Однажды в лабораторию Менделеева зашел его друг Петр Аркадьевич Кочубей, председатель Русского технического общества. Менделеев радушно встретил его, рассказал о своих последних работах и показал приборы, которые он придумал для изучения постепенных изменений упругости газов. Кочубей заметил, что эти исследования могут иметь важное значение для артиллеристов Он тут же предложил помощь в них Русского технического общества, которую Менделеев с радостью согласился принять. Университет не мог включить в свою смету работы по газам, их приходилось вести урывками и за свой счет. Это чрезвычайно затягивало получение результатов, так как Менделеев располагал ограниченным количеством помощников. Небогатое Русское техническое общество не могло обещать ему крупных субсидий, но даже маленькая поддержка позволяла завести дополнительную должность ассистента, хотя бы для обработки результатов измерений. И то легче!
Оставалось добыть средства на осуществление настойчивого желания. Менделеев обращался со своими проектами высоких полетов уже не только к специалистам, но и к широкой публике.
«В верхних слоях воздуха идут токи тропического и полярного ветров, – писал он. – Где и когда они господствуют, как это влияет на климат и на погоду? Знают это мало. Умозаключая – как раз и ошибешься. Надо и наблюдать за облаками и наблюдать среди них, смотреть и рассмотреть, предполагать и проверять на деле. Это сложнее, чем только обсуждать, критиковать, нем анализировать, но это необходимо, если не желаешь довольствоваться недостаточным. Тот, кто утверждает нечто, тот и должен искать опытных доказательств, не должен отступать перед трудностями»[44].
Он развивал свою идею стратостата, «в котором наблюдатель будет оставаться под давлениями, близкими к атмосферному. Тогда он будет в состоянии производить там отчетливые наблюдения не подвергаясь телесным страданиям»[45].
Но средства, средства! Где их на это дело взять?
Нет, их не нашлось и не могло найтись в то время, этих скромных средств, необходимых для первых пионерских обследований высоких слоев атмосферы. На всех печатных изданиях Менделеева, относящихся к этому периоду (а книги свои он издавал по большей части сам), мы встречаем одну и ту же надпись:
«Сумма, которая может быть выручена от продажи этого сочинения, назначается автором на устройство большого аэростата и вообще на изучение метеорологических явлений в верхних слоях атмосферы…»
Надпись эта появлялась на титульном листе работы о барометрическом нивелировании и на переводе «Метеорологии» Мона, в котором примечаний и дополнений Менделеева чуть ли не больше, чем основного текста, и на других книгах.
«Ежегодно предполагаю я публиковать отчет о приходе и расходе сумм, могущих собраться этим путем, то-есть продажею пяти для того назначенных моих книг, – писал Менделеев, – потому, что стану считать себя обязанным перед подписчиками на мои издания. Они, платя за книги, станут участниками моего предприятия. Не смею думать, однако, что путем продажи своих книг выручу те два, три десятка тысяч рублей, которые необходимы для организации дела; рассчитываю только на получение тех, сравнительно небольших средств, которые нужны для начала, для устройства одного аэростата, емкостью, примерно, в две, три тысячи кубических метров, и для нескольких невысоких полетов. Когда первые подъемы совершатся, средства, в том убежден, найдутся; найдутся и у нас люди, которые возьмутся за окончание начатого. Поймут же, наконец, что на дне воздушного океана, на котором мы живем, нельзя получить из метеорологических наблюдений понятия о том, что делается вверху, а без того нельзя точно судить ни о причинах, определяющих климат, ни об отступлениях от средних норм, то-есть о погоде. Для ползающего на дне морском неведомы бури поверхности; так и нам почти неизвестны явления, в верхних слоях атмосферы совершающиеся».
В предисловии к «Материалам для суждения о спиритизме»- одной из пяти книг, предназначенных для достижения поставленной Менделеевым цели, – он полушутливо писал: «Как ни далеки кажутся два таких предмета, как спиритизм и метеорология, однако и между ними существует некоторая связь, правда отдаленная. «Спиритическое учение есть суеверие», как заключила комиссия, рассмотревшая медиумические явления, а метеорология борется и еще долго будет бороться с суевериями, господствующими по отношению к погоде… В этой борьбе, как и во всякой другой, нужны материальные средства. Пусть же одно суеверие послужит хоть чем-нибудь противу другого!»
Некоторое время Менделеев весьма серьезно смотрел на свою затею – извлечь необходимые для полетов средства из продажи специально для этой цели написанных им научно-популярных книг. С любопытной историей одной из них мы сейчас познакомимся.
6 мая 1875 года Менделеев явился на заседание Русского физико-химического общества с предложением составить комиссию для изучения «медиумических» явлений.
Предложение Менделеева было принято с энтузиазмом. Вызов спиритам был брошен. И спириты его приняли…
Противники сошлись для дуэли. Сторону Менделеева представляла группа преподавателей Петербургского университета во главе с любимцем студенчества, блестящим, разносторонне образованным физиком Ф. Ф. Петрушевским и профессором физики в Горном институте К. Д. Краевичем. К врагам относились: А. Н. Аксаков, Н. П. Вагнер-чудаковатый биолог, широко известный не столько своими научными трудами, сколько детскими сказками, которые он печатал под псевдонимом «Кот Мурлыка». Дети университетских служащих хорошо знали его маленькую фигурку в черной шубе до пят и остроконечной барашковой шапке, делавшей его похожим на алхимика. Они окружали его, когда он появлялся по утрам у входа в университетскую галлерею. У него в кармане всегда находились для них лакомства, а когда он их вынимал, из рукава выбегала большая ручная белая крыса с розовым хвостом и, к величайшему восторгу малышей, бегала по воротнику. Третьим противником был… Александр Михайлович Бутлеров. Этим последним обстоятельством отчасти объясняется та настойчивость, которую Менделеев проявил в создании антиспиритической комиссии. Спиритические увлечения Бутлерова он переживал так, как будто бы самый близкий, родной человек вдруг оступился. Временное отступление Бутлерова от науки в область суеверий беспокоило Менделеева и с общественной точки зрения. «Не имей Вагнер и Бутлеров авторитетности, как натуралисты, публика не встрепенулась бы и едва ли наши крупные журналы взяли бы статьи о спиритизме»,- говорил он. Нужно было во что бы то ни стало выступить против Бутлерова ради самого Бутлерова и ради молодежи, которую могло поколебать в сторону суеверий доверие к этому славному имени, ради самой науки, для здоровья которой спиритизм представлял большую угрозу.
Что же это было за мистическое увлечение, которое захватывало даже таких выдающихся людей, как Бутлеров?
Лучше всего рассказать об этом словами самого
Менделеева, для чего достаточно привести отрывок из его публичного чтения о спиритизме, которое было устроено в апреле 1876 года в аудитории Соляного городка в Петербурге. Деньги от продажи билетов на эту лекцию, пользовавшуюся огромным успехом, пошли в пользу нуждающихся литераторов и ученых и школам Русского технического общества.
"- Лет за двадцать тому назад в Америке, а затем и в Европе, стало распространяться то спиритическое учение, которое в наши дни поддержали многие ученые, – говорил Менделеев. – Они связали и словами и мыслями новое с явлениями древней индийской магии, перепутали с суевериями и стремятся сделать из всего учения, выражаясь их словами, «мост для перехода от знания физических явлений к познанию психических». Кому же не лестно быть строителем такого моста? Однако школы, ученые и литераторы, сочувствуя которым вы собрались здесь, не погнались за концессией на этот мост, не приняли учения спиритов, посмотрели на него, как на старые сваи, на которых давно и безуспешно задумана была подобная постройка, не ступили на гнилое дерево. Отвергнутое приютилось в кружках, но недавно выступило смелее… и поколебало не мало умов. Признайте только факты, говорило оно, эти факты реальны и правдивы, а следствия из них явятся сами. Да, эти следствия у всех на памяти, их слышали от нянюшек, – и многие вспомнили и соблазнились. Старые суеверия всплывали. В этой связи давних суеверий с новым учением – весь секрет интереса к спиритизму… Помирили сказку с наукой-это увлекательно, и спириты свое сделали… Их расчет прост, хоть и ошибочен: они надеются найти поддержку в массах, мало знакомых с науками. Они и помнили и забывали, что эти массы имеют свой здравый смысл – верный союзник наук… что наука уже не ветреное дитя, что она – зрелая мудрость времен, что против их оружия можно подействовать подобным же, что научное поле им придется взять с бою…
Начальное физическое явление спиритизма, – продолжал он, – составляют стуки, раздающиеся при наложении рук на стол, и движения самого стола. Весьма скоро убедились опытом, что спиритические стуки могут слагаться условным образом в осмысленную речь, заметили затем, что разговор стуками имеет смысл, какой бы придал речи медиум… Фактическая сторона дела несомненна, то есть стуки в спиритических сеансах происходят. Вопрос состоит в том, кто стучит и обо что. Тут не два первичных вопроса, а один. Всякий стук есть колебание воздуха, следовательно, для произведения звука нужно средство привести воздух в колебательное состояние. Спрашивается поэтому: что же приводит здесь воздух в колебание?
Гипотеза спиритов состоит в том, что души умерших не перестают существовать, хотя и остаются в форме, лишенной материи. Известные лица… могут быть посредниками, «медиумами» между остальными присутствующими и этими духами, повсюду находящимися. В спиритическом сеансе от присутствия медиума духи становятся деятельными и производят разного рода физические явления и, между прочим, стуки, ударяя о тот или другой предмет, близкий к медиуму и отвечая условным образом на вопросы, к ним обращенные…
Гипотеза эта, – продолжал Менделеев с тонкой насмешкой, – не объясняет прямо того – почему в речах духов отражается ум медиума, отчего у интеллигентного медиума речь духа иная, чем у неразвитого. Чтобы помирить это наблюдение с мыслью о духах, допускают глубокое влияние медиума на духов: под влиянием глупого медиума и умный дух тупеет, а глупый, под влиянием интеллигентного медиума, становится гораздо более развитым. Дух ребенка или жителя другой планеты может говорить только то, что знакомо или мыслимо медиумами, словом, по гипотезе спиритов, становится рабом медиума. Вот эта-то идея, столь сходная с идеею гномов и ведьм, чертей и привидений, и послужила главным поводом к распространению и обособлению спиритического учения…
– Не подлежит, однакоже, никакому сомнению,-Менделеев переходил к диагнозу общественной болезни, симптомы которой только что описал, – что в спиритизме многие, не удовлетворенные современным строем идей, современными принципами, видят какой-то исход к лучшему в будущем…»
Чтобы завуалированная, очень осторожно – в обход цензуры – выраженная им мысль была лучше понята, Менделеев ссылался на стихи поэта Полонского, помещенные в журнале «Неделя». Духи, к которым обращаются разочарованные, усталые, слабые люди, задыхающиеся в душной атмосфере реакции, не видящие реального просвета впереди, – эти духи -
невежды иль шуты
Родные дети пустоты, Тоски, неверья, увяданья. Они – фантазия, без крыл
И вот бескрылая фантазия, плод душевной опустошенности, приводящей к вере в загробный мир и во всякую чертовщину, предстала перед суровым и беспристрастным судом науки.
Комиссия Физико-химического общества решила устраивать свои заседания в пустой и свободной квартире Менделеева. Спириты взялись представить на испытание знаменитых медиумов, пользовавшихся признанием самого Крукса. «Сам Крукс» – это был сэр Виллиам Крукс, видный английский естествоиспытатель, открывший таллий и занимавшийся исследованием потоков электронов в пустоте, которые тогда назывались «катодными лучами». Крукс возглавлял группу английских ученых, пытавшихся подвести научные основания под спиритические «явления».
А. Н. Аксаков – большой барин и весьма состоятельный человек – специально съездил в Лондон, чтобы привезти оттуда «медиумов», неких братьев Петти. Они специализировались в области «материализации духов». Это означало, что в их присутствии вызванные на спиритический сеанс духи умерших особенно охотно проявляли свое присутствие, причем способами, вполне доступными для восприятия простых смертных.
Нужно было быть заядлым спиритом – человеком, совершенно потерявшим чувство реальности, чтобы не испытывать глубокой неловкости при виде солидных и серьезных научных деятелей, располагающихся за круглым столом рядом с заведомыми профессиональными обманщиками, рассчитывая через их посредство вступить в сношения с «загробным миром».
Петрушевский признавался, что он приступил к рассмотрению медиумических явлений хотя и неохотно, но довольно равнодушно. «Но я не мог бы приступить еще раз к занятиям такого же рода без чувства отвращения и даже унижения, – говорил он впоследствии, – так как вся требуемая сторонниками спиритизма обстановка этих занятий странна, деспотически подавляет свободную пытливость и вообще бесконечно далека от всего, чего требует точная и гласная наука». Спириты – Аксаков, Вагнер и Бутлеров, – ощущая всеобщее недоброжелательство к своим покровительствуемым, чувствовали себя тоже натянуто. Один только Менделеев был весел и весь захвачен азартом игры. Любопытно все-таки схватить за руку мошенника в тот самый момент, когда он уверен, что ему удалось вас хитро провести! А что он имел дело, с одной стороны, с людьми, ослепленными суеверием, и, с другой стороны, с жуликами – в этом он не сомневался ни на одно мгновение.
«Материалы для суждения о спиритизме», опубликованные Менделеевым, весьма примечательны. Прежде всего там собраны подлинные протоколы «Антиспиритической комиссии», составленные с большой тщательностью. Необходимость особой осторожности при обращении со спиритами была широко известна. В статье «Естествознание в мире духов» Энгельс отмечал как общее явление, что «спириты нисколько не смущаются тем, что сотни мнимых фактов оказываются явным надувательством, а десятки мнимых медиумов разоблачаются как заурядные фокусники. Пока путем разоблачения не покончили с каждым отдельным мнимым чудом, у спиритов еще достаточно почвы под ногами…»[46] Имея в виду эту цепкость спиритов, члены комиссии были исключительно внимательны к точности своих протоколов.
Но что действительно превосходно, так это комментарии к этим протоколам самого публикатора. В книге нет страницы, которая бы обходилась без сносок, заканчивающихся неизменным: «Добавил Д. Менделеев». Есть примечания к примечаниям и еще раз примечания ко вторым примечаниям. Все они полны яда, задора и пленяют своей непосредственностью.
Из этих-то вставок, сносок и примечаний к «Материалам» вырисовываются такие подробные и живые картины работы спиритической комиссии, какие наверняка не могли бы уцелеть в связном рассказе очевидца.
Например, в протоколе написано: «Г. Менделеев сказал, что, вместо заказывания новых столов, можно было бы и старые столы просто оградить таким образом, чтобы к ним нельзя было прикасаться ногами. На это было отвечено г. Аксаковым, что всякие сплошные перегородки мешают медиумическим явлениям».
Примечание Менделеева: «Да никто и не говорил о сплошных. Предлагали рамку обтянуть материей и сравнивали это с сеансом пред занавеской, чтобы доказать, что сила, принимаемая свидетелями, действует через матерчатую преграду. Д. Менделеев».
Аксаков в протоколе протестовал против какого-то упущения в записях. Менделеев тотчас делает сноску: «Наши спириты были чересчур счастливы, видевши невоспроизводимое».
Вагнер высокомерно заявлял, что «тысячи давно убедились в существовании медиумических явлений». «Так что же! – восклицает в примечании Менделеев. – Ведь, еще большее число лиц убедилось в том, что солнце ходит, а земля стоит, что погода в ильинскую пятницу – есть предсказатель верной жатвы и т. д. Ведь, науке до этого убеждения нет дела, у нее выработались веками свои способы убеждения…»
По этим пылким откликам, которые, к сожалению, невозможно цитировать подряд, и чопорным замечаниям «свидетелей» – спиритов-легко представить себе своеобразную обстановку, в которой работала комиссия: вытянутые лица Аксакова и его секундантов, сконфуженных медиумов и Менделеева, зажигающего от нетерпения спички в самый торжественный момент появления «духа». Но попробуем восстановить ход событий по порядку.
По требованию спиритов ученые участники первого сеанса погрузились в полутьму. Наигрывал музыкальный ящик. Тихая музыка, как предполагалось, способствовала наступлению у медиумов особого состояния, называемого «трансом». Это состояние, бессознательное и бесчувственное, как сон, сопровождалось иногда речами, напоминающими бред, и движениями, подобными конвульсиям. Братья Петти, сколотившие себе кругленькое состояние на легковерии столичных мистиков, привычно выполняли ритуал сеанса. Уже послышалисьнечленораздельные всхлипывания семнадцатилетнего Чарльза. Вскоре Аксаков объявил, что начало сеанса ознаменовалось большой удачей. Медиумам удалось материализовать «дух», который проявил себя каплями «потусторонней» жидкости, появившимися на листе бумаги, разостланном на столе.
Но скептически настроенные члены комиссии нашли, что «духу» ничто не должно помешать материализоваться в виде капель на бумаге и в том случае, если рот всхлипывающего Чарльза будет завязан платком. Сказано-сделано. Однако «дух» обиделся на такое непочтительное обращение с медиумом и «материализоваться» больше не пожелал.
Между тем Менделеев тихонько отобрал у Петрушевского лист бумаги с «медиумическими каплями» и отправился с ним прямехонько в лабораторию, благо она была под боком. Когда он вернулся, лист был покрыт красноватыми пятнами. Он прочел над ним маленькую лекцию. Менделеев объяснил, что в человеческой слюне содержатся синеродистые соли. Присутствие их в самых малых количествах обнаруживается раствором солей окиси железа, ибо при взаимодействии этих реактивов образуется новое вещество, весьма ярко окрашенное в красный цвет. И он выразительно потряс перед комиссией листом бумаги с яркокрасными крапинками – следами «духа», обработанными окисью железа…
У комиссии хватило все же терпения и выдержки, чтобы собраться еще раз с братьями Петти, которые должны были побудить «духа» дать новые доказательства подлинности своего существования: на этот раз позвонить в колокольчик и переместить
птичью клетку, спрятанную за занавеской. Для вер ности, руки старшего брата Петти были привязаны к туловищу полотенцем. Колокольчик, который стоял на столе, под перекрестным огнем бдительных взо ров членов комиссии, разумеется, остался неприкос новенным и не зазвонил, а когда старший брат Пет ти, высвободив руки из-под полотенца, пытался тихонько пролезть за клеткой под занавеску, Мен делеев, в этот самый момент, осветил его спичкой. Спириты были возмущены, но, тем не менее, брать ев Петти пришлось экстренно доставлять обратно в Англию, как не оправдавших доверия духовидцев.
Их место на сеансах заняла тоже англичанка, некая госпожа Клаир, энергичная дама, которая держала «духов» в полном повиновении. Она заставляла их, по первому требованию, резво подбрасывать столы, на которые все присутствующие должны были возлагать руки. Духи лишились своих способностей управлять движениями стола только тогда, когда Менделеев приспособил к нему резиновые подушечки с трубками, отведенными к манометрам. С помощью этих манометров можно было точно определить, в каком именно месте стола под видом «духа» осуществлялся самый натуральный плотский нажим на столешницу. Но госпожа Клаир объяснила, что манометрический стол не располагает «духов» к общению, а Менделеев соответствующее место протокола снабдил следующим примечанием:
«Когда я сидел еще подле г-жи Клаир и нас всех заставили приблизиться к столу, я обводил своею ногою под столом, желая предупредить возможность подбрасывания стола ногою из-под низу стола, например ударом под столешницу. При этомраз моя нога встретила нечто упругое и длинное, подобное, насколько я могу судить по моментальному впечатлению, кринолинной пружине… Желая убедиться в том, духовный или железный характер носит на себе это впечатление, я тотчас затем посмотрел на пол, и хотя там было темновато, я успел увидеть нечто белое (как бы конец кринолинной пружины), скользнувшее под юбку г-жи Клаир».
После того как это наблюдение было обнародовано, столы, которые, по выражению одного спирита. до тех пор ходили у госпожи Клаир, «как собачки», даже и без манометров оставались неподвижными во все время сеансов.
Аксаков оскорбленно заявил в комиссию протест против вызывающих действий Менделеева. «Когда уселись за стол, – сообщил он. – то вскоре раздались стуки в столешнице со стороны медиума; вслед за ним раздались более сильные стуки в другом месте; я заявил, что стуки эти делались ногою г. Менделеева… г. Менделеев признал, что стучал действительно он. Вскоре затем стол приподнялся с противоположной г. Менделееву стороны; я опять заявил, что это сделано г. Менделеевым носком ноги, и он признал, что стол был действительно приподнят им…» (Здесь к протоколам прилагается сноска Менделеева: «г. Аксаков хорошо следил за мною, а я за медиумом…»)
Аксаков продолжал: «Относительно опыта с маленьким столиком, поставленным на стол… о котором в протоколе сказано, что «он только колебался, а поднятия его не произошло», следует добавить, что покуда этот стол производил под руками медиума различные движения, г. Менделеев постоянно касался пальцами до одной ножки его, то об-хватывая, то придерживая ее». (Примечание Менделеева: «Этого, право слово, я не делал!» и примечание к примечанию: «Сколько мне ни случалось видеть подобные сеансы, я постоянно встречал одно общее явление: как стол двинется, скользнет по полу, один, двое побледнеют, руки у них охолодеют; иногда они и алеют, и видно, что им страшно. В массах не распространено никаких понятий о непроизвольных движениях, и в этом кроется одна из причин успеха спиритизма. Достаточно столу двинуться, чтобы шанс распространения спиритизма возрос. Оттого-то спириты и налегают на опыты в домашних кружках».)
Спириты несколько воспрянули, когда у Бутлерова, во время очередного сеанса, чудесным образом исчез платок. Но тут внезапно появился отсутствовавший Краевич, который присоединил к протоколу комиссии особое мнение, где изложил, что тайно наблюдал за комнатой через круглое окошечко в двери. «Все обстоятельства сеанса произвели на меня такое впечатление, – отметил он, – что чудесное исчезновение платка г-на Бутлерова не могу приписать ничему иному, как проворству рук мисс Клаир».
Взбешенный упрямством оскандалившихся спиритов, Менделеев, не дождавшись окончательного решения комиссии, выступил с разоблачениями спиритизма на организованном специально для этого публичном чтении. Аксаков заявил, что поспешность, с которою было приступлено к этому чтению, не соответствовала беспристрастному и серьезному характеру истинно ученого исследования. Менделеев поместил в своем сборнике «Материалов для суждения о спиритизме» и это заявление Аксакова, которое тотчас сопроводил запальчивой репликой:
«Готов служить мишенью господам спиритам- это меня даже забавляет, мне бы дело делалось… До того же, что мои поступки при этом будут не нравиться кому-либо, право, мне нет никакого дела!»
Сказанного достаточно, чтобы составить себе представление о том, какого накала достигли страсти. Решение комиссии, состоявшей из крупных ученых, произвело огромное впечатление не только на русскую, но и на мировую общественность. Корреспондент парижской газеты «Тан» в своих сообщениях утверждал, что «спиритизм не оправится от нанесенного ему удара».
Не лишне привести здесь полностью это решение, в котором авторство Менделеева выпирает из каждой строки.
Комиссия установила:
«1) Те из явлений, относимых к спиритическим, которые происходят при наложении рук, как, например движения столов, совершаются несомненно под влиянием давления, оказываемого намеренно или ненамеренно присутствующими, то-есть относятся к числу бессознательных или сознательных мускульных движений; для объяснения их нет надобности допускать существование какой-нибудь новой силы или причины, принимаемой спиритами.
2) Такие явления, как поднятия столов и движение предметов за занавеской или в темноте, носят несомненные признаки действий обманных, производимых медиумами преднамеренно. Когда приняты достаточные меры против возможности подлога, подобные явления не происходят, или обман изобличается.
Стуки и звуки, признаваемые спиритами за осмысленные медиумические явления, могущие служить для сношения с духами, суть самоличные действия медиумов и имеют тот же самый смысл и такой же характер случайности или хитрости, как гадание или ворожба.
Разряд явлений, приписываемых влиянию медиумов и называемых спиритами медиумопластическими, как-то: материализация отдельных частей тела и появление целых человеческих фигур, относится к числу явлений подложных, как об этом должно заключать не только по недостатку точных доказательств, но и а) судя по отсутствию пытливости в лицах, признающих подлинность этих явлений и описавших ими виденное, б) судя по тем предосторожностям, какие требуются обыкновенно спиритам и медиумам от лиц, перед глазами которых эти явления должны совершаться, в) судя, наконец, по неоднократным случаям, когда медиумы были прямо изобличены в том, что совершали такие явления самолично, или через посредство лиц, участвовавших в обмане.
В своих манифестациях лица, подобные медиумам, пользуются, с одной стороны, бессознательными, непроизвольными движениями присутствующих, с другой – доверчивостью честных, но легковерных людей, обмана не подозревающих и против него мер не принимающих.
Большинство последователей спиритизма не обладают ни терпимостью к мнениям лиц, не видящих в спиритизме ничего научно-нового, ни критическим отношением к предмету своих верований, ни желанием изучать медиумические явления с помощью обычных в науке приемов исследования.
А между тем спириты с особенной настойчивостью распространяют свои мистические воззрения, выдаваемые ими за новые научные истины. Эти воззрения принимаются многими на веру, потому именно, что соответствуют стародавним суевериям, с которыми наука и правда давно борются. Люди науки, увлекшиеся спиритизмом, относятся к нему почти исключительно как праздные любители зрелищ, а не как пытливые исследователи явлений природы…
На основании всей совокупности узнанного и виденного, члены комиссии единогласно пришли к следующему заключению: «спиритические явления происходят от бессознательных движений или от сознательного обмана, а спиритическое учение есть суеверие».
Бутлеров, с самого начала работы комиссии, стал тяготиться своей ролью «научного» спирита. Это заметил проницательный Достоевский, который в очередном «Дневнике писателя» так характеризовал позицию Бутлерова: «Умный и достойный всякого постороннего уважения человек, стоит, хмурит лоб и долго добивается: «Что же это такое?». Наконец махает рукой и уж готов отойти, но в публике хохот пуще, и дело расширяется так, что адепт поневоле остается из самолюбия».
Бутлеров принял урок, который получил от друга…
Спиритизму был нанесен удар. Но тьма российской реакции, под кровом которой разросся этот привозной, ядовитый цветок духовной немощи, продолжала сгущаться.
Смутное настроение владело Менделеевым, когда он посылал в набор последние листы «Материалов для суждения о спиритизме». В заключительных примечаниях, сделанных в последний момент, нет уже ни следа задора, озорства и веселого оживления борьбы. Они похожи на искреннюю и небрежно написанную страничку из дневника, словно ненароком приклеившуюся к рукописи:
«Кончая книгу, я испытываю для меня новое, сложное ощущение, в котором смешались радость, сожаление, печаль, грусть, ожидание, – писал Менделеев. – Кончая другие книги, ничего подобного никогда не происходило во мне. Рад я концу книги, тяжелое бремя сбыл. Сожалею о том, что зачинал дело комиссии; думалось, что… имеешь дело с научным вопросом, оказалось, это вопрос совсем какой-то другой, а только уж никак не научный. Оттого и жаль, что вмешался. Печалюсь и грущу, потому что вижу, как правду хочет оседлать кривда, не мытьем хочет взять, так катаньем. Ожидаю… ожиданий много. Ожидаю и устройства аэростата, и разных сюрпризов от господ спиритов, и от океана, через который собрался плыть, от Америки и даже от самого себя…»
Менделеев отправился в Америку… С этой поездкой связан выход другой его книги «Нефтяная промышленность в Северо-Американском штате Пенсильвании и на Кавказе».