Сабантуй в Алтын-Мазаре. — Возвращение по Терс-Агару. — Кяныш-колхоз. — Добротряд и его начальник. Старожилы Алтын-Мазара не запомнят такого грандиозного «съезда» в маленьком, затерянном в горах кишлаке. На берегу широкого арыка раскинули лагерь наш отряд и: глациологический отряд Попова, собирающийся переправляться на ледник Федченко для научной работы. В кибитках расположился взвод пограничников: в ущелье Коинды был обнаружен несколько дней тому назад большой, неизвестно кому принадлежащий гурт ско — та. Были предположения, что скот заготовлен для зарубежных басмачей, намеревающихся через Маркан-Су, Кара-Куль и Билянд-Киик прорваться на Алтын-Мазар и в Алай. Пограничники прибыли для надлежащей встречи «гостей».
И вряд ли старожилы Алтын-Мазара видели когда-либо такое великолепное торжество, как сабантуй (праздник), устроенный 16 сентября в ознаменование восхождения на пик Сталина.
Сабантуй происходит на зеленом лугу посредине кишлака. Маленькими флажками размечена дистанция для бега на 60 метров.
В соревнованиях участвуют три команды по десять человек — альпинисты, пограничники и националы во главе с вьючниками 37-го отряда Колыбаем и Керимбаем. Команды строятся для парада.
Сбоку вдоль арыка отдельными группами сидят зрители. Там находятся Горбунов, Гетье, Гущин, Розов и научные работники отряда Попова во главе с самим маститым глациологом. Дальше — не участвующие в соревнованиях бойцы погранвзвода и алтын-мазарские киргизы. Блезе выполняет обязанности главного судьи.
Женщины в платках, длинных платьях и шальварах сидят, положив подбородки на колени согнутых ног, окружённые загорелыми ребятишками.
Тут же расположился организованный Гоком Харлампиевым оркестр. Кроме горна, на котором играл сам Гок, оркестр состоял из ударных инструментов: большого бидона из-под керосина, кастрюль и сковородок.
Оркестр играет оглушительный марш, и участники трех команд стройной колонной парадируют перед зрителями. Каплан, как заправский фоторепортёр, бегает вокруг и снимает.
Соревнования начинаются бегом на 60 метров. Пригнувшись к земле, выстроились бегуны на старте. Сигнал судьи — и они стрелой мчатся к финишу. На первом месте — Коровин, метеоролог из отряда Попова, присоединившийся к команде альпинистов, на втором — красивый, стройный радист пограничников Михайлов, на третьем — Дудин.
Бег на 30 метров задом. Под дружный смех зрителей участники стремительно пятятся к финишу. Многие падают. Быстро семеня ногами, первым приходит Дудин, за ним — Михайлов, Третьим — боец Степанишев.
Метанье гранаты. Соревнующиеся разбегаются, держа гранату в отведённой назад руке. У линии старта — быстрая остановка, замах, бросок — и граната, медленно переворачиваясь В воздухе, летит высокой плавной дугой. Там, где она коснулась земли, вбивается колышек.
Дальше всех бросает Коровин, на втором месте — Керимбай, на третьем — пограничник Мартынюк.
Потом из рядов зрителей выходит Гущин. Левая рука его на перевязи. Он берет гранату и бросает её прекрасным стилем опытного легкоатлета. Граната ложится вплотную за коровинской отметкой.
Метание камня через голову. Вьючник Керимбай, рослый, сильный казах, бросает дальше всех. На втором месте почтённый рыжебородый политком пограничников Буркин, на третьем — я.
Затем идут комические эстафеты. Под хохот зрителей мы кувыркаемся, бегаем на четвереньках, пролезаем сквозь мешки. Эстафеты выигрывают альпинисты.
Последний номер — перетягивание каната. Наша команда — самая лёгкая и слабая. Но мы берём темпом и рывком. Сначала мы тянемся с националами. Керимбай и Колыбай с восьмью товарищами, уверенные в своей победе, берутся за канат. Раздаётся сигнал судьи, и обе команды, упёршись ногами и пригибаясь к земле, Тянут канат в свою сторону. «Взяли — раз! Взяли — раз!» — кричим мы, и с каждым нашим дружным рывком команда националов подаётся на несколько сантиметров. Удивление написано на лицах Колыбая и Керимбая.
Пограничников мы перетягиваем ещё легче. Соревнование выигрывает команда альпинистов…
Потом пограничники демонстрируют прыжки через барьеры и рубку лозы. Выхоленные, тренированные лошади, горячась, вытягиваются в прыжке, берут препятствия, клинки, сверкая на солнце, со свистом срезают прутья.
Праздник окончен. Горбунов раздаёт призы — штаны, пиджаки, бельё, тетради, карандаши, папиросы. Керимбай надевает выигранный пиджак, киргизы обступают его со всех сторон, щупают материю, удовлетворённо чмокают языками.
Между тем на лугу длинным рядом укладываются вьючные ящики. Это — стол для торжественного обеда. За обедом мы чествуем наших носильщиков. Каждый получает грамоту и премию. Нишан, Ураим Керим и Зекир получают деньги, продукты, обмундирование. Абдурахман — охотничье ружьё. Меньше всех приходится добродушному лентяю Ураиму Ташпеку. Носильщики довольны — они не ожидали такой награды. «Джуда якши», говорят они. Горбунов выделяет часть продуктов и деньги семье погибшего Джамбая Ирале.
После обеда Дудин расплачивается с носильщиками. Они смачивают слюной большие пальцы, Дудин смазывает их чернильным карандашом, и носильщики ставят вместо расписки своеобразную печать.
Вечером в палатке Горбунова совещание — каким способом ему передвигаться дальше. Отмороженные пальцы мучают его все больше. Отмирающие ткани отходят, и пальцы становятся |все тоньше. Он испытывает сильнейшие боли. По ночам его мучат кошмары. Ему кажется, что он снова лезет на пик Сталина, вбивает в скалы крюки, натягивает верёвки. В Москве он весил 100 килограммов, теперь — 79.
Ехать верхом — трудно и больно.
Политком Буркин советует сделать носилки и везти Горбунова На двух лошадях.
В совещании участвует комвзвода Дробашко, бравый мужчина в усах и бороде. Он почему-то ходит в валенках. Дробашко — сторонник передвижения на верблюде.
— Убедительно рекомендую верблюда, товарищ начальник! — Повторяет он время от времени.
«Товарищ начальник» в конце концов соглашается.
Через полевую радиостанцию погранвзвода Горбунов передаёт радио на нашу ошскую базу с предложением выслать за нами к Киныш-колхозу автомобили. Киныыг-колхоз, где помещается промежуточная база 31-го отряда, расположена у выхода Терс-Агарского ущелья в Алайскую долину. Автомобилям придётся повторить трудный рейс по Алаю, — а наш поход будет недолог — надо только пройти Терс-Агар. Но твёрдой уверенности, что радиограмма достигнет назначения, нет не только у нас, но и у радиста Михайлова: радиостанция работает плохо.
На другое утро караванщики устраивают на большом рослом верблюде комфортабельное мягкое сидение из спальных мешков, мы усаживаем на него Горбунова и отправляемся в путь.
Наша группа, кроме Горбунова и меня, включает Гетье, Гущина и доктора. Остальные остаются в Алтын-Мазаре, чтобы помочь Дудину при эвакуации имущества. Кроме того для переброски всего отряда сразу не хватает транспортных средств.
Медленно поднимаемся мы по бесконечным поворотам почти отвесного километрового подъёма на Терс-Агар. Мазарские Альпы затянуты лёгкой кисеёй облаков. Облака плывут по груди снежных гигантов, крутятся вокруг вершин, словно нанизанные на белые шпили.
Мы идём по знакомому пути, по которому проходили два месяца тому назад. Но многое изменилось за это время.
Холод осенних ночей сковал ледники на перевале: водопад, дающий начало рекам Алтын-Даре и Терс-Агару, вытекает из ледникового озера маленькой серебристой, лентой, реки превратились в ручейки.
Сочная, зелёная трава в ущелье пожелтела.
Наш караван медленно движется к Алайской долине. Впереди шагает Елдаш и ведёт в поводу высокого красавца-верблюда, на котором, поджав ноги и раскачиваясь от боли в отмороженных пальцах, сидит Горбунов. За верблюдом на лошади едет Гетье. За ним двигаемся мы, — Гущин, доктор и я. У нас на троих одна лошадь, и мы по очереди едем верхом. Впрочем, Гущин лошадью почти не пользуется. Рука у него заживает, он опять весел и жизнерадостен и лихо отмеривает километр за километром своей лёгкой, убористой походкой.
Невдалеке от перевальной точки мы становимся на ночёвку. На другой день продолжаем путь.
В Кут-Мазаре уже нет юрты, возле которой мы останавливались на пути к пику Сталина. Киргизы перебрались в зимние кибитки на другом берегу Алтын-Дары.
К вечеру мы минуем устье Терс-Агарского ущелья. Мы снова в Алайской долине. На небольшом холме стоит глинобитная постройка — склад продуктов 37-го отряда. Рядом со складом — два загона для скота, окружённые глиняными дувалами, и юрта, в которой живёт киргизская семья. Это — Киныш-ролхоз. Здесь мы должны ждать автомобилей.
В Киныш-колхозе мы узнаем, что в Тенгиз-бае в стычке с кулацкой бандой убит председатель Дараут-Курганского сельсовета Азомбай Палатой.
Дараут-Курган расположен на другой стороне Алайской доли-I ны против Киныш-колхоза, километрах в пятнадцати. Из Дара — ут-Кургана по ущелью Тенгиз-бай, прорезающему Алайский хребет, идёт дорога на Уч-Курган. На этом пути и произошло столкновение.
В Дараут-Кургане стоит киргизский добровольческий отряд по борьбе с басмачеством и бандитизмом. Горбунов решает вызвать начальника этого отряда и посылает в Дараут-Курган нарочного.
Мы становимся лагерем в Киныш-колхозе. Вскоре приезжает председатель колхоза Ассан. Это статный киргиз, очень красивый, с хитрым, властным лицом. Его сытый конёк с стройными, точёными ногами и лоснящейся шерстью играет под ним. Ассан доставляет нам молоко и кумыс.
Потом он садится поодаль на землю и спокойно наблюдает за нами.
Ассан не внушает нам доверия. В Алайской долине не редки случаи, когда на должности председателей колхозов и секретарей сельсоветов проникают, используя остатки родовых взаимоотношений, баи и родовые старшины. На своих новых должностях они продолжают действовать по-старому. Так, подрядившись от лица колхоза перевезти на верблюдах груз для какой-нибудь организации, они оставляют плату у себя и разверстывают работу между обоими сородичами.
Позже мы узнали, что проданное нам молоко и кумыс Ассан купил у своих же колхозников, заплатив им только часть полученных от нас денег.
В юрте рядом с лагерем живёт семья бедняков. Глава семьи, худой, хромой и одноглазый киргиз, веет ячмень. Он высоко подкидывает его вверх на лопате, и ветер относит полову. Рядом на земле лежит самодельная скрипка с одной струной из конского волоса. Время от времени киргиз прерывает работу и Принимается наигрывать на скрипке. Он стоит, прислонясь к плетню, и медленно водит смычком по струне. Единственный глаз обращён к небу, и рябое лицо принимает задумчивое выражение. Скрипка издаёт тихие, протяжные, грустные звуки, похожие на далёкую песню степного ветра.
Потом киргиз бережно кладёт скрипку на землю, идёт, прихрамывая, к куче ячменя и снова берётся за лопату.
У нас туго с продуктами, особенно с хлебом. Дудин просчитался и не успел своевременно перекинув, продовольствие с ледника Федченко в Алтын-Мазар. Приходится установить дневной рацион хлеба. Мы называем этот рацион «человекохлебо-день».
На ночь мы устанавливаем дежурство. Мне выпадает первая очередь. Я расхаживаю по спящему лагерю. Тёмной грудой лежат у стены верблюды, лошади привязаны к бричке 37-го отряда, два маленьких ишачка, пощипывая траву, бродят между палаток. Из палатки Горбунова время от времени доносятся приглушённые стоны — боль в отмороженных пальцах не даёт ему спать.
Топот копыт приближается к лагерю со стороны Алая. Я смутно различаю в темноте силуэт всадника и собираюсь остановить его окликом. Но потом я слышу голос ребёнка. Киргиз с маленьким мальчиком на седле проезжает мимо лагеря к юрте. В юрте зажигается огонёк. Приезжий спешивается, и в течение нескольких минут я слышу оживлённый, быстрый говор. Потом киргиз снова садится на коня и едет дальше. Так разносятся по далёким степным кочевьям новости, создаётся знаменитый узун-кулак, степная почта. Киргиз не поленится сделать большой крюк, чтобы сообщить свежие сведения обитателям какой — нибудь одинокой юрты или заброшенного в горном ущелье кишлака.
На другой день с утра мы внимательно осматриваем в бинокль пологие склоны Алайской долины — не покажутся ли наши автомобили. Вскоре мы замечаем какой-то тёмный движущийся предмет. Издали он похож на большого жука. Приближаясь, жук разделяется на несколько маленьких жучков, и наконец мы различаем группу всадников.
Впереди в дублёном полушубке и белой войлочной киргизской шапке, с винтовкой и шашкой, едет плотный, коренастый человек, очевидно, начальник. Всадники останавливаются на некотором отдалении от нашего лагеря и спешиваются. Человек в полушубке отдаёт свою лошадь и направляется к нам.
— Товарш началник Гарбуноу? — спрашивает он. Мы указываем на Горбунова, сидящего перед своей палаткой. Прибывший подходит к нему.
— Явился по вашему приказанию, — говорит он.
Это — Козыбай Шамсудинов, начальник добротряда. Мы знакомимся. Козыбай снимает винтовку, шашку, полушубок и остаётся в форменной милицейской гимнастёрке. Он — невысокого роста, плотный, упитанный, круглолицый. Снаряжение на нём пригнано образцово, гимнастёрка, бельё, руки — безупречно чисты. Мы знаем по опыту, какая нужна настойчивость и выдержка, чтобы в походе сохранить такую чистоту.
Козыбай рассказывает подробно о столкновении с бандитами.
Горбунов оешает послать одного из джигитов — Козыбая — в Бордобу к Ивченко с просьбой ускорить прибытие в Киныш-колхоз автоколонны нашей экспедиции. Один из бойцов добротряда берет записку, садится на коня и трогается в путь. Теперь по крайней мере есть уверенность, что автомобили действительно прибудут за нами.
Мы угощаем Козыбая чаем и печеньем. Он польщён любезным приёмом.
Он внимательно осматривает наше снаряжение. Особенно ему нравятся спальные мешки. Он заводит разговор о том, как часто ему приходится при поисках и преследовании кулацких банд ночевать в горах и как там ночью бывает холодно. Потом он перечисляет, какие отряды нашей экспедиции проходили через Дараут-Курган и долго и подробно описывает, какую помощь он им оказывал.
Горбунов понимает намёк и обещает Козыбаю., спальный мешок.
Доктор делает Горбунову перевязку. Козыбай рассматривает почерневшие пальцы Горбунова и вспоминает, как несколько лет тому назад его отряд загнал басмачей на ледник в одном из ущелий Алая. Когда басмачей захватили, у них тоже были отморожены ноги.
— Не только пальцы чёрные были — пятки тоже, — говорит Кочыбай. — Мясо отваливалось.
Горбунов устал от долгой беседы, но Козыбай не собирается Уезжать.
Я ухожу с Капланом за молоком в соседнее кочевье. Часа через два мы возвращаемся обратно. Положение — без перемен. Козыбай по-прежнему сидит у палатки Горбунова и что-то ему рассказывает. Горбунов, раскачиваясь от боли в отмороженных пальцах, с трудом поддерживает разговор. Наконец гость прощается и надевает полушубок, винтовку и шашку. Джигит подводит ему коня, и отряд быстрой рысью пускается в обратный путь.
Вечером у нас большая удача: мы пополняем наши запасы. Киргизы приводят нам жирного, верного, как смоль, барана и мы покупаем его за пять «платьев» сатина. «Платье» — это 6 метров. Сатин у нас двух сортов — пёстрый, в цветочек, и гладкий, оранжевый. Выбор нелёгок: жене хочется пёстрого, мужу — гладкого, более практичного. Благоразумие в конце концов одерживает верх над кокетством.
На другой день из Алтын-Мазара приходит караван и с ним весь наш отряд, кроме Дудина и Цака, заканчивающих переброску грузов с языка Федченко.