгенштейна, главнокомандующего. Граф Петр Христианович был хорошо знаком Гейсмару по Петербургу. Дом Витгенштейна был всегда открыт для всех петербургских ветренников, для иностранцев, для всех, кто любил повеселиться, попытать счастья в фараон. Витгенштейн, несмотря на немолодые годы, сохранил легкомыслие молодых лет.
Лифляндец видел свет, подолгу жил в Париже, Риме, Вене, знал множество презабавных историй, умел тонко злословить, владел искусством вести застольную беседу, — он нравился Витгенштейну, и они расстались в Петербурге друзьями.
Гейсмар решил напомнить Витгенштейну о себе: не удалось у Нессельроде — можно попытать счастья у графа Петра Христиановича. Он пока еще в славе, после смерти Кутузова его даже называют «оплотом Европы». Если Витгенштейн замолвит за него слово императору, Нессельроде сделает приятную мину при плохой игре и этим все кончится.
Гейсмар никогда не откладывал своих намерений, и в тот же день обходительный адъютант Витгенштейна, тоже лифляндец, барон Нольде, увидел перед собой дородную и внушительную фигуру своего земляка, барона Курта фон Гейсмара.
Витгенштейн жил в богатом и обширном загородном доме королевского лесничего. Едва только Гейсмар переступил порог дома, где жил главнокомандующий, он понял, что нравы петербургского дома графа Витгенштейна перенеслись и сюда. Двери во всех комнатах нижнего этажа были открыты настежь, всюду расхаживали с независимым видом и в полной праздности офицеры штаба, в столовой был накрыт стол, а денщики и слуги не успевали менять приборы, убирать и приносить бутылки.
Хорошенькая немочка с пышным букетом цветов терпеливо дожидалась приема у главнокомандующего; два юных лейб-гусара непринужденно болтали с ней. На диване, под прибитыми к стене огромными оленьими рогами и двумя кабаньими мордами, сидел казачий полковник. Он сидел здесь уже долго и злыми глазами озирался по сторонам.
Все это было удивительно даже для барона Гейсмара и походило не на штаб главнокомандующего, а на охотничий дворец, куда в ожидании охоты съехались гости.
Нольде попросил барона немного обождать, но скрылся и уже не появлялся с полчаса. Проголодавшись и соскучившись, Гейсмар протиснулся к столу, занялся поросенком и от скуки стал прислушиваться к беседе двух офицеров, — один был ахтырский гусар, другой артиллерист.
Они, не стесняясь, бранили порядки в главной квартире. Высокий черноволосый офицер с георгиевским крестом в петлице говорил гусару:
— Я прихожу сюда в третий раз и уже перестал удивляться… Можешь ты мне объяснить, что здесь делают все эти люди? Я летел сюда из Варшавы сломя голову… Мне говорили, что все, что я знаю, нужно и важно, — прошло десять дней, я еще не видел главнокомандующего…
— Ты не единственный. Посмотри на полковника: он прискакал из-под Данцига, от самого Платова, и сидит на этом диване второй день… Что хорошенького в Варшаве? Что нового в театре? Все так же смешит комический актер Жулковский?
Разговор шел по-французски, но вскоре черноволосый офицер перешел на русский язык:
— Помнишь Тарутино? Помнишь Леташевку? Какой был порядок! Каждый знал свое место. Едва появлялся на пороге курьер — и тут же его ведут к самому фельдмаршалу…
— Что вспоминать! — вздохнул гусар. — Оттого и победили. Того уж не будет, что было.
Гейсмар слушал эти речи, подливая себе вина, угощаясь поросенком и стараясь запомнить все, что говорилось вокруг.
— Фигнер, славнейший наш партизан, прибыл сюда, подождал час, не более, вскипел и прямо без доклада вошел к главнокомандующему. И что ты думаешь, — сидел у него два часа, граф не отпускал его, понравились ему рассказы Фигнера. Тот посмешил его, получил, что надобно — снаряжение, две пушчонки, откланялся и был таков. А то еще и по сей день торчал бы в главной квартире.
— Грустно все это, господа, — сказал молчавший до тех пор казачий полковник, — ведь у нас война — и с самим Наполеоном… Да как винить графа Петра Христиановича? В армии два генерала старше его чином — наш Милорадович и пруссак Блюхер, а нынче прибыл из Торна третий — Барклай. Граф не может им приказывать, должен просить… Вот и рассудите.
Выслушав все это, Гейсмар тотчас же встал от стола и пошел разыскивать Нольде. Он нашел его в веселой компании, около той же хорошенькой немочки. Нольде рассыпался в извинениях и исчез, уверяя, что тотчас же доложит о нем графу. Но Гейсмар, вспомнив историю с Фигнером, сам протиснулся к лестнице, которая вела на второй этаж. Тут стояли два генерала. Одного из них Гейсмар знал в лицо, — это был известный своей храбростью герой Бородинского сражения Николай Николаевич Раевский. Другого генерала Гейсмар не знал. Богатырского роста, чуть сутулый, быстрым и проницательным взором он скользнул по фигуре Гейсмара и продолжал начатый разговор:
— На второй день сражения под Лютценом полдня ездили, искали главнокомандующего, ждали, какие будут распоряжения, нашли в поле, сидит на пеньке. Спрашивают: «Какие будут от вас приказания, граф?» А он в ответ…
Генерал оглянулся, Гейсмар отступил в темный угол под лестницей.
— «…когда в армии император, то главнокомандующий ожидает приказаний его величества». А при Бауцене? — продолжал незнакомый генерал. — Где это видано, чтобы главнокомандующий так и не отъезжал от императора? Милорадович говорил мне: «Я плакал, как ребенок. Идет сражение, а я два дня без пользы простоял в арьергарде…» Кавалерия так и не была в деле.
— А ты погляди, что здесь делается, — толкотня, просители, праздные офицеры, просто болтуны-вестовщики. Базарная площадь, а не штаб главнокомандующего…
— Можно занять место великого человека, но нельзя его заменить.
Гейсмар так бы и не ушел, — уж очень интересна для него была беседа. Но вдруг внизу все затихло — говор, гомон, звон шпор, и в наступившей тишине послышались быстрые шаги. Гейсмар увидел румяного, с черными, как маслины, глазами генерала. Он обнял и расцеловал Раевского, потом незнакомого Гейсмару генерала и легко взбежал по ступеням на второй этаж.
Откуда-то появился Нольде со смущенным лицом, сделал вид, что не видит Гейсмара, но тот не постеснялся взять его локоть.
— Тысяча извинений, — сказал Нольде по-немецки, — но у графа Витгенштейна граф Милорадович. Не знаю, как долго продлится беседа. Если угодно, ждите, барон…
Гейсмар решил ждать. Он услышал и увидел здесь много интересного; все, что происходило у главнокомандующего, было важно для него. Уже давно он размышлял о том, чтобы поискать себе нового, доброго и тароватого хозяина. При таком положении дел победа Наполеона казалась ему неизбежной. Все, что здесь происходило, разумеется, было известно Наполеону. Гейсмар не сомневался в том, что в этом доме есть шпионы, — может быть, даже эта хорошенькая немочка с букетом?..
Весь день до вечера Гейсмар толкался среди разношерстной толпы, наполнявшей дом, и подслушал много любопытного. Он уже давно привык из тысячи слышанных им слов запоминать только то, что могло пригодиться. Тем более, если он решится служить другому хозяину, то не с пустыми же руками итти к французам… Правда, и у французов он не мог ожидать хорошей встречи, — его пребывание в Париже оставило некоторые неприятные воспоминания у министра полиции Фуше, а затем Савари. Но это было уже давно и могло быть забыто. Наконец, все зависит от того, насколько он будет полезен…
Поздно вечером он все же проник к Витгенштейну.
Гейсмар застал графа в глубоком и мрачном раздумье; никогда не видели его таким в Петербурге. Глаза графа были тусклы, взгляд рассеян. Он сидел, развалясь в кресле, поглаживая жирные щеки, равнодушно слушал венские сплетни, изредка покачивая головой и принужденно улыбаясь. Когда же Гейсмар приступил к главному и стал просить высокого покровительства, он ничего не ответил.
— Вам вверены судьбы Европы, — настойчиво продолжал Гейсмар, — вы — главнокомандующий, второе лицо после императора, что вам стоит сказать его величеству два слова о вашем покорнейшем слуге! Я мог бы быть полезен вам, граф, раскрыть вам глаза на те чувства, которые питают к вам некоторые ваши подчиненные. Вы даже не подозреваете, сколь завистливы некоторые из них…
Вдруг Витгенштейн остановил его жестом и с грустью сказал:
— Все это сейчас уже нисколько не тревожит меня. Мой любезный друг Милорадович, глубоко почитаемый мной, сегодня говорил со мной откровенно, как воин с воином… «Беспорядки в армии умножаются, — сказал он, — все на вас ропщут. Благо отечества требует, чтобы на ваше место назначили другого главнокомандующего…»
— Что же вы ответили, граф?
— С сегодняшнего дня я уже не главнокомандующий. Император назначил на мое место Барклая.
Лицо Гейсмара выразило такое горе, что Витгенштейн был тронут…
— Что может для вас сделать бывший главнокомандующий? Я вижу вашу приверженность ко мне… — Он задумался. — Вюртембергский герцог Александр-Фридрих командует войсками, осаждающими Данциг… Я мог бы написать ему… Он примет вас как моего друга…
Гейсмар ушел от Витгенштейна с письмом герцогу Вюртембергскому… Брат императрицы… Последняя попытка.