Зимой темнеет рано.
Вдоль шоссе мигнули и вспыхнули круглые матовые фонари, вокруг них заплясали снежные мошки. Блеснули над головой провода троллейбусов, зажглись окна высоких, уходящих к небу домов.
Справа чернел большой, огороженный решетчатой оградой сад. Машина въехала в ворота и по разметённой асфальтовой дорожке обогнула белый с колоннами дом.
На крыльце стояли два человека в шубах и поверх них — в светлых халатах. Люда погладила Орешка и прижалась носом к стеклу. Шофёр, открывая дверцу, крикнул:
— Товарищ завхоз, распорядитесь товар на кухню принять? Продбаза девяносто два!
Один в халате кивнул. Из освещённой двери выбежал низенький в гимнастёрке и отдал шофёру бумажку. Шофёр сказал:
— Выходи, дочка, ноги разомни. Накладную подписать надо. Не застыла?
Люда сползла с сиденья и вместо ответа просипела что-то. Они вылезли с Орешком, но ноги почему-то не слушались и кололись мурашками.
Люди в халатах ушли с шофёром в дом. Люда подумала и пошла за ними. Дверь была тяжёлая, резная, с красивой металлической ручкой. За нею начиналась лестница. От нечего делать Люда полезла по ней.
Откуда-то так вкусно пахну́ло вдруг свежими щами, что Орешек жалобно взвизгнул. Из приоткрытой двери в коридор высунулся доктор в странном белом колпаке. Он понюхал воздух, скосил на Люду глаза, вытянул палец и страшным голосом сказал:
— Собака? Валенки? Пальто? Кто позволил?
Люда попятилась и тихо ответила:
— Это Орешек. Мы со склада приехали.
Белый колпак нырнул за дверь, а из неё выкатилась проворная санитарка и зашептала:
— Нельзя, нельзя сюда, шеф-повар ругается! Откуда пришла?
Она подтолкнула Люду к лестнице, а Люда, пригнув голову, пробормотала:
— Это мы с Орешком. Нам он велел ноги разминать.
— С каким орешком, кто велел? Нельзя, нельзя…
Санитарка быстро вела Люду по коридору. Наперерез, чуть не столкнувшись с ними, вышла девушка с большим, уставленным дымящимися тарелками подносом в руках.
Орешек рванулся из-под шубки, плюхнулся на пол.
Р-раз!
От толчка с подноса свалился кусок хлеба.
Девушка оступилась, Орешек взвизгнул… Два!.. Раздался грохот, звон посуды, сердитый крик… Поднос вместе с тарелками перевернулся в воздухе и полетел на пол.
Люда отскочила к стене, санитарка — к другой. Девушка, всплеснув руками, с ужасом смотрела на перевёрнутые тарелки: обмазанный соусом Орешек вылезал из-под них, держа в зубах котлету…
А по коридору из захлопавших вдруг дверей высовывались чьи-то головы в белых косынках, выбегали люди в халатах, с испуганными лицами.
Санитарка, охнув, схватила Орешка, сунула его Люде, дёрнула её за плечо и подтолкнула обоих к двери.
— И где только бегаешь? Ищу, ищу — как сквозь землю провалилась! — сердито сказал, появляясь навстречу, шофёр. — Время сколько задаром потеряли!
— Мы там… ноги разминали, — с трудом и каким-то осевшим голосом ответила Люда. — Теперь опять ехать можно?
— Можно-то можно, — ещё сердитей сказал шофёр, — да не домой. И чего мне с тобой делать? В детский сад ещё подшефный заехать велят, яблоки сгрузить. А оттуда уже на базу. Может, на трамвай тебя подсажу, одна доедешь… или милиционера попросить?
— Нет, я милиционера не хочу. Я лучше с вами, — подумав, твёрдо и басом ответила Люда. — В детский сад с вами. А оттуда домой.
Она повернулась и молча полезла в кабину. Уселась, спрятала за пазуху Орешка. Орешек лизнул ей щёку и потёрся ухом. Ухо было мокрое и очень вкусно пахло бараньей котлетой.