Положение Польши после разделов. Катастрофа, уничтожившая Польшу, была тем более трагична, что все три участника дележа в свое время поочередно состояли в вассальных отношениях к Польше либо потому, что были ей обязаны, либо потому, что испытали на себе силу ее победоносного оружия[12]. Польша некогда держала в вассальной зависимости Пруссию, спасала от турецкого султана Австрию, и знамена ее развевались на стенах Москвы. Многие польские патриоты предпочли эмиграцию чужеземному господству и предложили свои услуги французской революции. Оставшиеся должны были подчиниться воле победителей.
Австрийские поляки. В Галиции поляки имели основание рассчитывать, что общность религии, воспоминание о некогда оказанных услугах смягчат их положение. Они ошиблись в своих расчетах. Комиссар его «апостолического величества» (австрийского императора) Баум оказался грубым и безжалостным. Прежде всего пришлось принести присягу на верность. Люблинский воевода уклонился от этого унижения путем самоубийства; солдаты, перешедшие на австрийскую территорию, чтобы ускользнуть от русских войск, были разоружены и вынуждены служить императору. Последовали аресты, казни. Шляхте пришлось бороться с придирчивой бюрократией; в управлении введен был немецкий язык. Законы, по словам одного из современников, были изложены таким стилем, что их нельзя было понять ни в оригинале, ни даже в польском переводе. Всеми мерами старались стереть самое имя Польши и воспоминание о ней; запрещено было молиться богородице под именем королевы польской, как ее в Польше называли уже целых два века. Галшшйцы скоро стали завидовать судьбе своих соотечественников, подпавших под власть России. Тем не менее знатные семьи эмигрировали в Вену, где «польская партия» имела большой успех в салонах. В Галиции умственного движения почти не было; издавались только немецкие газеты. И все-таки Польшу не удалось онемечить. Наоборот, немцы зачастую ополячивались. Галицийский поэт Викентий Поль был сыном немецкого чиновника, служившего сначала в Люблине, а потом во Львове. Адам-Казимир Чарторыйский, ландмаршал Подолии и австрийский фельдмаршал, устроил в своем Пулавском замке настоящий музей польской истории и окружил себя группой патриотов и литераторов. В этот достопамятный замок, сады которого воспеты были Делилем, стекались патриоты любоваться на готический дом, на храм Сивиллы, поклоняться священным реликвиям — сабле Владислава Локотка, знамени Ядвиги, праху Коперника, черепу Кохановского. По выражению Козьмяна, заимствованному у Вергилия, то был своего рода польский Эпир, как тот Эпир, где Елена, после падения Трои, основала новый Пергам в миниатюре. Как настоящее национальное святилище Пулавы сделались местом, куда устремлялись многочисленные паломники. Александр I посетил их в 1805 году.
С точки зрения экономической, австрийская администрация эксплоатировала провинцию как владение, обладание которым было не совсем надежно. Вынужденная отказаться от политической жизни, шляхта посвятила свои досуги земледелию, улучшила обработку своих земель и, вопреки желанию правительства, разбогатела. Крестьяне извлекли пользу из либеральных реформ императора Иосифа II и освободились от крепостной зависимости[13]. Русины дождались улучшения своего положения. Все три исповедания — католическое, униатское и православное — были совершенно уравнены в правах. В 1806 году император Франц вернул епископу Перемышля звание митрополита Галиции. Для будущих священников были учреждены при Львовском университете курсы русинского языка. В 1809 году русинские крестьяне решительно высказались против Наполеона и способствовали сохранению провинции под тем самым австрийским господством, от которого так стремились избавиться поляки.
Прусские поляки. Территория, доставшаяся Пруссии, по составу была однороднее Галиции. В основе своей население было, за исключением городов, польское; сюда входила Варшава, столица уничтоженного государства. Прусскому правительству не под силу была немедленная ассимиляция края, и оно занялось прежде всего его эксплоатацией — повысило налоги, отобрало в казну церковные имущества, оставив на содержание духовенства лишь половину доходов с них. Затем приступили к кадастру (земельная перепись), но не успели его закончить. Польские чиновники были отставлены и заменены прусскими: ландратами— в уездах, штадтратами— в городах. Однако некоторое количество местных чиповников осталось в судебных учреждениях. С 1797 года сделалось обязательным прусское уложение (Landrecht). Особый еврейский суд (кагал) был уничтожен. Польские солдаты влились в состав прусских полков. На конфискованных государственных землях поселены были немецкие крестьяне. Расточительная шляхта сильно нуждалась в деньгах, — правительство, в расчете лишить ее имений, облегчило ей залог недвижи-мостей. В общем, правительство встретило мало сопротивления со стороны поляков; городской жизни вне Варшавы не существовало; крестьяне, найдя защиту от злоупотреблений панства, быстро приспособились к новому режиму; недовольное дворянство уединилось в своих имениях; некоторые эмигрировали в Литву, где их сословие находилось в более благоприятном положении. Несмотря на все это, страна, отдохнув от пережитых волнений, стала богатеть. Умы, оторванные от политической жизни, искали приложения своей деятельности в литературе. По предложению поэта Красицкого, король разрешил учредить в Варшаве Общество друзей наук (1801), по преимуществу заботившееся о поддержании польского языка; стали издаваться литературные и даже политические журналы. Писатель-актер Богуславский придал национальному театру такой блеск, какого последний еще не знавал. Такие патриоты, как Козьмян и Лелевель, не могли не признать относительных благодеяний прусского управления.
Русские поляки. Князь Адам Чарторыйский. В русской части Польши народные массы, — православные или униатские по вере и русские по языку, — издавна были подчинены польским панам — католикам, которые, собственно, и составляли полноправное население страны. Опираясь на массы, правительство имело возможность совершенно парализовать польское влияние, однако оно и не помышляло об этом; у него не было ни прочной административной системы, ни чиновничества, пригодного для выполнения подобной задачи. С побежденными попеременно обращались то гуманно, то грубо. Представители знатных фамилий должны были унижаться, чтобы сохранить свои имения; имели место и конфискации, и ссылки в Сибирь, и вынужденное обращение в православие. Взимание налогов и рекрутская повинность давали повод к злоупотреблениям; впрочем, в этом отношении бывшие польские подданные были далеко не единственными жертвами. Как бы то ни было, шлрхта в русских областях сохранила привилегированное положение, и ее галицийские собратья не раз взирали на нее с завистью.
В первую минуту катастрофа показалась ужасной. Русских представляли себе «существами чудовищными, зловредными и кровожадными, с которыми нельзя было иметь дела без отвращения. Пришлось признать, что они нисколько не хуже других, что и среди них есть люди учтивые, приветливые и что иной раз нельзя не платить им дружбой и благодарностью» {Записки Адама Чарторыйского).
Екатерина обошлась с побежденными резко; Павел I изменил отношение к ним: освободил Костюшко, Немцевича, Мостовского, Капостаса, вернул на родину тысячи сосланных, доверил дипломатический пост молодому Адаму Чарторый-скому. Разоренные смутами XVIII века области стали отдыхать. Конечно, «золотая свобода» была утрачена, зато не приходилось больше страдать от крайностей своеволия. Козь-мян следующим образом резюмирует мнение своих соотечественников, ставших русскими подданными: «С известной точки зрения нам живется лучше, чем во времена республики; мы в значительной степени сохранили то, что нам дала родина. Нам не приходится теперь бояться уманской резни; хотя Польши нет, мы живем в Польше, и мы — поляки».
В этом отношении Александр I явился продолжателем Павла I. Он вернул из Сибири сосланных, добился освобождения Коллонтая, который еще томился в австрийской тюрьме, призвал поляков в русский Сенат, назначил из их среды губернаторов в те губернии, которые входили раньше в состав республики, назначил Северина Потоцкого попечителем Харьковского, а Адама Чарторыйского — Виленского университетов. В этом звании Чарторыйский был настоящим министром народного просвещения, совершенно самостоятельным в пределах восьми губерний, образованных из бывших польских областей; Вильну он сделал очагом польской науки и литературы. Ученый патриот Тадеуш Чацкий был назначен инспектором школ южной России (губернии Волынская, Подольская, Киевская); он основал с одобрения императора лицей в Кременце, ставшем для юга тем же, чем Вильна для севера. Волынь сделалась «посмертным раем Польши в царствование нового Траяна, который заслужил своего Плиния» (Козьмян).
Великое герцогство Варшавское. Многие поляки лелеяли надежду, что Александр восстановит их государство под протекторатом России[14]. Эмигранты, легионеры рассчитывали на Наполеона. Втянувшись в беспощадную войну против трех держав, получивших выгоду от разделов Польши, император неизбежно должен был придти к мысли поднять против них их же подданных поляков. По приказу Наполеона Домбровский и Выбицкий обнародовали 3 ноября 1806 года в Берлине воззвание, в котором давали понять полякам, что император думает о восстановлении их отечества. Тем туманным слогом, к которому он прибегал всякий раз, когда обращался к полякам, Наполеон заявлял: «Я посмотрю, достойны ли вы быть нацией». Сопровождаемый уцелевшими остатками легионов и Домбровским, он вступил в Познань и Варшаву, где французские войска были приняты с энтузиазмом. Патриоты уже видели свои мечты осуществленными. Тильзитский договор обманул их надежды; имя Польши в нем упомянуто не было; утверждают даже, что в минуту откровенных излияний Наполеон выдал Александру документы, компрометировавшие некоторых лиц.
Все-таки Наполеон сделал кое-что для Польши. Из территорий, отнятых у прусского короля, он создал небольшое государство, названное им великим герцогством Варшавским. Географически оно имело своеобразную форму: нечто вроде удлиненного треугольника, вклиненного между Пруссией и Австрией, упиравшегося вершиной в Неман и занимавшего площадь в 1850 кв. миль. Делилось оно на шесть департаментов: Будгощь, Познань, Калиш, Варшава, Плоцк и Ломжа, с 2 319 369 жителей — сплошь поляков, за исключением евреев и незначительного числа немцев. Было похоже, что оно предназначено было стать ядром того государства, которое Наполеон избегал называть по имени. Другим краеугольным камнем был Данциг, также отнятый у Пруссии и превращенный Наполеоном в «вольный город»; он был занят его войсками и господствовал над течением великой польской реки. Но Наполеон более всего опасался оскорбить Александра; он даже уступил ему Белостокский округ, отнятый у Пруссии. Если верить мемуарам Огинского, Наполеон даже предложил Александру все польские земли, отвоеванные у Пруссии; однако тот будто бы отказался от этого обогащения за чужой счет. Как бы то ни было, Костюшко по прежнему отказывался служить Наполеону, пока тот не даст слова восстановить Польшу. Этого слова Наполеон никогда не дал.
Титул великого герцога Варшавского предложен был новому саксонскому королю Фридриху-Августу. Это был действительно искусный выбор, которым Польша вновь связывалась с династией, оставившей довольно хорошие воспоминания, «При саксонском короле ешь, пей да распускай пояс», — гласила польская поговорка XVIII века. Кроме того, ведь именно Саксонский дом предназначался к царствованию в Польше по проекту патриотической конституции 3 мая 1791 года. Новый герцог сделался популярным: он бегло говорил по-польски и выказывал искреннее уважение к этому языку. В 1807 году обнародован был Конституционный статут, главные постановления которого следующие. Все исповедания свободны. Герцогская корона наследственна в саксонской королевской семье. Пять министров (юстиции, внутренних дел и исповеданий, военный, финансов и полиции) вместе с государственным секретарем составляют государственный совет под председательством короля или назначенного королем лица. Сейм состоит из двух палат: сената и палаты депутатов. Он собирается через каждые два года в Варшаве по призыву короля-герцога; не имеет законодательной инициативы. Сенат состоит из 18 членов: 6 епископов, 6 воевод, 6 кастелянов. Все они назначаются королем; полномочия их пожизненны. Сенат и король могут отменять постановления палаты депутатов; король может распускать ее. Она состоит из 60 членов, назначаемых сеймиками, т. е. уездными собраниями знати, и из 40 депутатов от общин. Полномочия депутатов продолжаются девять лет, и состав их возобновляется по третям каждые три года. Право участвовать в прениях принадлежит лишь членам государственного совета и комиссии депутатов, остальные только подают голоса. Земельные собственники не дворяне, свящецники, лица с образовательным цензом, офицеры — также обладают избирательным правом[15]. Департаменты, числом шесть, управляются префектами и супрефектами. Польское гражданское право заменяется Кодексом Наполеона.
Армия первоначально должна была состоять из 30 000 человек; организована она была Даву. Военным министром герцогства был князь Иосиф Понятовский, племянник последнего короля. Так как великое герцогство было недостаточно богато, чтобы содержать эту армию, Наполеон принял на себя часть расходов по ее содержанию и отправил воевать в Испанию, где она отличилась при Сарагоссе и Сомо-Сиерре. Армия нового государства, более демократичная по своему составу, чем прежняя польская, обладала одной силой, которой не было у последней: чувством равенства и чести. Сержанты, капралы, простые солдаты получали знаки отличия. Евреи попрежнему не допускались к военной службе.
Крестьяне были освобождены от крепостной зависимости; но реформа эта существовала, так сказать, только в теории: наделить крестьян землей не решились, а потому они остались в прежнем положении; те из них, которые хотели воспользоваться своей свободой, становились бродягами или нищими.
Вообще экономическое положение Великого герцогства было очень плохим: континентальная блокада почти совершенно парализовала Данцигскую гавань, русско-турецкая война закрывала доступ к Черному морю; все это вместе взятое парализовало торговлю сельскохозяйственными продуктами, особенно хлебом. В 1807 году маленькое Варшавское герцогство давало 31,6 миллиона дохода при 61 миллионе расхода.
В общем, Великое герцогство представляло собою искусственное и, очевидно, временное государственное образование; одна современная эпиграмма так резюмировала его характер: «Герцогство Варшавское, монета прусская, армия польская, король саксонский, кодекс французский»[16].
Некоторые литовские поляки завидовали судьбе своих варшавских соотечественников. Примером может служить князь Радзивилл, который явился из Литвы и снарядил на свой счет целый полк. Другие страшились наполеоновских нововведений и, в частности, освобождения крестьян.
Наполеон неоднократно бывал в Варшаве; одна из улиц была названа его именем; в 1809 году его любовницей была красивая полька, графиня Валевская, сын которой в последствии был министром Наполеона III.
Война против Австрии. Расширение Великого герцогства. Вскоре армия нового государства получила возможность доказать свою доблесть. В то время как Наполеон шел на Вену, австрийский эрцгерцог Фердинанд вступил в пределы герцогства. Одержав победу при Рашине, где погиб воин-поэт Годебский (19 мая 1809 г.), он дошел до Варшавы. Понятовский и Домбровский организовали сопротивление; после славных сражений при Грохове, Радзимине и Горе они в свою очередь перешли границу австрийских владений, овладели Люблином, Сандомиром, Замостьем, Львовом (Лемберг) (21 мая). 15 июля Понятовский вступил в Краков. Варшавская армия была с восторгом встречена поляками, но русинский епископ Ангелович пастырским посланием призывал русинских крестьян встать на защиту Австрии. Наполеон обратился за содействием к русским, которые со своей стороны вступили в Галицию. Венский договор вернул Австрии Львов и уступил герцогству Варшавскому галицийские земли, из которых было образовано четыре новых департамента: Люблин, Радом, Седлец, Краков с частью соляных варниц Велички. Тарнопольский округ отдан был России. Великое герцогство увеличилось на 919 кв. миль и на 1 500 000 жителей. Эти новые земли завоеваны были польскими войсками. И все-таки присоединение совершилось именем Наполеона, а не Фридриха-Августа. Армия Великого герцогства увеличена была до 60 000 человек. Составленный де Монталиве в том же году (1 декабря) Отчет о состоянии империи прямо говорил: «Герцогство Варшавское увеличилось за счет Галиции. Императору легко было бы присоединить к этому государству всю Галицию, но он не желал делать ничего, что могло бы причинить беспокойство его союзнику, русскому императору… Его величество никогда не имел в виду восстановление Польши».
И, однако, сделан был крупный шаг к ее восстановлению. В сущности, из чисто польских земель оставалось присоединить только часть Галиции, оставленную за Австрией. Великое герцогство насчитывало теперь 4 миллиона душ и делилось на десять департаментов. Социальная реформа была, во всяком случае, намечена. Вклиненное между Россией и двумя крупными немецкими государствами, одинаково лишенными какой бы то ни было политической свободы, Великое герцогство пользовалось конституцией; словом, Наполеон воздвиг в варшавском Замке «трибуну посреди молчаливой атмосферы соседних государств» (Биньон)[17]. Немалое значение имело провозглашение свободы крестьянина, так же как и введение гражданского кодекса, проникнутого духом равенства, и гласности суда. Сама армия являлась как бы школой равенства; она по преимуществу была школой патриотизма, где поляки могли научиться тому, чего они никогда не знали — умению приносить в жертву общему делу свою ненависть, свои групповые интересы. Во главе министерства стояли испытанные патриоты, хотя каноник Коллонтай и «якобинцы» 1794 года и были отстранены от дел. То были: Станислав Потоцкий — во главе министерства внутренних дел, он же премьер-министр; Лубенский — министр юстиции, Соболевский — полиции, Матушевич — финансов, Иосиф Понятовский — военный министр и генералиссимус; Малаховский состоял президентом сената. Хотя официально признавались только слова Великое герцогство и варшавяне, но на горизонте обрисовывалось уже королевство Польское. А кто будет его королем? Одни стояли за Даву или Понятовского, другие утверждали, что Наполеон сам возложит польскую корону на свою голову.
Накануне русской кампании. Разрыв союза с Россией, весть о предпринятой против России кампании наполнили восторгом сердца варшавян. Давно уже польские эмиссары разъезжали по деревням Литвы, и Марш Домбровского гремел в усадьбах шляхты. С нетерпением ожидали там появления легионов под белыми орлами, великого императора с его Великой армией — «такой армией, какой еще никогда не видывал мир». Множество поляков за пределами Великого герцогства готово было примкнуть к движению, если им будет обещано полное восстановление Польши. В противном случае, опасаясь репрессий со стороны России, они предпочитали выжидать. Французы, конечно, были приняты с симпатией, но главным образом мелкой шляхтой, которая немного теряла от наполеоновских реформ. Великий национальный поэт Мицкевич, сам принадлежавший к этой мелкой шляхте и являвшийся свидетелем проезда короля Жерома через Ковно, посвятил целую поэму (Пан Тадеуш) появлению Наполеона и тем надеждам, которые возбуждены были прибытием французов:
О год! Ты был необычайным,
Великим годом для Литвы.
Доселе ты в устах молвы
Зовешься годом урожайным…
Был от людей военных ты
Прокликан бранным бурным годом.
Доныне любит старый люд
Повествовать, как ты чудесен,
Как грозен был, — и там и тут
Досель в словах народных песен
Твои события живут.
Заране чудною звездою
Знаменовался твой приход…
Война! Война! Угла земли
Во всей Литве не оставалось,
Где б треска, грома не промчалось,
Идет сраженье… Где? — не знают.
«Где ж битва?» — молодеясь кричит
И брать оружие спешит.
А группы женщин простирают
В молитвах руки к небесам,
В надеждах, волю дав слезам,
«За нас, — все хором восклицают, —
Сам бог: с Наполеоном — он,
А с нами — сам НаполеонI»
Весна! Весна! Тебя, златая,
Кто видел на Литве тогда,
Тому ты памятна всегда —
Весна войны и урожая!
О, как ты всем тогда была Богата!..
Эти нивы, травы!..
И эти люди — люди славы!..
И те геройские дела!..
Тех войск блестящие одежды!
И зерна сладкие надежды!
Доныне видишься ты мне
На этом скорбном жизни поле,
Как образ милый в чудном сне.
Рожден в цепях, взрощен в неволе —
В теченье жизни лишь одну
Такую встретил я весну [18].
Однако прием далеко не везде был столь восторженным, каким его видел в Ковно Мицкевич[19] или каким он ему представлялся в воспоминаниях. Французские войска грабили по пути, и крестьяне, как и шляхта, не очень-то были им за это благодарны[20]. Помимо этого, у многих были родственники в русских войсках, и их пугала мысль идти против них.
В самой Польше не все были уверены в окончательном успехе Наполеона. Когда в Варшаве узнали о пожаре Москвы, Козьмян прочел в Обществе друзей паук свою оду, которая начиналась словами: «Где это чудовище, этот великан, гроза народов?» В конце заседания Сташич и Матушевич заметили ему, что было бы лучше дождаться конца кампании, прежде чем печатать оду.
Литва доставила Наполеону пять пехотных полков и пять кавалерийских. В начале кампании польская армия состояла из семнадцати полков пехоты, шестнадцати кавалерийских полков, дивизии легионов Вислы, корпуса Гамилькара Косинского, артиллерии и саперов, всего 87 000 человек и 26 000 лошадей; в походе приняло участие около 70 000 поляков, два корпуса состояли целиком из них: один — под командой Понятовского, другой — Гамилькара Косинского; остальные полки были рассеяны по разным французским корпусам. Наполеон рассчитывал на их помощь для облегчения сношений с русскими. Как обычно, они отличились своей храбростью. Иосиф Понятовский показал себя под Смоленском, Можайском, Бородиным; Домбровскому поручено было обложить Бобруйск, в то время как одна из польских дивизий осаждала Ригу; Княжевич, удалившийся на Волынь и до этого времени относившийся к Наполеону с недоверием, снова вступил на службу, командовал дивизией и при переходе через Березину был ранен.
Поляки, шедшие с Великой армией в ее наступательном движении, вместе с нею и отступали в Литву, в Великое герцогство, в Германию. Если раньше у поляков и были некоторые иллюзии насчет намерений Наполеона, то они должны были утратить их в тот день, когда Наполеон двинулся от Смоленска к Москве. Ведь если бы император в самом деле намеревался восстановить их отечество, ему следовало только утвердиться здесь, организовать польскую армию, создать польские крепости, поставить гарнизоны. Этим он нанес бы страшный удар могуществу России и создал бы в тылу Германии и Австрии вассальное государство, содействие которого было бы ему обеспечено во всякое время. Но он увлекся миражем Москвы и в своей гибели увлек за собою и поляков. Даже после проигрыша этой безумной кампании некоторые жители герцогства Варшавского еще надеялись на Наполеона и рассчитывали, что он вернется для наступательных действий. Генерал Кропинский произнес следующие пророческие слова: «Наполеон не хотел создать Польши, когда мог это сделать; теперь он, может быть, и хотел бы, да не может. Австрия не оказывает ему искреннего содействия; немцы хотят сбросить его иго, а мы будем отданы в жертву иностранцам; быть может, спасение Франции будет куплено этой жертвой». Эти слова являются лишь комментарием к тому, что некогда писал из Америки своим соотечественникам Костюшко: «Я не знаю, почему, несмотря на симпатию между французами и поляками, французы всегда покидают нас в решительную минуту».
Де Прадт, бывший послом Наполеона в Польше, пишет: «Наполеон всегда видел в людях только снаряды, которые можно выпускать против своих врагов»[21].
23 декабря 1812 года Александр вернулся в Вильну, которую он покинул несколько месяцев тому назад. Он не стал мстить тем, кто связал себя с судьбой Наполеона. Он объявил всеобщую амнистию. Тронутые этой милостью, поляки в большинстве решили снова примкнуть к России: Огинский, Чарторыйский, Мостовский предложили создать королевство Польское, тесно связанное с Россией.
18 февраля 1813 года русские вступили в Варшаву. Столица эта была плохо укреплена, и весь гарнизон ее состоял из 13 000 поляков и 2000 саксонцев. Русские образовали временное правительство из двух русских и трех поляков под председательством генерала Ланского. Императорским наместником назначен был Зайончек; прежнее варшавское правительство удалилось в Краков. В сущности, созданное Наполеоном великое герцогство прекратило свое существование: оно сохранено было лишь временно; Европа должна была решить окончательно его судьбу.
Поляки на службе у Наполеона. Поляки Великой армии, в общем, остались верны своему вождю; одни отправились помогать гарнизонам крепостей Данцига, Торна, Модлина; другие отошли в Германию. Домбровский и Понятовский участвовали в битве при Лейпциге; там Понятовский заслужил звание маршала Франции и вслед за этим погиб в волнах Эльстера (19 октября 1813 г.). Его соотечественники приписывают ему гордые слова: «Бог вверил мне честь Польши, я верну ее только ему». Домбровский довел остатки польской армии до Рейна. Она особенно отличилась при Ганау. Декрет 4 апреля 1814 года вручил командование поляками, служившими в наполеоновских войсках, генералу Красинскому, отцу поэта. При своем отречении от престола император не забыл верных своих соратников. Он оговорил, чтобы им разрешено было вернуться на родину с оружием и багажом и сохранить свои знаки отличия и пенсии.
Со своей стороны и Александр отнесся благосклонно к польской армии; во время своего пребывания в Париже он назначил комиссию, которой поручено было преобразовать ее. В комиссию входили: Домбровский, Зайончек, Вьельгорский, Сераковский и Гедройц. Дальше, в своем месте, будет сказано о результатах ее деятельности.
Данциг сдался 17 ноября, Замостье — 22 декабря, Модлин — 25-го. Александр разрешил полякам сохранить национальную кокарду. Он объявил амнистию. В письме на имя Костюшко император дал обещание восстановить его отечество и разрешил устроить Понятовскому торжественные похороны. Они происходили в присутствии возглавлявшего церемонию Барклая де Толли, и во время этой церемонии братались две армии — русская и польская. По пути на Венский конгресс Александр остановился в Пулавах и отказался принять ключи города Кракова, заявив, что пришел не как победитель, а как друг.
Однако некоторые поляки по прежнему считали себя неразрывно связанными с Наполеоном; они пошли за ним на остров Эльбу, сражались под его командой при Ватерлоо. Из всех вспомогательных войск, какие имел в своих армиях великий полководец, ни одно не дало стольких доказательств доблести и верности. В Париже на Триумфальной арке запечатлены имена Домбровского, Володковича, Хлопицкого (ошибочно там переименованного в Клопиского), Сулковского, Княжевича, Понятоеского, Лазоевкого (последний, родом из Лотарингии, значился в списках французом). К этому перечню следует присоединить имена генералов: Яблоновского, Грабинского, Дембовского, Брониковского, Конопки, Красинского, Сокольницкого, Паца, Клицкого, Вьельгорского, Лачинского, Жолтовского, Аксамитоьского, Серовского, Зелинского, Лубенского, Корматовича, Стоковского, Фишера, Немоцинского, Мельзинского, Пакоша, Косецкого. Многие из них были ранены на французской службе, другие убиты. Служа делу Наполеона, поляки надеялись этим принести пользу своей родине. Тем не менее Франция должна быть им благодарна за то, что они пролили ради нее свою кровь. Долгое время они думали, что Франция в большом долгу перед ними и что со временем она не преминет заплатить этот долг.
Наполеоновская легенда. Ни в одной стране Европы наполеоновская легенда не была так живуча, как в Польше. Детям давали имя Наполеона, поэты воспевали его. В сущности, героем Папа Тадеуша Мицкевича является Наполеон, восстановитель Польши. Около 1840 года некая мистическая секта провозгласила Наполеона мессией, который должен возродить мир[22]; Мицкевич проповедывал культ этого мессии в своих лекциях в Коллеж де Франс. Когда после государственного переворота 2 декабря 1851 года на французском престоле появился племянник императора, когда он, как в свое время Наполеон I, стал вести себя вызывающим образом по отношению к России, когда он сделал своим министром поляка (Валевского), побочного сына Наполеона I, — многие поляки перешли на его сторону и верили, что решающий час настал.
Общественная и умственная жизнь. Описанный нами период был мало благоприятен для развития умственной жизни. Жизнь эта развивается только в нескольких городах: в Варшаве, Кракове, Вильне, Кременце да в отдельных замках; народ все еще находится в полуварварском состоянии: мало городов, малочисленная буржуазия, хижины, тонущие в грязи, нищие крестьяне, жалкие жилища, замки «почти как в Испании»[23] — такова печальная картина Польши, какую рисуют французские военные и дипломаты. Вследствие изложенных нами выше обстоятельств экономическое положение было не особенно благополучно. Деньги отдавались взаймы под чудовищные проценты — 72, даже 80 процентов. Именитые семьи опускались и беднели. В некоторых замках, например у Чарторыйских, собиралось избранное образованное общество; но большей частью лишь танцы, охота да пиры скрашивали длинные досуги вялой жизни, лишенной политических тревог и волнений. У некоторой части знати можно отметить благородные усилия, направленные к тому, чтобы исправить ошибки предков; некоторые «сердятся», уединившись в своих огромных поместьях, где они еще могут создавать себе иллюзию независимости. В Варшаве, в Кракове страстно любят увеселения, пение, игру на гитаре, танцы. Виньон, бывший послом Наполеона в Варшаве до архиепископа де Прадта, описал оживление, царившее в Варшаве в течение зимы, предшествовавшей разгрому, — все эти празднества, салоны, где блистали польские герои, национальные поэты, великосветские дамы, вроде принцессы Вюртембергской, урожденной Чарторыйской. Казалось, все стремились во что бы то ни стало забыть прошлые несчастья и забыться в ожидании грядущих бедствий. Одна остроумная женщина писала: «Наполеон спас нас чудом; мы живем чудом».
Выше мы говорили о том, как Вильна и Кременец благодаря университету и лицею сделались очагами умственной жизни и национального просвещения. Варшава соперничает с этими двумя городами, находившимися в привилегированном положении. В Варшаве учреждаются юридический и медицинский факультеты, военные училища. Комиссия по распространению просвещения проявляет похвальную деятельность.
Общество друзей наук, несмотря на свое скромное название, явилось настоящей академией. Оно возникло в покоях архиепископа Красицкого, остроумного сатирика, изящного баснописца, напоминающего то Вольтера, то Лафонтена. Первым председателем Общества друзей наук был историк Альбертранди. Сохранились ценные записки общества.
Виленский университет насчитывал знаменитых профессоров: Снядецкого, Гроддека, Юндзилла, Лелевеля. Созданы были и средние учебные заведения. Журнал и Еженедельное обозрение, издававшиеся в Вильне, сделались органами умственного возрождения Литвы. Пулавы одновременно являлись историческим музеем и литературным центром. Княгиня Мария Чарторыйская принялась писать книги для крестьян, о которых до этого времени никто не думал. Краков все еще оставался верен латинской литературе и держался традиций Сарбиевского.
Господствующим литературным направлением в этот момент было французское — смесь сентиментализма и псевдоклассицизма. Г-жа де Жанлис и Делиль производят фурор в салонах, флориановские идиллии имеют успех, Козьмян задумывает польские Георгики. Викентий Реклевский (1780–1812), убитый под Бородиным, в своих Сельских песнях вдохновляется природой. Поэты-воины Киприан Годебский (1785–1809), Ты-мовский (1790–1850), Антон Горецкий (1787–1861) воспевают подвиги легионеров и наполеоновских солдат. Казимир Бродзинский (1791–1835), военный из герцогства Варшавского, является уже предшественником романтизма. Глава варшавской школы Юлиан Немцевич (1757–1841), председатель «Общества друзей наук», поэт, историк, романист, воскрешает в своих Исторических балладах образы старой Польши. Воронич воспевает храм Сивиллы в Пулавах; Фелинский (1771–1820), переводчик Делиля, пишет замечательную историческую драму Варвара Радзивилл.
Научная, историческая и филологическая литература представлена братьями Снядецкими, Чацким, Коллонтаем — замечательным публицистом и благородным человеком, Иосифом Оссолинским, братьями Бандтке, Сташичем, графами Станиславом и Яном Потоцкими, Вогумилом Линде, который дал Польше первый большой словарь польского языка. В общем, этот период явился для литературы периодом возрождения: с 1800 по 1806 год появляется ежегодно около 250, с 1807 по 1810 год — около 350 и после 1810 года — около 400 произведений.
Польский театр в Варшаве становится национальным учреждением и успешно соперничает у публики с французскими и итальянскими театрами. Здесь ставят комедии, лирические пьесы, сюжеты которых почерпнуты из национальной истории или народной жизни. Богуславский является одновременно актером, директором театра и драматургом; Карпинский управляет оркестром, пишет оперы; Эльспер, Вейнерт соперничают с ним; Огинский, сочинитель знаменитых полонезов, быть может — первый поляк, произведения которого приобрели популярность за границей. Музыка культивируется не в одной только столице; в провинции знатные семьи содержат оркестры. Меньшее внимание уделяется изобразительным искусствам, — эта беспокойная эпоха мало благоприятствовала их развитию. Но в области литературы эта эпоха делает честь Польше. Она свидетельствует о жизненности национального гения; она достойно подготовляет расцвет романтической школы