— Обычно романисты-приключенцы приводят в сознание своих обеспамятовавших героев или лучами жгучего солнца, или, наоборот, ночным холодком, — растягивая сухие и темные свои губы в улыбке, заговорил снова Мадай. — Большой популярностью у них пользуются также голоса людей, укусы москитов, но самым шикарным считается вернуть героя к сознательному бытию жгучей болью, наносимой озверевшими врагами. Не буду хвастать, мое пробуждение от забытья произошло без этих непременных эффектов. Просто сила нанесенного удара ослабела, испарилась, кровь снова нормально заструилась по жилам, и я, подняв с земли голову, сел. Не увидел я перед собой и ничего страшного: ни толпы врагов, ни блеска стали у моего горла. Перед глазами моими была полянка, обычная, прозаическая полянка, совершенно безлюдная, и все-таки холодок страха струйкой пробежал меж моих лопаток. Это не была та поляна, на которой я упал без памяти. Значит, и тот удар не был солнечным? Значит, на меня напали?

Но я цел и невредим, при мне мое оружие: и двустволка, и патроны к ней, и револьвер в кармане, и даже нож за поясом. Больше: даже Альфа была здесь, со мной, тоже невредимая, лишь как-то странно притихшая и перепуганная. Что за чертовщина! Что за странный враг напал на меня? Я поглядел себе под ноги и все стало понятным.

Вязкий жирный гумус поляны был истоптан множеством босых ног. По характерному вывертыванию пяток при ходьбе я понял, что здесь были тоба, мои недавние противники. Но зачем они затащили меня сюда? Я огляделся. Полянку нельзя было назвать большой — две цирковых арены, не больше, и очертаниями она напоминала арену, почти идеально круглую. С одной стороны к ней полукольцом примыкала густая и высокая заросль деревьев, опутанных темными и толстыми лианами; с другой тоже полукольцом прильнуло болото, ровное и жутко-спокойное в своей обманной неподвижности. Я поднялся и в сопровождении Альфы направился к болоту, так как к нему шли и следы, оставленные воинами тоба.

— Но у края трясины, дохнувшей на меня прелью, болотным газом и слащавой вонью торфа, я остановился пораженный. Следы босых ног чернокожих пропали, исчезли непостижимым образом, словно негры поднялись на крыльях и по воздуху пронеслись над болотом. Обескураженный и уже начавший беспокоиться, опустился я на траву. Но тотчас же вскочил на ноги. Солнце начало спускаться, оставаться же на ночь на этой проклятой поляне я не хотел: чего доброго — явятся снова им одним известными путями тоба и разделаются со мной уже по-настоящему. Не пускает болото, попробуем пробраться через чащу. Я свистнул Альфе и направился к заросли. Пес последовал за мной крайне неохотно, поджав хвост и полусогнув лапы, словно готовясь ежесекундно к прыжку назад.

Остановившись в нескольких саженях от заросли и окинув ее внимательным взглядом, я сразу же убедился, что передо мною та непроходимая и непрорубная чаща, которая даже со стеной может поспорить своей непобедимостью. Но здесь я надеялся на Альфу. Были уже случаи, когда она проводила меня, отыскав незаметную для человеческого взгляда тропинку, через подобные же тропические заросли. И снова послал пса в атаку:

— Альфа, иди! Ищи дорогу! Домой! Там! — протянул я руку в сторону джунглей.

Но к крайнему моему удивлению пес, единственный раз на моей памяти, отказался исполнить приказание. Альфа слабо взвизгнула, словно прося прощения, и, сжавшись в комок, прильнула к земле.

— Иди, дьявол! — ударил я собаку ногой в бок. Она не отпрыгнула, нет, наоборот, — подползла ко мне еще ближе, тычась головой в мои ноги. Ясно, что это была просьба: «раздроби мне голову твоими сапогами за ослушание, но не посылай меня в эту заросль…»

— Ну, нет, проклятое животное, — подумал я, — ты все-таки пойдешь куда я тебя посылаю!

И стараясь ошеломить Альфу быстротой и неожиданностью своих движений, я, подняв с земли камень, запустил его в чащу, крикнув одновременно: — Принеси!

Слишком уж неожиданно было отдано это новое приказание, а потому импульс послушания на этот раз победил страх. Сеттер сорвался с места, рыжим пламенем вспыхнул в зелени кустов, окаймлявших чащу, мелькнул еще раз, еще, и вдруг из кустов раздался отчаянный визг, почти человеческий вопль о помощи. Это кричала Альфа! Сунув в казенник патрон с разрывным «жаканом», я бросился на помощь моему бедному сеттеру.

Еще издали заметил я, что Альфа борется с какой-то неведомой силой, втягивающей ее в густую чащу. Но это не было животное, о, нет! Мне показалось, что собака опутана сетью черных веревочек, как-будто кто-то накинул на нее множество стягивающихся петель и за концы их тащит Альфу в кусты. Но кто же, кто же тащил ее? Повидимому, люди. Я вскинул ружье и разрядил оба ствола в кусты, в невидимого врага. Никакого результата! Вернее, результат был обратный.

Таинственный враг, осмелев, оторвал Альфу от земли и полузадушенную, слабо взвизгивавшую потащил куда-то вверх. Бросив разряженное ружье и выхватив из кармана «мистера Браунинга», я выпустил в кусты всю обойму. Пес, слабо барахтаясь в сетях, попрежнему поднимался.

Не помня себя от злости, я подпрыгнул, схватился за эти тонкие черные веревочки и сам уже, вися в воздухе, попытался их разорвать. Не тут-то было! Они обладали крепостью стальной проволоки. Тогда, освободив правую руку, вися на одной только левой, я выдернул из-за пояса нож и ударил им по веревкам. Боже мой! Концы обрезанных веревок отпрянули, как живые, как-будто они почувствовали боль от удара ножа. Мне показалось, что я перерезал эластичные натянутые жилы, полные крови, а в следующую затем минуту я упал на землю с пуком этих, не то веревок, не то жил, не то чорт знает чего в руках!

Где-то высоко над моей головой раздавались странные звуки, похожие на характерное хрустение ломаемых костей, на треск разрываемой кожи. Там «кто-то» или «что-то» пожирало мою бедную Альфу! А я сидел на земле и тупо глядел на пук черных, гладких и эластичных веревок, лежавших на моей ладони. В этот-то момент я почувствовал, как что-то с силой захлестнуло мою левую руку выше локтя, а затем режущая боль полосами обожгла мою кожу. Ну, точь-в-точь, как если бы меня кто-то стегал кнутом. Я инстинктивно поднял нож и увидел… те же черные веревки, опутавшие левую мою руку.

Они тянулись откуда-то из глубины густого кустарника и, опоясав в нескольких местах мою руку, причиняли эту режущую боль. Поэтому и чувствовал я боль полосами. Я быстро вскочил, но тотчас же неведомая сила снова свалила меня на землю. Эти же веревки, подползшие по-змеиному, опутали мои ноги и повалили меня. К счастью, правая моя рука, вооруженная ножом, была еще свободна, и я бил ножом по веревкам, рассекая их. Но все новые и новые пучки этих жутких щупальцев тянулись ко мне, опутали до колен ноги, тугой петлей захлестнули поясницу, оплели грудь, причиняя нестерпимую режущую боль. И вдруг живая толстая веревка, вернее — канат, до жути похожая на хобот слона, взметнулась около моего лица, легла на плечи и захлестнулась вокруг шеи. Но я успел просунуть в эту петлю правую руку и тем спасся от удушения. А затем щупальцы с силой оторвали меня от земли и потащили наверх. Я не мог сделать ни малейшего движения, — плотно и крепко опутала меня дьявольская сеть — Да. да! Это была она, «сеть дьявола»! Я понял это, понял, с каким врагом имею дело лишь тогда, когда запеленутого, словно ребенка, оторвало меня от земли дерево-вампир.

Все новые и новые пучки этих жутких щупальцев тянулись ко мне…

Во время этого невольного воздушного путешествия я снова встретился с моей бедной Альфой, или, вернее, с тем, что от нее осталось. Ветви «сети дьявола» обмотали пса тесным клубком, рассекли ее шкуру и плотно влились в обнажившееся мясо. Тут только я увидел, что и моя одежда в крови! «Сеть дьявола» одним только прикосновением своих щупальцев, как ножами, разрезала мою одежду, исполосовала кожу, нанося глубокие прорезы. А выступившая кровь как-будто еще более разъярила это дьявольское растение. Оно все крепче, все теснее сдавливало меня в своих объятиях и я начал терять сознание!

Полковник замолчал и, похлопывая по карманам, начал искать коробку с папиросами. На веранде попрежнему стояла тишина, даже взвизги фокстрота и блек-боттом, несшиеся из танцзала, смолкли; лишь где-то на улице ныла надоедливо однострунная туземная гитара.

— Ну, что же было дальше? — нетерпеливо прервал молчание Иславин. Офицеры заметили, что глаза русского округлились, как у ребенка, слушающего «страшные» сказки.

— То, что я пережил вися в воздухе, опутанный «сетью дьявола», — заговорил снова Мадай, — можно сравнить лишь с мучительным кошмаром, бредовым видением героев Амедея Гофмана. Бороться я не мог и, сдаваясь, выпустил из руки ненужный уже мне нож. «Это «скис»[3] — как говорят авиаторы», — подумал я начиная терять сознание. Но последнее, что я, увидел, была толпа черных людей, одетых в форменные голубые куртки, бежавших по болоту сюда, ко мне, к «дьяволовой сети», как мне показалось. Мои аскари! Но почему рост их увеличился до таких гигантских размеров? Нет, конечно, это бред!.. Больше ничего не помню…