Монашеский подвиг не представляет собой какого-нибудь насилия над человеческой природой, а является вполне естественным состоянием для многих людей, имеющих особый душевный склад.
Во все века на разных ступенях общественной жизни, среди разных положений находились люди, которые посвящали все свои силы на всецелое и исключительное, всю жизнь поглощающее служение какому-нибудь великому интересу. Недаром опытные и проницательные люди утверждают, что редко когда великие деятели в области мысли и искусства были счастливы в семейной жизни.
Слишком тонка духовная организация этих людей, слишком глубоко уходят они в ту невидимую миру, но обогащающую мир прекрасными произведениями внутреннюю работу, чтобы приносить семье достаточную свежесть и непосредственность чувства и заботы.
Вообще интерес к чему-нибудь может до такой степени охватить человека, что все иное в жизни, кроме этого интереса, будет казаться ему как бы несуществующим.
Таким образом, путем простого сравнения мы должны прийти к той мысли, что уже по самому складу человеческой природы должны найтись люди, которые будут всецело, так сказать, захвачены и поглощены той светлой и безграничной святой областью какой представляется царящее над миром Божество.
Если мы признаем и понимаем людей, для которых ничего в жизни не существует вне сферы звуков, если мы понимаем и оправдываем их деятельность, состоящую исключительно в том, что они прислушиваются к таинственно доносящимся к ним из какой-то чудной неведомой дали прекрасным звукам и стараются передать эти звуки людям, то как же не понять нам и тех людей, для которых во всем мире нет ничего, кроме покрывающего и наполняющего весь мир Божества, нет иной цели, как возможно тесное слияние с Ним; нет иной заботы, кроме творения Его Воли; все слова которых суть только молитва к этому чудному краю их желаний; для которых, одним словом, весь мир, все созданное как бы блекнет и тает в лучах Божественной Славы.
Да, простым соображением должны мы прийти к выводу, что они должны существовать, эти всецело своей святыне отдавшиеся рыцари Божества на земле. И эти рыцари суть иноки.
Жизнь монашеская или однородная с ней была известна еще в Ветхом Завете, хотя лишь в Новом достигла полного своего осуществления и совершенства.
Назореи у иудеев, посвящавшие себя путем особого обета Богу; секта ессеев, отрекавшаяся от прав собственности и жившая в палатках; Илия, Елисей, «сыны пророческие», соблюдавшие воздержание, бедность и селившиеся в пустынных местах, наконец, на пороге Ветхого и Нового Завета великий пустынножитель Иоанн, Предтеча и Креститель Господень, — все это были провозвестники иночества.
Новозаветное иночество имеет своим стремлением провести в жизнь следующие слова Господа Иисуса Христа:
«Все, что имеешь, продай и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах, и приходи, и следуй за мною» (Луки гл. 18, ст. 22).
«Всякий, кто оставит домы или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную» (Матфея гл. 19, ст. 29).
Божественный Учитель, мудрость Которого была проникнута кротостью, не предлагал эти правила как законы, необходимые всякому верному для спасения. Он указывал на них как на средство к совершенству, средство, к которому можно не прибегать, не подвергаясь при этом опасности потерять жизнь вечную. На этой основе построены два различных образа жизни.
Одна — жизнь мирская, где среди трудностей общественных обязанностей люди ищут спасения путем соблюдения Заповедей; другая жизнь — обособленная, при которой, отрекаясь от забот мирских, человек предается исключительно деятельности религиозной и старается дойти до совершенства исполнением высших заветнейших указаний Евангелия. Такова основа монашества.
Имя «монах» на греческом языке означает «одиноко живущий». Так назвали монахов, кажется, не потому, что многие из них жили поодиночке в пустынях, но потому, что жизнь их есть жизнь обособленная от мира, отличная от нее. Монашество в полном своем составе есть нечто одинокое по отношению к миру.
В этом смысле можно назвать после Воскресения Спасителя новорожденную церковь Иерусалимскую монашеской общиной, так как там воплотились высшие заветы Евангелия, особенно же относительно общности имуществ.
Это дало повод святителю Василию Великому, Иоанну Златоусту и Кассиану сказать, что учреждение иночества относится ко временам апостолов и что иноки живут не иначе, чем и первые верующие в Иерусалиме.
Таким образом, монашество, рассматриваемое как точное воплощение Евангельских добродетелей, имеет учредителем Иисуса Христа, образцами апостолов и первых христиан. Их примеру старались следовать во все последующие времена те, которые становились иноками.
В этом смысле легко доказать, что в монашестве существовало преемство от апостолов до преподобного Антония, так как несомненно, что в церкви всегда были истинные христиане обоего пола, которые полагали всю свою жизнь в Заветах Христовых. Но не все смотрят на иночество в этом широком смысле. Люди обыкновенно присваивают название «монах» лишь тем, кто удалился из городов, чтобы всецело, вдали от обычной жизненной обстановки и людей, предаться подвигам благочестия или в общинах (монах общежительный), или в одиночку, или в крайнем случае вдвоем, втроем (отшельники, пустынники).
Знаменитый церковный писатель преподобный Кассиан Римлянин высказывает мысль, что иночество общежительное предшествовало отшельничеству и что это общежительное иночество началось с апостолами; что все первые иерусалимские христиане были собственно иноками; что вся тогдашняя церковь была составлена из лиц, живших в такой праведности и в таком единении, что монастыри, которые основывались впоследствии, явились лишь слабым подражанием этой первоначальной монашеской общине.
«Но, — говорит преподобный Кассиан, — по смерти апостолов верные стали ослабевать в своих подвигах. И те, в ком еще горело пламя, пылавшее в непосредственных учениках Христовых, и кто помнил чудные первоначальные дни Иерусалимской церкви, — эти люди покидали города, удалялись в уединенные места, прерывали мало-помалу общение с прочими верующими, почему их и называли монахами, то есть «одинокими», или, в другом смысле, «обособленными».»
Отпрыском этой плодородной ветви, давшей стольких святых, Кассиан и считает отшельничество, имевшее своего родоначальника в лице преподобного Антония Египетского.
В подтверждение этого мнения о преемстве, связующем великих египетских пустынных отцов с Иерусалимской Апостольской общиной, можно привести существование ессеев, или терапевтов, упоминаемых Филоном в его книге о созерцательной жизни и широко распространивших свои общины во время св. Марка в окрестностях Александрии. Их образ жизни был чисто монашеским бытом. Они добровольно отрекались от имущества, безвозвратно разлучались с семьей, друзьями, родиной и жили вне городов, в отдаленных местах, спасаясь уединением от соблазнов, приносимых общением с людьми.
Жилища их были весьма просты и отделены одно от другого, чтобы не мешать их обитателям сосредоточиваться, но не настолько отделены, чтобы они при случае не могли подать друг другу помощь. У них были особые священные места, в которых они совершали общие моления и которые назывались монастырями. Читали они лишь Священное Писание и книги, способствующие благочестию. Пели священные гимны, утром и вечером приносили Богу молитву, а в промежутки между молитвами занимались ручным трудом и размышлением о Небесном.
Они считали воздержание основной добродетелью. Никто из них ни пил, ни ел до захода солнца. Некоторые из них принимали пищу через три дня, другие через шесть, и то с трудом решаясь нарушить свое суровое пощение. Так описывает Филон жизнь этих терапевтов, которая чрезвычайно близко подходит к тому, что передают церковные писатели об учениках преподобного Антония и о других иноках четвертого века.
Кроме этих терапевтов в течение трех первых веков христианства было немало святых, которых с полным правом можно считать монахами.
Таковы были в первом веке святые равноапостольные преподобномученицы Фекла, Зинаида и Филонилла, обращенные св. Павлом Фиваидским. О св. Фекле передают, что, когда она осталась целой после мучений, к которым была приговорена, она удалилась к одной Горе провинции Селевкии, а две другие, перейдя в Фиваиду, основали свое жительство в одной пещере.
Из актов мученичества святой Евдокии, пострадавшей при Траяне в Гелиополе, близ горы Ливана, видно, что уже тогда в окрестностях этого города были монастыри для мужчин и женщин.
Во втором веке можно назвать святого Фронтона, имевшего под своим руководством около семидесяти иноков и удалившегося в Нитрийскую пустыню, где он устроил монастырь. Затем уроженка Иконии, великомученица Параскева, по смерти своих богатых родителей раздала свое имение бедным и, уневестив себя Христу, проводила свою молодость в иноческих подвигах, пока не приняла мученический венец при Диоклитиане.
Святой Наркис, епископ Иерусалимский, будучи оклеветан, покинул свою кафедру и ушел жить в пустыню.
Преподобномученица Евгения, дева, уверовав во Христа, чтобы лучше скрыться, надела мужское платье и спасалась под видом инока. Впоследствии основала женский монастырь и была замучена за Христа.
В третьем веке можно назвать святителя Никона, который из иночества перешел прямо к епископству, не покидая, однако, иноческого звания, и принял мученичество со 199 своими монахами.
Мученик Феодот, пострадавший при императоре Александре, жил в монастыре.
Из актов мученичества св. Галактиона видно, что монах Онуфрий обратил к Христу свою мать Левситу и что он со своей супругой Епистимией ушел из мира и оба они поступили один в мужской монастырь у Синайской горы, а жена его — в небольшую женскую общину; впоследствии оба они приняли страдание за Христа. Можно бы привести и еще много других имен. В эту же эпоху, кроме монахов, были еще во всем им подобные так называвшиеся тогда аскеты.
Вся разница их с монахами в том, что аскеты мало удалялись вдаль от городов, между тем как монахи селились в пустыне. Впоследствии этот чисто внешний признак отличия совершенно сгладился, и аскеты и монахи наконец слились в одно общее монашеское звание.
Приведя эту историческую справку, хочется спросить: отчего же до преподобного Антония Великого о монашестве слышно так мало и так глухо?
На это приходится ответить, что только со времени святого Антония и его учеников монашество с блеском выступает в церкви, как по громадному, можно даже сказать, неимоверному числу лиц, ставших в его ряды, так и по чрезвычайности добродетелей и чудес, которыми в эту пору заявило о себе иночество.