Вера Александровна лежала на своей кровати. Рядом сидели Саная и молодой врач поста.
Горновой было трудно дышать. В груди что-то хрипело, причиняло боль при каждом вздохе.
Отвернув лицо от Санаи, которая не спускала с нее глаз, Горнова закусила губу.
— Что же это не летят? — с тоской проговорила Саная, прислушиваясь, не гудит ли мотор. На посту с минуты на минуту ждали прилета Горнова. Он должен был привезти с собой знаменитого врача — профессора Долинова.
Саная подошла к окну.
Ураган разметал туманы и унесся на юго-запад.
Небо было чистое. Спокойное море снегов светилось красноватым отблеском утренней зари.
Несколько человек пробежали мимо окна, они что-то кричали и размахивали руками.
— Кажется, прилетели, — с облегчением проговорила Саная и быстро вышла из комнаты.
На площадку, невдалеке от дома, действительно опускался самолет. Из кабины вышли Горнов, врач и медсестра.
Врач, маленький седой старичок, со старческой торопливостью взял из рук сестры чемоданчик и, опираясь на палку, стал подниматься на крыльцо, шагая со ступеньки на ступеньку одной левой ногой и подтягивал за собой правую.
Горнов обогнал его и, пробежав переднюю и столовую, вошел в комнату, где лежала Вера Александровна.
При появлении мужа она сделала движение приподняться, но острая боль заставила ее опустить голову. Она болезненно наморщила лоб.
Виктор Николаевич подошел и, низко наклонившись, поцеловал ее в губы.
— Чуть не взорвался пульт управления, — тихо проговорила она. — А я, кажется, застудила грудь…
Чтоб смягчить страшный смысл своих слов, Вера Александровна хотела улыбнуться, но улыбка не вышла. Она стиснула губы и потом, как бы извиняясь за свою слабость, проговорила:
— Больно.
В комнату вошел врач, за ним в дверях столпилась молодежь.
— Лишние выйдите, — сказал доктор.
Натянув очки, он наклонился над кроватью.
Когда осмотр был окончен, врач, не глядя ни на кого, отошел от больной и с особо деловым видом принялся наводить порядок в своей аптечке.
Сердце Виктора Николаевича сжалось. Он не решался задать вопрос.
— Вы ничего нам не скажете? — наконец, проговорил он. Доктор продолжал укладывать аптечку.
— Скажу, дайте все уложить — сердито пробормотал он.
Вера Александровна нахмурилась, закрыла глаза и повернулась лицом к стене.
Врач вскинул глаза на Горнова и пошел к двери. Виктор Николаевич вышел за ним.
Вера Александровна лежала с широко раскрытыми, горящими лихорадочным блеском глазами и рассматривала правую руку. На лице ее появлялась то улыбка, то сердитая гримаса.
В продолжение всех этих девяти дней Горнова, больная тяжелым воспалением легких, бредила, не приходя в сознание.
Она разговаривала с каждым своим пальцем, целыми часами, держа руку перед глазами. Большой палец это профессор Лурье, указательный — Горнов, маленький мизинец — Исатай, средний — был тот, кто убил часового и подбросил бомбу.
Этот палец, приводил ее в гнев и возбуждение. То, что он все еще был здесь, между другими пальцами ее руки, грозил и безнаказанно издевался над ней, заставляло ее мучиться. Она нежно гладила указательный палец и просила: «Витя почему ты не оторвешь его?»
И она сама схватывала средний палец и начинала его ломать. Сестра брала руки больной, и держала до тех пор, пока та не успокаивалась.
— Зачем вы заступаетесь за него? — ясным голосом, как будто она была совсем здорова, проговорила Горнова.
— Успокойтесь и играйте на тромбоне, дышите, — сестра приставила к ее губам широкий рожок.
— Какой смешной. Не умею, — сказала Вера Александровна, отталкивая от себя подушку с кислородом.
— Да вы дышите, как умеете, — уговаривала сестра, настойчиво толкая к губам рожок с резиновой трубкой.
— Да право же не умею… не умею… не умею… — уж досадуя на сестру, повторяла больная.
На глазах сестры заблестели слезы.
— Хорошо, хорошо, дайте сюда, — торопливо сказала Вера Александровна. Взяв рожок и приложив его ко рту, она со всей силой старательно надула щеки.
— Ну вот, я говорю, что не умею, — толкнула она от себя подушку. Лицо ее покрылось слабым румянцем. Губы ее были сухи.
— Зачем вы мучаете меня этой пузатой трубой? — жалобно, со слезами в голосе, проговорила она.
В комнату вошел врач. Вера Александровна с надеждой устремила на него блестящие, лихорадочные глаза.
— Дедушка, скажите сестре, что я не умею играть на этой штуке, — взмолилась она трогательным нежным голосом.
Врач посмотрел на пальцы ее руки и недовольный нахмурил брови.
— Вы на кого?
— Он отвратительный, но вовсе не такой страшный. Вот, — сказала Горнова и, схватив свой средний палец, с силой дернула его, как бы стараясь вырвать из своей руки.
Сестра остановила ее руку.
— И вот все время ломает этот палец, — сказала она.
Доктор пощупал пульс. Вера Александровна испуганными, полными ужаса, глазами смотрела на него.
— Зачем вы это сделали? — проговорила она. — Как же я полезу на автомат, а там ведь запрятана бомба. Там шпион. Они боятся нас… — Нет, покачала она головой, — так нельзя. Дайте руку обратно. Дайте же, я говорю, — настойчиво строго сказала она.
— Вот хорошо, — удовлетворенно, довольная проговорила она, когда доктор, хмурясь, отпустил ее руку. — Но право же мне неудобно без них, — мягко, как бы прося извинения, проговорила она. — Вот возьмите это. — И Вера Александровна опять схватила средний палец руки.
Бред усиливался. К концу дня сердце начало слабеть. Консилиум признал состояние больной чрезвычайно опасным и перевел Горнову в больницу.
Каждый день, где бы он ни был, Горнов прилетал навестить жену и каждый раз, приближаясь к больнице, испытывал страх.
Беспрерывные, иногда дальние перелеты, борьба с туманами, с свирепствовавшими в заполярье ураганами, заботы и дела, требующие от него немедленного решения, отвлекали его от тяжелых мыслей, но с той минуты, когда он садился в машину, чтобы лететь к жене, сердце его начинало сжиматься.
Сегодня он входил в больницу с таким же чувством страха. В вестибюле его встретила дежурная сестра.
— Жива? — спросил он, стараясь прочесть в глазах сестры ответ на этот страшный вопрос.
— Подождите, Виктор Николаевич, я принесу халат, — проговорила она.
Из дежурной комнаты вышел врач.
— Пока еще жива, — сочувственно глядя на Горнова, сказал он. — Держим на инъекциях, но сердце слабеет и слабеет.
Виктор Николаевич вместе с доктором вошли в коридор больницы. В коридоре было тихо, через открытые в палаты двери видны были больные, слышалось дыхание, то ровное и спокойное, то прерываемое тяжелыми вздохами, тихими стонами и бредом.
Электрические лампочки, бросающие мягкий свет из под матовых голубых плафонов, тихие стоны и дыхание спящих больных, бесшумно двигающиеся по коридору сестры, — все это каждый раз создавало у Виктора Николаевича настроение новое, незнакомое, бесконечно отличное от того, что было кругом за стенами больницы.
В дверях палаты Виктор Николаевич и доктор столкнулись с сестрой, державшей в руках шприц и пустые ампулы,
— Что? — спросил доктор.
Сестра безнадежно покачала головой.
Больная лежала в тонкой рубашке, покрытая до пояса голубым одеялом. Виктор Николаевич увидел матово-бледное, почти безжизненно-мраморное лицо. Длинные ресницы закрытых глаз черными полосками лежали на белой коже… Тонкие прозрачные руки вытянулись поверх одеяла. Больная делала слабое движение головой, чуть заметно шевеля посиневшими губами, произнося непонятные слова.
Доктор пощупал пульс и вышел, жестом позвав сестру следовать за ним.
Слабый свет полуприкрытой лампочки едва освещал лицо больной и замирал в дальнем углу комнаты.
Больная начала тревожно двигаться. Слабыми неверными движениями она стала ловить воздух.
Виктор Николаевич взял в руки ее пальцы. На лбу больной выступили крупные капли пота. Капли сливались в струйки и скатывались на подушку.
Виктор Николаевич все еще держал в своих руках ее холодеющие пальцы.
Боясь пошевелиться, он сидел у самой подушки в неловкой напряженной позе. С опустошенным сердцем смотрел он на лицо уходящего бесконечно близкого человека. Дыхание больной, вначале частое и заметное, становилось все поверхностнее, едва ощутимее. Пальцы, которые держал Горнов в своей руке, начали распускаться. Больная сделала глубокий вздох и перестала дышать. Капли пота все еще скатывались со лба. Вошла сестра. Горнов не слышал ее шагов. Сестра повернулась и быстро вышла из палаты. Через минуту она появилась с доктором. Они вошли быстрыми шагами, без всякой осторожности.
— Аппараты, — проговорил доктор на ходу. Сестра выбежала и сейчас же вернулась с какими-то приборами.
Доктор взял руку больной и хотел освободить ее из руки Горнова, но она сжала свои пальцы.
— Жива, — не веря своему ощущению, шепотом проговорил Горнов.
— Оставайтесь так, — прошептал доктор, втыкая иглу в руку больной. — Это кризис. Она будет жить.
В первый раз в жизни Виктор Николаевич почувствовал, как горло его сдавило тисками. Он осторожно освободил свою руку, и, отвернувшись от доктора и сестры, торопливо подошел к окну.