Никита Панкратов был рослый, сильный мужик, с солидной, окладистой бородой и добродушным, чисто русским лицом.
Когда его ввели в дом, в сопровождении двух часовых, он выглядел совершенно растерянным и убитым.
В эту минуту в комнате, кроме мистера Пинкертона, Шерлока Холмса и меня, находился сам хозяин Николай Александрович Мюрев.
Лишь только Никита увидел хозяина, как вдруг грузно повалился на колени.
— Батюшка! Хозяин, отец родной! Смилуйся ты надо мною! — завопил он как исступленный. — Пять лет я тебе верой и правдой служил!.. Да неужели я бы решился!..
Рыдания прервали его слова.
Горе этого человека было настолько натурально, настолько сильно, что лицо хозяина даже передернулось…
— Я, брат, что ж… Я ничего… Это точно, что я тобой доволен был… — забормотал он растерянно.
Но на Ната Пинкертона это излияние не произвело, по-видимому, никакого действия.
Его сухое лицо оставалось по-прежнему совершенно бесстрастным, а глаза смотрели строго и холодно, как бы стараясь проникнуть в самую глубь души жертвы.
— Ваше присутствие я считаю совершенно излишним, — произнес он наконец, обращаясь к хозяину.
— Я ничего… Я могу — уйти… — пробормотал последний сконфуженно.
С этими словами он встал с кресла и медленно удалился в другую комнату.
— Встаньте! — проговорил Нат Пинкертон, обращаясь к кучеру. — Ваши просьбы и мольбы на нас не подействуют — вы это прекрасно знаете. Все улики — против вас…
— Батюшка, отец родной! Да нешто я мог… — простонал кучер.
Но Пинкертон строго перебил его.
— Вы должны помнить, что сознание облегчает вину. Ваше наказание, в случае сознания, будет гораздо легче…
Кучер раскрыл было рот, хотел что-то сказать, но вместо слов как-то безнадежно махнул рукой.
Между тем, Пинкертон продолжал:
— Если бы вором были и не вы, то во всяком случае у вас должно было бы быть подозрение на другого. Кто же мог украсть, например, ваш сапог? И почему бы ему не украсть пару, раз оба сапога лежали вместе?
— Не знаю, батюшка, ей Богу не знаю! — бултыхнулся снова на колени Никита.
— Да ведь накануне вы видели свои сапоги?
— Не то что накануне, а даже вчера ранним утром!
— А камень, который был найден у вас в кармане? — продолжал пытать сыщик.
— И про камень, батюшка, ничего не знаю! Отродясь у меня таких камешков не было, а коли бы и был, так я бы его за простое стеклышко почел.
На лице Ната Пинкертона скользнула презрительная улыбка.
— А знаете ли вы, что тех улик, которые есть против вас, вполне достаточно для суда, чтобы осудить вас? — спросил он холодно.
— Знаю, батюшка, знаю, отец родной! — с тоской воскликнул кучер. — Неспроста тут все делается! Видно, лукавый замешался в это дело, потому что человеку не сделать так!
— А кто был вашим помощником?
— Каким помощником? — удивленно спросил Никита.
— Не притворяйтесь! Мне известно, что у вас был помощник, и даже известно, где он сидел. Этот помощник уже арестован и сознался во всем. Вас же я спрашиваю о нем специально для того, чтобы проверить, насколько вы умеете запираться. Ну?
Физиономия Никиты, при этих словах, сделалась совершенно растерянной.
— Сознался?.. мой помощник?.. — забормотал он. — Господи! Да кто же это?
— Не знаешь? — спросил строго Пинкертон, переходя на «ты».
— Не знаю, барин!
— Ну, так ладно! Ты это узнаешь на суде! Значит, ты решительно отказываешься от всего?
— Да в чем же сознаваться? — воскликнул с тоской Никита.
— Это дело твое! — ответил холодно Пинкертон. — Моя обязанность заключается в том, чтобы предупредить тебя в том, что все улики против тебя. Тебе никто не поверит, что ты не виноват, а следовательно, от тебя самого зависит чистосердечным признанием уменьшить наказание.
Видя, что кучер не отвечает, Пинкертон добавил:
— Поверь, что тебе не удастся воспользоваться ни одной краденой вещью. Даже тогда, когда ты отбудешь наказание. За тобой будут следить самым тщательным образом…
Но тут речь его вдруг оборвалась.
Лицо кучера вдруг побагровело, глаза налились кровью и он, выпрямившись во весь свой рост, крикнул громко:
— Не был я вором да и только! Судите меня, хоть вешайте, а я знать не знаю вас! Убирайтесь к черту, я и отвечать-то вам не буду! Хоть жилы из меня вытягивайте, ироды, так и по мне все равно!
— В таком случае мне не о чем с тобой и разговаривать!
— произнес холодно Нат Пинкертон.
И, обернувшись к конвойным, он приказал:
— Можете вести его назад.
Ни слова не произнеся, Никита вышел из комнаты в сопровождении полицейских.
— Вы видите, этот тип умеет хорошо запираться! — произнес с насмешкой Пинкертон. — Но… я еще не спросил вашего мнения, коллега, относительно кучера.
Шерлок Холмс не ответил ни слова.
Он несколько минут молча шагал по комнате, низко опустив голову.
Но вот он, наконец, выпрямился и, задумчиво взглянув на Пинкертона, произнес:
— Никита Панкратов ни в чем не виноват.
— Что-о?! — воскликнул удивленно Пинкертон. — Вы говорите, что он не виноват?
— Да, — твердо повторил Холмс.
— Несмотря на прямые улики?
— Да.
— Но кто же, по-вашему, вор?
— Этого я не знаю, но будущее покажет это. Могу одно сказать, что я знаю более чем хорошо душу человеческую, и голос, исходящий из глубины и дышащий такой правдой, как у этого кучера, не может лгать!
Пинкертон улыбнулся.
— Вы думаете? — спросил он пренебрежительно, задетый слегка за самолюбие словами Холмса.
— Повторяю, я в этом уверен, — серьезно ответил Холмс.
— В таком случае, позвольте пожелать вам успеха в отыскании виновного, — насмешливо сказал Пинкертон. — Что же касается меня, то я его уже нашел и единственное, что остается мне, это отыскать его помощника и краденые вещи.
Он слегка поклонился нам и добавил:
— А пока, позвольте пожелать вам всего хорошего!
С этими словами он повернулся и вышел из комнаты.