В десять часов Тольке пришлось надеть поверх фуфайки шубу, а на ноги валенки с калошами — с лестницы дуло, как из погреба. А уйти погреться он боялся: вдруг пропустит Люду.
Толькина бабушка сидела на кухне и вот уже полчаса жаловалась соседям: мальчишка совсем от рук отбился — вместо того чтобы делать уроки и ложиться спать, весь вечер торчит в передней, да ещё то и дело открывает парадную дверь. На вопросы же о том, что случилось, ничего не отвечает.
А почему Толька не хотел объяснить своей бабушке, в чём дело, он и сам не знал. Может быть, начитавшись «Трёх мушкетёров», считал — так интереснее?
Наконец Толька услышал внизу какие-то странные звуки. Он, конечно, сразу же выскочил на площадку.
По лестнице опять поднимался дворник. Но теперь он был не один.
За ним, озираясь, охая и ахая, шла какая-то незнакомая старушка в белом пушистом платке и в очках. На руках у неё были навешаны свёртки, узелки и сумочки, и дворник тоже был весь обвешан узелками и чемоданами.
— И что такое стряслось, ума не приложу! — говорила старушка не то дворнику, не то чемоданам. — Никто и не встретил. Семнадцать мест у меня! Внучкам гостинцы везу: меньшой одеяло новое связала, старшей — чёсаночки купила. Говорите, их и дома-то никого нет? Страсти какие!..
Толька присел от любопытства, потому что дворник, крякнув, свалил чемоданы около Глебкиной квартиры, а старуха подозрительно посмотрела на него, Тольку. Дворник вытер вспотевший лоб и вдруг подошёл к Тольке:
— Ключ от восемнадцатой квартиры давай. Мамаша ихняя приехали.
— Какой ключ от квартиры? — сказал Толька, прячась за свою дверь. — Мне никому, кроме одной девчонки, давать не велели. Да, не велели!
Дворник исподлобья оглядел Тольку:
— Эх, ты! А ещё говорил — караулить поручили! Да как же, когда они, может, как раз их встречать поехали, да разминулись.
— Они не встречать, а в приёмник. Эту самую девчонку искать.
— Да тебе русским языком говорят: по телефону звонили, она на ихней машине за город уехала.
— За город? Зачем?
— Стало быть, нужно, раз поехала. Дашь ключ, ну?
— Н-нет. Не дам.
И тут Толька решил соврать. Потому что кто его знает — может быть, и неправда всё это? Ещё отдашь ключ, а потом окажется, что пустил кого-то чужого.
— У меня и ключа никакого нет. Это я просто нарочно, неправду тогда сказал, — проговорил он жалобным голосом и юркнул совсем в дверь, но щёлочку всё-таки оставил.
— Канитель одна! — сказал дворник. — Известно, мальчишка! Придётся вам, гражданочка Питровых, обождать. Может, зараз и подъедут. А то в контору пройдёмте, там натоплено, или вот к соседям попрошусь.
— Да нет, зачем людей тревожить? Я уж здесь посижу.
Старушка перевела глаза на скрипнувшую дверь семнадцатой квартиры и присела на чемодан.
— А меня извиняйте, на пост пойду, — сказал дворник, сдвигая в кучу вещи. — В случае чего, покричите, у ворот буду.
— Да бегите, разве ж можно с поста уходить!..
Так они и остались — мать Геннадия Петровича, наконец приехавшая из Саратова, около своих узлов и чемоданов, и Толька Воробьёв, выглядывающий из дверной щёлки, с тёплым ключом во вспотевшем кулаке. Он хмурился и всё думал, думал о чём-то, даже двигал бровями. А дворник ушёл дежурить на пост.