Учительница истории Лидия Ивановна заболела, и математику Федору Семеновичу пришлось заниматься одновременно с двумя классами. Ученикам десятого он дал письменную работу и, пообещав скоро заглянуть к ним, ушел в восьмой.
Татьяна Борисовна с утра захлопоталась. Она дежурила в школе, а был один из тех дней, когда все плохо ладится и множество больших и малых затруднений возникает на каждом шагу.
Надежда Георгиевна, как общественный инспектор, объезжала школы района, Петр Петрович с шестым классом ушел в тайгу наблюдать, как природа приготовилась к зиме. А в школе то и дело происходили какие-нибудь неприятности. Сначала подрались двое второклассников. Новикова с замиранием сердца спешила к месту происшествия, ожидая увидеть Митхата или зачинщиком драки, или побежденным. Но он был ни при чем, скромно стоял в стороне и только смотрел, как его товари - щи тузят друг друга. Не успела Татьяна Борисовна, водворив порядок, вернуться в учительскую, как произошел скандал у первоклашек. Маленькая девочка с веселыми веснушками неизвестно зачем принесла в школу ножницы. Открывая и закрывая их, она внезапно вдохновилась и отрезала косичку у своей соседки. Сама испугавшись того, что сделала, преступница подняла рев, к которому немедленно присоединилась и пострадавшая. Затем в школьный огород пробралась чья-то свинья и объела еще не снятую капусту. Седьмой класс выбежал прогонять ее и так увлекся, что в полном составе опоздал на урок.
Расстроенная всеми этими происшествиями, Новикова схватилась за голову, когда ей сказали, что Лидия Ивановна не придет. Уговорив Федора Семеновича заниматься с двумя классами, она вздохнула свободнее и села дочитывать статью, нужную ей для занятий с литературным кружком.
Но, к великой ее досаде, через несколько минут в учительскую снова вошел Федор Семенович и остановился перед ней с видом оскорбленным и негодующим.
- Весьма неприятное событие, - сказал он: - я вынужден был уйти из десятого класса и не пойду туда, пока передо мною не извинятся.
- Что же они сделали?
- В мое отсутствие, пока я диктовал задание восьмому классу, они не работали, шумели, как маленькие, и писали на доске совершенно неприличные стихи, - пояснил Федор Семенович.
Новикова пошла в десятый класс.
Ребята действительно шумели, большинство толпилось посередине класса, а у доски стояла Лена Баранова. Увидев Татьяну Борисовну, она схватила тряпку, чтобы стереть написанное.
- Баранова, положите тряпку, - строго сказала Новикова. - Сядьте на места, товарищи.
Лена продолжала неподвижно стоять с тряпкой в руках. Ребята шумно рассаживались по местам.
Татьяна Борисовна прочла стихи:
Звонок звенит, и Федя мчится Прямо к нам, в десятый класс,
Там на кафедру садится,
Двойки ставит целый час.
«Дурацкие стишки! - подумала она сердито. - И допотопные какие-то. Взрослые парни и девушки, а какими глупостями занимаются!»
- Очень хорошо, Лена! - горячо заговорила Новикова. - Неужели вы не нашли другого применения своим способностям, как писать такие стихи? И вы считаете их остроумными? Это просто пошло, если хотите знать. Всеми уважаемого человека, талантливого преподавателя вы высмеиваете за то, что он требователен и строг?
- Татьяна Борисовна, я не… - начала Лена.
- Полно оправдываться! Садитесь на место.
Лена села с недоумевающим видом. Она все время пыталась заговорить, но учительница не хотела слушать.
- Вы сейчас же извинитесь перед Федором Семеновичем, а о поведении вашем мы поговорим особо. Это шалость, непростительная даже ученикам младших классов…
Она остановилась. Класс шумел, и шум этот что-то напомнил ей. Ну конечно, когда произошла история с Моховым, ребята шумели так же негромко, но возмущенно.
- Славка! - раздался угрожающий шопот с последней парты.
- Славка! - крикнули хором девочки.
- Славка-а! - протянул Митя Бытотов.
- В чем дело, Слава? Это к вам относится?
Слава Черных угрюмо поднялся со своего места.
- Ну, что вы хотите сказать?
Слава молчал.
- Он-то сказать не хочет, да мы его заставим! - задорно крикнул Володя Арыштаев. - Говори, Славка!
Встревоженная Татьяна Борисовна подошла к Черных:
- Чего товарищи хотят от вас?
Черных оглянулся. Весь класс с недобрым ожиданием смотрел на него.
- Что я… Чтобы я сказал… Это я написал.
Ребята облегченно вздохнули.
- Вот как? - изумилась Новикова. - Что же вы слушаете, как я пробираю Баранову, и молчите? А если бы из-за вас пострадал невиновный?
- Мы бы не допустили, Татьяна Борисовна! - успокоительно заметил Бытотов.
- Хорошо, что это произошло при всех в классе. Могло быть и не так. Лене зря попало.
- Это ничего, Татьяна Борисовна, - ответила Лена, и ее простенькое круглое лицо приняло всегдашнее довольное выражение. - Я ведь знала, что Славке придется сказать.
«Совершенно бесхитростная и очень скромная девушка, - подумала Новикова. - Конечно, она не могла позволить себе эту нелепую выходку».
Оказалось, что Слава услышал стишки от своего дяди, который на днях рассказывал ему о нравах старой гимназии. Почему-то стихи вспомнились ему сегодня, и он написал их на доске. Ребята кричали: «Сотри! Перестань ерундить! Сейчас Федор Семенович придет!», но Черных уселся за парту, вытянув ноги и улыбаясь, словно волнение товарищей очень его забавляло. Конечно, он хотел уничтожить стихи при первом же намеке на опасность и не успел: пришел Федор Семенович.
Новикова велела стереть с доски написанное и послала Черных извиниться перед математиком. Остальные ребята взялись за решение задачи.
Этот случай очень смутил молодую учительницу. Хорошо, что никто из ребят не пытался выгородить Славу, хотя он пользовался в классе большим авторитетом, как развитой парень и лучший математик. И сегодня все заступились за скромную Лену. В них есть чувство справедливости, это очень хорошо…
Но классная руководительница была явно не на высоте, вот что плохо.
Она с нетерпением ждала приезда Сабуровой и, как только Надежда Георгиевна вернулась, отправилась к ней.
Тусклый осенний вечер с мелким дождем прохватил ее холодом, пока она дошла до квартиры директора школы. Зато у Надежды Георгиевны было тепло. Печка уже догорала, и Новикова, подтащив к ней коврик, уселась на пол у открытой дверцы. Дышащие золотым жаром угли тускнели, но под ними еще пошевеливались синие огоньки.
Сабурова, неслышно двигаясь по комнате, разбирала свой чемоданчик и рассказывала о школах. Петр Петрович, ездивший ее встречать, сидел в темном углу и, казалось, дремал.
- Довольны вы поездкой, Надежда Георгиевна? - спросила Новикова.
- В общем довольна, - ответила Сабурова, начиная говорить медленно. Эта особенность появлялась в ее речи, когда разговор шел о чем-то волнующем старую учительницу. - Много опытных, умелых педагогов, есть очень хорошая молодежь… Но кое-что меня и огорчило. Боюсь, что для некоторых преподавателей ученики порою являются только объектом для отметок, а не людьми с присущими им чертами характера, образом жизни… Случается, что хороший ученик начинает отставать, и педагог отзывается на это лишь снижением отметки. Не знает - двойка! А чем двойка вызвана, неизвестно. Я стою за то, чтобы учитель разбирался в каждом отдельном случае. Тут и на дом к школьнику надо сходить и с родителями побеседовать, добиться истинной причины отставания.
- Вы сами уроков не давали?
- Нет. - Сабурова задумалась. - Однажды, несколько лет назад совершила я ошибку. Дала урок в школе, которую обследовала… Хотела показать молоденькой учительнице, как надо преподавать, и испортила ей все дело. Ребята стали сравнивать, и сравнение получилось не в ее пользу. Я тогда горько каялась. Заслуги никакой не было в том, что я, работающая всю жизнь, провела урок лучше начинающей, а доверие к ней подорвала и, может быть, дальнейший рост надолго затормозила.
Надежда Георгиевна села и, внимательно взглянув на Новикову, спросила:
- Ну, а у тебя тут как? Все благополучно?
- Да не совсем…
Оглядываясь на Петра Петровича и стараясь говорить тише, Татьяна Борисовна рассказала историю с Черных.
- Что Славу заставили признаться товарищи, а не ты, по-моему неплохо, - сказала спокойно Сабурова. - Пусть знает, что живет в таком коллективе, который ему нечестных поступков не простит. Лена девочка добродушная, веселая, никакого горького осадка у нее не останется, тем более что дело было тут же исправлено. А вот ты-то почему спешишь в подобных случаях?
- Не знаю… Я, как говорят, «запарилась» в этот день. Раздражена была.
- Настроение? - делая упор на этом слове, сказала Сабурова. - Пора нам договориться, Таня, что настроения твои к работе никакого отношения иметь не должны.
- Но как же быть, Надежда Георгиевна? Я ведь стараюсь. Но разве учитель - не человек? Не может ему быть грустно или весело?
- Может, безусловно. Но и в грусти и в веселье он должен оставаться учителем.
- Что же он, актер, что ли?
- Нет, конечно, но как актер не смеет вносить свои личные настроения в исполняемую роль, так и учитель не должен примешивать их к делу. Имей в виду, что если учитель всегда ровен и спокоен, это создает спокойную обстановку в классе, под влиянием примера и ученики подтягиваются. Мне вот в первые годы революции пришлось работать с беспризорниками. Отчаянный был народ. И знаешь, чем я их победила? Только спокойствием. Они вели себя так, что ты, наверно, стала бы плакать, бросать в них тяжелыми предметами, вообще потеряла бы контроль над собой. Я помню, какой похвалой прозвучали для меня слова одного парнишки: «А вы, видать, не нервная!»
- Татьяна Борисовна сама все это прекрасно понимает, - неожиданно подал голос Петр Петрович. - Ведь не маленькая!
- А что еще нужно, чтобы стать хорошим учителем? - спросила Новикова, делая вид, что не слышит замечания.
- Знания, конечно, нужны, любовь к делу и отсутствие каши в голове, - улыбаясь, ответила Сабурова.
- Как это - каши?
- Целеустремленность нужна. Если учитель твердо знает, к чему готовит ребят и как их должен готовить, он иначе ведет работу, чем тот, для которого это только слова.
- Значит, думать, учиться самой надо, - полушутя, полусерьезно сказал Петр Петрович, - а вы вот к докладику по методике второй месяц не можете подготовиться… Занятия политкружка прошлый раз пропустили…
- Да что это, право! - рассердилась Новикова. - Вы всё назло мне говорите, Петр Петрович! Доклад завтра будет готов, а кружок я пропустила потому, что классное собрание было на этот день назначено. Не примеряла же я в это время новое платье перед зеркалом!
- А вдруг бы «настроение» припало именно этим заняться? - подчеркнуто, как Сабурова, спросил завуч.
- Ну нет! это слишком! Если вы обо мне такого мнения, я не понимаю, как вы терпите меня в коллективе! Не хочу я больше слушать вашу воркотню и ухожу домой!
- Полно, не сердись, Таня. Разве не видишь, что Петр Петрович шутит?
- Знаю, что шутит, но эти шутки мне не нравятся, - уже мягче ответила Новикова. - И потом, я на самом деле спешу: обещала Тоне проверить последние работы Заварухина.
Простившись с Сабуровой и надменно кивнув Петру Петровичу, она ушла.
Завуч поднялся с кресла:
- Вот не думал, что она действительно уйдет! Пойти, может, за ней, пусть не сердится?
- Не ходите, Петр Петрович. Она долго сердиться не будет: понимает ведь, что вы относитесь к ней хорошо. А над тем, что ей сказали, непременно наедине с собой подумает. Эго хорошее свойство у нее есть.
- Пожалуй, - ответил завуч, снова усаживаясь. - Невыдержанная все-таки девушка.
- Будут, будут у нее еще и ошибки и срывы, а все-таки она на верном пути, к работе относится серьезно.
- Хорошо, коли так. Она того… человек неплохой… А вы что-то неважно выглядите. Устали, что ли?
- Плохо себя чувствую, - почему-то шопотом сказала Сабурова. Она привыкла стесняться своих недомоганий и, заболев, всегда чувствовала себя виноватой. - Надо будет Дубинскому показаться.
Петр Петрович помолчал, пожевал губами.
- У меня ведь новость неприятная есть. Сижу и не знаю, как начать.
- Что такое?
- Да видите ли, та методистка, что к нам приезжала, докладную записку подала по вопросу об оценках в нашей школе. Помните на экзамене случай с сочинением Пасынкова?
- Знаю я об этом, - устало ответила Надежда Георгиевна. - Пустяки! Правильность своего метода я всегда сумею доказать. А вы что, придаете этому большое значение?
- Придаю, - сердито ответил Петр Петрович, выбивая пепел из трубки прямо на ковер. - Мне, знаете, не раз в жизни приходилось видеть, как легко глупцам разрушить хорошо налаженное дело.
- Глупцы, как вы говорите, а вернее - те, что умеют ко всему подходить только формально и трусят всякой самостоятельной мысли, живут среди настоящих советских людей, которые не дадут им взять верх. Мы не беззащитны.
- Ну, будем надеяться, - пробормотал Петр Петрович.