В доме Академии наук в Чинк-Урте было людно.
Праздновали пятилетнюю годовщину пуска Центрального влагопровода.
Близкие друзья Горновых сговорились собраться в том самом кабинете, где родился проект Нового Гольфстрима.
Горнов последнее время почти безвыездно жил с семьей в Чинк-Урте.
Его лаборатория служила местом практики студентов многих атомо-технических институтов, сюда съезжалась молодежь группа за группой.
Природа Чинк-Урта переменилась, за пять лет изменился и дом Академии наук. Крыша и стены, раньше отгораживавшие комнату-сад от раскаленного воздуха и горячих песков пустыни, были убраны. Сад слился с молодым, но уже тенистым парком. С разливом Чинк-Уртского моря дом оказался на небольшом островке.
Из-за вала, который окружал остров, лежавший на двадцать метров ниже уровня озера, не было видно воды, но с вала развертывалась дивная панорама.
Далеко за горизонт уходили голубые озера, с раскиданными среди них островками. За нешироким проливом высилось серое здание лаборатории, попрежнему суровое, окруженное кольцом черных столбов с изображением черепа и с грозными надписями: «Не подходи! Смертельно!»
Отвесные стены и черные столбы как бы поднимались из глубины озера, отражаясь в его светлой воде. И только этот грозный массив, за свинцовыми стенами которого совершались процессы образования койперита — силы, перебрасывающей миллиарды тонн воды с Арктического моря к пустыням, не гармонировал с лазурными озерами, с зеленью островов, с лимонными и апельсиновыми рощами.
За пять лет почти половина когда-то безлюдной каменной пустыни Чинк-Урта была превращена в аккумулятор солнечного тепла-один из самых больших водоемов, питающих Новый Гольфстрим.
В сильный ветер остров закидывало каскадом брызг и пены. А в безветренную погоду слышался только тихий всплеск прилива, неумолчное жужжание электромагнитного кольца, окружавшего серое здание, да издалека доносился глухой рокот насосных станций, поднимающих в Чинк-Уртское море воду из нижних водоразборов.
Вечером друзья Горнова поднялись на земляной вал. Всходила луна. Когда-то эта луна лила свой синий свет на голые холодные камни остывающей за ночь пустыни. Теперь с моря дул ласкающий теплый ветер. Вдали белели паруса яхт студенческого спортивного общества.
Гости с высоты вала молча любовались развернувшейся перед ними панорамой.
Многие из них были строителями Центрального влагопровода, другие были здесь в те дни, когда пять лет тому назад воздушные раскаленные массы прорвались сюда из Гоби и Такла-Макан.
Воспоминания об этих днях еще живы были в памяти. Суховеи угрожали иссушить и сжечь поля пшеницы и пастбища. Их встретили дождями.
Всюду, куда только не устремлялись потоки горячего сухого воздуха, пускались в действие сотни мощных дождевальных машин. Высоко в воздух летели водяные брызги и фонтаны.
Горячие ветры меняли направление, как бы ища место, где бы можно было прорваться к полям и к плантациям. Но вновь они наталкивались на широкие полосы дождей. Дождевальные машины сосали воду из водоемов и, поворачивая веера стометровых тонких трубок, выбрасывали навстречу суховеям тысячи тонн воды.
Метеорологи следили за движением воздушных масс.
Не было ни одного прохода, где бы мог проскочить сухой горячий воздух, не охладившись и не вобрав в себя влагу.
Но солнце не хотело признавать своего бессилия перед людьми.
Вобрав в себя жар пустынь, суховеи с новой яростью ринулись к полям Казахстана и Средней Азии.
Водоемы дождевальных защитных линий начали мелеть. Реки отдавали последние свои воды. В это время начали бить тысячи фонтанов из скважин, которые по картам Измаила Ахуна бурили слетевшиеся со всей страны мастера скоростного бурения.
Под напором сжатого воздуха всюду полетели ввысь тонкие струи воды, разбиваясь на мелкие брызги. Над пустыней заиграли радуги.
Суховеи повсюду наталкивались на насыщенный влагой воздух. Все же им удалось прорваться в юго-западной части. Прорыв внезапно принял грозные размеры.
В Бекмулатовск пришло сообщение:
— Товарищи, держитесь! Спокойствие! Через два дня воды Арктического моря вступят в нижние озера Чинк-Урта и принесут воду от зоны ливней.
Эту воду ждали все, как могучую армию, идущую на помощь дивизиям, истощившим свои силы в неравном бою с противником.
И вот, наконец, широким вешним потоком хлынули в озера пустынь воды Полярного моря.
Этот день был памятным для всей Советской страны и всего мира. Вода шла по широким каналам, устремлялась в акведуки, начинала разливаться в зонах затопления ближних пустынь. Строители озер гнали ее дальше и дальше. Пройдя через пески, потоки воды исчезали в подземных акведуках, пересекли другую водную артерию пустынь и неслись дальше туда, где мощные машины дождевальных полос, в борьбе с потоками горячего, сухого воздуха, уже высасывали до дна последние водоемы.
Быстро заполнялись озера.
И снова с утроенной силой заработали дождевальные богатыри-машины. Воздушный раскаленный океан был укрощен. И вот слова «пустыня», «оазис» остались лишь, как воспоминание о прошлом. Мертвые пески исчезли. Пустыни сплошь покрылись полями, пышными пастбищами, фруктовыми садами и рощами.
— Помнишь, Вера, — заговорил Горнов, — как мы встречали первый вал Транскаспийского канала?
Вера Александровна весело мотнула головой.
— Я не забыла, как ты, забыв, что ты солидный ученый, бежал, как юноша, кричал и размахивал руками.
— Как все, — заметил Петриченко и, обратившись к Горнову, произнес: — Я чуть не кинулся с вышки вместе с другими пловцами. Так хотелось мне окунуться в эти воды.
Все улыбнулись в ответ.
— А я, кажется, — оживленно заговорил опять Петриченко, — на всю жизнь останусь на Саюм-Ньере. Там больше, чем где-либо, совершается удивительных дел. За Полярным кругом, у самых берегов пролива Широкого, уже сейчас зреет пшеница, болота превращены в пастбища, заложены питомники фруктовых деревьев. Подумать только-виноград за Полярным кругом! Кто из нас мог думать, что такое чудо осуществится всего через пять лет. Быстрее, чем в сказке… Я иногда сам не верю, своим глазам…
Лукавая улыбка блеснула на лице Петриченко. Подойдя к профессору Лурье, стоявшему неподалеку, он сказал:
— Теперь думаю пожить немного для себя. Женюсь, разведу в Заполярье свой фруктовый сад и буду пожинать плоды своих трудов… Одобряете мой проект, дорогой профессор?
Профессор Лурье сердито повел бровями. Заложив руки в глубокие карманы своего пиджака, он придвинулся к Петриченко.
— Если вы, Яков Михайлович, думаете почить на лаврах, то мне с вами разговаривать не о чем. Это дело ваше частное и радость личная.
Лурье сделал вдруг умильное лицо, положил на живот обе руки и, смотря на озеро, проговорил голосом Петриченко:
— Ах как хорошо мы все это устроили, как прекрасно. Дошли до точки. Теперь мне некуда стремиться. Буду впивать аромат цветов в своем садике.
Петриченко громко расхохотался.
— Как похоже, — закричал он и, схватив старика, закружил его на месте.
— И вы могли поверить, — с легким упреком проговорил Петриченко, успокоившись. — Да разве отдых в моей натур?? Эх, вы! Мало вы меня знаете. Наступление на Арктику только-только начинается. Если Измаил Ахун не думает еще отдыхать, то я тем более. Верно, Виктор?
Горнов с улыбкой взял под руку своего друга. Все пошли в сад.
Измаил Ахун в это время говорил сидящему рядом с ним инженеру:
— Ресурсы наших подземных вод неистощимы. Только в бассейне Амура мы можем, не уходя под землю глубже одной тысячи метров, шахтами и бурением скважин вывести на поверхность до двенадцати тысяч кубических метров в секунду.
Старый академик устало откинулся на спинку кресла и на минуту прикрыл глаза, прислушиваясь с довольной улыбкой к рокоту далеких насосных станций.