В 2 часа дня закончились работу на берегу. Колония устроена, мы можем со спокойной совестью оставить остров. Минеев сам торопит капитана сняться с якоря в виду угрожающего наступления льдов.
В самом деле медлить больше невозможно.
Экипаж предупрежден и весь в сборе; кунгасы и шлюпки подняты на борт еще вчера вечером. В кают-компании накрыт прощальный чай, после которого, пожелав счастливо оставаться островитянам, мы отправляемся в обратный путь. Но сможем ли мы пробиться сквозь льды? Признаки пока не совсем благоприятны.
За чаем все чувствовали себя, как всегда в момент расставания. Остающиеся на острове колонисты бодрятся, но лица у них вытянутые. В 8 часов резкий протяжный гудок ледореза обрывает неклеющийся разговор.
— Ну, простимся, товарищи, — произносит капитан Дублицкий.
Опять на корме собрался весь экипаж, как неделю назад, когда встречали первых колонистов острова. Теперь команда сердечно прощалась с остававшимися на острове новыми колонистами. Правда, расставаться грустно. За длинный рейс успели мы в кают-компании свыкнуться со всеми, даже с воплями дикарки Вайкики и гавайским хором граммофона, который также переселился на остров.
Минеев благодарит начальника экспедиции капитана Дублицкого и весь экипаж за внимательное и заботливое отношение и за все ими сделанное для колонии.
— Когда придет время нас сменить, — сказал Минеев, — мы будем просить, чтобы за нами послали «Литке» под командой капитана Дублицкого, в прежнем составе. Только в этом случае мы будем уверены, что судно дойдет.
Перецеловавшись со всеми, колонисты направляются к трапу. Окружившие Ушакова эскимосы не хотят садиться в байдару без него. Со слезами на глазах они тянут его за рукав, приглашая возвратиться с ними на остров. Они, кажется, только сейчас поняли, что начальник покидает их. Ушаков до крови закусил губу. Зинаида Афанасьевна и эскимоска Анна, обнявшись, плачут.
Сердитый, резкий гудок над нашими головами напомнил, что пора расстаться. Темнеет. Впереди ледяная дорога.
Плывя к берегу, колонисты салютуют из ружей. Отвечаем гудками и ракетами. Долго еще в сумерках воет судовая сирена, а с берега кто-то, должно быть Званцев, взобравшись на возвышение, сигнализирует электрическим фонариком.
Уже в полной темноте дошли до мыса Гаваи и отдали якорь, чтобы с рассветом двинуться с острова дальше.
Когда мы подходили к острову Врангеля, у мыса Уэринг была совершенно чистая вода, а теперь к нему вплотную подступили тяжелые полярные льды. Выход из пролива на север — путь, которым мы пришли, закрыт непроходимыми ледяными барьерами. Нам ничего другого не остается, как повернуть к Геральду. Может быть на наше счастье, последние штормы и ветры разломали и разогнали тяжелые льды, которые мы видели к югу от Геральда, и нам удастся пробиться в этом направлении.
Сегодня убили белого медведя. Капитан и тот поддался охотничьему азарту и прикончил медведя со своего мостика из винчестера.
Г. А. Ушаков, как только подняли медведя, не говоря ни слова, засучил рукава и принялся снимать шкуру с полным знанием дела. С убитого медведя снимается шкура немедленно, хотя бы дело происходило на 60-градусном морозе, и у охотника вываливался из закоченевших рук нож. Шкуру медведя, убитого нами в пути на остров Врангеля, погубили неумелым обращением; она вся облезла.
Весь этот и следующий день мы бились в тяжелых непроходимых льдах, подвигаясь за вахту не более полумили. К прежним повреждениям прибавилось новое: у левого гребного винта отломилась лопасть (около двух тонн весом). Но постепенно лед становился легче, проходимее, появились большие полыньи. 7 сентября вследствие густого тумана пришлось лечь в дрейф. Около четырех часов дня открылся остров Геральд милях в пяти. Тяжелые торосы не позволяют подойти к острову. Ученым очень хочется побывать на Геральде, но, имея серьезные повреждения судна, пробиваться к острову неразумно. К вечеру выходим на чистую воду.
Идем полным ходом по направлению к мысу Дежнева, останавливаясь каждые четыре часа для гидрологических исследований. Наконец-то, 8 сентября выбрались на открытый простор.
За завтраком все особенно оживлены. Вспоминаем, как старший помощник капитана собирался, в случае неудачи и бесславного возвращения во Владивосток, соскочить, не доходя до пристани, в воду и вплавь добраться до дома.
Один Дублицкий в это утро молчалив и озабочен. Покончив с завтраком и прикрикнув на свою собачку Дези, настойчиво требовавшую свою порцию сахара, капитан достал из кармана пачку телеграмм.
— Мы идем на помощь «Ставрополю», — сообщает он в наступившей тишине. — Сейчас я вам прочту телеграмму, которую я послал капитану Миловзорову, узнав по радио, что «Ставрополь» затерт льдами.
«Капитану «Ставрополя», 8 сентября, восемь утра, 60°34′—173°25´;. Чистая вода. Свежий ветер и зыбь того же румба. Случае надобности предлагаю попутно оказать «Ставрополю» помощь в смысле проводки через льды. Дублицкий».
— Одновременно я посылаю телеграмму нашему американскому контрагенту Свенсену, — продолжает капитан. — Шхуна Свенсена «Нанук» находится в таком же положении, что и «Ставрополь», и нуждается в помощи.
Итак, возвращение откладывается на неопределенное время. Нам предстоят новые испытания во льдах на сильно поврежденном судне. Команда «Литке* отнеслась к известию о том, что мы переменили курс и идем на помощь «Ставрополю», как на фронте относятся к приказу о новом наступлении.
Не дожидаясь ответа от Миловзорова, пошли полным ходом к мысу Северному. Снова — во льды.
К вечеру навстречу опять стали попадаться первые льдины.
Ночью получился ответ от Миловзорова:
«Литке. Капитану. Поздравляю благополучным выходом изо льдов. Желаю дальнейшего счастливого плавания. Привет островитянам. В настоящий момент стою западной стороны мыса Северного. Льды окружили массив мыса, не пропускают к востоку. Штиль. Надеюсь при появлении какого бы то ни было ветра льды перегруппируются, пропустят. Дальнейший проход, по-видимому, будет хорош, судя по сведениям, которые сообщил Свенсену Полистер, проходя этот путь экипажем «Элизиф», Помощи пока не нуждаюсь. Понятно было бы очень целесообразно устранение непроизводительной стоянки иметь лед около мыса Северного разбитым. Миловзоров».
Из этой телеграммы капитан Дублицкий сделал вывод, что пароход «Ставрополь» в помощи «Литке» не нуждается и, переменив курс, пошел своей дорогой к мысу Дежнева.
***
Северо-западный шторм — 10 баллов. Подойти к Уэлену невозможно. Обогнув мыс Дежнева, отдали якорь против дежневской фактории. Приплывшие с берега в эскимосской байдаре агент ГПУ и заведующий факторией рассказали нам о судьбе экипажа раздавленного «Элизифа». В очень сильный шторм дежневцы заметили в море отчаянно боровшиеся с волнами две шлюпки. Дежневцы поспешили на берег, захватив канат. Бросили конец сидевшим в шлюпках, чтобы помочь им пристать к берегу, но к их величайшему удивлению, потерпевшие крушение мореплаватели не захотели высадиться на берег, переждать шторм, и продолжая бороться с страшными волнами, взяли курс на Америку.
Позднее пришло известие, что шлюпки благополучно добрались до о. Диомид, а оттуда и до Америки, но, спасая свою жизнь, американцы должны были сбросить в воду ценный груз — пушнину.
На следующее утро наши водолазы приступили к осмотру повреждений, полученных ледорезом.
Чумак облачился в свое водолазное снаряжение. Столпившиеся на корме любопытные были предупреждены судовым врачом, который обязан присутствовать при спуске водолаза, что, когда тот выйдет из воды, ему нельзя задавать никаких вопросов. Водолаз должен, прежде всего, притти в себя.
Второй водолаз, Скреблов, такой же дюжий, как и Чумак, с сосредоточенным видом надел на голову стоявшего перед ним в неуклюжем водолазном комбинезоне Чумака металлический шлем, привинтил гайки и, заботливо поддерживая его под руку, повел к трапу. С большим усилием Чумак поднял ногу с привязанными тяжелыми гирями, перешел через борт и стал спускаться по трапу. Вот сияющая медная голова скрылась под водой, по которой пошли круги. Водолаз отпустил трап и, действуя ногами, словно выскользнувшая из рук лягушка, уходил вглубь.
Доктор, вынув часы, смотрит на циферблат. Старший помощник вертит ручку аппарата, разматывая канат, к которому привязан водолаз. Скреблов, наклонившись над бортом, следит за тонким канатом, служащим подводным телеграфом, чтобы по малейшему знаку водолаза поднять его наверх. Вот Скреблов резко повернулся к старшему и тот, поняв его без слов, принялся вертеть ручку в обратную сторону. За бортом снова пошли круги, и у самого трапа вынырнула медная голова. Водолаз, с которого ручьями стекала вода, остановился на середине трапа, и Скреблов, нагнувшись над бортом, принялся отвинчивать на нем шлем. Поднятый медленно, с большими предосторожностями шлем открыл бледное лицо тяжело дышавшего водолаза. Скреблов помог ему выбраться на палубу и, отстранив напиравший экипаж, увел Чумака в кубрик. Доктор пошел за ними.
Обнаруженные Чумаком повреждения оказались еще более серьезными, чем предполагали. Итти опять в Ледовитый океан, во льды, без одной лопасти и с прочими дефектами было бы безумием.
«Ставрополю» пришлось сообщить:
«Ставрополь. Капитану. Осмотренные повреждения исправить судовыми средствами невозможно. Итти в настоящем положении ледореза в полярные льды бесполезно. Дублицкий».
Отойдя от Дежнева, стали на якорь у мыса Нунягмо в ожидании рассвета. Шторм. Ветер — 10 баллов.
Дежневские гости, агент ГПУ и заведующий факторией не могли быть высажены на берег вследствие слишком сильного прибоя и остались на борту «заложниками», как мы их прозвали.
В залив Лаврентия пришли 12 сентября рано утром. Ветер не утихает, большая волна сильно качает, хотя стоим на якоре. Рядом с нами стоит пароход «Теодор Нетте» со снабжением для чукотских факторий АКО, которого с таким нетерпением ожидали на побережье. Мы должны передать «Нетте» неприкосновенный зимовочный запас, который нам теперь уже не может пригодиться, но сильная зыбь не позволяет наладить сообщение между пароходами.
Пока перегружаем уголь из кормовых помещений в угольные ямы. На следующий день, перейдя в глубь залива, под прикрытие островка Беннет, приступили к перегрузке зимовочного запаса на «Теодор Нетте».
Плавание «Теодора Нетте» сопровождалось крупными неприятностями вследствие того, что он вышел из Владивостока с большим опозданием и попал в полосу осенних штормов. На «баре» в Майна-Пыр перевернулась шлюпка, высланная с «Теодора Нетте» и утонул рулевой. Судно получило течь. Грузовое помещение залило водой. Подмочены мука и сахар. Убыток достигает сорока тысяч рублей.
Несмотря на это в нынешнем году фактории на побережье будут снабжены лучше, чем в прошлые годы.
У нас прибавились пассажиры. Капитан согласился принять на борт и доставить во Владивосток изыскательную партию «Союз-золото», покидающую залив Лаврентия.
Вечером золотоискатели перебрались на «Литке» со своими пожитками. Команда, помогавшая инженеру Сергиевскому поднять на борт чемоданы и ящики с геологическими коллекциями, спрашивала:
— Что это такое тяжелое, должно быть, золото? Ну, будет пожива Петропавловской таможне!
В полночь, в шторм оставили залив Лаврентия.
***
Однообразный, скалистый, покрытый снегом Чукотский берег. Дикостью веет от него.
В обеденное время прошли большое раскинувшееся на берегу селение Чаплин. Долго выла сирена на «Литке», вызывая чаплинцев, которым мы должны были передать подарки с острова Врангеля. Но столпившиеся на берегу эскимосы даже не пытались спустить байдару в воду — был слишком большой прибой.
— Ничего, они свое получат, — уверяет Ушаков. — Провиденские чукчи сумеют переслать чаплинским их долю. Себе не присвоят. Среди эскимосов этого не водится.
Войдя в бухту Провидения, ошвартовались к угольной базе. База — огромная гора каменного угля, сложенного под открытым небом на пустынном берегу. Рядом вонзился в землю заржавленный якорь — причал.
Глубокая прозрачная бухта с плавающими и пускающими фонтаны китами, окруженная высокими горами и дикими скалами, — наредкость живописна. Если бы бухта Провидения не была на «краю света», она, несомненно, посещалась бы туристами, на ее берегах красовались бы гостиницы, дома отдыха, санатории. Если бы! А сейчас в бухте один-два дома (брошенная фактория) да несколько эскимосских яранг, виднеющихся на противоположном берегу.
На дне байдары, несущей нас к берегу, лежат мягкие тухтаки с моржовым мясом. От них противный кислый запах, но сидящий на веслах болезненный и худой, одетый в меховые лохмотья эскимос смотрит на них с жадностью.
— Вот такими же, как этот эскимос, были и наши, которых мы видели на острове Врангеля, — говорит Ушаков.
В бухте Провидения эскимосы имеют жалкий вид: заморенные, голодные — кости да кожа, в коросте, в язвах, с воспаленными, гноящимися глазами, одеты они в облезлые лохмотья, которые давно перестали греть.
Фактория перенесена из Провидения за несколько десятков миль.
Эскимосы говорят:
— Заведующему факторией не понравилась квартира, холодно было зимой, не захотел жить в бухте Провидения.
Покидая бухту Провидения, заведующий факторией оставил эскимосам только несколько мешков муки. Надвигается зима, а у них нет ни мяса, ни оленьих шкур, которые могли бы защитить их от холода, ни огнестрельных припасов. Пароходы проходят мимо, не заходя в бухту.
На берегу нас поджидает толпа эскимосов. Узнав начальника острова Врангеля — Ушакова, — эскимосы обступили его с радостными возгласами, расспрашивая о своих родных. Ушаков передавал направо и налево поклоны и поручения колонистов. С воодушевлением, которого я не замечала в нем в кают-компании, рассказывал он им о жизни на острове Врангеля, об охоте, обо всем, что могло интересовать эскимосов. Слушатели громко выражали свое изумление и восторг, качали головами, ударяя себя ладонями по бокам. Но восторг их перешел всякие границы, когда Ушаков, раскрыв портфель, вывалил на колени сидевшей перед ним на корточках старухи фотографические снимки с острова Врангеля. Эскимоски и эскимосы залились детским радостным смехом и захлопали в ладоши, узнав на снимках родных и знакомых. Они поражались и радовались происшедшей в них перемене, их здоровому, сытому виду, красивой меховой одежде и расспрашивали Ушакова о том, что сделать, чтобы переселиться на остров Врангеля, когда туда снова поедет экспедиция.
Наблюдая Ушакова и эскимосов, я думала о том, как много у него любви к этому бедному заброшенному и дикому народу и как ценны на далеких окраинах такие люди, как Ушаков.
Ушаков еще не успел доехать до материка, как им уже овладело стремление примкнуть к новой полярной экспедиции. Узнав от ученых, что на Северную землю отправляется экспедиция «Седова», он послал в центр телеграмму с предложением поехать на остров и остаться там для исследований.
Яростный и голодный лай собак на берегу напомнил нам об оставленных в байдарах тухтах. Разделив подарки, эскимосы тут же, отрезав по доброму ломтю, с жадностью принялись за сырое мясо, отгоняя пинками собак и бросая им куски.
В брошенной фактории поселились эскимосы, устроившись по-своему: вонь, грязь, нищета. Только у одной семьи лучшего охотника меховой полог, остальные спят на лохмотьях, прикрываясь тряпьем. Позади фактории, на холме виднеется несколько крестов. Поднимаемся на холм. Пять могил. Надписи почти стерлись. На двух крестах едва разобрали: «Бородин, 1905 год», «…Вечная память Антону Маузетти». Под маленьким холмиком, обложенным зеленым дерном, похоронен сын переводчика Павлова, переселившегося на о. Врангеля.
***
Погрузка закончилась. Взяли 600 тонн угля, сообщаясь с берегом по своеобразному понтонному мосту, быстро сооруженному с помощью судовых кунгасов, и досок. Осталось поднять кунгасы, запастись пресной водой — и в путь.
Ночь. Шторм. Часть команды на берегу уже несколько часов надрывается в попытках стащить в воду тяжелый кунгас. Прожектор с «Литке» освещает на берегу матросов, тянущих на канатах тяжелый кунгас к воде и то и дело окатываемых налетающими ледяными шквалами. Снарядили шлюпку с добровольцами на подмогу им.
***
В бухте глубокая, хорошая пресная вода, но заход туда отнимет несколько дней. Решили взять воду в бухте Эмма из небольшого, расположенного неподалеку от угольной базы стоячего загрязненного озерка. Капитан Дублицкий отмачивал в нем черепа убитых им медведя и моржа. Маленькие рачки, кишевшие в озере, лучше всякого ученого препаратора очищают черепа.
Во время обеда раздались крики: «Пароход, пароход!» В залив Провидения шторм загнал проходивший мимо пароход «Сергей Лазо». Он обходил рыбалки и консервные заводы, снимая сезонных рабочих, — русских и японцев. «Сергей Лазо» переполнен пассажирами, спящими на палубах и в проходах. Все они, большей частью, искатели и искательницы приключений, прожженный народ. Женщины в мужских куртках с карманами, с папиросками в зубах, разбитные.
От «Сергея Лазо» на целую милю несло тухлой рыбой. По неосторожности, мы позаимствовали у него пресной воды (40 тонн), и это нам испортило до Петропавловска чай и обед. Вода «Сергея Лазо» тоже пахла тухлой рыбой и притом была соленой. Очевидно, в цистерну с водой каким-то образом просочился рыбный рассол.
Мясо у нас все сильно попахивало и не все могли его есть. Но все это было пустяками. Мы чувствовали себя почти дома. Каждая пройденная миля приближала нас к Владивостоку.
Пять суток от Петропавловска до Провидения шли при свежем ветре и сильной мертвой зыби…
Ночью, подходя к Петропавловску, видели колоссальный столб дыма и огня, поднимавшийся над огнедышащим Ключевским вулканом.
***
В Петропавловск вошли победителями. Стоявшие на рейде суда, зафрахтованные Совторгфлотом, китайский пароход и «Якут» первыми подняли флаги, приветствуя ледорез, возвратившийся из полярного похода. Почет, с которым «Литке» встретили в Петропавловске, смутил и обрадовал наших моряков. Они совершенно искренне говорили, что не понимают, почему их встречают, как героев: «Ведь, мы только исполнили свой долг». В центральном городском клубе состоялась торжественная встреча экспедиции. С докладами выступили Дублицкий и Ушаков.
На сцене, на классной доске висела большая, написанная на полотне от руки, карта Ледовитого океана с островом Врангеля и нашим путанным дрейфом перед ним. К. А. Дублицкий опоздал немного и задержал торжество, воюя со своим крахмальным воротничком.
С напряженным вниманием был выслушан интересный доклад Ушакова о его трехлетнем пребывании на острове. Публика, набившаяся в театр, наполовину состояла из промышленников и охотников. Ушакова, после его доклада, засыпали практическими вопросами об условиях охоты на острове Врангеля.
В Петропавловске нам оставалось только сдать в конторе АКО остатки неприкосновенного запаса, взять немного воды и угля. Наш полярный рейс закончился. В первый раз за весь поход капитан на целый день освободил команду от работы, отпустив ее на берег.
Вечером на корме веселье: пение, пляска, от которой ломится палуба и сотрясается корпус ледореза, как во время шторма. Высокий, черноусый матрос украинец, стоя в кругу, запевает, команда подхватывает, а дирижирует хором капитан, без воротничка и галстука, с расстегнутым воротом, помолодевший лет на 20, не капитан, а самый что ни на есть бесшабашный матрос. Веселье длилось, до утра.
Сегодня в Петропавловский порт возвратилось сторожевое судно «Красный Вымпел», провожавшее до Алеутских островов аэроплан «Страна Советов».
Находившиеся на «Красном Вымпеле» военные летчики, несшие земную службу во время перелета «Страны Советов», пересели к нам, на «Литке».
В Петропавловске «Литке» взял еще 27 пассажиров, которые разместились в освободившихся кормовых помещениях.
На пути Петропавловск — Владивосток нам пришлось испытать все прелести морского путешествия по восточным морям в осеннюю штормовую погоду.
Обратно идем уже не через Сангарский пролив, а Охотским морем и проливом Лаперуза, пользующимся недоброй репутацией у моряков. В проливе нередко тонут суда.
В Охотском море сильнейшая килевая качка, уложила почти всех пассажиров на койки. Нос ледореза зарывается в волны, которые докатываются до рулевой будки. В кают-компании протянули веревки, удерживающие стулья, а на столе устроили загородочки для тарелок и стаканов, но обедающих было мало. Жидкое горячее не готовилось. Моряки, у которых во время качки сильно разыгрывается аппетит, ворчали.
В каютах пассажиров, не успевших привязать чемоданы, мелкие вещи подбрасывались качкой и звенели словно монеты в копилке.
Но стоило утихнуть качке, как один из летчиков сел за рояль и в кают-компанию, словно замореные тараканы, приползли пассажиры с помятыми, желтыми лицами. Желудки у всех были пусты, все с жадностью набросились на припасенные на всякий случай заботливыми буфетчиками порции.
Поздно ночью прошли близко от острова Сахалина. В темноте с обоих бортов светили огни маяков. Справа был южный берег Сахалина, слева — северный берег Хоккайдо (Иезо). В Японском море тише. Пасмурная погода, спокойное море.
7 октября подходим к Владивостоку.
Во Владивостоке узнали о приближении «Литке» за пять минут до того, как мы ошвартовались к таможенной пристани. Со всех сторон к пристани бежали люди. На набережной останавливались трамваи, пассажиры высовывались из окон и махали платками.
В окрисполкоме происходило в это время какое-то важное заседание с представителями общественных и партийных организаций. Совещание было прервано и в полном составе участников направилось на пристань для встречи «Литке».
Рейс удался. Ледорез, сверх всякого ожидания, оправдал возлагавшиеся на него надежды. Уверяли, что «Литке» не возьмет и тонны груза для острова Врангеля, но «Литке» довез даже больше, чем предполагалось. В расходе угля за весь рейс получилась большая экономия против цуморовской нормы, несмотря на неважный уголь.
Ледорез «Литке» показал, что он прекрасное судно. Он останавливался только в тяжелых льдах в 10 баллов, в условиях, в которых вообще не может итти ни один ледокол. Но уже при 9 баллах «Литке» мог продвигаться, как бы ни был тяжел лед. Наличие двух крепких винтов является не недостатком, как доказывали противники посылки «Литке» на остров Врангеля, а, наоборот, большим преимуществом его перед судном с одним винтом, так как облегчает управление судном во льдах. В этом мы убедились во время рейса. Но, несмотря на все свои достоинства, ледорез «Литке», как экспедиционное полярное судно, обладает недостаточным районом плавания, и посылать его в Ледовитый океан в рейсы более длительные, чем плавание к острову Врангеля, не следует.
«Литке» первое судно, которому удалось подойти к острову Врангеля не с юго-востока, а с северной стороны о. Геральд. Путь этот не пользовался хорошей репутацией у полярных мореплавателей, так как мог увлечь судно к северному полюсу. Но «Литке» пошел на риск и достиг о. Врангеля.
Врангель освоен. Наблюдения Георгия Алексеевича Ушакова над ледовым режимом дают материал для плавания и меняют взгляд на недоступность острова.
Располагая этими материалами и поддерживая радиосвязь с островом, можно использовать короткий период навигации и подойти к острову с меньшими трудностями. Вместо дорогого «Литке» можно пользоваться более легкими и дешевыми судами.
Колонизованный Врангель будущая база для исследования белого пятна на карте.
С каждым годом становится все меньше необследованных мест на земле. С каждым годом становится все меньше белых пятен на картах. Но все же они есть, и люди не успокоятся до тех пор, пока не исчезнуть последние белые пятна, с карты земли!