Мата Хари
Маргарита-Гертруда Маклеод, урожденная Зелле, своей сценической карьерой и псевдонимом «Мата Хари» («Глаз утра») обязана была Востоку. Ее известность как шпионки первой мировой войны явилась, в сущности, продолжением её сценической репутации «яванской храмовой танцовщицы». Этой интересной женщине посвящены целые тома романтического вздора, в котором правду трудно отделить от вымысла.
Знаменитость европейского полусвета, она никогда не была ни крупным шпионом, ни активным работником германской разведки. Перед французским военным судом, о котором всегда было известно, что приговоры в нем составляются заранее и выносятся по заготовленному тексту, Мата Хари энергично защищалась, доказывая, что была вовсе не активной шпионкой, а лишь высокооплачиваемой содержанкой нескольких германских чиновников. Правда, некоторые из этих господ оплачивали проведенное с ней время из фондов разведки. Когда это преступление было раскрыто, те же господа спокойно предали её в руки французов.
Она родилась в Леувардене, в Голландии, 7 августа 1876 года; стало быть, ей было за сорок, когда контрразведчики в Париже решили, что она является угрозой для республики. Родители её были почтенные голландцы, Адам Зелле и Антье ван дер Мёлен. В годы своих сценических успехов она выдавала себя за уроженку Явы, за дочь европейца и яванки; в то же время она утверждала, что училась танцам в одном из храмов Малабара. Знание Явы и в самом деле стало результатом основательного изучения острова, ибо в марте 1895 года она вышла замуж за капитана голландских колониальных войск, который вскоре после свадьбы уехал из Голландии на Яву, забрав с собой жену. Капитан Маклеод был по происхождению шотландцем, человеком надменным и грубым, и вдобавок пьяницей. Редко бывая трезвым, он колотил жену и таскал её за волосы. В 1901 году она вернулась, наконец, в Амстердам с дочерью Марией-Луизой и невыносимым супругом. В Демаранге у неё родился и сын Норман, в младенчестве отравленный туземным слугой, желавшим отомстить Маклеоду. По слухам, Мата Хари будто бы собственноручно умертвила убийцу, но вряд ли она могла сделать это на Яве. Решительный характер развился у неё позднее.
Муж тиранил её, изменял, и она, чтобы забыться, читала эротическую литературу и ходила смотреть ритуальные танцы яванских танцовщиц, которым начала подражать и сама. Она так хорошо изучила это искусство, что, выступая на сцене, сумела убедить парижан — даже знакомых с Востоком, — что она с детства была храмовой танцовщицей и священной храмовой блудницей Шивы.
Между 1901 и 1905 годами она превратилась из голландки в яванку, из Маргариты Зелле в уроженку Явы, артистку Мата Хари. Характер её закалился и воля окрепла.
Несколько раз она пыталась развестись с Маклеодом. В августе 1902 года этот «герой» ещё раз поколотил её и бросил, забрав с собой шестилетнюю Марию-Луизу. Едва ли не впервые проявив характер и энергию, она добилась от суда решения, в силу которого Маклеод обязан был вернуть ей ребенка и содержать их обеих. Он ответил на это грязной клеветой. Ее тетка, к которой она обратилась за помощью, поверила Маклеоду, а её выгнала вон. Ей пытался помочь отец, но он побаивался Маклеода, его положения в обществе и армейского престижа. В конце концов, она собственными силами, вопреки всему тому, что о ней рассказывали, сумела вырваться из деревенской глуши Голландии и уехала в Париж искать счастья на артистическом поприще. Ей было тогда 29 лет, и она почти сразу добилась успеха и известности.
Богатое воображение, отчаянная решимость и желание блистать (об этом свидетельствуют избранный ею псевдоним и слухи о её рождении и романтическом воспитании, которые она всячески помогала распространять) — вот что было истинной причиной поразительной метаморфозы. Она стала куртизанкой, что в избранной ею профессии считалось чуть ли не обязательным. Надо думать, Маклеод основательно подготовил её к такому шагу. В легендах о ней он изображался как молодой шотландец, офицер британской армии в Индии, который будто бы нашел её в храме, помог ей бежать, женился на ней и лелеял до самой своей внезапной смерти, после чего она отправилась в Париж исполнять экзотические танцы. Ничего себе выдумка!
«Гонорары» она брала огромные, и хотя после 1914 года скопила, занимаясь шпионажем, свыше 100 000 марок, но пленяла мужчин до конца своих дней и не бросала своей первоначальной профессии.
Берлин встретил её не менее гостеприимно, чем Париж, хотя блокада сильно отразилась на германской столице. В день объявления войны французские агенты видели её разъезжавшей по запруженным возбужденными толпами улицам в компании начальника полиции фон Ягова, который, впрочем, был давно с ней дружен. Теперь она получила предложение поступить на службу в германскую разведку. Она обладала многими данными, чтобы сделаться ценной шпионкой; но был у неё и большой дефект: она была слишком заметна, слишком бросалась в глаза. И если бы немцы хорошенько подумали, они бы поняли, что такой шпион не сможет долго действовать безнаказанно. Если бы, как утверждали французы, «Н-21» было кодовым именем немецкой шпионки Мата Хари до августа 1914 года, то чем объяснить её странное поведение в первые месяцы войны? Ибо почти на протяжении целого года эта «Н-21» — умная и щедро оплачиваемая шпионка — находилась вдали от театра воины и полевой секретной службы. Почему? Неужели только для того, чтобы заставить союзников ломать себе голову над вопросом: когда же она начнет шпионить по-настоящему? В профессиональном шпионаже так не бывает. Когда она, наконец, вернулась во Францию в 1915 году, за несколько дней до этого итальянская разведка телеграфировала в Париж:
«Просматривая список пассажиров японского пароходства в Неаполе, мы обнаружили Мата Хари, знаменитую индусскую танцовщицу, собирающуюся выступать якобы в ритуальных индусских танцах в обнаженном виде Она, кажется, отказалась от притязании ни индусское происхождение и сделалась берлинкой. По-немецки она говорит с легким восточным акцентом».
Копии этой телеграммы были разосланы во все страны Антанты как предупреждение об опасной шпионке. Французская контрразведка организовала слежку. Парижская «Сюрте-Женераль» (охранка) также взяла танцовщицу на прицел. Полицейская префектура, в которой Мата Хари выдала себя за уроженку Бельгии, сделала на её бумагах пометку: «Следить».
Несмотря на все это. Мата Хари, кажется, умудрилась танцевать даже в скудно освещенном театре военной секретной службы. В конце её обвинили во многих серьезнейших нарушениях военных законов Франции.
До 1916 года французская контрразведка была сбита с толку демонстративным поведением шпионки. Актриса никогда не маскировалась, ничего не боялась и ничего не скрывала. Тем труднее было французам узнать, каким путем она передавала их военные секреты, факт похищения которых тоже никак не удавалось доказать. У танцовщицы было много приятелей в дипломатическом мире, в том числе шведский, датский и испанский атташе. Дипломатическая почта нейтральных стран не просматривалась цензурой; было совершенно очевидно, что письма, отправляемые Мата Хари за границу, цензуру не проходят.
Дипломатическая почта, по обычаю и международным правилам, была неприкосновенной. Убедившись, что Мата Хари совратила нейтральных атташе, французы решили не останавливаться перед вскрытием мешков с дипломатической почтой. В шведской и нидерландской дипломатической почте они нашли серьезнейшие улики для будущего процесса. И все же Мата Хари не арестовали; кое-кто говорил, будто она писала особой тайнописью, оставшейся нерасшифрованной. Доказательств, настолько веских, чтобы они удовлетворили гражданский или военный суд, не нашлось; и так как она состояла в близких отношениях с такими лицами, как герцог Брауншвейгский, германский кронпринц, голландский премьер ван де Линден и т. п., важно было найти улики абсолютно неопровержимые.
Наконец, было установлено, что она хлопочет о пропуске в Виттель под тем предлогом, что там находится её бывший любовник, капитан Маров, потерявший на войне зрение и нуждающийся в уходе. Ее привязанность к злополучному русскому офицеру не вызвала бы подозрений, но близ Виттеля незадолго перед тем был оборудован новый аэродром, а французы перехватили адресованную германским шпионам шифрованную инструкцию о необходимости получить о нем данные. Надеясь, что теперь Мата Хари окончательно себя разоблачит, французские контрразведчики позаботились, чтобы пропуск ей был выдан. Но она повела себя в Виттеле чрезвычайно осторожно.
Французские власти были вне себя: они чувствовали угрозу, но не могли поймать шпионку с поличным. Тогда возник вопрос: не выслать ли ее? И это было сделано. После того как ей объявили о высылке, она повела себя как мелкий шпион-наемник: стала клясться, что никогда не работала на немцев, и заявила о своей готовности поступить на службу во французскую разведку. Она даже стала хвастать своим влиянием на многих высокопоставленных лиц в Германии и вызвалась отправиться туда и добыть сведения, нужные французскому генеральному штабу. Начальник одного из отделов французской контрразведки капитан Жорж Ладу не был удивлен её бесстыдством и сделал вид, что ей верит.
Так как она объявила, что генерал-губернатор Бельгии фон Биссинг с первого же её взгляда падет к её ногам, ей предложили отправиться в Брюссель и выведать все, что удастся; ей сообщили фамилии шести агентов в Бельгии, с которыми она могла немедленно войти в контакт. Все они в Париже числились сомнительными из-за хронических преувеличений едва не в каждом рапорте. После прибытия Мата Хари в Брюссель один из этих шести бельгийцев был арестован немцами и расстрелян; это как будто свидетельствовало против танцовщицы.
Казнь агента озадачила французов. Они не получали от него ничего ценного и полагали, что все донесения пишутся под немецкую диктовку. И если немцы осудили его за шпионаж, — стало быть, он двойной шпион, сообщающий верные сведения их противникам. Через некоторое время это подтвердили англичане, сообщившие, что один из их шпионов был загадочным образом выдан немцам какой-то женщиной.
Стали даже известны приметы этой женщины, но все же ей удалось ускользнуть.
Мата Хари вскоре наскучило прикидываться шпионкой союзников, и она через Голландию и Англию направилась в Испанию. Если она знала, что английский агент погиб по её доносу, то решение отправиться в английский порт было с её стороны либо чудовищной глупостью, либо актом необычайного мужества. Ей дали высадиться и проследовать в Лондон, поскольку, видимо, были уверены, что её допросят в Скотланд-Ярде. И здесь, побив рекорд наглости, проявленной ею в разговоре с Ладу, Мата Хари призналась Базилю Томпсону в том, что она немецкая шпионка, но прибыла в Англию шпионить не в пользу Германии, а в пользу Франции. Начальник уголовно-следственного отдела, рыцарски замаскировав свой скептицизм, посоветовал ей не совать нос куда не следует и разрешил отъезд в Испанию. Она поблагодарила за добрый совет, но в Мадриде оказалась в дружеских отношениях с капитаном фон Калле, германским морским атташе, и с военным атташе фон Кроном.
Немцы сократили расходы на секретную службу, и даже такие центры германской разведки, как антверпенский и бернский, это почувствовали. По всей линии был отдан приказ об экономии; ослепительная Мата Хари, безнадежно скомпрометированная и всеми подозреваемая, была непомерной роскошью, содержание которой германская разведка фон Калле разрешить не могла. Ему послали радиограмму с требованием направить «Н-21» во Францию. Телеграмма была зашифрована кодом, уже известным французам.
Фон Калле передал приказ, объявив для приманки, что она получит 15 000 пезет за свою работу в Испании от дружественного ей лица в одной нейтральной миссии. Мата Хари вернулась во Францию, в Париж, где немедленно направилась в отель Плаза-Атенэ на авеню Монтень. На следующий день её арестовали.
После предварительного допроса её препроводили в тюрьму Сен-Лазар и поместили в камеру, ранее занятую мадам Кайо, застрелившей известного редактора.
24 и 25 июля Мата Хари предстала перед военным судом. Председателем суда был полковник Санпру — полицейский офицер, командовавший республиканской гвардией. Он высказал убеждение в её виновности. Майор Массар и лейтенант Морне также не питали сомнений на этот счет. Единственным человеком, думавшим об оправдании её, был её адвокат Клюне. Будучи защитником по назначению, он стал её преданным другом и, говорят, великолепно вел это безнадежное дело.
Председатель Санпру начал с обвинения Мата Хари в близких отношениях с начальником берлинской полиции и особенно напирал на 30 000 марок, которые она получила от фон Ягова вскоре после начала войны. Мата Хари утверждала, что это был дар поклонника, а не плата за секретные услуги.
— Он был моим любовником, — оправдывалась Мата Хари.
— Это мы знаем, — возражали судьи. — Но и в таком случае сумма слишком велика для простого подарка.
— Не для меня! — возразила она.
Председатель суда переменил тактику.
— Из Берлина вы прибыли в Париж через Голландию, Бельгию и Англию. Что вы собирались делать в Париже?
— Я хотела последить за перевозкой моих вещей с дачи в Нейи.
— Ну, а зачем было ездить в Виттель? — Хотя в полицейских донесениях указывалось, что она самоотверженно и любовно ухаживала за потерявшим зрение капитаном Маровым, тем не менее, она сумела там свести знакомство со многими офицерами-летчиками.
— Штатские мужчины меня нисколько не интересовали, — следовал ответ. — Мой муж был капитан. В моих глазах офицер высшее существо, человек, всегда готовый пойти на любую опасность. Если я любила, то всегда только военных, какой бы страны они ни были.
Когда ей напомнили о предложении сделаться шпионкой в пользу Франции, она слегка заколебалась; но затем сказала, что ей нужны были деньги, так как она хотела начать новую жизнь.
Получала ли она гонорары как знаменитая кокотка или жалованье как высоко ценимая шпионка — в обоих случаях деньги ей посылались на имя «Н-21». Этот номер значился в перехваченном французами списке германских шпионов!
Показания свидетелей носили драматический и одновременно трогательный характер. Мата Хари позволили слушать все, что приводило в своих доводах обвинение. В её пользу оказывали сильнейшее давление на суд влиятельные частные лица; но Франция в то время ещё была под впечатлением агитации пораженцев и волнений на фронте. Поэтому считалось необходимым не церемониться со шпионами. В иной обстановке Мата Хари отделалась бы тюремным заключением. Президент Пуанкаре отказался помиловать её или смягчить вынесенный ей приговор. В Гааге премьер-министр ван ден Линден безуспешно умолял королеву подписать обращение в её пользу.
Утром 15 октября Мата Хари, как обычно, поднялась с постели и оделась. Тюремный врач подал ей рюмку коньяку. В последнюю минуту она отказалась надеть повязку на глаза. Раздался залп двенадцати винтовок, и все было кончено.
Прошло около восьми лет после казни Мата Хари. Летом 1925 года два французских писателя Марсель Надан и Андре Фаж опубликовали статью (в «Пти журналь» от 16 июля 1925 г), в которой впервые открыто высказывалось сомнение в виновности танцовщицы Полные отчеты о её процессе хранились втайне. В 1922 году майор Массар в «Парижских шпионках» на основании документальных данных пришел к выводу о полной виновности Мата Хари. Но для беспристрастных людей, даже во Франции, этот вопрос все же остался открытым.
Жорж дю Парк рассказывает в своих воспоминаниях, что Мата Хари просила его записать её мемуары. Познакомился он с ней в бытность свою парижским журналистом, и знакомство это длилось не один год, он навестил её и в тюремной камере на правах старинного друга, а не чиновника Второго бюро генерального штаба французской разведки, каким в ту пору стал. Частными литературными делами он уже не имел права заниматься; но когда он доложил о желании осужденной «рассказать все», его начальник граф де Леден рекомендовал ему принять это предложение, при том, однако, условии, что все его записи будут переданы. Второму бюро, если что-нибудь из сообщенного танцовщицей представит интерес для контрразведки.
Дю Парк сообщает, что Мата Хари в течение трех часов диктовала ему свои «откровения», явившиеся «обвинительным актом против многих высокопоставленных чинов как английской, так и французской армии». Впоследствии эти воспоминания были погребены в тщательно охраняемых архивах секретной службы в Париже. Сам дю Парк обязан был хранить тайну в силу данной клятвы и особенно ввиду своей связи с разведкой. «Признания» Мата Хари останутся необнародованными, вероятно, целое столетие, пока будущий Ленотр не раскопает их и не предаст огласке.
Между тем в деле Мата Хари французская военная юстиция показала всю свою предубежденность и склонность к крючкотворству. Во время процесса танцовщицы французская секретная служба провокационно объявила, что некий член кабинета министров, подписывавшийся «М… и», отправил немало писем знаменитой куртизанке. Генералу Нивелю и его коллегам нужно было оправдаться перед общественным мнением в провале наступления в Шампани и в других своих бездарных действиях. Козлом отпущения, по-видимому, сознательно, был избран Луи Мальви, тогдашний министр внутренних дел, хорошо знакомый с секретной службой, расследованием и надзором, осуществлявшимися гражданским бюро политической полиции. Вполне возможно, что какой-нибудь из агентов Мальви столкнулся с генералом, связь которого с поставками на армию носила скорее политический, чем патриотический характер. И в виде возмездия французская секретная служба не только допустила, но и поощрила распространение слуха:
Мальви — тот самый министр, который предавал Францию немцам при посредстве шпионки-куртизанки! … Мальви — единственный «М…и» во французском кабинете!
Дело кончилось тем, что министра внутренних дел предали суду. Среди свидетелей, выступивших по этому делу, были четыре бывших премьера Франции. Каждый удостоверял, что Мальви честный и преданный слуга Республики. Тем не менее, военное руководство все же требовало его осуждения. Франция воевала, армия главенствовала во всем; поэтому последнее слово в деле Мальви также принадлежало военным.
Сенат приговорил его с семилетней высылке за пределы Франции. Если учесть обстановку, то можно утверждать, что Мальви должен был считать себя счастливым, поскольку ему удалось избежать смертного приговора или ссылки в Кайенну. Но когда раны, нанесенные войной, начали затягиваться, «измена» Мальви была забыта, а его самого амнистировали. Премьер Эдуард Эррио вернул его к общественной жизни и даже предоставил ему место в своем кабинете.
Наступил день, когда Мальви должен был предстать перед палатой депутатов для реабилитации. Когда он поднялся и заговорил, голоса оппозиции оборвали и заглушили его. «Мата Хари! — с издевкой вопили оппозиционеры. — Мата Хари!.. Мата Хари!» Мальви пытался говорить, но ему не дали сказать ни слова. Здоровье его было подорвано годами испытаний, и он рухнул на пол без чувств. Его унесли и привели в чувство, а тем временем вопли политиканов, травивших его, сменились презрительным хихиканьем. Эррио уверил Мальви в своем неизменном к нему доверии. Но Мальви был нравственно разбит и подал в отставку.
Прошло ещё несколько лет, и произошло событие, ещё раз ярко осветившее все мелкое лицемерие и всю гнусность французской военной клики. В деле Мальви — Мата Хари появилась ещё одна пленительная женщина, не танцовщица, не куртизанка и не шпионка, а умная и талантливая журналистка. Она добыла запоздалое признание у одного из тех самых людей, которые погубили министра внутренних дел Мальви.
На этот раз сознался настоящий «М…и» — генерал Мессими, бывший военным министром в начале войны 1914 года. Мессими — пожилой жуир и претенциозный невежда, которого сбросила с министерского поста первая битва на Марне. Этот Мессими являлся близким другом Мата Хари. Несомненно, он и был назван и «разоблачен» в воспоминаниях, которые Мата Хари диктовала дю Парку. Так генерал Мессими в конце концов реабилитировал Мальви, признавшись ловкой журналистке, что он был членом кабинета, писавшим глупые и компрометирующие письма шпионке-куртизанке. Но Мессими принадлежал к той самой военной клике, которая затравила Мальви; никто не отправил его ни в ссылку, ни тем более на венсеннский полигон.