Комната первого действия.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Марья Андреевна (одна). Вот уж третий день его нет. Что это значит? Третий день ужасных мучений! Он, должно быть, нездоров! Что, если он и нынче не придет, я, кажется, сойду с ума. Как незаметно подкралось ко мне это горе. Неделю тому назад я была весела и ни об чем не думала. Я так и жду, что приедет Беневоленский и сделает предложение. Что я буду делать? Маменька так уверена во мне, так меня любит!… Теперь ее спокойствие зависит от меня. Неужели у меня хватит сил противиться ей.
Дарья входит.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Марья Андреевна и Дарья.
Дарья. О, чтоб!… Вот везде одна, поспевай тут… Что это вы, барышня, какие скучные?
Марья Андреевна. С чего же мне веселой-то быть. Погадай-ка мне, Даша, на картах.
Дарья. Извольте, барышня, сейчас разложу. (Раскидывает карты.)
Марья Андреевна. Что, Даша, выходит что-нибудь? Чай, все вздор.
Дарья. Нет, матушка, не говорите этого. Вот недавно куме Аксинье гадала: все винновый туз выходит. Смотри, говорю, будет тебе горе какое-нибудь. Что ж, барышня, так и есть: шубку новенькую украли, с иголочки. (Разводит руками.) При своем антиресе от треф!… в собственном доме… исполнение желания… бубновый король марьяжный…
Марья Андреевна. Кто же это бубновый король?
Дарья. Уж, известно, Владимир Васильевич, кому ж быть!
Входит Анна Петровна.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Те жен Анна Петровна.
Анна Петровна. Что это вы, никак гадаете? Погадай-ка, Дарья, и мне.
Дарья. Извольте, матушка, сейчас.
Анна Петровна. На какую, бишь, я даму-то гадаю? Не помнишь ли, Машенька?
Дарья. Я вас червонной, матушка, положу. Ах, барышня, почтальон идет. (Идет за письмом.)
Марья Андреевна. От кого это? Боже мой, как у меня сердце забилось!
Дарья возвращается с письмом.
Анна Петровна. Поищи-ка, Даша, очки. (Распечатывает письмо.)
Дарья. Вот они, матушка.
Анна Петровна (смотрит на подпись). От Беневоленского.
Марья Андреевна. От Беневоленского? Что ж он пишет?
Анна Петровна (читает). «Милостивая государыня, многоуважаемая Анна Петровна! Принимая в уважение ваше расположение и радушный прием, оказанные мне в прошедший четверток, я беру на себя смелость предложить свою руку и сердце вашей бесподобнейшей дочке Марье Андревне, коей достоинствами и красотою я очарован. Причем честь имею присовокупить, что я слышал от Платона Маркыча о вашем деле, в котором, как знающий человек, могу быть ходатаем, конечно только в том случае, когда вы согласитесь принять мое предложение. Я человек деловой, и мне терять время понапрасну на чужие хлопоты нельзя. Состояние мое вы знаете, и я неусыпно стараюсь о приращении оного, употребляя на это все свои способности; ибо, как вам известно, состояние дает вес в обществе. Принимая в соображение все оное, а равно положение, в котором вы находитесь, я не думаю, чтобы вы отказались породниться со мной. Ожидаю вашего ответа сегодня же или, в крайнем случае, завтра, чтобы не оставаться в неизвестности. Засвидетельствуйте мое нижайшее почтение Марье Андревне и передайте им, что я, как страстный их обожатель, с душевным трепетом ожидаю их ответа. G истинным почтением и таковою же преданностию честь имею пребыть Максим Беневоленский». Ну, что же, Машенька, надобно писать.
Марья Андреевна (в волнении). Погодите, маменька, погодите…
Анна Петровна. Чего ж годить-то? Маша! Послушай ты меня, ведь уж этакой партии нам с тобой не дождаться. Максим Дорофеич человек деликатный, надо же ему что-нибудь написать, чтоб не сомневался по крайней мере.
Марья Андреевна. Погодите, маменька, ради бога, погодите, завтра… завтра…
Анна Петровна. Да отчего ж не теперь?
Марья Андреевна. Теперь я не могу. Я не знаю, что отвечать; я так взволнована… Мне нездоровится что-то, у меня голова болит. Я решительно не могу!…
Анна Петровна. Ну, как хочешь! Завтра так завтра. А я все-таки пойду подумаю, как написать поскладней. (Уходит.)
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Марья Андреевна и Дарья.
Марья Андреевна. Даша, ты знаешь, где Владимир Васильич живет?
Дарья. Знаю, матушка.
Марья Андреевна. Беги к нему, Даша, голубушка, беги поскорей.
Дарья. Что вы, матушка! Ну, как маменька узнает!
Марья Андреевна. Ступай, ничего, ступай. Я как-нибудь скажу маменьке. Только, ради бога, поскорей. Скажи ему, чтоб он сейчас же пришел сюда, сию минуту.
Дарья. Ну, видно, нечего с вами делать.
Марья Андреевна. Проворней, Даша, проворней!
Дарья уходит.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Марья Андреевна (одна). Нет, этого не будет! Владимир спасет меня… Ну, как она его дома не застанет! Ну, а если… нет, этого не может быть, он меня любит. Ну, уж я теперь и сама не разберу, что я думаю, что я чувствую… мне только страшно чего-то. Ах, кабы она поскорей воротилась. Кто-то идет, не он ли? Нет, это Милашин.
Милашин входит.
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Марья Андреевна и Милашин.
Марья Андреевна. Скажите, Иван Иваныч, не видали ли вы Владимира Васильича?
Милашин. На что он вам?
Марья Андреевна. Ах, боже мой, когда я спрашиваю, значит, что нужно.
Милашин. Кто ж его знает. Помилуйте, разве можно знать, где подобные люди бывают!
Марья Андреевна отворачивается и плачет.
Милашин. Вы думаете, я это говорю из ревности. Вы глубоко ошибаетесь. Мне вас жаль, и больше ничего.
Марья Андреевна. Сделайте милость, не жалейте. Да какое право вы имеете жалеть меня?
Милашин. Как вам угодно! Я из привязанности к вам, к вашей маменьке говорю это. Я опять-таки повторяю, что такого человека, как Мерич, я бы, на месте Анны Петровны, к воротам бы не подпустил. Если Анне Петровне угодно, чтоб он расславлял везде, хвастался, что вы влюблены в него, так пускай принимает.
Марья Андреевна. Вы лжете!
Милаши н. Я лгу? Нет, я никогда не лгу-с. Лжет кто-нибудь другой, только не я.
Марья Андреевна. Зачем вы мне говорите про него: вы знаете, что я не поверю вам. Я его люблю, слышите ли, люблю, люблю! Не смейте при мне говорить про него дурно.
Милашин. Вы его любите? А он вас любит, вы думаете?
Марья Андреевна. Послушайте, я начинаю терять терпение! Или замолчите, или убирайтесь прочь от меня!
Милашин (садится на другой стороне комнаты; молчание). Вы меня обидели, Марья Андревна, жестоко обидели. Я желал вам добра, я с малолетства с вами знаком, а вы меня от себя гоните. Скажите, пожалуйста, чем я это заслужил? (Молчание.) Я только, по правам дружбы, хотел предостеречь вас.
Марья Андреевна. От кого предостеречь? Не нужно мне ваших предостережений.
Милашин. Теперь уж я вижу, что не нужно – вы так ему слепо верите, что никого слушать не хотите. Я и не стану вас разуверять, а все-таки это не мешает мне знать про него кой-какие вещи, не очень хорошие.
Марья Андреевна. Вы можете знать и можете говорить кому угодно, а все-таки вам никто не поверит.
Милашин. Что я, подлец, что ли, по-вашему? Вот чего я дождался от вас за мою привязанность!
Марья Андреевна. Что ж вы узнали? Говорите.
Милашин. Много узнал, всего не перескажешь.
Марья Андреевна. И есть у вас доказательства?
Милашин. Какие же доказательства? Его поведение и без доказательств ясно.
Марья Андреевна. Ну, а если у вас нет доказательств, так я вам говорю: не верю, не верю, не верю!
Милашин. Может быть, когда-нибудь я и докажу вам мои слова на самом деле, только не будет ли поздно.
Марья Андреевна. Это уж не ваше дело. Когда будете иметь доказательства, тогда и говорите, а до тех пор молчите. (Молчание.) Что ж это так долго? (Смотрит в окно. Молчание.) Наконец-то!
Милашин. Что такое?
Марья Андреевна. Владимир Васильич. Ну, уж достанется ему от меня.
Мерич входит.
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Те же и Мерич.
Марья Андреевна. Что это вы пропали? Как вам не совестно!
Мерич (целует руку). Виноват, Марья Андревна, виноват! И оправдываться не стану. Здравствуйте, Иван Иваныч.
Марья Андреевна. Мне нужно рассказать ва?л кой-какие новости, не совсем приятные.
Мерич. Неприятные! Это дурно. Вы меня пугаете.
Марья Андреевна. Да, для меня – очень неприятные.
Мерич. А если для вас они неприятны, так уж и для меня также.
Милашин. Отчего же это так? Позвольте вас спросить.
Мерич. По очень простой причине, Иван Иваныч: я принимаю очень близко к сердцу все, что касается до Марьи Андревны. Теперь вы поняли?
Марья Андреевна. Да, Иван Иваныч, это дело касается нас обоих.
Милаши н. В таком случае, извините.
Мерич. Что это вы похудели, побледнели, Марья Андревна?
Марья Андреевна. Я вам говорю, что у меня есть много неприятного; да уж и того довольно: я три дни вас не видала. Чего я не передумала в это время!…
Мерич. Если я был хоть сколько-нибудь причиной вашего горя, то я считаю себя так виноватым, что не смею и оправдываться. Сердце у вас доброе. А я постараюсь загладить свой проступок. Дайте ручку, в знак перемирия. (Целует у Марьи Андреевны руку.)
Марья Андреевна. Да, уж, конечно, виноваты. Как это не заглянуть почти неделю! Бог с вами! Я уж к вам посылала Дарью.
Мерич. Она, вероятно, меня не застала дома; мы с ней разошлись.
Милашин (в сторону). Это невыносимо!
Мерич. Зачем же вы присылали Дарью ко мне?
Марья Андреевна. За вами. Мне очень нужно с вами переговорить об одном весьма важном деле.
Милашин. Прощайте, Марья Андревна.
Марья Андреевна. Куда вы?
Милашин. За доказательствами.
Марья Андреевна. Желаю вам успеха.
Милашин уходит.
ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Марья Андреевна и Мерич.
Марья Андреевна. Владимир, Владимир! Что ты со мной делаешь! Я жду тебя не дождусь!
Мерич. Что такое, что такое! Об чем ты плачешь?,
Марья Андреевна. Владимир, у нас страшное горе: мы проиграли дело… у нас отнимают все.
Мерич. Ах, боже мой!
Марья Андреевна. Что теперь делать? Маменька говорит, что нам будет жить нечем. Единственное средство мне – пожертвовать собой, выйти за Беневоленского. Я не могу опомниться, нынче я должна дать ответ.
Мерич. Как это скверно!
Марья Андреевна (обнимает его), Владимир, спаси меня!
Мерич (освобождаясь). Погоди, погоди. Поговорим хладнокровно.
Марья Андреевна. Как же я могу говорить об этом хладнокровно! Владимир, что мне делать!… Жизнь и смерть моя от этого зависят. (Обнимает его.)
Мерич. Как ты, Мери, неосторожна! Ну, как кто увидит, что скажут?
Марья Андреевна. Мне теперь уж все равно, что бы ни говорили.
Мерич. А я-то чем же виноват! Ведь все на меня падет; скажут, что я тут бог знает что. Ты знаешь, у меня и без того какая репутация.
Марья Андреевна. Ты боишься? Ты, кажется, прежде не боялся.
Мерич. Ты не понимаешь, теперь совсем другое дело; тогда не было твоей маменьки.
Марья Андреевна. Что же мне делать! Я, ей-богу, не знаю.
Мерич. Ах, как это нехорошо, я совсем этого не ожидал.
Марья Андреевна. Владимир! Пока я не видала тебя, я бы пошла за кого угодно маменьке. Я полюбила тебя; ты мне говорил, что меня любишь, – как же мне теперь расстаться с тобой?
Мерич. Скажи же мне, Мери, сделай милость, чего тебе от меня хочется?
Марья Андреевна. Владимир, опомнись, что ты говоришь! В какое ты меня ставишь положение! Мне стыдно за себя. Я тебе, как другу, рассказываю свое горе, а ты спрашиваешь, чего мне хочется! Что же мне сказать тебе: женись на мне? Пощади меня!
Мерич. Ах, Мери! Мери! Ты не знаешь, в каких я теперь странных обстоятельствах. (Ходит по комнате.) Я решительно теперь ничего не могу придумать… решительно ничего.
Марья Андреевна. Ничего?
Мерич. Ничего.
Марья Андреевна. О, боже мой! (Закрывает лицо руками.)
Мерич. То-то вот все еще неопытность! Мне надобно было бежать от тебя. Зачем я тебя встретил! О, судьба, судьба! Мне легче бы было совсем не видать тебя, нежели смотреть, как ты страдаешь. Впрочем, я не думал, что ты так привяжешься ко мне.
Марья Андреевна. Что же ты думал?
Мерич. Я думал, что из наших отношений не выйдет ничего серьезного.
Марья Андреевна. Ты хотел позабавиться от скуки, для развлечения, не правда ли? Не ты ли сам говорил, что играть любовью тебе надоело.
Мерич. Да разве я не люблю тебя? Разве я не страдаю теперь? О, кабы ты могла заглянуть в мою душу! Но как же быть? Надобно покориться своей участи; надобно быть тверже, Мери!
Марья Андреевна. Я была тверда, пока ты не обманул меня так жестоко. И тебе не жаль меня? Скажи, ради бога!
Мерич. Мне очень жаль тебя, Мери, и тем больше жаль, что я не могу никак помочь тебе. Жениться я не могу на тебе, да и отец мой не позволит. Конечно, я бы не посмотрел на него, а обстоятельства, обстоятельства, которые гнетут меня всю жизнь…
Марья Андреевна. Ах, боже мой! Скажи ты мне, для чего ты меня обманывал, зачем клялся, когда я от тебя этого не требовала?
Мерич. Я люблю тебя, Мери! Я увлекся, я не сообразил. Я человек очень страстный.
Марья Андреевна. Ты любил? Никогда ты не любил меня. Я одна любила. Теперь мне поведение твое стало ясно. Хоть уж и поздно, а я узнала тебя. Господи, боже мой! И ты смеешь называть это любовью! Хороша любовь! – не только без самопожертвования, даже без увлечения! На нас весь суд, нам не прощают ничего… Я к тебе бросаюсь на шею, а ты оглядываешься, не увидал бы кто. Ты вспомни хорошенько: бывало, ждешь тебя не дождешься; все глаза проглядишь, а ты придешь, как ни в чем не бывало, только разве обдумаешь дома, что говорить, да как бы сделать шаг вперед.
Мерич. Ты меня обижаешь. Что ж, ты можешь говорить, что хочешь – ты вправе.
Марья Андреевна. Не говори, ради бога! Вспомни о совести хоть теперь-то. Теперь уж тебе нет никакой нужды лгать. Теперь тебе остается только хвастаться своими успехами.
Мерич. Послушай, однако за кого ж ты меня считаешь?
Марья Андреевна. За кого нужно.
Мерич. Я, наконец, не могу переносить этого. (Берет шляпу.)
Марья Андреевна. Ты уходишь? Прощай!
Мерич. Не могу же я слушать этого! Ну, я виноват, я сознаюсь, да все не так же, как ты говоришь. Все-таки я честный человек. Ведь обстоятельства, Мери, много значат… Где же вам это все знать – вы женщины.
Марья Андреевна. Верю, верю.
Мерич. Нет, право. Ты не сердись на меня. Я не мог и не могу иначе поступить при всей любви к тебе. Ты что хочешь говори, а я все-таки буду утверждать, что люблю тебя. Ты этому не веришь! Ты ошибаешься и обижаешь меня. Могу ли я не любить тебя, такое прекрасное, невинное создание!
Марья Андреевна. Перестань, ради бога!
Мерич. При других обстоятельствах я бы отдал все на свете за счастье обладать тобой.
Марья Андреевна. Перестань же наконец.
Мерич. Но мне не суждено; что ж делать! Нам нужно расстаться.
Марья Андреевна. Прощайте, прощайте!
Мерич целует руку, уходит медленно, потом возвращается.
Мерич. Нет, я решительно не могу уйти без того, чтоб еще раз не взглянуть на тебя. (Стоит, сложа руки на груди.) Ты на меня не сердишься?
Марья Андреевна. Не сержусь.
Мерич. Вот и прекрасно. Прощай, Мери, прощай! Желаю тебе всякого счастья. (Отходит немного.) Обо мне забудь! (Уходит.)
ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ
Марья Андреевна (одна). И я поверила этому человеку! Как мне стыдно за себя… Он ушел, и ему ничего! Он даже рад, я думаю, что развязался… А я, я? За что же я страдаю, чем я виновата! О, господи! зачем в людях так мало правды! Могла ли я знать, что он меня обманывает! Как мне было знать! Почем мне было знать!… За что он меня обманул! (Плачет.)
Входит Милашин.
ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ
Марья Андреевна и Милашин.
Милашин. Вот доказательства, Марья Андревна.
Марья Андреевна. Теперь уж не нужно.
Милашин. Значит, правду я говорил. Помилуйте, я его знаю очень хорошо. (Читает). «Простите моей дерзости, но я не могу более скрывать страсти, которая меня сожигает». – Скажите, какие нежности!
Марья Андреевна. Что вы там еще читаете?
Милашин. Вот, извольте посмотреть. (Подает ей записки. Марья Андреевна читает про себя.) Вы давеча говорили, что я лгу; я это помню, Марья Андревна.
Марья Андреевна (рвет записки и бросает их за окно). Только этого недоставало! Это ужасно!
Милашин. Вот у меня еще есть. Не хотите ли?
Марья Андреевна. Ах, боже мой! Да на что мне они? Оставьте меня, ради бога. Вы видите, в каком я положении. (После непродолжительного молчания.) Я сейчас видела Владимира Васильича.
Милашин. Что же он?
Марья Андреевна (плачет). Ему нет никакого дела до меня. Он говорит, что нужно покориться своей участи.
Милашин. Мерзавец! Марья Андревна, перестаньте, не плачьте! Я готов жизнью пожертвовать для вас. Скажите, Марья Андреевна, чем я могу быть для вас полезен – я на все готов.
Марья Андреевна. Вы ничего не можете для меня сделать. Дайте мне немного успокоиться. Мое самолюбие оскорблено, мне стыдно за себя. Я не о том плачу, что мне нужно пожертвовать собой – я уж примирилась с этой мыслью, – а об том, что я была игрушкой пустого человека. Чем вы мне можете помочь?
Милашин. Хотите, я его вызову на дуэль? Вы думаете, не вызову? Непременно вызову.
Марья Андреевна. Что вы выдумываете! Зачем вы это сделаете, как, по какому праву?
Милашин. Да, в самом деле, неловко! Я так только спросил у вас, а то, как вам угодно. Мне жизнь не дорога… Я не могу видеть, как вы страдаете! Неужели я решительно ничем не могу вам помочь?
Марья Андреевна. Одним только: оставьте меня в покое.
Милашин. Вы меня гоните! Вы вот как со мной поступаете! Ну, так я вам докажу, что я не заслуживаю этого. Я, Марья Андревна, не Мерич! Я очень хорошо понимаю ваше положение! Выйти за Беневоленского! Какому-нибудь скоту придет фантазия за вас свататься, а вы должны итти за него! Нет, это невыносимо! Это ужасно досадно! Знаете ли что, Марья Андревна? Я человек бедный, я, может быть, сам не знаю, чем содержать себя одного, не только с женой, но я не сделал бы так, как Мерич, не уступил бы вас на жертву Беневоленскому. Марья Андревна! Я предлагаю вам свою руку, мне хочется доказать вам, что я благородный человек.
Марья Андреевна. Ах, Иван Иваныч, не хотелось бы мне вас обидеть, да нечего делать. Не нуждаюсь я ни в вашей помощи, ни в вашем благородстве; не пойду я за вас ни за что на свете.
Милашин. Да, конечно, я не Беневоленский; он завидный жених.
Марья Андреевна. Беневоленский человек с состоянием, да и маменька хочет, чтоб я за него вышла; вот почему я предпочту Беневоленского.
Милашин. Не угодно? Как вам угодно! Мне только одно обидно: за что вы меня унижаете, ставите хуже какого-нибудь Мерича. Я делаю вам честное предложение, а вы на меня сердитесь; а Мерича не гнали прочь, когда он ухаживал за вами.
Марья Андреевна. Послушайте, за кого вы меня принимаете? Вы даже не имеете уважения ко мне. Нет, надобно это покончить одним разом. Будет плакать. (Утирает глаза.) Если б теперь Мерич сделал предложение, я б не пошла за него. Я выхожу за Беневоленского – это решено. Незаметно, что я плакала? Мне хочется показать маменьке, что я без всякого усилия решилась выйти замуж. Пусть она будет весела и покойна, я возьму все на себя. Полноте дуться и вы. Посмотрите, в самом деле, незаметно слез?
Милашин. Почти незаметно.
Марья Андреевна. Ну, и слава богу! Станемте смеяться, станемте разговаривать о чем-нибудь о постороннем. Не были ли вы в театрах как-нибудь на-днях?
Милашин. Вы думаете меня обмануть и себя также. Для чего это? Ведь я знаю, что у вас на душе.
Марья Андреевна (топает ногой). Я совсем вас не обманываю; мне, право, что-то вдруг весело сделалось. Давайте играть во что-нибудь. Ах, вот карты! Давайте играть в карты.
Милашин. Давайте, пожалуй, если вам угодно. (Садится к столу.)
Марья Андреевна. Во что же? В дураки давайте.
Милашин (сдает). Поиграемте, поиграемте. Послушайте, Марья Андревна, вы притворяетесь. Вы не хотите, чтоб я видел ваши слезы. Зачем же вы от меня-то скрываетесь: я вам не чужой. Это досадно!
Марья Андреевна. Играйте, играйте, а то останетесь.
Милашин. Вы так горды, что не хотите мне позволить принимать в вас участие. Ведь это заметно, что вы притворяетесь.
Марья Андреевна. Что, остались! (Смеется.)
Милашин. Ну, что ж, остался. (Мешает карты, сдает.) Ведь это ужасно досадно! Это гордость! Вы меня этим унижаете, не считаете ни за что!…
Марья Андреевна. Вы принимаете! Еще принимаете. Ну, так вы опять остались! (Хохочет.)
Милашин. Ведь это невыносимо просто.
Марья Андреевна. Сдавайте, сдавайте. Что же вы!
Милашин сдает.
(Марья Андреевна задумывается, закрывает глаза платком и опирается на стол, потом утирает глаза и берет, карты.) Кому ходить, мне?
Анна Петровна входит.
ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ
Те же и Анна Петровна.
Анна Петровна. Что это у вас за смех?
Марья Андреевна. Да вот Иван Иваныч все остается. Вы совсем не умеете играть. Когда же мы, маменька, напишем ответ Максиму Дорофеичу? (Продолжает играть в карты.) Поблагодарите его за предложение и напишите, что я согласна.
Анна Петровна. Ты, Маша, согласна? Ну, спасибо тебе, утешила ты меня. Вот теперь я вижу, что ты меня любишь. Обрадовала ты меня… Уж так обрадовала, что и сказать нельзя… Вот, Иван Иваныч, у меня дочка… И красавица и умница. Где тут бумага была? Вот теперь вдруг-то и не придумаешь, что написать. (Берет бумагу и пишет.)
Марья Андреевна и Милашин играют в карты.
Марья Андреевна (Милашину). Хоть бы поскорее это кончилось, моих сил больше недостает. (Встает.) Дайте, я вам помогу. Что вы пишете?
Анна Петровна. А вот: «Милостивый государь, Максим Дорофеич! Благодарю вас за лестное для нас предложение. Машенька согласна и просит вас сегодня на чашку чаю». Хорошо ли так-то? Уж я не знаю. А? Аль другое написать?
Марья Андреевна. Нет, прекрасно, прекрасно! Вот и отошлите поскорей.
Анна Петровна. Нет, в самом деле, хорошо? Иван Иваныч, хорошо?
Милашин. Очень хорошо.
Анна Петровна. А не надо ли чего прибавить?
Марья Андреевна. Нет, не надо, ничего не надо… довольно и этого. Пошлите поскорей. Дарья, Дарья!
Входит Дарья.
Пошли поскорей кого-нибудь с этим письмом к Максиму Дорофеичу. Ступай, Дарья, поскорей. Я не выдержу больше… Иван Иваныч, мне дурно!
Милашин подбегает, подает ей стул, Марья Андреевна сидит несколько времени в изнеможении, потом заливается слезами.
Анна Петровна. Машенька! Машенька! Что ты? Что с тобой?
Милашин (в сторону). Что же это такое!
Марья Андреевна. Ничего, это пройдет. Мне дурно что-то. Не беспокойтесь.
Анна Петровна. Поцелуй меня, Машенька! Умница ты моя…
Марья Андреевна. Что, маменька, хороший он человек?
Анна Петровна. Хороший! Уж я не отдам тебя за дурного.
Марья Андреевна (в слезах). Он меня станет любить? Если он меня будет любить, и я его буду любить.
Анна Петровна. Да о чем же ты плачешь-то, глупенькая?
Милашин. Неужели это вас удивляет, что Марья Андревна плачет? Это странно!
Анна Петровна. А что ж тут, батюшка, странного? Она сама объявила желание выйти за Беневоленского, а теперь плачет. Чем же не партия?
Милашин. А что ж особенно завидного в Беневоленском?
Анна Петровна. А то, что ты молод еще судить-то постарше себя. Он солидный человек, с небольшим в тридцать лет уж состояние имеет, делом занимается, а у вас все гулимоны да пошлости на уме.
Милашин. Состояние! А где взял он это состояние, спросить надобно. У нас совесть есть, оттого и состояния нет. Состояние нажить немудрено.
Анна Петровна. Да, поди вот, наживи, да тогда уж и разговаривай!
Милашин. Я и теперь могу рассуждать, кто честный человек, а кто нет. Счастье не в богатстве, а в душевном спокойствии. Соединить свою судьбу с таким человеком, которого, того и гляди, отдадут под суд…
Анна Петровна. Да, очень нужны мне все эти резоны! Я, батюшка, мать! Так, зря, дела не сделаю. Еще молод очень учить-то меня! Наживи-ка своих детей, да тогда и выдавай, как знаешь. Учить-то всякий умеет, а попробуй-ка за дело-то взяться, так и нет ничего. Все одни фантазии дурацкие. Вот тут с вами табатерку потеряла. О! чтоб вас! Дарья! Дарья!
Дарья (входит). Что угодно?
Анна Петровна. Что глаза-то вытаращила! Сыщи табатерку!
Дарья уходит.
Милашин. Меня вы можете бранить, сколько вам угодно, а за что же должна гибнуть Марья Андревна?
Анна Петровна. Поди ты, я тебя и слушать-то не хочу. А она должна понимать, кажется, что такое мать для нее. Чего мне стоило ее вырастить-то. Надо мне видеть от нее какое-нибудь утешение. Полно плакать-то!
Марья Андреевна. Разве я вам, маменька, не угождала? Разве вы были недовольны мной когда-нибудь?
Анна Петровна. Что там про старое толковать, я того и знать не хочу. Легко ли дело, нужно мне очень помнить, когда ты мне угодила, когда нет. Вот теперь я вижу твою благодарность. Мать на старости лет ни дня, ни ночи покою не знает, женское дело, измаялась вся. Нашла ей жениха, что она и сама-то его не стоит, а она плачет да убивается, как будто я ей злодейка какая!
Марья Андреевна. Да ведь я, маменька, согласна.
Анна Петровна. Вижу я, как ты согласна-то.
Входит Дарья,
Что ты еще?
Дарья. Табатерку извольте.
Анна Петровна. Ишь тебя принесло, нашла время!
Дарья (идет). Ну, раскудахталась,
Анна Петровна. Другая бы радовалась да не знала, как благодарить мать-то за такого жениха, а не то чтоб расстраивать. Мое дело женское, я женщина сырая, а тебе все ничего. Ты об матери-то и не думаешь, как бы мать порадовать.
Марья Андреевна. Маменька! Ради бога! Что вы говорите! (Плачет.) Боже мой, что это такое!
Анна Петровна (помолчавши и успокоившись). Что ж, конечно, я на тебя не могу пожаловаться, ты меня всегда слушалась… Да что ж теперь-то ты, Машенька! Ну, полно, перестань! Мне ведь и самой тебя жаль. Я тебя обидела… Что ж делать, прости. Я ведь женщина, у меня сердце слабое, горячее, раскипится другой раз, и не уймешь; сами виноваты, что до этого доводите! Иногда что и скажется сгоряча… Обижаться-то на меня за это грех, дело женское.
Марья Андреевна. Я на вас не обижаюсь…
Анна Петровна. Что ж делать, хороша ли, худа ли, все-таки мать. Выдешь замуж, и такой не будет. Ну, полно же, друг мой. Мне разве весело смотреть на тебя, как ты плачешь. Бог с тобой, что ты это!
Все лица на левой стороне; входит Хорьков и останавливается среди сцены.
ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ
Те же и Хорьков.
Хорьков. Марья Андревна! Моя мать вас обидела; я пришел просить прощения за нее.
Анна Петровна. Да, батюшка, нечего сказать, хорошая женщина ваша маменька.
Марья Андреевна (тихо). Маменька, он, кажется, пьян; молчите, пожалуйста.
Милашин (Марье Андреевне). Он уж четвертый день пьет; как ушел тогда от вас, и запил. Ходит по комнате, плачет и пьет.
Марья Андреевна. Неужели? Ах, бедный!
Хорьков. Что такое? Слезы! Об чем вы плачете? Я не хотел вас обидеть… Я бы умер для вас, Марья Андревна. Это мать… Она простая женщина. Я не знал, что она была у вас, не знал… Я б ее не пустил к вам… Она простая женщина, не понимает ничего… Где же ей вас понять! Что же делать! Мать… любит… воспитала… Марья Андревна, простите! (Становится на колени.)
Марья Андреевна. Что вы, что вы, Мнхайло Иваныч! Встаньте! Я ни на вас, ни на вашу маменьку не сержусь; напротив, я вам очень благодарна за ваше расположение.
Хорьков (встает). Об чем же вы плачете? Скажите мне, об чем вы плачете? Кто вас обидел?
Анна Петровна. Ах, молодой человек, молодой человек…
Хорьков. Что вы, Анна Петровна!… Ах, вы не знаете!… Уж молчите лучше! (К Марье Андреевне.) Вас, вероятно, маменька обидела? Не сердитесь на нее… Бог с ними… они не знают… не сердитесь на нее… ведь любят… воспитывали… учили…
Анна Петровна. Пойдем, Машенька, пора одеваться, скоро Максим Дорофеич приедет. (Милашину тихо.) Уведите его, Иван Иваныч.
Милашин (берет шляпу). Пойдемте, Михаило Иваныч.
Хорьков. Что? Мальчишка!
Милашин. Что же вы бранитесь! Я вас хочу увести отсюда, потому что вы пьяны.
Хорьков стоит задумавшись.
Марья Андреевна (встает). Перестаньте, Иван Иваныч!
Милашин. Что же он бранится! Это досадно.
Хорьков. Да, скверно, скверно! Извините… Куда я годен! Пьяный… в чужом доме…
Марья Андреевна. Ах, как мне его жаль! Как мне его жаль!
Хорьков. Марья Андревна, не презирайте меня! Я люблю вас… Я не мог перенести вашего отказу. Конечно, это гадко… подло… недостойно… Но что ж делать, я жалкий человек! Я ведь люблю вас, очень люблю!…
Марья Андреевна. Я сама вас люблю, Михайло Иваныч. Я очень жалею, что поздно вас узнала. Я выхожу замуж… за Беневоленского. (Плачет.)
Хорьков. За Беневоленского!… Это жертва… да, жертва. Что ж, благородно… благородно… слезы…
Марья Андреевна (садится на стул). Ах, Михайло Иваныч, мне тяжело, очень тяжело!
Анна Петровна. Она это для матери делает. Максим Дорофеич – человек хороший и с состоянием.
Хорьков. Да, с состоянием. Слезы, слезы… вечные слезы… чахотка, не живши, не видавши радостей жизни… Прощайте. (Становится на колени, берет руку Марьи Андреевны и целует.) Я сам не переживу!
Марья Андреевна в обмороке, все суетятся около нее; Хорьков плачет, прислонившись к стене.