На далекой вершине заблестел снег. В небе одна за другой таяли звезды. Бесснежный пик вдали загорелся розовым светом. Внизу стоял густой синий мрак.
И вдруг яркий свет залил горные вершины. Красный диск солнца показался над цепью главного хребта. С каждой минутой в сумраке раннего утра вспыхивали новые и новые белые вершины. Огромная синеватая тень Дор-Ньера легла на Сарвинскую равнину.
Горнов, с намотанной вокруг пояса веревкой, с парашютом за спиной стоял у края каменного обледенелого ската.
Профессор Лурье и. Вера стояли в нескольких шагах позади него. Воронин, морщась от боли в ноге, сидел туг же. Рейкин нервными, быстрыми шагами ходил вдали от всех, проводя рукой по совершенно бескровному бледному лицу. Его знобило.
Кругом было тихо, ни один звук не нарушил сурового молчания гор. Каменные безлесные отроги белели снежными вершинами. Лучи солнца уже спускались к речным долинам.
— Если Исатай придет в сознание, не отходи от него. Он хотел что-то сообщить мне, но не успел. Быть может, он очнется, — вполголоса сказал Горнов, подозвав к себе жену. — Жди меня ровно двадцать четыре часа. Если я не вернусь, попробуй сама опуститься, дать знать — где вы.
Вера Александровна бросилась мужу на шею. Рыдания рвались из ее груди. Сдержав себя, она сказала:
— Будь спокоен, я сделаю все.
Среди тишины внезапно послышалось отдаленное гудение. Все с надеждой обратили взгляд на кусок голубого неба, видимый в просвет ущелья. Из-за горы, совсем близко вырвался гул моторов.
Звуки мотора исчезли так же внезапно, как и родились. Самолет ушел за скалы. Горы угрюмо молчали.
— До свиданья! — крикнул Горнов и, согнув колени, сделал бросок всем телом и ринулся по крутому скату.
Лыжи рванулись вперед, перелетели через снежный бугор и стремительно понеслись к краю камня. Там была пропасть, а, может быть, торчащие гранитные зубья.
Вера Александровна закрыла глаза. В изнеможении опустилась на камни. Откуда-то издалека донесся до нее крик.
— Это он! Он! — закричала она и бросилась к скале. — Профессор, вы не слышали? Это он!
Лурье угрюмо мотнул головой.
Она схватила бинокль.
— Смотрите, профессор! Возможно, он промелькнет где-нибудь между деревьями. Смотрите! Смотрите! — повторяла она.
Оторвавшись от утеса, Горнов увидел почти рядом с собой отвесную стену, с острыми уступами. Открыть парашют на расстоянии двух метров от стены было невозможно. Серые выступы гранита и белые полосы снега быстро мелькали перед его глазами. Внизу щетинились каменные зубья.
Горнов дернул кольцо. Парашют развернулся, и в тот же миг раздался треск шелка. Горнов сильно ударился о выступ и на момент повис в воздухе.
«Подвесился», — с ужасом подумал он.
Но парашют скользнул по камню и, хотя и не очень мягко, спустился на снежное плато.
Место, куда попал Горнов, представляло собой морену когда-то бывшего здесь ледника. Ниже начиналась линия лесов. Недалеко от места спуска из скал торчали уродливые карликовые сосны и вереск.
Горнов вскочил на ноги.
— Эге-гей! — прокричал он, что было силы. И этот крик услышали на скале.
Через полчаса Виктор Николаевич шел по тайге.
Недавно выпавший глубокий снег плохо держал лыжи. Постоянно справляясь с компасом, Горнов шел вперед среди кедров, пихт и густого ельника.
После долгого пребывания в лабораториях, в заводских цехах, где выполнялись заказы строительства, после постоянных перелетов на дирижаблях и самолетах, он приятно чувствовал упругое напряжение мышц всего тела. Возбуждение, вызванное прыжком «вслепую», стало спадать. Тишина лесной глуши окружила его со всех сторон.
Горнов шел быстро. Под ногами, как стеклянные, звенели промерзшие ветки. Свалившиеся старые деревья, обрывы и пропасти или внезапно выросшая среди тайги отвесная скала, заставляли делать далекие обходы.
Теснее и теснее сжимались сосны и мохнатые ели.
Нигде не было никаких признаков жизни. Все живое куда-то забилось, попряталось. Медведи, несмотря на рано наступившие морозы, уже залегли в берлоги, волки пододвинулись ближе к оленьим стадам, к жилью. Притаившись среди густой хвои, рысь, злыми глазами следила за пробирающимся по тайге человеком. Птицы, укрываясь от сорокаградусного мороза, забились в густую хвою деревьев, а неугомонная веселая белка спряталась в дупло.
Только изредка на гладкой поверхности нетронутого снега показывались замысловатые петли заячьей сметки, прямой пунктир лисьего нарыска или глубокие размашистые следы сохатого.
Горнов не замечал ни стеклянного звона ломающихся под ногами сучьев, ни снежных комьев, падающих с деревьев. Тяжелые мысли толпились в его голове.
«Умру с неоплатным долгом, ухожу из жизни, не оправдав надежд и доверия», — думал он.
Что народ советской страны успешно закончит строительство Нового Гольфстрима, что никакие сопротивления и трудности не ослабят его энергии и упорства в борьбе с природой, в этом Горнов был уверен.
За всю историю Советского Союза не было еще случая, чтобы народы его отступили перед враждующею с ним силой. Была ли это суровая природа его страны или вторгшийся враг, советские люди упорно боролись и всегда выходили победителями.
Не будет Горнова, не будет и других его верных соратников, но то огромное и великое, что начал строить народ, будет закончено.
Обрушившийся со старой ели сугроб засыпал лицо Горнова и придавил лыжи.
Горнов взглянул вверх. Перед ним стояла огромная брюхатая снежная жаба, зло и насмешливо подняв раскрытую пасть.
Казалось, это она кинула под ноги тяжелый ком снега и теперь издевательски смеется над блуждающим по тайге человеком.
Только сейчас Горнов заметил, что он вошел в лес, наполненный фантастическими существами. Это были знаменитые «снежные столбы», встречающиеся в еловых лесах Севера.
Мастерами, лепящими эти удивительные скульптуры, были тишина и безветрие глухой тайги, обилие снегов и небольшие оттепели, делающие снег липким и пластичным.
Повсюду толпились безобразные чудовища. Старые мохнатые ели, залепленные снегом, приняли самые причудливые формы. Лес походил на огромный музей.
Короли в коронах и серебряных мантиях, прямые и суровые саваны вышедших из могил мертвецов, русалки, лешие и ведьмы, рогатые чудовища полулюди, полузвери. Все собрались сюда, теснясь, загораживали путь, протягивали вперед мохнатые цепкие лапы.
Что ликуете вы, лесные чудовища? Над чем так зло смеешься ты, глупая жаба? Человек, которого ты едва не похоронила под глыбою снега, вчера был гигант. Он один из тех, кто шел в первых рядах строителей. И мысль его, обгоняя века, уже витала там, где люди полновластные хозяева своей планеты, повелители грозных стихий.
Сегодня он слаб. Усталый бредет он по тайге, с трудом вытягивая из снежных сугробов грубые самодельные лыжи. Он слаб — он один, как далекий предок его человек доисторической эпохи.
Но если бы мог он крикнуть! Крикнуть так, чтоб содрогнулась тайга, чтоб свалился снежный покров с мохнатых елей, чтоб рассыпалась и ты, жаба, со своей отвратительной злобной улыбкой. Если бы он мог…
Его услышали бы те, кто кружит сейчас над тайгой а поисках затерявшегося командира. И снова он слился бы с миллионной армией народа-строителя и снова стал бы богатырем — в ряду других богатырей.
День кончался. В лесу становилось темнее. Впереди была та же тайга, безмолвная и угрюмая, и все те ж. е враждебные чудища толпились со всех сторон, закидывали сугробами снега, цеплялись, загораживали дорогу.
Лыжи тяжело волочились, заставляя Горнова напрягать все силы.
Несмотря на сорокаградусный мороз, ему было жарко, лицо его горело.
Неужели до ночи он не наткнется на жилье, на пастухов?
Вместо двадцати километров, на расстоянии которых по его расчетам, находилась Рубей-Кунжарская коммуна, он прошел не менее тридцати.
В тайге попрежнему не было признаков жилья.
Горнов знал, что в этих местах давно уже выросли большие заводы, селения, совхозы. Но кругом него была тайга и трудно было поверить, чтобы где-то поблизости могло быть селение с клубами, с асфальтовыми улицами, залитыми огнями, с кинотеатрами.
У обрыва Виктор Николаевич остановился на мгновение и, с силой оттолкнувшись, полетел вниз.
Где-то за тайгой взошла луна и посеребрила вершины деревьев.
Горнов шел, не замедляя шаг, не давая себе ни минуты передышки. Всю волю, все силы он сосредоточил на одном — скорее добраться до жилья, до радиостанции.
Виктор Николаевич взобрался на небольшую сопку и едва сдержался, чтобы не закричать от радости: внизу, в лощине, совсем близко от него, паслись олени.
Через час Горнов, укутанный в малицу, лежал на нартах.
Впереди него сидел безбородый парень — мансиец, ловко управлявший четверкой оленей.
Закинув за спины ветвистые рога, олени летели по буграм и ложбинам, по руслу вымороженной речки, по узкой, извилистой дороге. Мимо неслась тайга. Нарты раскатывались под гору, догоняли оленей, били их по ногам. Встречный ветер обжигал и больно колол лицо.
Горнов поминутно смотрел на часы.
— Сколько еще до селения? — то и дело спрашивал он молодого мансийца. Ему казалось, что километры ползут страшно медленно.
Сейчас, когда он не сомневался более в том, что лед бухты Полярного порта будет растоплен, что через три-четыре часа снова распахнутся широкие ворога к подводному участку, и тысячи амфибий и других подводных судов устремятся к кессонам и батисферам, с кислородом, с машинами, строительными материалами, сейчас он думал о Вере Александровне.
Через полтора часа она прыгнет со скалы. Эта мысль приводила Горнова в отчаяние. Он представил себе острые выступы скал, гранитные зубья на дне пропасти. Только выдержка и физическая сила сохранили ему жизнь. Разве хватит у Веры силы?
— Когда будем в поселке?
— Один час и еще полчаса.
Вера погибла!
— Полтора часа не успеть? — проговорил мансиец, сочувственно взглянув на Горнова. — Есть охотничий дом, пять километров в сторону.
— Телефон есть?
— Раньше была, теперь не знаю.
— Сворачивай туда!.. — мгновенно решил Горнов.
Олени пошли целиной без дороги. Мансиец нещадно подгонял их.
Тайга поредела и, когда олени выбежали на открытое место, посреди снежной поляны показался деревянный охотничий дом.
Горнов выскочил на ходу из нарты и взбежал на крыльцо. Примерзшая дверь распахнулась с сухим скрипом.
— Где телефон?
— Беги вправо, в большой комнате, — ответил чей-то голос.
Горнов ринулся вправо и, ничего больше не видя и не слыша, припал к телефону.