ЛИЦА:
Ренева.
Рабачев.
Оля.
Залешин.
Авдотья Васильевна.
Дерюгин.
В усадьбе Рабачева спустя три дня. Палисадник, цветы и кусты; направо небольшое крыльцо дома; в глубине невысокий забор с калиткой.
Явление первое
Рабачев сидит на ступеньке крыльца, отбивает косу, после нескольких ударов встает и начинает точить бруском. Авдотья Васильевна входит.
Авдотья Васильевна. Здравствуйте, Борис Борисыч!
Рабачев (не оставляя дела). Здравствуйте, Авдотья Васильевна.
Авдотья Васильевна. Моего Семена Семеныча нет у вас?
Рабачев. Не водится и не был сегодня.
Авдотья Васильевна. Где ж это он, мои матушки? На мельнице была — нет; на хуторе — тоже! Вчера явился ночью, а нынче опять с ранней зари из дому! Верно, опять закатился на охоту свою… Потому вижу: нету дома этого ружьища поганого, сумки — тоже…
Рабачев. Ну, значит, на охоте!
Авдотья Васильевна. И что выдумал, — охоту какую-то! Допрежде, бывало, во весь круглый год-то раза два, не больше, по осени сходит, постреляет для скуки; а то уж, господи! — каждый божий день заладил, из дому совсем пропал, и не видно его. А вернется, дети на глаза не показывайся; со мной тоже ни слова; ходит, молчит, как убитый, знай только глотает рюмку за рюмкой! Пил он и прежде, да в меру, а уж это без всякой пропорции! Ох, жили три года мы, не было горя у нас, а теперь вот оно! Злые люди позавидовали, али уж попущение такое! Не знаю, что с ним только поделалось! Борис Борисыч, как вы думаете?
Рабачев. Я-то откуда буду знать?
Авдотья Васильевна. Ну все ж таки вы его приятель: может, что и говорил вам?
Рабачев. Так нашло на человека. Пройдет.
Авдотья Васильевна. Уж пора бы пройти, четвертый день это у нас идет. И в рабочую пору, — все дела стали у нас, в доме тоже всё врозь — такое расстройство! Глаза бы мои не глядели! Ох, думаю так, не завелось ли уж чего-нибудь у него на стороне?
Рабачев. Это вы про что?
Авдотья Васильевна. Знаете, ваш брат-мужчина, глаза у него завсегда не сытые, особенно касательно женского полу: своего мало, ищет чего другого.
Рабачев. Придумывайте еще!
Авдотья Васильевна. Нет, не выдумываю, Борис Борисыч, мне верный человек сказал.
Рабачев. Кто же этот верный человек?
Авдотья Васильевна. Андревна, что на картах гадает. Так-таки просто указывает на трефовую даму! Не я же трефовая, я — бубновая. Я-то от него по картам за версту ложусь, ко мне-то он задом, а на нее так и воззрился. Ну вот, что вы мне на это скажете?
Рабачев (с расстановкой). Скажу я вам, что это глупость.
Авдотья Васильевна. Нет уж, кому другому, а Андревне завсегда поверю, потому не первый раз. Тогда еще, как замуж вытти мне, выгадала ведь; а там, как заболеть папаше, опять — про пожар тоже, как сарай у нас сгорел с хлебом, — вперед сказала! А теперь вот про трефовую эту!.. Жива не останусь, а дознаюсь!
Рабачев (указывая налево). Вон он, радуйтесь, на помине легок. Отыскался!
Авдотья Васильевна (встает, отирает глаза). Так и есть, с охоты своей! Слава богу, хоть тверезый, кажется!
Входит Залешин с ружьем за плечами; садится на скамейку и опускает голову на руки.
Явление второе
Рабачев, Авдотья Васильевна, Залешин.
Авдотья Васильевна. Посмотрите, видите, Борис Борисыч… как у нас являются! На жену и не взглянул, как ее и нет; а два цельных дня не видались.
Залешин. Шатался, шатался!.. Жажда мучает; нет ли у тебя чего, Борис?
Рабачев. Воды, квасу, что ли?
Залешин. Нет, уж это можешь сам потреблять, а нам чего-нибудь поживительней! Водки нет ли?
Рабачев. Водки нет у меня, не держу.
Залешин. Ну, коньяк, вино?
Рабачев. Ничего этого нет.
Залешин. Скверно! Вперед всегда имей все на случай для жаждущих, странных и убогих.
Авдотья Васильевна. Как же! Наготовишься на вас таких! Винный завод надо завести. Заливайте, заливайте ум-разум свой! Что только выдет из этого?
Залешин. Перемелется — какая-нибудь мука да будет! А вы, Авдотья Васильевна, по какому же случаю сюда отъявились? Зачем?
Авдотья Васильевна. Зачем?.. Я уж не знаю, куда мне броситься, куда деваться, куда голову свою приклонить, бедную!
Залешин. Гм!.. Чего же вы так уж очень беспокоитесь?
Авдотья Васильевна. Семью бросили вы, дом забыли. Все врозь да в сторону у нас пошло! Бога вы не боитесь и людей не стыдитесь! Вот что!
Залешин (Рабачеву). Аль во зеленый луг собираешься?
Рабачев. Нет, хотел сад выкосить.
Авдотья Васильевна. Вы что ж, домой-то собираетесь или нет? До завтра здесь будете сидеть?
Залешин. Собираюсь, собираюсь.
Авдотья Васильевна. Так уж пора, кажется, вечер на дворе. Поедемте, что ли!
Залешин. Можете отправляться; сейчас буду. Я верхом!
Авдотья Васильевна. А если опять пропадете, так и знайте: я завтра уеду к папаше! И детей возьму, — довольно я намучилась!
Залешин. Так и будем знать!
Авдотья Васильевна (уходя). Прощайте, Борис Борисыч!
Рабачев. Прощайте, Авдотья Васильевна!
Явление третье
Залешин и Рабачев.
Залешин. Таскался по болоту, дичь стрелял, да в голову вдруг и пришло: не лучше ли вместо бекаса-то в себя! Вся хандра разом пройдет!
Рабачев. Чорт знает что городишь!
Залешин. Из всякой колеи выскочил, весь в разладе!.. Мерзость!
Рабачев. Пора опомниться да за ум взяться; хорошего не выйдет!
Залешин. Всё мы, братец, знаем и понимаем; да вот поди-ка угомони себя, как со дна души-то буря поднимется-да перевернет все! Эх!.. А тебя я, кажется, в добрый час познакомил с ней: вы подружились!.. Сегодня видел ее?
Рабачев. Нет, и вчера не был.
Залешин. Что так?.. Или надоел ей, турнула?..
Рабачев. Напротив, очень ласкова! Гуляли, катались, в лесу были; раз ночью разложили костер, пели; она мне рассказала про свое житье-бытье за границей. А теперь больше мне некогда, дела много дома.
Залешин. Продажа имения подвигается?
Рабачев. Потеха!.. Покупщик этот, Худобаев, тогда поехал с нами луга осматривать; я с ней на тройке, а он с Дерюгиным сзади; я пустил во весь дух, Дерюгин не отставал; приехали на луг, так Дерюгин его едва ссадил с телеги, совсем развалился. После, слышно, слег, и до сих пор нет его; она уж писала, чтоб дал решительный ответ; не знаю, получила ли!..
Залешин. А про меня спрашивает?
Рабачев. Удивляется, что ты совсем исчез, не бывал у нее.
Залешин. Кланяйся, как увидишь, и скажи, что боюсь! Можешь рассказать о моем поведении и прибавить: боится-де, что будет еще хуже.
Рабачев. Да я тоже не буду у нее больше, довольно гулять.
Залешин. Это что?.. Тоже боишься?
Рабачев. Бояться!.. Чего тут бояться? А просто от дела отбился совсем, в голове что-то перепуталось.
Залешин. Не в ретивом ли закипело? Что ж, это хорошо. И не беги от нее! Ты молод, свободен, отдавайся весь страсти; а там что будет, то будет. О, боже!.. Да я… вот отпетый уже и схороненный, а помани она меня хоть взглядом, я бы за ней на край света ушел — все побросал, все прочь!..
Рабачев. Ну, а я не хочу безумствовать. Ты еще не знаешь, я еще не говорил тебе… Мне есть что беречь и чем я должен дорожить больше всего в мире!
Залешин. Женщина, другая женщина?
Рабачев. Да! И я люблю ее, крепко люблю!
Залешин. Однако скрытен же ты!
Рабачев. Нечего было болтать прежде времени.
Залешин. Девушка?
Рабачев. Девушка; хорошая, простая душа, милая.
Залешин. Жениться думаешь?
Рабачев. Непременно. А вот эти дни с барышней этой все путаемся, совсем было забыл про нее. Теперь опомнился, — скверно, совесть грызет! Нет, шабаш, — кончено!
Залешин. И на грех она приехала к нам! Жили бы мы без нее в своих потемках; а то осветила она нам наши болота, а согреть не согрела!
Рабачев. Не пойду я больше к ней… не увижу ее никогда, вот и конец! Незачем мне! (Взглянув на крыльцо.) Оля!.. Вот она, видишь, вот кого я люблю!
Бежит к крыльцу, на котором показывается Оля.
Залешин. Так вот кто!.. Ну, прощай, брат! Счастливо оставаться! А я (махнув рукой) домой, в свою тюрьму! (Уходит в калитку.)
Явление четвертое
Рабачев и Оля.
Рабачев. Сама пришла, вот умница-то! Вот умница!
Оля. Да уж теперь бежала к тебе без стыда и без страха: люди смотрят, а мне все равно. Одно в голове было, чтоб узнать что-нибудь о тебе, — видеть-то уж и не чаяла.
Рабачев. Как ты меня обрадовала! Ну, вот твое хозяйство! Смотри, хозяйка моя милая!
Оля (припадая к Рабачеву). Я к тебе третьего дня и ночью прибегала, да тебя не было дома.
Рабачев. На лодке катался.
Оля. С ней?
Рабачев. Да, с ней.
Оля. Ты все с ней, я-то… уж я думала, думала. Как же ты это… не пожалел?
Рабачев. Уж теперь кончено, довольно. Потешил ее, и сам подурачился, и будет с меня. Нет, уж теперь калачом не заманишь.
Оля. Ты ведь и тогда то же говорил, а потом…
Рабачев. Ах! Да разве я хвалю себя! Молод — вот беда-то моя! Словно как я охмелел!.. Ну, да вот очнулся, конец!
Оля. Нет, ты мне вот что скажи: ты меня все любишь… все еще так же, как прежде?
Рабачев. А то кого же, кого же еще мне любить-то? Ее, что ли? Так ты только подумай; что мне она, на что! И что я для нее? Так, потеха одна, баловство.
Оля. Вот точно камень с души свалился; а то было ведь я что думала-то! Ты не сердись! Тоска меня одолела; ну вот грызет день и ночь. Думала, коли уж он меня покинул, так пойду взгляну на него последний раз, да и… страшно и подумать, не то что вымолвить! Ты сам посуди: как мне жить без тебя и для чего жить?
Рабачев. Ольга, довольно; пора кончить этот разговор!
Оля. Ты ведь не пойдешь к ней больше?
Рабачев. Сказано тебе, не сто раз повторять!
Оля. Ну, так вот видишь: у меня даже слезы от радости, так мне хорошо!
Рабачев. И мне так хорошо, что и домой тебя отпускать не хочется.
Оля. И мне уходить не хочется.
Рабачев. Так оставайся! Что тут еще бобы-то разводить! Вот и хозяйничай!
Оля. Нет, нет, что ты! Как можно! Ты поезжай поскорей к отцу-то!
Рабачев. Завтра же поеду! Да скажу ему, что, пожалуйста, мол, поскорей свадьбу, я церемоний не люблю; а то, мол, я и так увезу.
Оля. Ты только отцу-то скажи; а то, пожалуй, увози. Ох, что-то уж и не верится такому счастью!
Рабачев. Осенью у меня будут деньги, выстрою новый дом, небольшой; комнатки маленькие, чисто, светло, цветов побольше…
Оля. Да!.. А окнами чтобы выходил на реку… весело: ходят барки, народ…
Рабачев. На реку и будет. Потом сад побольше разобьем; в саду будем работать вместе.
Оля. Буду; я очень люблю копаться в саду… Ах!
Рабачев. Что ты?
Оля (указывая налево). Смотри — она! Идет сюда… Я спрячусь!..
Уходит в дом. В калитку входит Ренева.
Явление пятое
Рабачев и Ренева.
Ренева. Хорош, хорош! Как же вы смели два дня не являться? Видите, сама пришла.
Рабачев. Я был очень занят-с.
Ренева. Могу спросить, чем?
Рабачев. Рабочая пора, мало ли дела!
Ренева. Ну, вот сегодня, сейчас, например, что вы делали?
Рабачев. Собирался косить в саду.
Ренева. Собираться не значит еще делать!
Рабачев (указывая). Вон косу точил.
Ренева. С вами никого не было?
Рабачев. Когда?
Ренева. Сейчас?
Рабачев. Никого. Я один.
Ренева (с улыбкой). А мне послышался чей-то голос.
Рабачев. Что это, допрос, что ли? (Садится.)
Ренева. Так что же, хоть бы и допрос!
Рабачев. Права-то у вас нет, кажется!
Ренева. А если есть, если я интересуюсь вами, как, может быть, никем и никогда?
Рабачев. Полноте шутить! Какой интерес, и на что я вам?
Ренева. А вот какой: я волнуюсь, тоскую; я умирала эти дни и все ждала вас. А у него, видите ли, какие-то дела важные!
Рабачев. Не важные, а насущный хлеб.
Ренева. Фи, стыдитесь! Такой молодец и толкует о насущном хлебе, как старик о богадельне! Умрете, что ли, с голоду? Одним словом, как хотите, а на несколько дней еще вы мой. Вы не можете, не смеете отказать!
Рабачев. Эх!.. Право, ведь… знаете… (Ходит.)
Ренева. Ничего не знаю и не хочу знать!.. Что это!.. Мне даже стыдно за вас!.. Но вы поймите, ведь только на несколько дней! Если сегодня Худобаев не ответит решительно, то есть попросту, тогда я продам имение крестьянам, за что бы только ни продать и не медля уеду, и прощайте навсегда!.. А вы уж рады, что исчезнет, испарится эта досадная женщина, которая так тревожит вас!
Рабачев. Нисколько. А признайтесь, что сами вы желаете поскорей уехать отсюда, скучно вам здесь с нами.
Ренева. Скучно, да, смертельно скучно! А тут вы еще, жестокий, отталкиваете меня. Погодите, уеду, так вспомните, может быть, и не раз!
Рабачев. Вспомню, конечно; уж наверно вспомню.
Ренева. Как? Злом или добром?.. А? Злом?
Рабачев. За что же мне вас вспоминать злом?
Ренева. И я так думаю. Женщин вы, конечно, встретите еще много в жизни; полюбите, пожалуй женитесь; будет у вас хорошая жена и поинтересней, получше, нежели у Залешина Авдотья Васильевна; но все же такую, как я, вряд ли уже увидите! Я для вас новость, как и вы для меня. Женщина вольная, как птица! Есть ли у вас такие?
Рабачев. Да, у нас тут таких не встретишь.
Ренева. Вот и насмотритесь на меня хорошенько! Не все же одни и те же лица, одни и те же чувства. Эх, господа, как посмотрю я на вас да подумаю над вашим благоденствием! Нет, не хочу, не променяю я своего бездолья и бесприютности на него! Я живу, а вы здесь прозябаете!.. Да, а что же Залешин? Неужели он не приедет даже проститься со мной?
Рабачев. Не знаю; я думаю, что приедет.
Ренева. Что он?
Рабачев. Не хочется говорить! Хандрит и дурит!
Ренева. Как я довольна за него, что он хандрит! Авось похудеет; а то он очень толст и близок к удару. И осиротеет его Авдотья Васильевна!.. А, вот и мой Денис Иваныч шествует ко мне.
Рабачев. А меня уж извините, я на минуту, мне нужно в дом. Позвольте!
Ренева. Позволяю!
Рабачев уходит в дом. В калитку входит Дерюгин.
Явление шестое
Ренева и Дерюгин.
Дерюгин. Был у вас, барышня, сюда послали.
Ренева. Что скажете?
Дерюгин (подает письмо). Вам от барина-с.
Ренева (быстро распечатывает и пробегает). Что такое?.. Ничего не понимаю! (Читает вслух.) «Неведомое мне до сей поры чувство охватило все мое существо! Дни и ночи я провожу в смятении и думах: то блеснет луч надежды, то угаснет, и я снова во мраке и страдаю! По долговременном и зрелом размышлении я, наконец, решаюсь и завтра буду иметь честь явиться, дабы выслушать свой приговор. С чувством наиглубочайшего уважения…»
Дерюгин. Ишь ты как! Только это насчет чего же-с он, примерно?
Ренева. Не знаю!.. Я вас спрашиваю.
Дерюгин. Мы не могим знать!
Ренева. Да он здоров?
Дерюгин. Он не то чтобы вполне, а ничего, кажись; встал с постели это, похаживает.
Ренева. Нет, я не то спрашиваю! А что его голова, то есть не помешался ли он?
Дерюгин. Хм! Незаметно; а будто только что-то он держит в голове такое, особенное.
Ренева. Да что же это наконец? Ничего он не говорил вам?
Дерюгин. Ни-ни, сикрет! А только наказывал доложить вашей милости, что завтра сам явится и будет у него объяснение с вами наедине.
Ренева. Нет, он свихнулся! Как же? Жду, жду, наконец пишу, спрашиваю коротко: покупает он или нет? И вдруг ответ: неведомое чувство, смятение и думы! И в заключение — еще какое-то объяснение наедине!
Дерюгин. Да вот завтра узнаем, барышня; надо до завтра уж подождать.
Ренева. Только до завтра, — больше я не жду! Так ему и передайте.
Дерюгин. Слушаю-с.
Ренева. Ну, уж благодарю, отыскал покупщика, Денис Иваныч!
Дерюгин. Ах, барышня, я и сам не рад, что связался: замучил он меня своей канителью!
Ренева. И я уверена, что с ним пива не сваришь, как говорится! Я еще раз предлагаю вам: покупайте вы именье!
Дерюгин. Барышня, денег нет у нас.
Ренева. Есть у вас деньги, Денис Иваныч! Хотите, я сделаю вам рассрочку? Не упускайте!
Дерюгин. Гм!.. Коли ежели скидочку изволите…
Ренева. Ну! Торговаться!.. Ступайте и подумайте; а завтра чтоб и у вас был готов ответ на случай, да и деньги.
Дерюгин. Вашей милости мы рабы верные, должны покоряться! Подумать можно. А пока, барышня, просим прощения!
Ренева. Прощайте! Так помните, завтра!
Дерюгин. Будем помнить-с!
Уходит. Входит Рабачев.
Явление седьмое
Ренева и Рабачев.
Ренева. Так вы и не скажете мне?
Рабачев (задумчиво). Чего? Что вам угодно?
Ренева. Мне все сдается, вы не одни были, когда я пришла, что у вас был кто-то и я спугнула. Может быть, и теперь здесь…
Рабачев. Ну, был, был… и теперь здесь.
Ренева. Женщина, конечно?
Рабачев. Да.
Ренева. Любимая?
Рабачев. Любимая.
Ренева. И очень любите?
Рабачев. Очень.
Ренева. Так вот как вы! Наконец-то я узнала!.. Да нет, неправда, вы шутите; такой тон…
Рабачев. Как хотите, так и думайте!
Ренева. Я хочу думать, что е́е нет… такой женщины. Ну, пусть она есть; пусть даже в эту минуту она видит и слышит нас, но по крайней мере в этот вечер она не должна существовать. Сегодня вы мой! Слышите?
Рабачев. А если невозможно?
Ренева. Ни слова!.. Ужли же это такая страшная жертва? Нет, этот вечер мы вместе, вдвоем, и никто нас не разлучит. Мы пустимся сейчас на лодке туда… куда-нибудь подальше! Прокатимся в последний раз!.. В последний раз вы с этой странной женщиной!.. Уеду, тогда успеете любить и наслаждаться, не уйдет ваше сонное счастье! Собирайтесь! Я бегу к лодке и там жду!
Уходит. Оля показывается на крыльце.
Явление восьмое
Рабачев и Оля.
Оля (с крыльца). Звала?
Рабачев. Звала.
Оля. Ты не пошел?
Рабачев. Нет, иду.
Оля. Как? Куда?
Рабачев. Кататься на лодке.
Оля. Да ведь как же… ты сказал мне…
Рабачев. Ничего это не значит. В последний раз потешу ее, и кончено!
Оля. Боря, голубчик! Ради бога, не ходи, умоляю тебя! Пожалей ты меня!
Рабачев. Так, значит, ты мне не веришь! Не веришь теперь, и после, и дальше так будет — что ж это выйдет у нас за жизнь? Без конца мученье!
Оля. Нет, клянусь тебе, я верю, верю! Но страшно мне что-то, страшно!.. Вот боюсь до смерти!..
Рабачев. Не ребячься, Оля, прошу тебя, не огорчай меня!
Оля. Я верю тебе, я понимаю, что ничего… Да вот сердце-то, сердце-то мое… Что ж ты с ним сделаешь?
Рабачев. Да что такое, не съест же ведь она меня в самом деле! Покатаюсь, да такой же приеду. А ты вот сбегай домой да, как все уснут у вас, прихода ко мне.
Оля. Пряду, приду, милый! Как же не притти, разве утерпит сердце! Все будет думаться, где ты, да что ты!
За сценой голос Реневой: «Борис Борисыч, я жду!»
Рабачев. Ну, прощай! Приходи же! (Убегает.)
Оля (с крыльца, вслед Рабачеву). Убежал! Воротить бы надо на минутку. (Кричит негромко.) Боря, Боря!.. Нет, не воротишь! Да нет, что же я! Ведь он знает, знает, что мне расстаться с ним все равно, что с жизнью. (Приподнимается на крыльце и кричит громко.) Боря, Боря! Так ты и знай! Что с тобой расстаться, что с жизнью — мне все равно!