Три нерпы
Дорога к тюленям оказалась гораздо труднее, чем можно было ожидать. Наконец они добрались до высокой ледяной гряды и стали перелезать ее. Вдруг Семен остановился и поднял кверху палец. Осторожно выглянули охотники из-за вершины. Перед ними открылось довольно ровное белое поле. В расстоянии не менее полуверсты видна была фигура тюленя. Он лежал, очевидно, около „продуха", потому что до моря было довольно далеко.
— Стойте здесь! — сказал Семен. — Ближе спугнуть можно! А я зайду с той стороны. Как увидите меня со щитом, так и завывайте. Ревите громче, сколько голосу хватит!
С этими словами Семен спустился назад с ледяной гряды и стал обходить тюленя под прикрытием всяких неровностей льда, таща за собой на веревке салазки со щитом.
Скоро он скрылся из глаз, а мальчики сели на снег и стали дожидаться. Наконец, справа из-за высокой стамухи показалась согнувшаяся фигура Семена. Он полз на четвереньках, толкая перед собой салазки и прикрываясь щитом от взоров тюленя.
Якунька тотчас вскочил на ноги, замахал руками и „заревел", т.-е. заголосил громким, но заунывным голосом…
— А-оо! А-оо! А-оо!..
Так начал он свое зазыванье.
Потом полились какие-то странные, но звучные слова на непонятном Андрею языке.
Слова эти складывались в размеренные строки.
Получалось что-то в роде монотонной песни. Она то усиливалась, то замирала, то обрывалась на минуту совсем, когда Якунька переводил дух и отдыхал от слишком громкого крика.
Андрей с удивлением посматривал то на Якуньку, то на тюленя. Тюлень был удивлен еще больше и высказывал все признаки самого большого любопытства. Он весь оборотился в сторону мальчиков, вертел головой, поднимался на передние ласты, вытягивал шею и даже, чтобы лучше видеть, взобрался на соседний бугорок. Скоро из ямки, на дне которой была отдушина, показались еще две нерпы. Они также выскочили на бугорки и смешно шевелили своими круглыми головами.
Якунька продолжал зазывать и без конца повторять свою однообразную песенку.
Вдруг он поперхнулся, закашлялся и с досадой сказал Андрею:
— Ты чего мне не помогаешь? Аль у тебя голоса нет?
— „Да я не пойму, чего ты там лопочешь. Я так не умею. Ты по-каковски это голосишь-то?“
— Да по-каковски? По-нашему, по-самоедски. Ну, слушай: я тебе по-вашему спою.
И он снова завел тот же заунывный мотив, приговаривая русские слова:
Лежи, лежи, нерпа!
Лежи, никуда не уходи!
Поднимай повыше голову!
Вот идет мой товарищ.
Ты его не видишь,
А он тебя видит.
Вот он подойдет поближе,
Нацелит свое легкое ружье,
Он выстрелит тебе в голову.
Будешь ты лежать тихо.
Снимет он с тебя кожу,
Возьмет твое сало,
Свезет его в город.
Продаст его в складе.
Дадут ему деньги.
Возьмет эти деньги.
Купит себе водки,
Будет пить веселое вино.
Будет ему радость,
Станет он петь песни.
Пойдет на гулянки.
Вспомнит тебя нерпу…
Лежи, лежи, нерпа!
Лежи, никуда не уходи!
Андрею стало и весело, и смешно. И оба они принялись приплясывать и кричать в два голоса. Они уговаривали глупую нерпу, чтобы она лежала тихо и дожидалась, пока в нее прицелится охотник.
А Семен подползал все ближе и ближе. Когда его прикрывали бугры, он двигался быстрее. На открытом месте крался медленно и осторожно. Андрею казалось, что Семен сам похож на какого-то большого белого зверя.
Картина этого медленного приближения охотника странно волновала обоих мальчиков. Сердца их начинали стучать сильнее. Часто вместо того, чтобы кричать и отвлекать внимание нерпы, они останавливались и, затаив дух, следили за каждым движением Семена.
Вот он уж близко. Вот уже прилег за бугром. Вот понемногу выставляет свой щит. Вот целится.
Что же он так долго не стреляет! Вдруг тюлени заметят его. Вдруг нырнут в продух. Вдруг вся охота будет напрасна.
Они уж не могут кричать, а только сжимают кулаки и трясут ими.
Вот оно. Белое облачко выпрыгнуло вдруг из-за пищали, и только позднее ударил выстрел. За ним прыгнул второй клуб дыма и раздался второй удар.
Семен выскочил из-за щита и бегом бросился к тюленям с поднятым кверху прикладом.
Мальчики кубарем скатились с холма и, что было духу, побежали к Семену.
