В Средней Азии между семью большими реками есть плодородная, цветущая местность. По-казакски она называется Джеты-Су, а по-русски — Семь рек: Семиречье.
В Семиречье много гор, лесов, зеленых долин и фруктовых садов. Один город особенно славится своими большими яблоневыми садами. Зовут этот город Алма-Ата, что значит «Отец яблок».
Сейчас этот «Отец яблок» знаменит не только яблоками. Город этот сейчас перестраивается, растет. В нем появляются автобусы, телефон, большие дома. Он становится большим, многолюдным городом. К нему провели железную дорогу — Турксиб. В него даже переехало правительство Казанской республики, и он сделался столицей. Вот каким важным стал этот старый «Отец яблок».
А в то время, когда я была маленькой, Алма-Ата стоял за шестьсот верст от железной дороги. Народу в нем было мало, а если раз в год на улице появлялся автомобиль, то все бросали свои дела и бежали смотреть.
Домики тогда были маленькие. В густых садах они были как грибы — сразу-то и не разглядишь.
Мы жили в Алма-Ата. У нас был маленький дом и большой сад. В саду росли… ну, и яблоки, конечно. Но главное — там вместе с нами вырастали наши любимцы: звери и разные животные.
Отец постоянно привозил нам с охоты живых зверят. Мы сами кормили их, смотрели за ними и воспитывали. У каждого были свои питомцы: у одной — юркий лисенок, у другой — ослик, а у самой маленькой сестры — морская свинка.
— А тебе я привезу волчонка, — пообещал мне отец.
— Волчо-онка?.. Ну, это уж чересчур. Его не очень-то приручишь. Привези уж лучше кого-нибудь другого.
— В самом деле, не вздумай привезти волчонка, — всполошилась мать. — Искусает всех, исцарапает и убежит.
— Эх вы, трусихи! Волчонка маленького испугались. А жаль, как раз волки замечательно хорошо приручаются.
И он рассказал нам про одного ручного волка.
Этот волк, как самая преданная собака, любил своего хозяина, ходил за ним по пятам, защищал его от врагов, сторожил его лошадь в поездках. У него был только один недостаток: он любил выпивать. Как только почует запах вина, ищет, ищет по всему дому, пока не найдет бутылку. Тогда он начинал катать ее лапой, разбивал и выпивал все до капли.
— А когда напивался, — спросили мы, — он не буянил, как Тимка Фролов? Посуду не бил? Не дрался?
— Нет, он был получше Тимки. Таких вещей он никогда не делал. Он только заваливался куда-нибудь в уголок и спал.
— Ну, а потом что?
— Потом? Потом хозяину волка надо было уехать. Ехать нужно было очень далеко — сначала в кибитке, потом на поезде. Кроме того он не знал, как еще он устроится на новом месте и захотят ли там пустить его с волком. Поэтому он не решился взять его с собой. Он подарил его своим друзьям, но волк не захотел жить с новыми хозяевами. Тогда он отвел его в лес. Волк нашел дорогу и еще раньше хозяина вернулся домой. Наконец решили его отравить и насыпали ему в кашу яду. Волк съел, шатаясь, добрался до подстилки и вытянулся замертво. А хозяин, очень расстроенный, сел в почтовую кибитку и уехал… Через две почтовые станции смотрит — за кибиткой, высунув язык, поспешает бедняга-волк. Порция яда оказалась слишком маленькой: волк благополучно выспался и, как только пришел в себя, бросился за хозяином. Весь длинный путь, около тысячи верст до железной дороги, волк ехал в кибитке. Потом путешествовал на поезде, на пароходе, верхом. Хозяин всюду выдавал его за собаку, а волк держал себя так хорошо, что все так и считали его собакой. У этого хозяина волк прожил до самой старости, и никогда они больше не расставались.
— Вот это я понимаю! — сказали мы все в один голос. — Ну, расскажи еще какой-нибудь рассказ про волка.
— Да зачем же рассказ? Вот привезу волчонка, тогда не я вам, а вы мне будете рассказывать.
После этого не было дня, чтобы я не напоминала отцу:
— Ну, что же ты волчонка не привозишь? Обещал, так вези теперь.
Однажды утром около моей кровати кто-то громко сказал:
— Вставай, привезли.
Я сразу поняла, кого это привезли, вскочила, накинула платье и побежала во двор.
— Беги в кузницу! — крикнул мне вдогонку отец.
В конце двора была заброшенная кузница. Там сваливали всякий ненужный хлам: поломанные сани, заржавленное железо, разбитую посуду.
Дверь кузницы была плотно закрыта и привалена тяжелым камнем. Я потянула ее к себе. Дверь подалась немного, и я бочком протиснулась внутрь. Там было темно. После яркого света я ничего не могла рассмотреть.
Вдруг под печкой, где кузнецы раздувают огонь, послышался шорох. В темноте зажглись четыре зеленых огонька. Я вздрогнула и попятилась. Я нисколько не побоялась бы обыкновенного волчонка, но… с четырьмя глазами…
— Да он не один! Их двое.
Волчата заворчали и, судя по шороху, полезли еще дальше под печку.
Я знала, что лучший способ расположить к себе животное, — это покормить его сытнее. Я побежала в кухню, налила молока в миску, покрошила хлеба и вернулась в кузницу. Миску я поставила на пол, а сама спряталась в темноту.
Волчата долго боялись подойти к еде. Но она пахла так заманчиво, а они были голодны.
И вот из-под печки выглянула одна серенькая мордочка. За ней другая. Волчата выползли, осмотрелись и осторожно подобрались к миске.
Тут уж они забыли всякий страх. Широко расставив лапы, они хватали куски, дрожали, захлебывались, толкали друг дружку. Оттого, что им надо было сразу и проглатывать пищу и рычать, они давились, кашляли прямо в миску, так что молоко в ней вздувалось пузырями.
Они были так заняты едой, что не заметили, как я подошла поближе.
Они продолжали ссориться и, как самые обыкновенные голопузые щенки, оттирали друг друга плечами. Как и у щенков, у них были большие животы и лапы, только хвостики были потоньше и поголее, а уши торчали вверх.
Еда кончилась, но волчата не собирались расставаться с миской. Один забрался в нее с ногами и старательно вылизывал последние крошки. Другой поднял голову, вздрогнул и пристально уставился мне в лицо. Я видела, что волчонок растерялся. Улыбнулась и, чтобы он не боялся, хотела его погладить.
Щелк!
Я еле успела отдернуть руку. Волчонок отскочил в сторону.
Вот злючка несчастная! От горшка два вершка, а тоже еще, не дается погладить. Чуть палец не откусил. А за что, спрашивается: за молоко и за хлеб? Ладно же.
Я не стала больше набиваться им в дружбу. Но, по правде, мне было обидно. Во дворе меня окружили ребята:
— Ну, что волки, какие они?
— Отличные волки, — ответила я без запинки, — сразу же стали ко мне привыкать. Уже слушаются меня и любят. Вот только надо придумать им имена.
Мы уселись на бревнах и стали придумывать. Отец сказал, что волчата — самка и самец, и мы назвали их Дианка и Том.
В полдень я снова принесла им еду и позвала, зачмокав губами: «Путь, путь, путь, путь».
Волчата вылезли и принялись есть. Пока они ели, я широко раскрыла дверь. В кузницу заглянули собаки. Я испугалась, что они будут драться с волчатами, и хотела их прогнать. Но волчата сами бросились к ним навстречу, поджав хвостики и улыбаясь. Они старались лизнуть их в морды, опрокидывались на спину, дрыгали в воздухе ногами, — словом пресмыкались перед ними, как настоящие щенки. Наверно они принимали собак за волков и потому так сильно радовались.
Собаки строго на них огрызнулись. Миска с едой была им в сто раз интереснее этих двух маленьких подлиз. Они понюхали миску, доели то, что не успели уписать волчата, и пошли из кузницы во двор.
Волчата так ликовали, что, забыв страх и осторожность, тоже побежали за ними. Они отошли довольно далеко, как вдруг оглянулись по сторонам и ужаснулись. Ничего похожего им никогда не встречалось в лесу.
Увидели телегу — прилегли к земле и оскалились. Подождали немного — телега не шевелилась. Видно, не собиралась нападать. Они осмелели.
Вытягивая шейки и приседая от страха, они дошли до середины двора. Собаки давно убежали от них на крыльцо, и волчата остались одни. Они поскулили, но собаки не хотели итти к ним. Тогда они стали пробираться назад.
На беду, им пришлось проходить мимо амбара. Под амбаром жила собака Лютня с новорожденными щенками. Она вообразила, что волчата подкрадываются к ее детям. Вылетела, схватила за шиворот Томку и основательно встряхнула.
Мы бросились выручать волчонка.
Лютня выпустила его из зубов, и оба они — Дианка и Том — убежали в кузницу, забились под печку и затихли.
Вот бедняга Том! В первый раз вышел, и так ему досталось!
Мы в смущении топтались вокруг кузницы, заглядывали под печку, ласково заговаривали с волчатами, подсовывали им разные лакомства.
Они милостиво съедали угощенье, а в ответ на уговоры сердито бурчали.
Но, как ни велика была обида, они недолго усидели под печкой. Сначала высунулась Дианка. Вылезла, посидела немножко и опять юркнула обратно.
Потом вылез и Томчик. Ухо у него было все в крови, голова взлохмачена, под глазом оцарапано. Он встряхивал головой, наклоняя больное ухо к земле.
Рядышком, плечо к плечу, уселись они на пороге кузницы и смотрели на двор, обиженные и грустные.
Следующий день прошел так же, а на третье утро, когда я пришла их кормить, они уже стояли у дверей и ждали.
Дверь опять осталась открытой.
Дианка, ласкаясь к собаке, вышла во двор и, незаметно для себя, взобралась за ней на ступеньки террасы. А Томка остался внизу.
Мы заметили, что Дианка была гораздо бойчее брата. Она первая вылезала на зов и при виде чашки с едой умильно облизывалась.
На крыльце как раз пили чай. Дианку отлично встретили. Никто ее не пугал. Наоборот, все старались угостить ее чем-нибудь. Ей набросали всяких лакомых кусочков. Она наелась и, очень довольная, спустилась вниз к Томке.
Трусишка Томчик обнюхал ее мордочку и сразу же догадался, что Дианка очень вкусно поела. Он облизнулся и снова стал нюхать. А Дианка стояла веселая. Глаза у нее блестели, как бусинки, хвост топорщился от сытости и ни за что не хотел плотно прижиматься к телу.
На этот раз волчата уже не выглядели такими запуганными. Они спокойно осмотрели двор, обогнули дом и очутились в саду.
Я потихоньку пошла за ними. Сад напомнил им лес. Они как-то сразу выпрямились, осмелели, прыгнули в кусты. Потом выбежали на полянку, заиграли и опять скрылись в глубине сада. Они обнюхивали каждый куст, знакомились с каждым деревом. Наигравшись, завалились спать в зарослях вишняка. Там я их и оставила.
В эти заросли я принесла им обед. На том месте, где они заснули, никого не было. Я стала их звать. Долго звала и все всматривалась в гущину сада: не идут ли волчата?
Миску с едой я поставила на траву и присела около нее, помешивая палочкой.
Куда же они подевались?
Я начала беспокоиться. И вдруг вижу — в кустах, у самой моей руки, мордочки. Они давно уже подкрались и смотрели, что я делаю. Должно быть, они думали: «Вот глухая тетеря, под самым носом ничего не слышит».
А как их услышишь, когда они — такие толстые, неуклюжие, а ходят бесшумнее бабочек?
Пока волчата ели, я растянулась на траве и притворилась, будто сплю. Не знаю — то ли это сад и свобода так подействовали на волчат, или, может быть, правда, они уже привыкли ко мне — только обращались они со мной очень нахально: один подышал мне в лицо, другой дернул за платье, за косу. Дианка украла мою туфлю и утащила ее в заросли. Томчик пустился ее отнимать.
Весь день они провели в саду и в саду же остались на ночь.
Так прошло несколько дней. Волчата пользовались полной свободой. Я знала только одно — кормить их получше, чтобы им не пришло в голову отправиться на добычу.
Первый раз я кормила их на рассвете, часов в пять утра. Чтобы никого не будить, я с вечера приготовляла еду и прятала около своей кровати, а с восходом солнца вылезала через окно в сад, находила волчат и кормила. Когда они кончали есть, я забирала чашки, опять через окно влезала в комнату и снова заваливалась спать.
Волчата провожали меня до окошка и так запомнили его, что, когда я бывало засплюсь и опоздаю, они подходили к окну, становились на задние лапки, поднимали головы и выли.
Моя кровать стояла под окном. Я выглядывала, и волчата, видя, что я проснулась, прыгали от радости.
Они стали совсем ручные. Я тоже к ним очень привыкла, и если не видела их несколько часов, то уже скучала по ним.
Часто и подолгу я играла с волчатами. Мы барахтались в траве и бегали по саду. А если мне случалось притти в сад читать, они моментально отыскивали меня, садились напротив и, подождав немного, начинали меня тормошить.
Раз как-то Дианке наскучило, что я все читаю, и она, громко зевнув, уселась на книгу. Я толкнула ее, перевернула на спину и за задние лапки потянула по траве. А Том в это время схватил книгу и растрепал по листку.
У волчат была забавная привычка. После еды животы у них становились, как тугие барабаны. Они ложились на траву и ползали, разглаживая живот о землю.
Удивительно: ведь они не знали медицины, а понимали, что массаж — вещь полезная.
Как-то я бродила с ними по саду и вздумала полакомиться сливами. Снизу слив не достать — высоко. Я полезла на дерево! Трясу и слышу, как они сочно шлепаются наземь. Натрясла порядочно; Слезаю. Ищу, ищу под деревом и ни одной не нахожу. Что за притча? Полезла опять. Опять натрясла, а когда слезла на землю, увидела, что Дианка и Том взапуски подбирают и едят мои сливы.
Оказалось, что они очень любят фрукты, и я стала часто их угощать — трясла им сливы, урюк и яблоки.
Дианка и Том прекрасно изучили все закоулки сада, но редко подходили к дому. Они были малообщительны и людей не любили. Знали и любили они только меня. Меня они встречали, ласкались ко мне, прыгали передними лапами ко мне на грудь, лизали руки, лицо.
Как-то я похвасталась, что волчата знают мой голос и отличают его от всех других. Меня подняли насмех.
— Все это ты выдумываешь. Ничего они не различают, а просто подходят за кормежкой. Проголодаешься, так, небось, ко всякому пойдешь.
— Нет, — стояла я на своем, — вот давайте испытаем, тогда сами увидите.
Собралось человек восемь ребят. Заинтересовались даже старшие. Все столпились у калитки сада.
— Только давайте мне миску с едой, — сказала сестра.
Она взяла миску, вошла в сад и начала звать. Звала долго, но никто не вышел, и она с позором возвратилась обратно.
Пошел другой, третий. Перепробовали все. Тогда я сказала:
— Ну, а мне даже миски не нужно, ко мне они и так прибегут, — и вошла в сад.
Признаться, я сильно трусила: а вдруг Дианка и Том подведут?
— Дианочка! Томчик! — закричала я сладким голосом, а у самой сердце во как билось.
И все видели, как они ко мне бросились. Они сейчас же подбежали, потому что были близко и только ждали моего голоса.
— Вот. А вы говорите — не различают.
Лето подходило к концу. Волчата заметно выросли; это видно было по тому уважению, с каким теперь относились к ним собаки. Раньше, когда волчата были совсем маленькие, собаки не обращали на них никакого внимания. Теперь они все чаще стали наведываться в сад.
Как-то раз они ворвались в сад и начали носиться между деревьев, визжа от восторга, лая и кувыркаясь. Было ослепительно яркое утро. Земля была мягкая, и опавшие листья так и манили зарыться в них носом. Собаки перепрыгивали одна через другую, подкидывали носом тучу листьев и, казалось, не могли остановиться на минутку, словно внутри у них кто-то завел тугую пружинку и она неудержимо толкала их вперед.
Волчата были захвачены собачьей радостью и тоже разыгрались. Дианка ударила лапой Тома, отскочила, пригнулась и ждала: «Ну-ка, Томчик, давай-ка им покажем, как по-нашему играют».
Тут поднялась такая кутерьма, что все перемешалось. И скоро Дианка уже удирала от Заграя, а Лютня тянула за хвост Тома. И, когда Том, обернувшись, сшиб ее лапой с ног, она ничуть не обиделась, вскочила, отряхнулась и с еще большим жаром продолжала игру.
После этого собаки стали каждый день приходить в сад. Дианка и Том, играя с ними, приходили во двор. Между собаками и волками началась дружба.
Такая дружба — редкость. Но уж если волк дружит с собакой, то дружба эта крепкая. Знаете, какой случай был у одного якута? Он стоял с оленями на зимовке. Вокруг на много верст не было ни жилья, ни собак. У него была только одна единственная собака — лайка, которая сторожила вместе с ним оленей. И вот якут стал замечать, что лайка ворует юколу (сушеную рыбу) и уносит ее куда-то в лес. Он попробовал последить за ней, но ничего не узнал. Лайка аккуратно каждый день таскала рыбу.
«Почему она не ест ее сама? Куда она ее носит?» удивлялся якут. К весне у лайки совершенно неожиданно родились щенята. Хозяин собаки был очень доволен. Щенки — большая радость в хозяйстве якута-оленевода. За хорошую собаку на севере дают оленя. А эти щенки были на редкость хорошие: сильные, выносливые и росли, как на дрожжах. Вскоре якуту пришлось перекочевать на летнюю стоянку. Он сложил свой скарб на сани и поехал, а лайка со щенками побежала сзади. На пути им пришлось проезжать через лес. Вдруг якут оборачивается и видит, что к его собачьему семейству присоединился волк. В первую минуту он схватил ружье и хотел его убить. Но тут его осенила догадка. Он понял, что этот волк — отец щенят и что лайка воровала сушеную рыбу для него. Он не застрелил волка, и волк дошел со своей семьей до становища.
К зиме Дианка и Том стали совсем взрослыми. У них выросла густая, длинная шерсть и на щеках — баки. Хвосты сделались пушистыми, мягкими. Ростом они были уже как крупные собаки.
Незадолго до первого снега волчата устроили себе логово. Оно было настолько большое, что иногда вместе с волчатами там заваливались спать и собаки.
Дружба с собаками плохо отразилась на Дианке и Томе: они научились от собак рвать кур. Дома им за это сильно доставалось, поэтому они отправлялись через забор к соседям и хозяйничали у них. Один раз к отцу явился сосед. В руках у него была растерзанная индюшка. Он уверял, что это сделали наши волчата, и требовал за нее денег.
— И смотрите, — грозился он, уходя, — если только увижу их у себя, уж я…
Дианку и Тома в тот же день привязали на цепь, и жить им стало гораздо скучнее.
Однажды к нам зашел шарманщик и громогласно заиграл какой-то вальс. Вдруг за сараем послышался громкий, грубый голос. К нему присоединился второй. Это волки запели вместе с шарманкой. Только они начали петь, сейчас же из всех закоулков повылезали собаки. Они тоже подняли морды и давай подтягивать на разные голоса. Получился такой концерт, что шарманщик засмеялся и перестал играть.
Волчата выли теперь очень часто: должно быть, тяжело привыкать к цепи и к неволе.
Бывало не успеет еще как следует стемнеть, а они уже начинают свое унылое: у-ууу, у-ууу.
Мы заметили, что собаки научились выть по-волчьи, а волки… лаять, совсем как собаки.
Отец сначала не верил, а потом сам убедился в этом. Как-то Дианка лаяла. Я пошла и позвала отца. Он услыхал, удивился и сказал, что это большая редкость.
Чтобы облегчить волчатам неволю, мы водили их в поле за город. Чуть только выпадет свободная минутка, возьмем цепочки в руки и идем гулять. Волки прекрасно бежали в поводу. Но вот в чем беда: уж очень мы были плохими товарищами для них в ходьбе. Мы бывало находимся до того, что хоть языки высовывай от усталости, а они только еще во вкус войдут.
Им все-таки нехватало движения, и они старались сорваться с цепи. Они наловчились отвязываться. Нажмут каким-то образом скобочку у цепи и снимут кольцо от ошейника.
Когда они отвязывались, все домашние бежали за мной. Волчата подходили только ко мне. То и дело слышалось:
— Ну, ты, сестра волков (это меня так прозвали), иди привязывай своих красавцев.
Как-то перед новым годом я услышала крик:
— Томка сорвался и убежал к соседу!
Я — как была без пальто, без шапки — выскочила во двор. Чтобы не бежать кругом, через улицу, я бросилась напрямик, через сад. Дорожек в саду не было, а снег лежал по колено.
Еще издали через решетку забора я увидала, что посреди соседнего двора стоит Томчик, а на крыльцо выходит сосед с ружьем.
— Подождите! — закричала я, что есть силы. — Подождите!.. Я сейчас… я привяжу… Не стре… — Голос у меня сорвался. Я увидела: сосед поднял ружье, раздался выстрел, и Том, как подкошенный, свалился на снег. Я швырнула в соседа цепью и, ухватив его за тулуп, изо всех сил трясла и повторяла:
— Ах вы!.. Вы…
Собралось много народу. Все шумели, кричали.
Я положила мертвую голову Тома к себе на колени и, сидя около него на снегу, горько-горько плакала.
Не помню, как мы вернулись домой, как принесли Тома.
В тот же вечер я, простудившись, слегла в жестоком жару.
Я пролежала в постели почти два месяца.
Оставшись одна, без Тома, — а тут еще и я заболела, — Дианка совсем затосковала. В первые дни она даже от еды отказывалась, выла, металась; все думали, что она сдохнет.
Во время болезни, в бреду, когда приходила в сознание, я упрашивала всех приласкать Дианку, кормить ее и смотреть за ней получше.
— А Дианку кормили? А Дианка уже спит? — спрашивала я каждый раз, когда мне приносили бульон или укладывали меня спать.
— Дианка молодец. Ест за двоих и о Томчике вовсе забыла.
Когда я стала поправляться, ее привели ко мне в комнату. Пришла, гремя цепью, огромная волчица. Я сперва даже не узнала Дианку, такой у нее был могучий вид. И она тоже не узнала меня. Но только у меня-то вид был вовсе не могучий: меня обрили, и я так похудела, что остался один нос.
Дианка с интересом оглядывала незнакомую обстановку. Я позвала ее:
— Дианка! Дианка!
Она сразу вспомнила мой голос и с силой рванулась ко мне. Я гладила ее. Она закрыла глаза от удовольствия и так стояла, помахивая хвостом.
Около меня на кровати сидел толстый кот, ему не понравилась Дианка. Он решил, что это просто нахальная собака, а собак он привык держать в строгости.
И вот… недолго думая, он расфуфырился, зашипел и… трах Дианку лапой по морде! Я так и обмерла.
У Дианки вся шерсть стала дыбом. Она раскрыла свою страшную пасть и…
— Дианка, миленькая! Дианочка!..
Я уцепилась за нее, что было силы. А она, взяв кота поперек туловища, сняла его с кровати, поставила на пол и снова вернулась ко мне.
Каждую весну отец со всей семьей переезжал из города в лес. В пятнадцати верстах от города, в горах, был маленький домик — лесной кордон. Мимо кордона бежала горная речушка. В лугах было много цветов, а повыше, под самыми снегами, стояли на летних кочевьях — джайляу — казаки. Их дети были нашими закадычными друзьями. Мы очень любили этот кордончик и всегда радовались весенним переездам.
В этом году я особенно ждала переезда — думала, что в горах Дианку не станут привязывать.
Но и здесь ей пришлось сидеть на цепи: недалеко от кордона был маленький поселок, и тамошние жители не разрешали держать ее на свободе.
Однажды Дианка сорвалась и убежала в поселок. На крыльцо одного домика выскочила злющая моська и, захлебываясь от ярости, стала кидаться на Дианку. И ведь какая бесстрашная! Сбежала с крыльца и прямо так и лезет. Вдруг Дианка схватила ее и как-то в один миг перегрызла ей горло.
Из дома высыпали хозяева собачки, кто с дубиной, кто с кнутом, и окружили Дианку. Увидев, что дело плохо, она спряталась за меня и весело поглядывала на врагов: дескать, здесь-то я в безопасности, уж тут меня в обиду не дадут.
И верно, я не дала ее в обиду. Но зато меня изругали последними словами.
Прошло несколько месяцев. Что же это такое? Неужели Дианка так и будет вечно сидеть на цепи?
Отец уговаривал меня отпустить ее на волю. Я долго не соглашалась.
— Привязать бы тебя на цепочку, попробовала бы, как это приятно.
Я решила попробовать. Целый день просидела рядом с Дианкой и вот — согласилась.
Однажды утром я сытно накормила ее. Отец сел на лошадь, взял в руки цепочку, и Дианка весело побежала за ним.
Отец увел ее далеко в лес, снял с нее ошейник, и она мигом скрылась в чаще.
«Да, — подумал отец, — как волка ни корми, он все в лес глядит».
Он подождал, пока Дианка убежит подальше, и поехал в обратный путь. Вернулся домой к вечеру.
— Ну, что она, ушла?
— Ушла, — ответил отец, — и не задумалась даже.
— Ну что ж, и пусть… Очень хорошо… — Я опустила голову: все-таки это грустно, когда твой товарищ так легко уходит в лес.
Но тут в руку мне ткнулся чей-то холодный нос. Посмотрела — а это Дианка. Она прибежала вслед за отцом.
И еще раз мы попытались ее отвести. Отец завел ее и уехал дальше, за перевал, в другую сторону.
Прошло четыре дня, и Дианка опять вернулась, усталая, отощавшая, вся в репьях. Видно было, что она долго где-то блуждала, но все-таки отыскала дом.
Не знаю, чём бы это кончилось, если бы нам не пришлось переезжать в другой город. Прежде всего стал вопрос: как устроить наших питомцев?
Я, конечно, больше всего хлопотала о Дианке. Мне все вспоминался рассказ отца про того волка, которого хозяин хотел отравить, и я изо всех сил старалась устроить ее так, чтобы ей без нас было так же хорошо, как с нами.
И вдруг, совсем неожиданно, это устроилось само собою.
За последние полгода в нашем городке и в окрестных селах стали часто совершаться кражи. Воры уводили со двора лошадей, коров и прятали их неизвестно где. Для борьбы с кражами из России выписали за большие деньги несколько собак-ищеек. С собаками приехал специальный человек, которому поручили организовать это дело.
Случайно я попала вместе с отцом к этим собакам. Они жили очень хорошо. Для них отвели большой участок с садом. Каждая собака жила в отдельном домике. Кормили их досыта, и никому не позволяли на них кричать или бить их.
Эти собаки были очень похожи на волков, и мне сразу пришло в голову: а не попросить ли, чтобы Дианку тоже взяли сюда? Я сказала отцу, отец — заведующему.
— Волчицу? Ручную?! — закричал заведующий. — Да хоть сию минуту Ведь это же моя мечта, я как раз ищу такую…
И вот Дианка переехала в питомник и поселилась в одном домике с собакой-сыщиком Вольфом.
Я до отъезда каждый день ходила к ней в гости. Она по-прежнему ласкалась ко мне. Она была сытой, гладкой и довольной. Я уехала совсем спокойной за нее.
В новом городе у нас не было животных, и нам без них, с одними только людьми, было скучно. Я не упускала случая узнать что-нибудь про Дианку. Первые два-три года заведуюший питомником писал нам письма. Он сообщал, что у Дианки и Вольфа были щенята. Эти щенята отличались редкой выносливостью и здоровьем, а главное — из них выходили замечательные сыщики.
Потом мы перестали получать вести о собачьем питомнике. Только позже стороной мы узнали, что питомник этот стал знаменит на весь Туркестан. Собаки его без ошибки находили преступников. Спрятаться от них не было никакой возможности. На воров они нагнали такого страху, что в самом Алма-Ата кражи почти совсем прекратились.
Через несколько лет мы опять вернулись в Алма-Ата. Я первым делом пошла в питомник. Служащий сказал мне, что Дианки и Вольфа уже нету в живых.
— А дети их? — спросила я. — Можно их посмотреть?
— Сейчас собаки все на ипподроме. Там нынче состязание.
Я побежала на ипподром. Громадные павильоны его были забиты народом, как в дни больших скачек.
Было очень интересно. Сначала показывали молодых щенят, которые только недавно начали учиться. Они старательно исполняли свои номера: прыгали через барьеры, влезали по лестницам на вышки, доставляли через поле вьючки со снарядами. Их заставляли отыскивать спрятанные вещи и выполнять много других поручений.
Вдруг прибежал кассир, который продавал билеты у входа, и громко закричал, что у него украли все деньги из кассы.
Публика заволновалась, все стали хвататься за карманы, щупать, целы ли у них деньги.
За вором сейчас же пустили одну собаку. Она обнюхала кассу и бросилась в ряды, где сидела публика. Пробежала один, другой, третий ряд. В четвертом, в самой середине, сидела богато одетая, расфуфыренная женщина. На ней была здоровенная, с хорошее решето, шляпа — самая модная в то время.
Собака подбежала к этой даме, понюхала ее — и вдруг кинулась прямо ей на плечи. Женщина загораживалась руками и тоненьким, каким-то смешным голосом возмущалась:
— Что такое? Что за безобразие! Я буду жаловаться…
— Конечно, безобразие, — зароптали в публике. — Разве может такая украсть?
— Она же давно тут сидит, с самого начала.
— Собака ошиблась. Где же служащие, что они смотрят?
— Этак она может всякого ни за что изуродовать.
Собака не понимала этих возгласов и продолжала трепать даму. Вот она добралась до модной шляпы, вцепилась в нее зубами, рванула — и отодрала вместе с волосами.
— Ой, что же это? — крикнула какая-то женщина рядом.
— Какой ужас! — поддержала ее другая.
Но тут все увидели, что у дамы под большой шляпой и под длинными волосами — другие волосы, коротко остриженные, как у мужчин. Глянули вниз, а там собака уже растрепала шляпу, парик, вытащила из них аккуратно связанную стопку денег и, держа ее в зубах, уставилась на даму.
Тогда дама тут же при всех сняла через голову платье. Под платьем оказалась форменная тужурка, сапоги, брюки.
— Да это же служащий! — догадался кто-то.
Все захохотали, захлопали в ладоши. Каждому хотелось погладить умную собаку, только служащий сказал, что служебных собак нельзя ласкать.
После этого много таких же вещей. А потом был парад.
Перед публикой одну за другой проводили лучших, отличившихся собак, называли их имена, перечисляли подвиги и объявляли награды. Музыка играла туш.
— Спот и Спай! — с торжеством в голосе объявил распорядитель парада. — Дети Вольфа и чистокровной волчицы Дианы. Они только что вернулись с московской выставки, где их наградили большой золотой медалью. На этом состязании они идут вне конкурса, потому что здесь им нет равных.
Все шумно зааплодировали и стали подыматься с мест, чтобы получше разглядеть знаменитостей. Музыка снова заиграла туш.
Перед зрителями стояли два огромных красавца-волка.
Я любовалась ими и вспоминала Дианку и Тома.
