ЛИЦА:
Оброшенов.
Анна Павловна.
Верочка.
Гольцов.
Хрюков.
Улита Прохоровна.
Молодец от Хрюкова.
Комната третьего действия.
Явление первое
Анна Павловна и Улита Прохоровна (выходят из боковой двери).
Улита Прохоровна. Ишь ты какие шутки глупые! Нечего им делать-то, вот они и озорничают. Еще слава богу, что так обошлось. Долго ли старику совсем с ума свихнуться!
Анна Павловна. Да, мы вчера очень боялись. После припадка он заснул, и с ним сильный бред сделался. Впрочем, доктор сказал, что опасности нет никакой, что ему нужно только денька два успокоиться.
Улита Прохоровна. Ну, а сегодня-то он что?
Анна Павловна. Ничего. Поутру гулять ходил, теперь прилег заснуть.
Улита Прохоровна. Да, вот тоже и со мной тогда такую же штуку сделали! Уж я их ругала-ругала; да стыда-то у них нет в глазах, так им все равно.
Анна Павловна. Что ж вы, тетенька, так скоро ушли от Хрюковых? Что не погостили?
Улита Прохоровна. Аль я вам надоела?
Анна Павловна. Нет, тетенька! Я так спрашиваю.
Улита Прохоровна. Ушла я от безобразия от ихнего! Там теперь не то что посторонним, и своим-то приходится бежать из дому. Старик сыновей гонит; дом хочет заново отделывать, чтоб ему одному жить.
Анна Павловна. Зачем же?
Улита Прохоровна. Говорят, жениться хочет.
Анна Павловна. В шестьдесят-то лет?
Улита Прохоровна. Да разве для них закон какой писан! Что чудней, то и делают. Спальню да женину уборную штофом да бархатом обивает, на окна кружевных занавесок накупил.
Анна Павловна. Кто ж за него пойдет?
Улита Прохоровна. Пойтить-то пойдут. Которая за деньги, а другую сиротку и так отдадут, не спросясь. Сыновья теперь по квартирам разъезжаются. Срам! Из своего-то дома! Я старику говорила: «Жила я в княжеских и в графских домах, нигде такого безобразия не видала».
Анна Павловна. Что же он?
Улита Прохоровна. Известно, что. Обругал как нельзя хуже. Чего ж от него ждать-то!
Анна Павловна. Интересно бы узнать, кто его невеста.
Улита Прохоровна. Как же, узнаешь! Он прескрытный старичишка! Его мыслей никто не знает. Уж такой хитрый. Ну, я теперь пойду.
Анна Павловна. Куда же вы? Посидите!
Улита Прохоровна. Ну вот еще! Я вас и так часто вижу. Пойду где-нибудь в чужих людях пообедаю; все-таки вам расходу меньше. А коли хорошо примут, так и погощу. Вон к вам Хрюков идет. Какого ему еще рожна нужно! Я с ним и встречаться-то не хочу, я через кухню пройду. Прощай!
Анна Павловна. Прощайте, тетенька!
Улита Прохоровна уходит в боковую дверь, входит Хрюков.
Явление второе
Анна Павловна и Хрюков.
Хрюков. Здравствуй, душа моя!
Анна Павловна. Здравствуйте! Садитесь!
Хрюков. И без просьбы твоей сяду. Ты думаешь, буду стоять перед тобой? Уж это много чести для тебя. (Садится.) А что ж крапивное-то семя вчера не приходил? ведь я ему приказывал.
Анна Павловна. Папенька нездоров.
Хрюков. С перепою, должно быть?
Анна Павловна. Как вам не стыдно! что вы говорите!
Хрюков. То и говорю, что знаю. Уж есть ли таких пьяниц, как стракулистов! В самом деле, что ль, болен?
Анна Павловна. Теперь поправляется.
Хрюков. А кляузы строчить может?
Анна Павловна. Он спит теперь. Как проснется, тогда с самим поговорите.
Хрюков. Ну что ж, этот, как его? Жених-то ваш? Нашел денег?
Анна Павловна (печально). Нет.
Хрюков. И вы-то хороши! Отдаете за голоногого за какого-то! Польстились, что молод. Вы бы лучше хоть постарше, да попристойнее искали.
Анна Павловна. Нам и этот хорош.
Хрюков. Сядет он на вашу шею. Еще наплачетесь с ним.
Анна Павловна. Там что бог даст. Уж это дело решенное.
Хрюков. Зять-то бы кормить должен семью, а тут ему денег подавай. И пойдете побираться по знакомым, занимать у того и у другого.
Анна Павловна. Они будут совсем обеспечены; папенька им дом купил.
Хрюков. Слышал я, слышал. У меня ж денег-то брали. Уж и дом! Стань к лесу задом, ко мне передом.
Анна Павловна. По деньгам и дом.
Хрюков. Разумеется. Не каменные же палаты вам на две-то тысячи купить!
Анна Павловна. И две-то тысячи насилу набрали. Теперь бы нам только триста рублей на короткое время призанять.
Хрюков. Знаю я это короткое-то время. Дай я вам теперь триста рублей — через неделю еще столько же просить придете, а то так и больше.
Анна Павловна. Не придем. И эти деньги возвратим вам с благодарностию. Я вам ручаюсь за это.
Хрюков. Ты ручаешься? А что с тебя взять-то?
Анна Павловна. Я вам словом ручаюсь.
Хрюков. А что из твоего слова сделаешь? Шубу не сошьешь. Да оно отчего бы не дать! Деньги не велики. Кабы вы только могли чувствовать.
Анна Павловна. Что это значит? Как чувствовать?
Хрюков. Так и чувствовать. Уважать своих благодетелев; вот как чувствовать.
Анна Павловна. Мы вас и уважаем и будем уважать.
Хрюков. А вот посмотрю я! (Подходит. Гладит по голове Анну Павловну.) Ишь ты как гладко причесана: волосок к волоску! Так много ли ж тебе денег-то нужно?
Анна Павловна. Триста рублей.
Хрюков. А двести нельзя?
Анна Павловна. Нет, нельзя.
Хрюков. Двухсот не возьмешь?
Анна Павловна. Возьму, только еще сто рублей надобно занимать будет.
Хрюков. Уж так будто нужно ровно триста, ни копейки меньше?
Анна Павловна. Нужно ровно.
Хрюков. Ну, а ежели я дам двести девяносто?
Анна Павловна. Сколько бы ни дали, мы будем вам благодарны. Только мне нужно ровно триста.
Хрюков. Уж так в обрез? Чудно что-то! (Смеется.) Капрыз!
Анна Павловна. Ничуть не каприз.
Хрюков. Ну да что ж! Я и капрыз твой уважу. (Вынимает бумажник.) Вот они деньги-то! Хочешь, все отдам?
Анна Павловна. Не нужно мне.
Хрюков. Что больно горда! Другая бы взяла, право взяла. Есть такие. Да и ты глупа, что не берешь. Могу жертвовать. Эй, бери, а то спрячу!
Анна Павловна. Вы мне дайте только то, что я прошу у вас.
Хрюков. На, возьми сама, сколько нужно. (Подает бумажник.)
Анна Павловна. Нет, зачем! Вы сами дайте.
Хрюков. Триста?
Анна Павловна. Триста.
Хрюков. Я могу тебе и больше дать.
Анна Павловна. Ни больше, ни меньше.
Хрюков. Ну, право, возьми! Чего боишься? Я никому не скажу. Сколько хочешь бери. Хочешь пятьсот — пятьсот бери. Я денег не жалею; а для тебя хошь все отдам.
Анна Павловна. Мне нужно только триста!
Хрюков. Триста да триста! Наладила! (Кладет деньги на стол.) Ну, на тебе твои триста! Я с тебя и расписки не беру!
Анна Павловна (встает и кланяется). Вы меня так одолжили, Филимон Протасьич, что я и не знаю, как благодарить вас! Вы будьте уверены, что при первой возможности мы вам заплатим.
Хрюков. Что мне, крайность, что ли, в деньгах-то! Хошь и не заплатишь — не разорюсь.
Анна Павловна. Вы, конечно, не разоритесь, да мы-то должны отдать долг.
Хрюков. А может, я прощу.
Анна Павловна. Вы нас обидите.
Хрюков. Все ты не то толкуешь! Вот видишь ты, я на деньги все могу иметь и все имел, то есть всякое удовольствие, и любили меня всякие красавицы, да всё из такого круга, что образования никакого нет, ну и скромности. Чтобы по-благородному вести себя, так не умеют. А мне надо, чтоб по-благородному, потому это самое необразование мне надоело.
Анна Павловна. Не понимаю я вас.
Хрюков (тихо). Чего тут не понимать-то! Ну, просто тебе говорю, осыплю тебя золотом, да и все тут.
Анна Павловна. Что такое?
Хрюков. Да ты тише, а то отца разбудишь.
Анна Павловна. Что вы говорите?
Хрюков. А вот что! Ты мне понравилась. Если ты меня полюбишь, так я всему вашему семейству могу благодетелем быть. В экономки ко мне хочешь?
Анна Павловна. Как вы смеете такие вещи говорить!
Хрюков. Тише, я тебе говорю! Что шумишь? Услышит кто-нибудь. И этих денег с вас не потребую и еще дам, сколько хочешь. Вот он, бумажник-то, со мной!
Анна Павловна (бросает деньги). Возьмите ваши деньги и ступайте вон!
Хрюков (поднимает деньги). Что ты бросаешь? — ведь это не щепки. Что ты развоевалась!
Анна Павловна. Подите вон, я вам говорю!
Хрюков. Постой! Разве я тебя чем обидел? Я тебе обидного не сказал. На все это есть твоя воля: хочешь — ладно; не хочешь, так и скажи: тебя никто не принуждает. За что ж тут обижаться!
Входит Оброшенов.
Явление третье
Анна Павловна, Хрюков и Оброшенов.
Оброшенов. Аннушка, что с тобой? Что с тобой, моя милая?
Анна Павловна. Папенька, прикажите ему уйти. Можно ли переносить, что он говорит! Я уйду, я не могу видеть его!
Оброшенов. Погоди, погоди! Благодетель мой! За что же девушку-то обижать? Ну я таковский, уж надо мной бы над одним и тешили свою душу. А она к этому непривычна: я их берег, лелеял, обижать никому не позволял.
Хрюков. Что ты ее слушаешь! Она врет. Я ей ничего обидного не сказал. Вольно ей горячиться-то! Ишь она какая сердитая у тебя!
Оброшенов. Уж даром она, благодетель мой, Филимон Протасьич, не рассердится. А вы вот что! Попросите у ней извинения за невежество, ручку поцелуйте, как следует у барышни, она вас и простит по своей ангельской доброте. Хе-хе-хе! Так ведь я говорю, Аннушка?
Хрюков. Ручку поцелуйте! Выдумывай еще! Ты слушай, старая тетеря! Мои резонты слушай! Должен ты мне много! Теперь она еще просит триста рублей. Что ж, у меня для вас яма бездонная, что ли, денег-то приготовлена?
Оброшенов. Так не давайте! А зачем обижать-то?
Хрюков. Не давайте! А я вот хочу дать. Да ты слушай! Девушка она в летах, замуж не пойдет, поведенья скромного; а мне это и нужно. Пусть переезжает ко мне в экономки. Обиды ей не будет, и вам всем будет хорошо.
Анна Павловна. Ну, вот слышите, папенька, что он говорит. Можно это слушать равнодушно? (Уходит.)
Явление четвертое
Оброшенов и хрюков.
Оброшенов. Не ждал я, Филимон Протасьич, от вас, от благодетеля, такого сраму на свою седую голову.
Хрюков. Какой тут страм! Мне страм, что я с вами связался. Я ей добра желал, а она обиделась; еще, пожалуй, рассказывать будет. Значит, разговор пойдет, и будет страм для меня, а не для вас. Про меня пойдет мараль; а вам что?
Оброшенов. А если про нас будут говорить, значит, вам до этого дела нет!
Хрюков. Сравнял ты себя со мной! Вы люди ничтожные! Про тебя с дочерьми с твоими как хочешь дурно разговаривай, так в этом важности ровно никакой нет. Потому цена вам всем грош. А я человек известный. Понял ты?
Оброшенов. Мне цена грош, я и не спорю; а дочерей моих я не позволю обидеть ни за миллионы. Тебе честь дорога, а мне дороже твоего.
Хрюков. Что за честь, коли нечего есть! Видимая твоя бедность или нет? Всякому видимая. Я тебе ж, убогому, помочь хотел; ты бы должен это чувствовать! А велика важность, что про твою дочь поговорят дурно. Поговорят, да и перестанут.
Оброшенов. Я чести своей не продавал; слышишь ты, не продавал!
Хрюков. Да что за бесчестье, что дочь твоя будет жить в моем доме? Разве только скажут, что она любовница моя. Так и то не беда. Всякий умный человек рассудит, что она это от бедности.
Оброшенов. Молчи! Задушу! Молчи! Ты этого от меня еще не слыхивал, так вот слушай теперь! Ты думал, что я шут! Ну да, я шут и есть, только за дочерей убью, всякого убью! (Хватает стул.)
Хрюков. Скотина не узнала своего господина. Что ты, повредился, что ли? Ты мне деньги-то отдай, которые забрал.
Оброшенов. Отдам, отдам…
Хрюков. А за грубость я тебя в сибирку посажу.
Оброшенов. Я сам с тебя бесчестье потребую, а за дочь по закону вчетверо заплатишь.
Хрюков. Держи карман-то! Свидетелев не было. Ты деньги-то принеси! (Уходит.)
Оброшенов (вслед ему). Принесу, завтра же принесу.
Входят Анна Павловна и Верочка.
Явление пятое
Оброшенов, Анна Павловна и Верочка.
Анна Павловна. Папенька, успокойтесь! Не расстроивайте себя.
Верочка. Ты, папаша, опять захвораешь.
Оброшенов (в изнеможении садится на стул). Ах ты, анафема! Нет, теперь хворать нельзя, некогда. Захворай теперь, так с голоду умрешь. Надо сейчас денег доставать. Саше нужно, да этому лешему отдать. Вот отдохну и побегу.
Анна Павловна. Куда вы, папенька, пойдете? Вы так слабы. Вы у кого хотите просить денег-то? Вы лучше напишите ему записочку, я снесу.
Оброшенов. Что ты! Можно ли это? Позволю я тебе идти милостыню просить! Чтоб опять такая же история вышла.
Верочка. Саша сходит.
Оброшенов. И ему нельзя, стыдно — он молодой человек. А мне ничего не стыдно; у меня уж давно стыда нет. Я бы теперь украл для вас и не постыдился бы. Пуще всего надо Хрюкову отдать. А то после этой ссоры он меня со свету сживет.
Анна Павловна. Много вы ему должны, папенька?
Оброшенов. Много. Не разделаться всю жизнь. Все по распискам; уж некоторым и срок вышел. Надо его укланять как-нибудь, чтобы, вместо денег, хоть документ взял на год сроком. Будем выплачивать понемногу.
Анна Павловна. Вот несчастие-то!
Оброшенов. Пугнул я его, а теперь уж и самому страшно. Кругом я обязан человеку, пропасть должен, — и вдруг выгнал из дому, убить хотел. Кого? Благодетеля своего.
Анна Павловна. Он, папенька, стоил этого.
Оброшенов. Стоил-то стоил. Его б отсюда не в дверь, а в окно надо было проводить! Да то-то вот, Аннушка, душа-то у меня коротка. Давеча погорячился, поступил с ним, как следует благородному человеку, а теперь вот и струсил. Бедность-то нас изуродовала. Тебя оскорбляют, ругаются над детьми твоими, а ты гнись да гнись да кланяйся. Покипит сердце-то, покипит, да и перестанет. Вот что я сделал дурного? Вступился за дочь, выгнал невежу вон. Что ж бы я был за отец, если б этого не сделал? Кто ж допустит такое нахальство в своем доме? Стало быть, я хорошо сделал, что прогнал его; а у меня вот от страху ноги трясутся. Вот так и жду, что он пришлет за мной. А ведь надо будет идти; упрямиться-то нельзя; надо будет кланяться, чтоб пообождал немного. А сколько брани-то я от него услышу! Как в глаза позорить-то станет! А мне и языком пошевелить нельзя. Нагни голову да слушай! Уж он теперь дома, — далёко ль ему, только через улицу перейти. Пришлет! Чувствует мое сердце, что пришлет!
Входит молодец от Хрюкова.
Ты зачем?
Молодец. Филимон Протасьич приказали вам сейчас прийти к ним.
Оброшенов. Зачем?
Молодец. Это, выходит, я не знаю; а только приказывали, чтоб сейчас.
Оброшенов. Что ж! Надо идти. Право, лучше идти. Скажи, что сейчас буду.
Молодец уходит.
Подай шляпу!
Верочка подает.
Пойду!
Входит Гольцов.
Явление шестое
Оброшенов, Анна Павловна, Верочка и Гольцов.
Оброшенов. Вот, Саша, беда у нас, право беда!
Гольцов (не слушая). Денег не достали-с?
Оброшенов. Какие тебе деньги! С меня с самого долг тянут. Вот сейчас иду умаливать, чтоб подождали.
Гольцов (схватывается за голову). Ах, боже мой!
Оброшенов. Что ты, Саша, что ты?
Гольцов. Сейчас письмо получил-с.
Оброшенов. Какое?
Гольцов (тихо). Этот помещик, чьи я деньги затратил, через два дни будет в Москве.
Оброшенов. Ничего, Саша, ничего! Не тужи! Вот я сбегаю по своему делу, а ты тут подожди меня, поболтай! Старайся не думать! Забудь об этом! А я ворочусь, потолкуем: может быть, что и придумаем. Ну, прощайте! (Уходит.)
Явление седьмое
Анна Павловна, Верочка и Гольцов.
Верочка (целуя Гольцова). Здравствуй, Саша! Ты уж и не видишь меня.
Гольцов. Здравствуй, Верочка! Извини! Что же, Анна Павловна?
Анна Павловна. У меня сейчас в руках были триста рублей, да я их сама назад отдала.
Гольцов. Что же вы сделали! Ведь я погибаю.
Анна Павловна. А вы бы послушали, с каким гнусным предложением мне их давали!
Гольцов. Неужели-с? Ну, разумеется, взять нельзя-с. Кто же это?
Анна Павловна. Старик Хрюков.
Гольцов. Вы бы ему в лицо их бросили!
Анна Павловна. Я так и сделала.
Верочка. Что такое вы про Хрюкова говорите? Я не понимаю ничего.
Анна Павловна. Нечего тебе и понимать-то, душа моя.
Верочка. Что он такое обидное тебе сказал? Папенька рассердился, ты тоже.
Анна Павловна. Совсем не нужно тебе знать этого, Верочка.
Верочка. Сестрица, голубушка, скажи!
Анна Павловна. Ну, изволь! Он хотел, чтоб я пошла к нему в экономки.
Верочка. Ах, сестрица! Как же он смел! Ведь это все равно что в услужение идти и жалованье от него получать?
Анна Павловна. Ну да, да!
Верочка. За дело его папенька прогнал.
Анна Павловна. Так вот, Александр Петрович! А мы ему должны очень много; он теперь деньги требует. Вот какое положение.
Гольцов (тихо). А мое-то положение! Знаете ли, я давеча было за бритву ухватился.
Анна Павловна. Что вы! Что вы! А Верочка-то?
Гольцов. Только она-с, а то бы кончено дело.
Анна Павловна. Что вы! Страшно слушать.
Гольцов. А каково мне будет, как выгонят из суда, да осрамят на всю Москву, да судить будут, как вора!
Верочка. Что вы шепчетесь! Должно быть, что-нибудь нехорошо, что вы шепчетесь?
Анна Павловна. Ты сама знаешь, что дела наши очень плохи.
Верочка (хватаясь за Гольцова). А он! С ним ничего не будет? Он с нами останется?
Гольцов (закрывая лицо руками). Я не знаю, Верочка, где я буду.
Верочка (кидается ему на шею). Саша! Саша!
Голос Оброшенова за сценой: «Молитесь богу! Молитесь богу!» Вбегает.
Явление восьмое
Анна Павловна, Верочка, Гольцов и Оброшенов.
Оброшенов. Молитесь богу! Молитесь богу!
Анна Павловна. Что вы, папенька?
Оброшенов. Аннушка! Аннушка! (Гольцову и Верочке.) Вы! Становитесь! Оба становитесь на колени! И я стану. (Хочет становиться на колени.)
Анна Павловна. Папенька, что вы делаете?
Оброшенов. Ты наша спасительница! Ты! Нет, еще не все! Что же я обрадовался! Еще не все. Нет, я стану перед тобой на колени.
Анна Павловна. Ах, папенька! Что вы это! Зачем?
Оброшенов. Просить тебя, просить великое дело для нас сделать. И вы становитесь! Вот она! Она одна может.
Анна Павловна. Я ничего не понимаю.
Оброшенов. Нет, я стану… Это стоит, чтоб стать на колени. Злодей твой не станет того просить, что отец просить будет.
Анна Павловна. Вы меня пугаете.
Оброшенов. Будь тверже, Аннушка, будь тверже! Хрюков просит руки твоей и двадцать тысяч на приданое дает! Падайте! Аннушка! Падаем, падаем к ногам твоим! (Хочет стать на колени.)
Анна Павловна (удерживает его). И вы думаете, что я откажусь? Вы боитесь, папенька? Нет. Вы больны, вы стары: вам нужен покой. А вы для нас работаете, убиваете последние силы… Я буду иметь возможность ходить за вами, покоить вас, баловать, как малого ребенка… и вы подумали, что я откажусь от этого! (Обнимает Верочку.) И ее, мою куклу, я могу рядить, во что мне захочется, могу ее тешить, доставлять ей удовольствия… И я откажусь! Папенька, что вы! Я умереть для вас готова, только бы вы были счастливы!
Оброшенов. Да, да, да! Я так и знал. Вот она дочь-то какая! Вот с такими дочерьми хорошо жить на свете! Ну, спасибо тебе! Спасибо! (Целует ее.) Вот я здоров и весел. Я и плясать буду на твоей свадьбе.
Верочка. А что ж он давеча-то говорил: в экономки?
Оброшенов. Да, да! Я его бранил за это. Ужас как бранил! А он говорит: я шутил, я только испытать хотел. Я, говорит, уж давно жениться задумал за непочтение детей. И много невест смотрел, да все не по сердцу; а твоя по сердцу пришла. А это, говорит, я шутил, шутил; пусть не сердится: я шутил с ней.
Верочка. Что это с нами все шутят?
Анна Павловна. А вот, Верочка, будем жить богато да весело, а главное, не будем ни в ком нуждаться, так перестанут над нами шутить.
Оброшенов. Перестанут, милые мои, родные мои, перестанут!