В средине XVIII века одному любителю книги вздумалось вчитаться в старую, никого не интересовавшую латинскую брошюрку, лежавшую в запасах дрезденской городской библиотеки. В каталоге она значилась так: «Письма Теофилакта Симокатты; перевод с греческого на латынь; место издания — Краков; год издания — 1509; переводчик — неизвестен». На титульном листе книжечки имя переводчика обозначено не было. Только перелистав несколько страниц и внимательно читая текст, библиофил обнаружил, что перевел «Письма» Николай Коперник.
Сейчас это величайшая библиографическая редкость. До сих пор удалось отыскать во всех книгохранилищах мира только три экземпляра «Писем».
«Письма Теофилакта Симокатты» — первая изданная в Польше книга греческого автора.
Симокатта — византийский историк VII века нашей эры. Странным и неожиданным кажется теперь, что христианский летописец раннего средневековья мог написать такую легкомысленную книгу. Видимо, Симокатте, весь свой век прославлявшему подвиги константинопольских базилевсов-порфироносцев в напыщенном и лицемерном «византийском» стиле, захотелось на время забыть и трудное свое ремесло и взыскательную веру и хоть на короткий миг почувствовать себя веселомудрым язычником. Он сочинил 85 писем и приписал их древним грекам, некогда жившим действительно или измышленным. Чтобы угодить на разные вкусы, Симокатта придумал такой прием: за нравоучительным посланием шло письмо, изображавшее деревенскую жизнь, а за ним — письмо любовное. Три темы, чередуясь, проходят через всю брошюрку. Вот несколько таких писем:
«Мератон к Пеганону: Чтобы укрыться от вечного шума и суеты городской жизни, я купил себе домик среди полей и поверил, что нашел, наконец, покой и удобство, но, увы, я попал в еще большую беду! Моими врагами здесь стали то ржавчина и головня на хлебе, то саранча, то град. Иней, неумолимый тиран, губит мои плоды. И то, что я добыл в поте чела, разносится по всем ветрам. О, я несчастный! Что делать мне? Когда я думаю о тяжелой доле сельского жителя, мне хочется перебраться в город. Когда страдаю от городского шума, начинаю хвалить деревенскую жизнь. То, чего нет у меня, мне всегда милее того, чем я могу обладать. Одно для меня спасение — в смерти, придет ли она сама собой или от руки моей».
«Хризиппа к Сосипатру: Ты попал в любовные сети, Сосипатр, ты любишь Антузию. Хвалы достойны глаза, глядящие на красивую девушку с любовью. Не жалуйся на то, что ты побежден красотой. Выше любовных страданий даваемая ими отрада. Сладки слезы любви — к ним примешаны страсть и радость. В иных случаях слезы несут только страдания. Пояс Венеры украшен страстями».
«Теано к Эвридике: Ушла красота, которой ты некогда блистала. Близится почтенное время морщин. Ты стремишься, однако, Эвридика, скрыть правду, когда снадобьями искусственной красоты обманываешь любовника. Отдай, милая старуха, времени то, что ему принадлежит. Луга не покрываются цветами поздней осенью. Не забывай о смерти — ты уже сильно приблизилась к ней. Приучай себя быть благонравной, ибо ты вынуждена быть послушной необходимости. Ты грешишь и против старости и против молодости. Когда ты выдаешь себя за молодую, ты лжешь и клевещешь на старость, хотя она и стала уже немного твоей».
Почему Коперник занялся переводом писем Симокатты? Находил ли он в них особые литературные достоинства? Едва ли.
На издание этих писем Коперника подтолкнули, видимо, не столько их внутренние достоинства, сколько желание ввести в широкий обиход, доступный лишь для печатной книги, какое-либо неизвестное дотоле произведение греческой словесности. Вероятнее всего, что он переводил письма еще в Болонье и Падуе, когда изучал греческий в университете.
В отличие от латинского языка познания торунца в греческом, поскольку о том можно судить по переводу «Писем», были довольно нетверды. Во всяком случае, перевод не свободен от неточностей.
Когда Коперник вернулся из Италии в Пруссию, в Польше усилилась борьба старой и новой систем просвещения. Схоласты в университете упорно сопротивлялись всяким новшествам. Предметом особой их ненависти были греческий язык и литература. Всякий, занимающийся греческим, — для них «вольнодумец богомерзкий». Ему угрожало обвинение в тайных намерениях возродить язычество. Все церковники-мракобесы повторяли известные слова папы Григория I: «Одни и те же уста не могут хвалить Христа и Юпитера».
Только через одиннадцать лет после опубликования коперниковского перевода «Писем Симокатты» в Краковском университете начали читать курс греческого языка. Но охранители устоев и тогда не смирились, ругали «анафемами» профессора и слушавших его студентов и настойчиво требовали отлучить их от церкви.
В такой атмосфере невинное, казалось бы, дело— издание переводной брошюры — было со стороны Коперника актом мужества. Перед всем польским образованным обществом он занял определенную позицию в напряженной борьбе идей. Он заявил себя поборником движения гуманизма.
Коперник воспользовался изданием «Писем», чтобы воздать благодарность своему дяде, Луке Ваценроду, за долгую о нем заботу. Сделал он «то, по обычаю времени, в многословном посвящении.
Согласие князя церкви принять посвящение ему такой книги надо признать за немалую смелость. В Италии папы и кардиналы клялись богами Олимпа, но по сю сторону Альп господствовал воинственный и нетерпимый дух католицизма.
В посвящении Коперник писал:
«Высокочтимому епископу Луке Вармийскому подношение от Николая Коперника.
Высокочтимый сударь и отец отечества!
По моему мнению, Теофилакт Схоластик собрал превосходные моральные, деревенские и любовные письма. Несомненно, им при этом руководила мысль, что людям приятны главным образом перемены. Склонности людей весьма различны — их радует разное. Одному нравится глубокомысленное, а другому — все, что внушено легкостью. Один любит серьезное, в то время как другого манит игра фантазии. Так как в людском множестве каждый радуется совсем отличному от другого — Теофилакт сменяет легкое тяжелым, легкомысленное — серьезным, так что читатель может, как в саду, выбрать среди изобилия цветов те, что ему нравятся больше всего. Однако все, что Теофилакт предлагает, до такой степени полезно, что строки его кажутся не столько письмами, сколько правилами и предписаниями для разумного устроения человеческой жизни. Доказательство тому — их содержательная краткость. Едва ли кто станет отрицать внутреннюю ценность моральных и деревенских поэм. Возможно, что по-иному взглянут на любовные письма, которые, если судить по заглавиям их, могут показаться легкомысленными и распущенными. Но ведь и врач стремится улучшить горькое лекарство примесью сладких веществ, чтобы сделать его привлекательнее для больного. Впрочем, любовные письма написаны сдержанно, и их также можно назвать моральными.
В подобных обстоятельствах мне кажется несправедливым, что письма Теофилакта можно прочесть только по-гречески. Чтобы сделать их доступными большему числу людей, я попытался, в меру моих сил, перевести их на латинский язык.
Тебе, высокочтимый государь, приношу я этот скромный дар, который не находится, разумеется, ни в каком соответствий с благодеяниями, полученными мною от тебя. Все, что я имею полезного и творческого в духовном своем достоянии, я с полным основанием считаю принадлежащим тебе. Верно то, что Овидий писал некогда императору Германику: «По взгляду твоему падает и поднимается дух мой».
По обычаю гуманистов той эпохи, Коперник предпослал всему стихотворные упражнения своего краковского учителя и друга Лаврентия Корвина. Стихи очень интересны. Не без содействия Коперника Корвин променял невыгодное положение профессора университета на доходную должность писца при торунском городском управлении. В латинских гекзаметрах Корвин изливает городу Торуни чувства благодарности. Затем он переходит к восхвалению своих благодетелей — Ваценрода и Коперника:
«Город Торунь воспитал замечательных людей, среди них — епископа Луку, выдающегося своей набожностью, серьезностью и достоинством. Рядом с ним стоит, как некогда верный Ахат рядом с Энеем[139], его преданный друг, ученый муж, который перевел этот труд. Он разведывает бег луны и переменчивые движения созвездий и всего небесного свода с его кочующими звездами, дивные творения вседержителя». А далее следуют примечательные слова: « Исходя из поразительных принципов, он сумел исследовать скрытую первопричину вещей ». Здесь впервые в печатной книге упоминается, правда, в туманной поэтической форме, революционный труд великого астронома. Корвин писал эти строки под свежим впечатлением бесед с Коперником, когда увидел, что его ученик и друг намеревается не оставить камня на камне от старых, просуществовавших почти два тысячелетия представлений о мироздании.