Теперь вдоль шоссе бежал настоящий лес. Москва оставалась сзади.
Строгие нарядные сосны почти касались друг друга, за стволами только иногда мелькал жёлтый огонёк одинокой дачи.
Шофёр и Люда больше не разговаривали. Он — потому что был сердит и озабочен, она — потому что прямо засыпала от голода и усталости. А наевшийся в больнице Орешек давно уже крепко спал.
Грузовик вдруг подпрыгнул, фыркнул и задёргался. Под кузовом что-то заскрежетало, и в кабинке резко запахло бензином.
— Ох ты, вот незадача! — с ожесточением сказал шофёр, отпуская руль.
Он выскочил из кабинки, подбежал к мотору. Пахну́ло морозным ветром, снегом — мимо пронеслась, оставляя вихрящийся след, тёмная легковая машина. Люда слезла с сиденья, высунулась из дверцы. Кругом было темно. Над шоссе и лесом раскинулось чёрное, пересыпанное звёздами небо. Шофёр, привалившись к кузову и ворча что-то, возился у мотора.
— Что-нибудь сломалось? — спросила Люда.
— Подшипник игольчатый, кажись, полетел. Ох ты, беда какая! — сказал шофёр.
— Ку-куда полетел? — просипела Люда.
— Ну, дочка, пропали мы с тобой. Попадёт теперь тебе от матери, мне — от начальника, — не отвечая на вопрос, сказал шофёр.
— От какого начальника?
— Тогда узнаешь, от какого. Иди-ка сюда.
Люда сползла с подножки, подошла к нему. Ветер кольнул ей щёки, щипнул за нос.
— Держи.
Шофёр подал ей большой гаечный ключ, наполовину влез под покрышку и застучал по радиатору. Потом тихо выругался и сел на снег.
— Оказия! — сказал он наконец. — Выходит, авария у нас полная. Дела-а…
— Плохие дела?
— Н-да… Ну ладно, не в лесу же тебе ночевать. Сам завёз, сам и вывезу. Ты вот чего скажи: квартира ваша в доме какай будет?
— Квартира? — Люда затопталась на месте и повертела ключом. — Такая квартира… большая. Мы там с папой и Гандзей. И ещё Глеб, мальчишка.
— Нет, номер какой? Мать-то, может, пришла, с ума сходит, хоть по телефону известить. Телефона своего у нас нету?
— Телефона? Я не знаю про телефон.
— Эх, ты!.. Наделал я делов!
Шофёр собрал валявшиеся на снегу инструменты, взял у Люды ключ, присел на подножку, а Люду с Орешком поставил между ног.
— Ты, значит, толком отвечай. Дом ваш — где база помешается, так? В том же доме?
— Так. Дом в том же доме.
— Значит, двадцать первый. А квартира, квартира какая?
— Квартира?.. Новая квартира, — тихо сказала Люда.
— Эх, ты! Я про номер, а не про новую! Известить-то надо? Тебе сколько годов?
— Мне шесть лет, — вздохнув, твёрдо ответила Люда.
— А фамилия?
— А фамилия — Питровых. Люда Пи-тро-вых. Шесть лет.
— Питровых? Хитрая фамилия. Теперь вот чего: ты в кабину залазь, а то озябнешь, а я встречную ловить буду.
— Поймаете и опять поедем?
— Там видно будет.
Люда вернулась в кабинку, положила снова уснувшего Орешка на сиденье, а сама наполовину высунулась из дверцы.
Шофёр ловил встречную машину недолго. Далеко в темноте, как два глаза, зажглись фары и стали быстро приближаться. Тогда он вышел на середину шоссе, поднял руку. Когда из подъехавшей и остановившейся машины выглянул кто-то, он подбежал, торопливо заговорил. Потом начиркал что-то на протянутом ему белом листке.
— Ты уж, браток, расстарайся, хоть по телефону в домоуправление позвони, — несколько раз повторил он человеку из встречной машины. — Мы тут, видать, надолго застряли. Про девчоночку пускай в квартиру родителям доложат. А то ведь грех какой — завёз бог знает куда.
Ему весело ответили:
— Будьте спокойны, дадим знать! Сами бы подвезли, да не по пути.
— Ну, бывайте здоровы.
Шофёр тряхнул шапкой, встречная машина рванулась я умчалась — только снег закрутился на шоссе.
— Пошли, дочка, — сказал шофёр, подходя к своей кабинке. — Тут недалече тебя отведу, обогреешься. А я костёр разведу, чиниться буду. Пошли.