Легкомысленный попутчик
Инженер Головин действительно позаботился о Соне Сосновой и достал ей билет – у них оказались нижние места в одном купе – и трогательно ждал её входа в вокзал. Всё это было очень приятно Соне.
Тронулся поезд; она молча глядела в окно, где мелькали подмосковные дачи, пустынные деревянные платформы, такие оживлённые и шумные в мирные дни.
Ехали молча. Потом Головин, видимо, решив, что молчать невежливо, стал развлекать Соню довольно игривыми рассказами о старом времени, о красавицах.
Стемнело. Головин включил свет и плотно задёрнул занавески. Он достал из чемодана бутылку вина и закуску, аккуратно, даже не без изящества расположил всё это на столике. Соня почти машинально выпила. Головин сидел с ней рядом и продолжал жужжать негромким, вкрадчивым голоском:
– Вот гляжу я на вас – хороша, спору нет, и брови дугой, и румянец, и головка отлично посажена... Эх, кабы вам придать немного жизни, одеть в этакое лёгкое платье с вырезом, причесать по-модному и жемчуга в ушки – была бы прелесть! Ведь жить-то хочется?
Соня улыбнулась. Разговор показался ей странным, и она перевела его на другую тему:
– Вы бывали в Париже? Расскажите мне о нём.
Головин, оказывается, в Париже не был, но бывал в Монте-Карло, жил на Ривьере. Они проговорили до трёх часов ночи. Соседи им не мешали – наверху мирно спали угомонившиеся после московской сутолоки командировочные.
Так прошли первые сутки путешествия. На второй вечер Головин, присев рядом с Соней, вдруг заявил ей:
– Вот что я скажу вам, Софьюшка, – уж позвольте мне так вас называть, – ничего у вас не получилось с сыном Андрея Андреевича, а жить-то ведь хочется... Я по глазам видел, когда вы меня про Париж спрашивали. А приедете в Зауральск – опять сиди в библиотеке среди пыльных книжек и газет, потом возвращайся в холодную комнатку, топи печку, разогревай кашу, пей кипяток без сахара... Знаете что? Поезжайте-ка с вокзала прямо ко мне – и всё!
– Как это к вам, в качестве кого? – удивилась Соня.
– Ну, в качестве... родственницы, что ли... Семьи у меня теперь нет – вот я и привёз из Москвы дальнюю родственницу-хозяюшку. Устроят меня хорошо, будут всякие блага, всё-таки я работник солидный, отношение ко мне соответственное... Что вы на это скажете? Сейчас я совсем одинок, абсолютно одинок. – Головин взял руку Сони в свои руки. – Ну, серьёзно, решайте; можете не сейчас, а завтра... Нам ещё двое суток ехать.
– Георгий Иванович, – с грустью сказала Соня, – если вы хотите, чтобы я относилась к вам дружески, никогда не говорите со мною так.