В первый день приезда в Бекмулатовск Вере Александровне показалось, что она снова погрузилась в те споры, в нападки на Новый Гольфстрим, которые были в те дни, когда Виктор Николаевич впервые выступил со своей идеей.
И это неприятно удивило ее.
Она знала: ничто, никакие силы не остановят теперь начатого строительства. Но зачем сейчас эти терзания, сомнения в том, что уже претворяется в жизнь. Для чего они?
Вид отца… Его безучастное отношение к разговору в кабинете. Что это? Тайный протест или старческая дряхлость? Горновой было больно глядеть на него. С отцом у нее всегда было связано представление о силе, о несгибаемой воле и энергии, о страстном порыве.
И вот этот великан сидит согбенный, с низко опущенной головой.
С этим чувством Горнова вошла к отцу на другой день в Управление водного хозяйства.
Бекмулатов сидел за столом и просматривал бумаги, которые подкладывал ему стоявший рядом секретарь.
В кабинет влетел разгоряченный и вспотевший мужчина, с бронзовым от загара лицом. Это был директор «Каучуконоса».
— Ты что же — удушить меня хочешь?! Пятьсот саженцев каучуконосов к чорту полетят! Давай воды! — стремительно подбегая к столу, закричал он.
Измаил Ахун, не отрываясь от бумаг, пододвинул ему сифон.
— На, выпей, — прогудел он своим обычным низким басом.
Вошедший с сердцем оттолкнул сифон.
— К чорту! Говорят тебе — не уйду, пока не пустишь воду.
— Ну, что ж сиди, — спокойно пробасил Бекмулатов и обратился к секретарю; — Это надо выполнить немедленно. Через пять дней там будет тысяча человек. — Бекмулатов сделал отметку в настольном календаре.
— Ты скажешь мне что-нибудь или нет? — сердито проговорил директор «Каучуконоса». — Мои саженцы…
— Хорошо, я предложу вот этой тысяче людей, которые через неделю прибудут сюда, — Бекмулатов постучал карандашом по столу, — предложу, чтобы они потерпели, обошлись как-нибудь без воды, а твои саженцы польем…
Проситель, отвернувшись и нахмурив брови, замолчал.
— Вот что, если хочешь моего совета, — заговорил миролюбиво Измаил Ахун, — перетаскивай свои саженцы вот в этот район, а здесь тебе не будет ни литра воды.
В кабинет вошел новый посетитель. Ахун через стол дружески пожал ему руку.
— Бекмулатов! — сказал вошедший. — Твой Ахмат Алиев совсем взбесился. Канал засыпать принялся.
— Распоряжение чье?
— Твое.
— Так, выходит, взбесился-то я. Ты что же, товарищ Рогов, думаешь, я бумаги не читая, подписываю.
— Ну, как хочешь, а это я сделать не дам, — спокойно проговорил посетитель, опускаясь на стул… — У меня подготовлены две тысячи га под посевы хлопчатника, а ты…
— Ничего, засыплем. Дашь, — так же спокойно ответил Измаил Ахун, — а в будущем году можешь готовить не две, а двести тысяч га и воду. Получишь на все двести.
Рогов тяжело опустил на стол свою широкую ладонь.
На подносе зазвенели стаканы.
— Не облей бумаги, — добродушно заметил Бекмулатов и отодвинул от него поднос с сифоном. — Придется, Рогов, этим участком пожертвовать на нынешний год… А ты не кипятись, — добавил он, видя, что тот приготовился к отпору, — иди в комиссию по затоплению, там и разговаривай.
Измаил Ахун повернулся к хмуро сидевшему директору «Каучуконоса».
— Тебе было известно постановление комиссии и тебе тоже, — дружески взглянул Бекмулатов на Рогова. — Вы думали, шутки шутят с вами.
— По тому, как развертывались работы, я думал мой хлопчатник десять раз созреет, — проговорил Рогов.
— По тому, как развертывались. А ты возьми да прокатись по пустыне и посмотри, как они развертываются. Из окон твоего дома в совхозе не все видно.
Измаила Ахуна ежедневно осаждали с требованиями воды.
Вода нужна была людям и машинам. В Управление водного хозяйства звонили по телефонам, писали… Из пустыни мчались на самолетах люди. С утра до ночи Измаил Ахун слышал одно слово: воды, воды, воды!
В пустыне бурились сотни скважин, колодцев, рылись временные каналы, проводились стокилометровые водопроводы, ускоренным темпом шло строительство водоносных шахт.
Воду добывали всеми способами и все-таки ее не хватало для растущего народного хозяйства. Чтобы не сорвать работу, на которой сосредоточила силы страна, обеспечить водой людей, прибывающих на строительство. приходилось ограничивать отпуск воды хозяйствам местного значения.
Из-за этого Бекмулатов нередко выдерживал сражения с людьми, которые были его старыми друзьями.
Вера Александровна, отойдя в сторону, незаметно прислушивалась к твердому, решительному тону, которым разговаривал отец.
Вчера, как показалось ей, он был дряхлеющим стариком. Сейчас она видела его таким же энергичным. твердым и решительным, каким знала прежде.
Его низкий бас гудел спокойно, только изредка он возвышал голос и тогда звенели стекла.
Почему же вчера в своем домашнем кабинете он не был таким? Устал ли он от споров, которые в продолжение трех лет ведутся в его присутствии, или в этом молчании, в полузакрытых глазах, проявляется протест, непризнание идеи, заложенной в основу Нового Гольфстрима.
А если он понял, что был не прав, как должны его мучить его прежние выступления на собраниях и в печати.
И Вера Александровна снова и снова всматривалась в отца. И не раз ей удавалось уловить печаль в его глазах.