Закипела работа. Кто нарезáл из снега кирпичи, кто складывал из них стены для радиостанции, кто разгружал самолет, кто разбирал нарты…
Мы с Петром Петровичем поспорили: какой толщины лед? Долбили-долбили льдину, двадцать раз вспотели, наконец добрались до воды. Толщина льдины больше трех метров. Ничего, жить можно!
Скоро к нам прилетели остальные летчики: Молоков, Алексеев, Мазурук. Они привезли лебедку, палатку и Веселого.
Пес забегал по новому месту, стал шнырять носом, принюхиваться. Все смеялись:
— Веселый нюхает полюс.
Летчики разбили для себя легкие палатки. А мы поставили нашу большую, черную, ту самую, в которой жили под Москвой. Мы ее собрали, свинтили, обтянули парусиной, устлали шкурами, пристроили кухню, коридор, и получилось очень хорошо.
Кренкель пошутил:
— Симпатичная квартира, со всеми удобствами, в центре… Ледовитого океана.
Мы туда вселились и устроили новоселье. За палаткой шумела пурга, выл ветер, а нам было тепло и хорошо. Мы сидели у столика, ели вкусные вещи, вспоминали Москву, товарищей, родных…
— Не палатка, — хвалили наш дом летчики, — а настоящий «дворец советов»!
Около «дворца советов» стоял ледяной «дворец» радиостанции. Рядом замахал крыльями наш ветряк — «мельница». За ним стояли нарты с продуктами. Получилась целая улица. Рядом с палаткой развевалось красное знамя с портретом товарища Сталина.
Прошло шестнадцать дней. Все, кроме нашей четверки, стали собираться в обратный путь.
Я уговаривал:
— Не торопитесь, поживите еще. У нас хорошо.
— Нет, спасибо! Мы вас привезли, помогли устроиться; пора домой.
Они стали укладываться. Я ходил к летчикам и всё просил:
— Отдайте мне, что у вас лишнего. Вы скоро дома будете, а нам тут пригодится всё.
И они давали — кто сковородку, кто кастрюлю, кто ведро. А Мазурук подарил нам патефон и на красной крышке написал:
Кто с песней по жизни шагает,
Тот никогда и нигде не пропадет!
А если кто не хотел дарить, я грозился:
— Всё отберу, отпущу в одних трусах! Всё равно вам на юг ехать.
Ведь с полюса куда ни пойдешь, везде юг.
На прощальном обеде я говорил:
— Вы улетаете. Мы остаемся далеко от любимой родины. Но наши сердца всегда будут вместе с нашей страной, с большевистской партией, с народом.
Последние поцелуи, последние объятия.
Машины прошумели над нашими головами. Мы машем шапками:
— До свиданья, до свиданья…
И вот самолеты скрылись. Мы одни.
— Ну, братки, — сказал я, — зимовка начинается.
Кренкель надел наушники, Федоров стал смотреть в астрономическую трубу, мы с Ширшовым отправились к лебедке.